Текст книги "Лунный кот 2020"

Автор книги: Георгий Панкратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

День второй

Уснуть на новом месте было тяжело. Всю ночь учитель ворочался, просыпался, тревожно всматривался в тишину, вставал, бродил по комнате и вновь ложился.

– Сон алкоголика, – бормотал он, закутываясь в одеяло, но через пару минут сбрасывая его. В какой-то момент решил подойти к окну, взглянуть на укутанные ночью купола церкви и несколько раз перекреститься. Вроде бы полегчало.

Под утро Ивану Матвеевичу приснился странный сон. Как будто он стоял в коридоре какой-то незнакомой квартиры, затопленной водой. Воды было выше, чем по колено, и странная, понятная только во сне логика подсказывала, что вода пребывает. Навстречу ему вышел мужчина в домашнем халате и очках с позолоченной оправой. У него были редкие усики и жиденькая бородка, он вышел из комнаты, заглянуть в которую Ивану Матвеевичу никак не удавалось, и направился, преодолевая сопротивление воды, к учителю. Мужчина не смотрел на него и, лишь когда подошел к нему почти вплотную, поднял взгляд, и учитель невольно отшатнулся.

– Стой, дурак, – прошептал он себе. – Здесь же вода.

Во взгляде мужчины не было ничего страшного, не было даже удивительного. Это был обыкновенный взгляд человека, достигшего возраста тридцати лет. В нем отражался холодным огоньком груз знаний о жизни, накопленных за годы молодости, смешанный с усталостью и надеждами, что предстоящие годы от тридцати до сорока – это и есть настоящая жизнь во всей ее полноте. Что все эти знания, которые вызывали раньше тревогу, сейчас начнут приносить прибыль: страдания сменятся удовольствиями, беспокойства – уверенностью и уютом. Во взгляде читалось свершившееся буквально вчера расставание с иллюзиями, и радость от него, и чувство очищения, и ожидание того, что в жизни теперь будет меньше смысла, но больше счастья. Иной человек бы просто отметил, что взгляд был открытым, спокойным и доброжелательным, но Ивану Матвеевичу хватило доли секунды, чтобы понять о нем все. Мужчина напомнил учителю его самого – только лет десять назад. Учитель, конечно, знал то, что незнакомцу только предстоит выяснить: и последующие десять лет не принесут ему успокоения, а разница только в том, что по прошествии их уже не будет этой надежды. Правда, будет другая. Но ее бы незнакомец все равно не понял, да и рано было понимать. Учитель жил от надежды к надежде, он знал, о чем речь.

– Как замечательно, что вы приехали, – сказал мужчина, протягивая руку.

После этих слов ни о каком сне можно было не мечтать. Словно ужаленный, Иван Матвеевич подскочил на кровати и потянулся к бутылке, предусмотрительно оставленной на полу. На этот раз он непредусмотрительно отхлебнул больше, чем обычно, и чуть не поперхнулся. Проснувшись окончательно, подошел к окну и долго всматривался в тишину улицы, стены церкви напротив и забор перед ней, мусор, подгоняемый ветром. Медленно рассветало.

Иван Матвеевич постоял немного возле одного окна и подошел к другому. Оттуда открывался другой вид: на худые заборы, которые скрывали покосившиеся деревянные одноэтажки. Хотя что там было скрывать: бедность и уныние живущих там людей не скроешь. «Доживающих», – подумал учитель. Отчего-то ему казалось, что в таких жилищах могут жить только старики, такие же дряхлые, как их дома.

В здоровом и сознательном возрасте ни один человек не мог приехать и поселиться здесь добровольно. Кроме него. Эта мысль согревала учителя, нашептывала о его какой-никакой, а все-таки уникальности, оригинальности: ему сорок лет, а он все еще живет наперекор правилам однообразного мира. А может, грела и вовсе не мысль, а водка, которая уже мягко обволакивала его живот и мозг. «Надо же в школу идти, знакомиться». Он открыл форточку, впустил в квартиру свежий утренний воздух.

