Текст книги "Злая вечность"

Автор книги: Георгий Песков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

4. О предметах неодушевленных

Последнее время князь начал избегать витрину антикварной лавки. Слишком реальностью вошла в его жизнь любимая женщина, страшно казалось опять увидеть грубо символизирующую ее диванную куклу.

Но мечта о ней была всегда с ним. Ночью он писал ей свой дневник, являющийся одновременно складываемой по кусочкам картиной мира. Дни шли на собирание материала. У него лежала уже огромная куча вырезок из газет, иностранных и русских. Тут были криминальные истории трупов в чемоданах, любовные похождения звезд мюзик-холлов, сообщения об опытах омолаживания животных и спаривания человека с обезьяной, всевозможные катастрофы, землетрясения, бури, ураганы, самоубийства и несчастные случаи, какой-нибудь провал министерства большинством трех голосов, интервью с мисс Европой (о том, какой шоколад она предпочитает или какой губной помадой пользуется), боксерские и шахматные состязания и корреспонденция о вновь открытых «лучах смерти», могущих истребить в одну секунду население земного шара до последнего человека. Все это классифицировалось князем, разносилось по рубрикам, снабжалось иногда длиннейшими комментариями.

Не менее ценный материал находил для себя князь в городском музее. Трудно сказать, чего именно это был музей. В нем, без всякого плана, были собраны всевозможные предметы. Князь часто заходил туда. Ему именно нравилась совершенная бесцельность и несообразное нагромождение этого, по большей части, очень ветхого хлама.

Музейные вещи, как и сообщения газет, не имели между собой видимой связи, но тем упорнее искал в них князь нужную ему связь внутреннюю. Чего только тут не было! Были статуи святых, такие же, как на соборе, с лицами плоскими, иногда совершенно безносыми, иногда как бы изрытыми оспой. Были безголовые. Было множество отдельно лежащих рук и ног. Казалось, будто наполнявшие город калеки приносили сюда свои отрезанные члены и они, с течением времени, здесь окаменевали.

Были в музее и картины, портреты: дамы в робронах, с локонами над ушами; мрачные как убийцы короли и герцоги в коротких панталонах буфами, в шляпах с перьями; наконец, и просто ничем на вид не замечательные господа с крохотной красной ленточкой в петлице черных фраков.

Одну из этих картин князь полюбил особенно. Иногда он подолгу сидел перед ней на бархатном диванчике, странно усмехался и бормотал: «Превосходно! прямо-таки превосходно!»

Картина изображала банкет. Впрочем, присутствовали на нем, почему-то, одни мужчины. Все они были отлично одеты в военные мундиры и фраки. Каждый держал в руке по бокалу шампанского. Все эти элегантные господа улыбались. Но что это была за улыбка! Как очевидно, как глубоко все они устали. Устали говорить и слушать речи, чокаться… устали улыбаться. Невыразимая мертвенность была в этом увековеченном веселье. Сначала князь объяснял такое впечатление тем, что в настоящее время все эти господа – господин префект, господин мэр, господа члены муниципального совета и другие, имена которых были выгравированы на медной пластинке – наверно, уже покоились на городском кладбище: картина была помечена 1891 годом. Он раздумался над тем, что, стало быть, с течением времени портреты, как и живые люди, меняются. Но потом догадался, что дело не только в этом. Все вещи, все картины этого странного музея походили на предметы, собранные на столе вещественных доказательств: безмолвно свидетельствовали они о некогда совершавшейся трагедии.

Только в качестве вещественных доказательств имели, например, смысл эти собранные в отдельный зал чучела экзотических птиц, рыболовные принадлежности доисторического человека, которые тоже занимали довольно обширную комнату. Нелепость внешняя скрывала глубокий внутренний смысл. Особый запах – запах плесени, пыли, истлевающих в сундуках старых платьев, необитаемых домов – волновал князя предчувствием этого внутреннего смысла.