В новом жилище учителя, неприхотливого и непритязательного в жизни, напрягало только одно. Да и то напрягало время от времени – когда он хотел посмотреть в окно, выходившее на хилые дома. Это была пристройка к его дому, закрывавшая практически половину широкого окна. Приходилось смотреть на подгнивающее дерево, грязь и насекомых в проеме между стеклом и стеной пристройки. «Зачем ее построили? – икая, думал учитель. – Сарай, что ли, какой-то? И кто ей пользуется?» Да, по внешнему виду пристройка напоминала именно старый сарай. Ветхая дверь была заперта на ржавый замок – глядя на него, учитель сделал вывод, что туда давно не заглядывали. Получится ли открыть этот замок, если он такой ржавый? Да и вообще, к чему было ставить этот дурацкий сарай вплотную к дому, тем более к окну?

– Тебе-то что? – устало сказал Иван Матвеевич и бросил взгляд на конверт на подоконнике. Это была весточка, полученная еще до отъезда. Он зачитал ее до дыр в дороге, несколько раз перечел в новой квартире и знал уже наизусть, но, увидев снова, не смог удержаться, раскрыл конверт и извлек заветный лист. Письмо было напечатано, хотя свои он писал всегда от руки.

– Пока она еще напишет новую! – вздохнул учитель и приступил к чтению.

«Дорогой мой! Наверное, ты поступаешь правильно. Понять твою логику для такого человека, как я, видимо, невозможно. Что поделаешь, я земна. Мне нужен город – комфорт, мне нужны отношения без заморочек. Нужна возможность жить и чувствовать, что живешь. А сегодня это можно только здесь. Не знаю, что должно произойти, чтобы уехать отсюда, как вообще нужно думать и как понимать жизнь. Вас – тех, кто родился здесь, не понять, вы всё видите с какой-то другой стороны.

Пусть тебе и приятно, когда я признаю твою уникальность, но она совсем не в том, что ты не видишь в упор прелесть Москвы. Да и не в том, что ты ищешь счастья. Счастья ищут все, каждый человек только этим и занят – постоянно ищет счастья. Вот и я пишу это письмо, а сама думаю о своем счастье – когда оно настанет, а главное, каким будет. Если в поисках своего счастья ты уезжаешь за тридевять земель, то как тебя можно судить? Ради счастья можно делать все.

У тебя понятная и честная профессия. Учи детей. Но она требует отречения. Что может она принести тебе, тем более в сорок лет, в провинции? Я помню свою учительницу литературы. Она учила нас понимать друг друга, видеть людей и их намерения. Она любила книги, но мне кажется, литературу нельзя преподавать как любовь к книгам. Литература – это мотивация людей, это то, что движет их поступками, учит, чего ожидать в той, большой жизни, в которую тебя выставит однажды, как на мороз, школа.

У нас была такая игра: класс разделялся на футуристов, символистов и кто там еще был, не помню. В футуристы пошли прогрессивные парни и творческие девочки. Они и сами писали стихи, играли в группах, ходили по клубам, употребляли наркотики. В общем, элита, творческая интеллигенция. Сами нарисовали плакаты, перемешивали Маяковского и Хлебникова с собственными произведениями, кричали что-то, были разодеты в длинные шарфы.

Их мало кто слушал. Когда в школе были субботники, и все убирали мусор и помогали сажать деревца, футуристы стояли рядом, засунув руки в карманы, и щурясь наблюдали за снующим пролетариатом. Они наотрез отказались работать руками и смеялись в лицо учителю. “Интеллигенция, мля”, – говорили про них наши рабочие парни. Символистами, а точнее символистками стали романтичные девочки, которые сами писали стихи, но другие – про дым из-под ресниц, про кровь-любовь и “ты с другою ходишь”. Многие из них были по-настоящему красивы, но, признаться, глупы.

Наверное, они и сами понимали это. До настоящих символистов им было далеко, но их это не волновало: нам наплевать, какой там ямб, говорили они, мы чувствуем сердцем: этот стих про меня. Ну а в третью группу – как же их звали, этих? Ну, ты знаешь – пошли все те, кто сейчас стал офисным планктоном: все скучные, серые мыши, некрасивые девочки, ботаники и мальчики, которым откровенно поэзия была побоку, и им просто нужно было куда-то примкнуть. А мне никто из них не нравился, да и стихи не нравились. Я выбрала Есенина. Не за его поэзию, а за его жизнь. Когда подошла моя очередь выступать, я сказала: “Представляю Сергея Есенина, который ни с кем из вас не водился, и будь он сейчас здесь, а не я, он бы тоже не примкнул бы ни к одной кучке, а выступал отдельно. Кучки бессильны, а личность – всесильна”.

Может, я тогда неверно понимала Есенина, но для меня идеалом так и остался тот, виртуальный Есенин. К сожалению, я не такая. Я знаю, чего хочу – да, я недавно здесь, но я не буду же всю жизнь писать эти весточки! – знаю, что не взорву мир, не стану посреди толпы и не крикну, что вот она я, что вы мне не нравитесь, и я вас всех сделаю ценой своего таланта и железной воли. Нет, я это не смогу, потому что знаю: ни таланта, ни чудовищной воли у меня нет. Но из того, на что способна, я выжму максимум. Мне не нужен для этого мужчина; да, ты, наверное, расстроишься, ты же подкатываешь ко мне. Ты пишешь неплохо, но что с того? Ты разве Есенин?

А мне дороже всего в жизни свобода. Свобода – это способность дышать, когда ты это умеешь, у тебя не отнять это умение. Ты никогда не сможешь полюбить что-то другое, если ты влюблен в свободу. Я здесь немножко завидую тебе: у тебя свободы в избытке. Вот так бросать все, уезжать в глубокую провинцию, начинать полностью новую жизнь может, наверное, только абсолютно свободный человек. Ты больше свободен.

Я сижу в этом городе и пишу письма, а по вечерам думаю о будущем и смотрю в окно двора, там вспыхивают и гаснут фары, и возвращаются домой те, кто уже стал здесь своим – возвращаются, улыбаясь. А утром снова пишу. И потом, задумываясь о тебе снова, я перестаю завидовать твоей свободе. Знаешь, почему? Она непродуктивна. Тебе не хватает силы. А там, где есть свобода, сила обязательна. Свобода без силы – это просто болтание в проруби. Извини уж. Не желаю тебе этого. Просто говорю, как есть. Из-за моей прямолинейности от меня уходил не один мужчина. Но мне моя прямолинейность дороже – я так и говорила.

Тебе нужно обрести силу, иначе что твоя свобода? Сюда, в этот город едут сильные, а кто едет отсюда? Сила, свобода и счастье – вот что здесь главное. Огромный город живет этим. Если ты уезжаешь отсюда – значит, тебе не хватает свободы, не хватает силы, не хватает счастья. Я знаю, что ты несчастлив, как ни скрывай это, иначе зачем ты писал бы мне? Ты несчастлив потому, что тебе не хватает условий. Ты пишешь, что все перетерпишь. Терпение, переживание невзгод – это не сила. Сила – это нетерпение. Когда ты не можешь смириться с тем, как живешь, и ломаешь свою жизнь, взрываешь, как бомба, и создаешь новую реальность.

Скажу по секрету, хотя ты наверняка это слышал: мужчинам, способным на это, и достаются такие женщины, как я. Скорее так: именно таким мужчинам вообще достаются женщины. И даже – считай, что я шепчу тебе на ушко, по секрету – ты можешь быть учителем литературы. А ты то спрашиваешь, красивая ли я, то просишь фоточку, то отвешиваешь необязательные комплименты – зачем, если ты даже меня не видел? Но я отвечу: да, красивая. Если тебе действительно это так важно знать, если ты не хочешь получать весточки от некрасивой женщины и тратить на них свое время. Скажу тебе больше: я как раз такая, о которых пишут в Интернете – тебе покажется глупым, ну и ладно – меня трудно найти, легко потерять, но невозможно забыть».

На этих словах учитель поморщился: «Все-таки, это было не обязательно».

«Знаю, – как будто ответила его собеседница. – Но, что поделаешь, если в этой банальной и такой популярной форме выражено все, что надо. Зачем придумывать что-то еще?

Учи мужчин понимать женщин, а женщин понимать мужчин. Учи понимать, в какой стороне искать счастье, и учи искать дорогу к нему, а если дороги нет – так прокладывать. Да и учись потихоньку сам, хотя как-то странно мне, незнакомке, объяснять это взрослому человеку. Просто пойми: а зачем вообще нужна твоя литература, если не за этим?

Отвечаю на твой последний вопрос. Писать, конечно же, буду. Сообщи новый адрес – и нет проблем. Просто, может, письмо будет идти дольше. Ну а так – все то же самое.