Никто не заходил сюда, никто не мешал. Да и кому, кроме выжившего из ума и погруженного в оккультизм русского князя, могла, в самом деле, прийти охота любоваться мумиями, чучелами пеликанов и портретами давно умерших господ членов муниципального совета?

5. Библиотекарь

Библиотека – она помещалась в одном здании с музеем – была обширный зал в форме неправильного многоугольника. На высоких, до потолка доходивших полках тускло поблескивали позолотой старые, наполовину истлевшие под своими кожаными переплетами книги. В середине зала стоял длинный, покрытый зеленым сукном стол, обставленный тяжелыми стульями с высокими и прямыми спинками. На одном из них, возле жарко натопленной чугунной печки, сидел библиотекарь. Остальные были пусты. Эта парадная комната со множеством старых книг, зеленое сукно и в строгом порядке расставленные стулья странно действовали на князя каждый раз, когда он входил. Ему казалось, что здесь назначено очень важное заседание какого-то тайного общества. Председатель, придя первым, ожидает остальных членов. Сейчас они войдут и рассядутся. Князь испытывал смущение: он понимал неуместность и даже невозможность своего здесь присутствия. Но председатель, как бы желая ободрить, оживленно и громко отвечал на его поклон:

– Bonjour, monsieur!

Князь, не без робости, подходил к столу.

Лицом он был похож на хамелеона, этот библиотекарь. Зеленоватый оттенок морщинистой кожи; непомерно широкий рот с бескровными узкими губами. Выпуклые глаза, от круглых очков в черепаховой оправе, казались огромными. Но самой поразительной особенностью в наружности библиотекаря был – его язык. Язык у него был чрезвычайно тонкий и увертливый. Во время разговора он то и дело мгновенным, совсем неуловимым движением, высунув его, облизывал себе губы. Так делает ящерица, когда ловит насекомое. Глянцевитая лысина во всю голову, покрытая на макушке черной шелковой шапочкой, и длинная черная блуза-пальто придавали его фигуре некоторое сходство с католическим священником.

С первой же встречи князь почувствовал, что библиотекарь почему-то им заинтересовался. Показалось даже, что, ища сближения с ним, тот имеет какие-то особые виды. Шевельнулось любопытство. Сам он испытывал в присутствии библиотекаря несколько беспокойное чувство, которое он сначала не умел себе объяснить. Это, однако же, не мешало князю находить свое новое знакомство чрезвычайно интересным. Завязалось оно следующим образом. На вопрос князя, не имеется ли в библиотеке книг по оккультизму, библиотекарь экспансивно воскликнул:

– С тех пор, как я сижу здесь, никто ни разу не спрашивал у меня этих книг. Эта любопытная отрасль знания теперь почти забыта. Официальная наука ее осмеивает.

Он повел князя в смежную комнату и показал шкаф, битком набитый старыми книгами. Тут были и спиритические и оккультные сочинения, руководства по черной и белой магии, сборники заклинаний и сонники. Князь с увлечением начал рыться в этих сокровищах. Библиотекарь, когда бывал свободен, приходил помогать ему.

Однажды они разговорились о заинтересовавшем князя изыскании «sur les farfadets». Князь с удовольствием убедился, что библиотекарь вполне разделяет взгляды католического автора на колдунов.

– Совершенно не подлежит сомнению, – сказал он между прочим, – что существуют люди, находящиеся в сношениях с так называемыми темными силами, заключающие с ними пакт и получающие в награду известную сверхъестественную власть. Чтобы ни говорили об этом наши господа рационалисты – это факт, отрицать который, наконец, просто смешно.

– Вы думаете? – заинтересовался князь.

– Я это знаю, – с особенным ударением ответил библиотекарь.

– Неужто? Вам случалось?… О, пожалуйста, расскажите! – вскричал князь.

Библиотекарь отвел глаза.

– Это длинная история, – сказал он уклончиво. – Когда-нибудь потом.

В другой раз, по ничтожному поводу, с какого-то замечания о погоде, опять завязался интересный для князя разговор, но на совершенно иную тему. Князь обратил внимание собеседника на то, что вот уже в течение целого ряда лет климат как будто меняется. Зимы становятся суровыми, лета то нестерпимо знойными, то непомерно дождливыми. Поражает большое количество гроз и бурь. Даже в формах облаков заметна почти пугающая причудливость, объясняемая, вероятно, сильными ветрами. Вообще с природой творится что-то неладное.

На это библиотекарь ответил, что метеорологические данные, действительно, подтверждают факт повсеместного в Европе изменения климата. Последнее десятилетие обнаружено новое наступательное движение ледников, годичные амплитуды температур стали больше. Что же касается бурь, ураганов, наводнений, вулканических извержений и землетрясений, то размеры всех этих природных бедствий должны бы наводить на самые серьезные размышления.

Князь заинтересовался. Ведь уж давно, читая газеты, отмечал он те явления, о которых говорил теперь библиотекарь.

– На какого же рода размышления? – спросил он.

Библиотекарь поглядел на него своими странными глазами, как бы стараясь что-то в нем рассмотреть.

– Размышления вот какие, – сказал он, сняв свои боль-шия круглые очки, причем князя поразила почти коническая выпуклость его глаз. – Изволите ли вы, смею спросить, быть хотя бы отчасти знакомым с историей нашей планеты?

Князь ответил, что знаком мало, но что прошлое земли его чрезвычайно интересует.

6. Гондвана

Библиотекарь немного помолчал. Повернувшись к печке, он взял кочережку и шевелил уголья.

– А о Гондване не приходилось вам слышать? – спросил он, не глядя на князя и как будто весь поглощенный своим делом.

– О чем? – переспросил князь.

– О Гондване.

– Нет, ничего не знаю. Что это такое? – Слово «Гондвана», музыкальное и певучее, поразило князя какой-то заключенной в нем тайной.

– Исчезнувший материк, – сказал библиотекарь.

– Так стало быть, действительно существовал такой материк? – вскричал князь, что-то смутно слышавший об Атлантиде.

– И даже не один. Таких некогда существовавших и потом поглощенных морем материков было три. Они занимали пространства трех современных океанов: Атлантического, Индийского и Великого.

– Это было, конечно, в то время, когда человека на земле не существовало?

– Напротив. Материки эти знали высокие цивилизации. Мы имеем об этом свидетельство Платона. В своем Тимее и затем в Критии он описывает быт и нравы обитателей Атлантиды.

– Каким же образом были эти материки поглощены океаном?

Библиотекарь потер руки: это было его обычным жестом перед тем, как начать рассказывать.

– В этом-то и весь вопрос. Вопрос, над которым ломают себе головы ученые. Надо вам сказать, что в геологии существуют две гипотезы. – О, не пугайтесь, – прибавил он, усмехнувшись, – я в двух словах. Притом же это доступно десятилетнему ребенку. Две гипотезы. Одна – более старая, в 19-ом веке совсем заброшенная, даже осмеянная – теория внезапных геологических переворотов, теория катастроф. По этой гипотезе, периоды относительного затишья внезапно сменялись на нашей планете периодами бурными, когда дремавшие до тех пор подземные силы вдруг начинали проявлять свое страшное, разрушительное действие. В эти периоды поднимались новые горные цепи, начинали извергаться вулканы, земля, содрогаясь, рождала новые материки, а старые мгновенно гибли, проваливаясь в морскую пучину. Периодически наступающими катастрофами эта теория объясняла, между прочим, прерывистость в развитии органического мира: гибли прежние формы жизни, новые условия создавали новые формы…

Библиотекарь, говоривший с увлечением и очень быстро, вдруг остановился. Обычным своим движением ящерицы он облизал губы.