Хочу, чтобы у тебя все было хорошо. Такой неуверенный, запутавшийся, но ты все-таки симпатичен мне. Да и жизнь тебя сейчас будет проверять: готовься к стрессам и неожиданностям. На новом месте всегда так. Будет непросто. Так что тебе понадобится удача, которой и желаю.

Обнимаю тебя».

Иван Матвеевич ошалело смотрел на последнюю строчку и не мог оторваться. В голове как будто что-то перемкнуло. Он вдруг понял, что ответил ей так, как будто вообще не читал письма. Что ей с того, что он закусывал огурчиком, ходил по снегу?

– Я отвечал не ей, а на свое, как будто и не видел, что она пишет, – проговорил он медленно. Водка ударила в голову, и он принялся искать бумагу, переворошил содержимое шкафов, пары собственных, еще не разобранных сумок, с которыми приехал, но бумаги нигде не оказалось. Зато оставалась водка, и учитель, терзаемый осознанием неправильного ответа, решил допить ее до конца.

– Не пойду сегодня в школу, – сказал он вслух, медленно, делая акцент на каждом слове, и тут же пьяно рассмеялся двусмысленности. – Слишком много событий за одно короткое утро.

Через час он ехал в автобусе, обозревая из окна город. Увиденное не впечатляло. Нижний Новгород был небогат, центр стоял в запустении – исторические здания то тут, то там были обнесены заборами, но никакого ремонта за ними не наблюдалось, скорее это была подготовка к сносу. Даже набережная не производила впечатления: река в городе как будто существовала отдельно, не нужная никому.

К берегам были пришвартованы обшарпанные катерки: похоже, в последний рейс они выходили многие годы назад. Спуск к реке с обоих берегов был завален мусором, да и в самой воде его хватало. Отъезжая от центра, автобус заворачивал в квартал старых, потрепанных жизнью деревянных домов вроде тех, на которые учитель смотрел из окна и в котором сам теперь проживал, а дальше начинались унылые массивы спальных районов: многоэтажки, сетевые универсамы, уродливые стеклянные торговые ряды, склады, обитые сайдингом, огороженные платные парковки и ржавые, оставшиеся еще с советских времен низенькие гаражи.

«Может, я сел не в тот автобус?» – думал учитель и выпрыгивал из задних дверей за пару остановок до конечной, не желая продолжать маршрут. Его уже мутило от водки, и чувствовал он себя неважно. Желания пить больше не было, и на смену пришло резкое и непреодолимое желание спать. Он прислонился к гаражу, осмотрелся по сторонам, не идет ли кто – люди были, но вдалеке, – и сунул два пальца в рот. Выпитое утром и съеденное предыдущим вечером, смешавшись в сплошной вонючий поток, устремилось наружу, заливая стену гаража и ботинки Ивана Матвеевича.

«На свободу», – почему-то подумал учитель. Ему хотелось отвлечься, не концентрировать внимание на том, что делает – это же так скверно! – но не получалось. Прочищая желудок, сложно думать о чем-то другом. Отплевываясь и тихо ругаясь, учитель побрел на остановку, чтобы сесть на другой автобус и снова отправиться в центр. Светило солнце, день был в самом разгаре.

«Тепло», – сказал учитель радостно, а люди на остановке брезгливо смотрели и отворачивались от него. Молодая мать схватила за руку дочку-подростка и строго сказала: «Отойди от пьяницы». «Интересно, – подумал Иван Матвеевич, присаживаясь на освободившуюся железную лавку. – Что бы она сказала, узнав, что я приехал учить ее дочь?» Дальше этой мысли ему думать не хотелось, да и не моглось: сначала он уронил голову набок, а затем и всем телом плюхнулся на лавку и прекратил что-либо слышать, видеть и понимать. И так до самого вечера.

Когда он очнулся, было уже темно. Смутно разглядев людей, отшатнувшихся от его ожившего тела, вскочил, подняв из лужи портфель, и бормоча «Извините, извините», поспешил уйти. «Всё потом, сначала выпить!» В первом попавшемся магазине, как ни странно, не оказалось водки. Он взял две банки самого крепкого и дешевого пива, одну выпил несколькими глотками, не отходя от магазина, вторую только открыл, отхлебнул и поплелся к автобусам.

Прохладным вечером да после банки крепкого поездка в автобусе казалась прекрасным приключением, которое он предвкушал, выбирая маршруты. Изо рта текла слюна, толстые очки странно покосились, от безнадежно испачканной одежды попахивало. В какой-то момент Иван Матвеевич стал сам себе противен, но сделал еще пару глотков пива, и ощущение прошло.