– Теория, которую я сейчас имел честь вкратце сообщить вам, – начал он насмешливо-торжественным тоном, – это теория старая, теперь, как я уже сказал, оставленная. Новая же теория, принятая официальной наукой 19-го века, гласит, что в мире все, слава Богу, идет медленно. Потихоньку. Попыхивают вулканы, изменяются очертания морских берегов: в одних местах материки – медленно и на протяжении человеческой жизни незаметно – опускаются. В других – так же медленно поднимаются. Землетрясения тоже время от времени беспокоят человечество в разных местах земного шара, но потом, разрушив всего несколько деревень или городов, стихают. Вот вам и вторая теория. По этой теории, стало быть, выходит, что природа, вообще говоря, паинька, если иной раз и дурит, то не очень. История земли сплошная эволюция, без всяких эксцессов. Ну? что вы скажете? Какая из двух кажется вам более заслуживающей доверия?

Князь смутился.

– Я недостаточно сведущ, чтобы судить, – сказал он.

– Однако… однако, если говорить правду, мне больше нравится первая. Я был в Альпах, на Кавказе… Когда смотришь на это безумное нагромождение гор, на этот каменный бред, то отказываешься верить, что не было чудовищной, не поддающейся воображению катастрофы!

– Браво! – вскричал библиотекарь. – У вас правильный нюх, если позволено будет мне так выразиться. Правильный нюх, monsieur, в науке стоит какой хотите учености. И без него она – ноль. Я знал на своем веку доцентов и докторов вот с такими трудами и никогда, ни разу в ученые их головы не пришла эта самая простая мысль, которую вы сейчас высказали. Да, в судорогах боли, в корчах, со скрежетом зубов рождала земля свои новые формы, а не постепенно. Вы сами, князь, нашли ответ на интересовавший вас вопрос: древние материки погибли в результате ужасающих мировых катастроф. Притом, заметьте, катастроф периодически повторяющихся, грозящих нашей планете и в будущем. Чтобы закончить наш сегодняшний разговор и заинтересовать вас в его продолжении, прибавлю следующее: есть основания думать, что мы в настоящий момент находимся накануне такой мировой катастрофы.

7. Она исчезла

Беспокойное чувство, которое библиотекарь возбудил в князе при начале их знакомства, с каждым их разговором все обострялось. Это было ощущение какой-то связанности, отсутствия свободы, потери или, во всяком случае, ущерба собственной воли, подчиненность чужой, которое вызывало одновременно и тревогу и жуткое наслаждение. В присутствии библиотекаря весь строй мыслей князя менялся. Но даже не разговаривая с ним, не видя его, он никогда уже вполне из-под власти его не выходил. Часто и много думал он о том, что тот ему говорил, об этих странных пророчествах, которые так созвучали его собственным тревожным, хотя и неясным ожиданиям.

Через несколько дней после разговора о мировых катастрофах, библиотекарь пригласил князя к себе вечером, после ужина, выпить чашку кофе.

Князь поблагодарил, сказал, что очень рад, спросил только, не стеснит ли.

– Вы… один живете?

– Один. Теперь один, – ответил библиотекарь. Князь вспомнил то, что он слышал о загадочной смерти его дочери. – Я даже прислуги не держу, – прибавил тот. – По утрам ходит ко мне старуха. Уберет все и уйдет. Так спокойнее. Мы будем одни и прекрасно побеседуем. Я вас жду.

В этот день случилось с князем очень поразившее его происшествие. С неделю не был он у витрины антикварной лавки. Но тут почувствовал, что должен идти. С куклой – он знал – что-то случилось. Он не ошибся. На витрине ее не было. В своем волнении князь даже не заметил тонкой, похожей на Вольтера, стариковской рожи, следившей за ним из-за пожелтевшей гравюры. Он, верно, простоял бы так до вечера, если бы тот же, похожий на Вольтера старик, высунувшись из двери, любезно и заискивающе не спросил его, не угодно ли monsieur купить какую-нибудь antiquité? Вопрос еще больше испугал князя. Он пробормотал что-то непонятное и почти побежал прочь. По выставившемуся вперед подбородку, любопытным глазам и как бы вынюхивающему носу этого антиквария, князь понял, что он уже давно за ним следит, знает причину его постоянных посещений и теперь в душе над ним смеется. Особенно не понравилось ему в старике его поразительное сходство с Вольтером. Вольтера князь терпеть не мог, говоря, что с легкой руки этого пошляка человечество целый век только и делало, что зубоскалило.

«А может быть, он и не виноват, этот Вольтер, – думал князь, отойдя от лавки. – Может быть, ей просто-напросто вздумалось меня подразнить. Кому ей? Кукле? – задал он себе щекотливый для самолюбия вопрос. Но тотчас же мужественно отвечал. – Да, кукле: в известном предельном смысле, который я должен еще как-то выстрадать, кукла и есть она. Разобраться во всем этом мне поможет библиотекарь», – решил он вдруг, сам не зная почему.

8. Работы маленькой Нини

Вечером князь пошел к библиотекарю. Квартира его помещалась над библиотекой, в верхнем этаже. Из передней хозяин провел своего гостя в довольно большую комнату. В ней был образцовый порядок. Направо, где горел камин, выступ стены отделял уютный уголок. Мебель в этом уголке была старая, красного дерева, крытая выцветшим синим бархатом. Здесь был полумрак. Только красный отсвет камина ложился на блестящий паркет и на край мягкого ковра. Лампа под низко спущенным зеленым абажуром стояла в другом конце комнаты налево, на старинном бюро со множеством выдвижных ящичков.

Библиотекарь, потирая свои маленькие сухие руки, объявил, что кофе у него уже готов и просил князя присесть.

Князь сел на бархатное кресло в понравившемся ему уголке, перед камином. От кофе он было начал отказываться, но хозяин сказал, что пить вечером черный кофе его ancienne habitude и что хлопот это ровно никаких не составит.

Библиотекарь вышел, князь принялся рассматривать висевшие по стенам картины.

Они давали на обоях красивые, хорошо расположенные пятна. Но когда князь, надев пенсне, в них вгляделся, то был немало изумлен. Картины – рисованные, по-видимому, одним и тем же очень даровитым художником – контрастировали с уютом старомодной обстановки, к которому шли бы портреты бабушек или натюрморты. Они были странного содержания, эти картины. На одной изображалась дикая пляска каких-то кентавров. На другой – чудовищно безобразная голая женщина. Особенно гадко было то, что к своим отвислым грудям женщина эта прижимала букет пунцовых роз. Притворно стыдливое и чувственное выражение уродливого лица было передано мастерски.

Были здесь и свившиеся в отвратительной судороге обнаженные тела, были бородатые женщины и мужчины с женскими грудями, другие с непомерно развитыми половыми органами, уроды с невероятными горбами, крохотные головы на жирных телах и, наоборот, огромные на телах детских, но старчески-хилых. Бессмысленные улыбки идиотов сочетались на лицах всех этих чудовищ с выражением безмерного, экстатического ужаса в глазах. Словом, это был бред, создание потерявшего равновесие воображения. Но – и это больше всего поразило князя – в подлинной реальности этого бреда не оставалось сомнения. Так передать можно было, только увидев. Увидев глазами. Может быть, даже ощупав.

И еще – странная вещь – князю показалось, что все это он уже видел. Много раз. Знал с детства. Что все это копии каких-то известных, но забытых им картин.

Библиотекарь вернулся, неся поднос с двумя чашками.

– Чьи это картины? – спросил князь. – Я их, конечно, знаю, но не припомню автора.

– То есть как «конечно знаю»? – удивился библиотекарь. – Эти картины никогда не были ни на одной выставке. Это работы моей маленькой Нини. Покойной дочери.

– Неужели? – пробормотал князь. – Как странно, где же я мог их видеть? Но какой талант!