Подошедший автобус приветливо приглашал войти внутрь, погреться в тепле, полюбоваться видами города, расположившись на любом удобном месте: ярко освещенный салон был пуст. Спустя пару остановок сюда набьются люди, но он успеет выбрать место. Впрочем, что тут выбирать: конечно, это будет место за кабиной водителя, переднее, его любимое.

Учитель плюхнулся на сиденье, улыбнулся и устремил взгляд в окно. В окне он увидел себя и салон автобуса, во тьме было невозможно рассмотреть, где он сейчас проезжает, но что-то подсказывало учителю, что там нет ничего интересного. А когда будет, ему об этом объявит водитель. «Смешно? – подумал учитель и внезапно начал икать. – Еще как. А вот ехать бы и ехать на первом сиденье полупустого вечернего автобуса, в легком опьянении после одной бутылки пива, по городам и деревенькам, переулочкам и площадям. Так бы и всю жизнь», – от наслаждения он даже зажмурился. Но объявление, сделанное водителем, заставило вздрогнуть: «Кладбище».

– Неудивительно, что никто не заходит, – пробормотал стремительно пьянеющий учитель и снова взглянул в окно. Автобус действительно проезжал мимо кладбища, за невысоким забором виднелись темные кресты. Иван Матвеевич сделал большой глоток пива, и его вновь потянуло на мысли: «Наверняка, обычное кладбище. На могильных плитах лица одухотворенные, смотрящие куда-то вдаль или внутрь себя. Либо полет мысли, либо самокопание. Сколько я таких видел. Никогда – крайние формы эмоций: недовольство или радостный смех. А на деле? Была такая тетка лет пятидесяти, начальницей какого-нибудь отдела, жрала мясо и жирными руками переключала каналы. Была любительницей “Смехопанорамы” Петросяна. А фотография взята двадцатилетней давности, когда она позировала подруге, впервые приехав в Ленинград. Мы помним тебя такой».

Учитель обратил внимание, что автобус давно проехал кладбище, а за время раздумий в салон набилось прилично людей. Возле него стояли женщины неопределенного возраста и неодобрительно косились то на учителя, то на пиво в его руке. Ему они тоже не нравились. Изображая брезгливость, он отвернулся к окну.

– Уступи место ребеночку, – сурово сказала женщина.

Иван Матвеевич снова повернул голову и увидел мальчика рядом с соседним сиденьем. Мальчик был совсем маленький, но учитель не умел определять возраст таких детей: казалось, ребенок только научился не падать, и вот уже стоял в переполненном автобусе. «Общение с детьми – это наука, талант, призвание, – думал всегда учитель. – Оно недоступно людям, отягощенным раздумьями о судьбах мира».

– Да, конечно, – он поднялся.

Мама посадила ребенка на сиденье и встала рядом, оттолкнув учителя и даже не сказав спасибо. Но сам мальчик не отрывал от учителя глаз – настолько долго, что тому стало не по себе. Иван Матвеевич сделал последние глотки пива и положил опустошенную емкость в карман.

«Когда маленький ребенок смотрит вам в глаза – он знает о вас все. Он знает, куда вы едете. Он знает, что вы делали каким-нибудь летом какого-то года. Он знает, какой след вы оставите в истории мира. Все ваши сильные и слабые стороны, потаенные мечты и невысказанные терзания. Он читает вас, и, прочитав, отворачивается – вы больше не интересны ему, он больше на вас не взглянет».

Так и произошло. Прочитав учителя, мальчик отвел взгляд и оживленно заговорил мамой, Ивану Матвеевичу же сделалось совсем неуютно, да и пиво закончилось, и он подошел к двери. Автобус остановился, но дверь не спешила открываться.

– Через переднюю не выходим, – крикнул водитель.

– Тьфу ты, – выругался учитель и, расталкивая женщин, поспешил к средним дверям автобуса и успел выскочить, когда они уже закрывались. Проводил транспорт взглядом и осмотрелся: где же он вышел? Напротив, через дорогу, похоже, простирался большой парк – по крайней мере, учитель не видел, где бы он заканчивался. В нескольких шагах – магазин «Продукты». То, что надо.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Назад к карточке книги "Лунный кот 2020"