– Да, талант… талант у нее был. – Сказав это, библиотекарь как-то особенно плотно сжал свои длинные хамелеоновские губы. – Однако, прошу!

Князь сел на кушетку, поближе к камину. Хозяин поместился против него в кресле.

– Итак, дорогой князь, – заговорил он с не вполне естественным оживлением, – мы можем продолжать. Наш разговор, если не ошибаюсь, был прерван…

– Простите, – перебил князь. – У вас есть ее портрет?

– Чей? – притворно удивился библиотекарь.

– Вашей дочери.

Библиотекарь немного поколебался.

– Нет, – ответил он потом решительно.

Князю стало неловко за свою нескромность.

9. Трагическое будущее Европы

– Да, так вы начали?.. – поспешил князь обратиться к прерванному разговору.

– Мы говорили с вами о периодически происходящих в мире катастрофах. Это нуждается в мистическом толковании. Ибо мы с вами, слава Богу, не дети, князь: из узких штанишек рационализма успели вырасти. Не правда ли? – он засмеялся.

Князь тоже улыбнулся. Остановившись, библиотекарь занялся своим кофе. Он клал себе в чашку куски сахара один за другим. Он положил уже четыре, кофе пролился на блюдечко, но он, отхлебнув, опустил и пятый.

– Неужели вы пьете такой сироп? – удивился князь.

– Немцы, которые знают толк в кофе, говорят, что он должен быть черен, как ночь, горяч, как ад, и сладок, как любовь… Кстати, о любви! Я хотел спросить вас, князь… Впрочем, это после. Так вот, по вопросу о мистическом толковании мировых катастроф. Вы, русские, насколько я знаю, имеете склонность к мистицизму, а потому…

– Два слова! – опять перебил князь. Разговор до крайности интересовал его, но мимоходом брошенная библиотекарем фраза о любви дала его мыслям совсем иной оборот, уводя их куда-то в сторону, а может быть, напротив, к самому нужному и основному. – Вы так быстро переходите с предмета на предмет, что мне, откровенно говоря, трудно следить, – сказал он, смущаясь. – Что-то я хотел спросить вас? Да, неужели вы думаете, что и Европа…

– Дорогой князь, – с торжественным спокойствием, кладя свою руку на руку князя, сказал библиотекарь. – Европу ожидает участь Атлантиды и Гондваны. Это несомненно. Вопрос только во времени. Возможно, что мы и не доживем. А впрочем…

– Какие же основания? – спросил князь. При прикосновении библиотекаря он опять почувствовал себя несвободным.

– Основания? – переспросил библиотекарь. – А огненное кольцо вулканов и областей, подверженных землетрясениям, которое окаймляет материк Европы или, лучше сказать, Евразии? Евразией, как вы, может быть, знаете, ученые называют материк Азии вместе с его полуостровом Европой. Так вот, этот материк окружен совершенно таким же кольцом, как всем известное вулканическое кольцо Тихого океана. Проследите по любой карте эти вулканы и области землетрясений от Исландии, через южные полуострова – Пиренейский, Апеннинский и Балканский – Крым, Кавказ, горы Туркестана, Восточной Азии, через Японию и Курильские острова до сопок Камчатки. Факты, известные всякому лицеисту. Такие же роковые кольца были вокруг провалившихся материков и обусловили их гибель. Это линии разлома, князь, трещины в земной коре, происходящие от ее неравномерного сжатия. В момент катастрофы трещины внезапно разверзаются, окруженный ими материк проваливается, хлынувшее со всех сторон море заливает образовавшуюся обширную впадину, происходит так называемая трансгрессия. Иногда на поверхности остается ряд островов, как это мы видим в Тихом океане. Иногда не остается ничего.

– Вы находите мистическое толкование этому? – глухо спросил князь.

– Пытаюсь, во всяком случае. Впрочем, мысли эти принадлежать не мне. Но автор… До автора вам пока нет дела. Займемтесь толкованием и обратимся к наиболее в данном случае компетентному источнику.