Текст книги "Вовка - сын командира, или необыкновенные приключения в тылу врага"

Автор книги: Георгий Свиридов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

– Там русские! – солдат задыхался от бега. – Танк стреляет!

Полковник вскочил с кресла словно ужаленный.

– Что?!

– Русские! Танк стреляет! – Эсэсовец вытянулся по швам, хватая воздух ртом. – Бронетранспортер… – шепотом повторял он.

– Что с бронетранспортером?!

– Прямым попаданием! Нужна помощь. Без противотанковой пушки никак нельзя…

Клаус выругался. Дернул же его черт преждевременно звонить в штаб дивизии! Как теперь быть? Он хорошо понимал ту опасность, которая возникла в подчиненной ему особой зоне.

Надо действовать быстро, очень быстро. Он выскочил из–за стола.

– Машину!

Адъютант скрылся в дверях. Клаус схватился за телефонную трубку.

– Срочно! Генерала!

Задыхаясь, он доложил обстановку и просил немедленно прислать подкрепление.

– Продержитесь хотя бы час, – сказал генерал.

Лагерь военнопленных, расположенный рядом, походил на гудящий улей.

Военнопленные жадно вслушивались и всматривались. Где–то рядом идет бой, возможно, приближаются войска Красной Армии.

При виде танка с красной звездой они, как по команде, бросились к ограждению. Танк, не сбавляя скорости, подмял под себя столб с колючей проволокой и сбил с ходу два бревна угловой вышки. Вышка накренилась, и, треща и разламываясь, стала падать. В образовавшийся проем, как вода, прорвавшая плотину, ринулись военнопленные. Никакие пулеметные очереди их уже были не в силах сдержать.

– Ура! Бей фашистов!

Большая группа пленных, из тех, кто был поздоровее, пыталась бежать следом за танком, надеясь вместе с ним пробиться к своим. Но скоро они начали отставать. Многие, понимая, что танк им не догнать, стали уходить в чащу леса.

С охотой и радостью Вовка и Санька присоединились бы к красноармейцам, но не могли: они не знали, как остановить танк!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ,

в которой приходит третий друг

Танк мчался вперед, все сокрушая на своем пути. С грохотом и лязгом вылетел на шоссе. Санька обеими руками еле успевал двигать рычаги. Вовка сидел у пулемета.

– Вовка, легковушка! – крикнул Санька, не отрываясь от щели. – Немцы.

Легковая машина затормозила, подняв пыль, и спешно стала разворачиваться. Вовка нажал на гашетку пулемета. Сидевшие в машине начали выскакивать и разбегаться.

– Ой, сейчас стукнемся! – закричал Санька.

Удар, скрежет и треск металла. Ребята еле удержались на сиденьях. Полураздавленная, истерзанная машина осталась позади. Санька, потирая ушибленный лоб, подпрыгивал на жестком сиденье.

– Во как мы их!

С ходу проскочили через железнодорожный переезд, прогрохотали через какой–то небольшой поселок. Ватаги ребят выскакивали на улицу и с ликующими криками бежали за танком.

– Вовка, а так мы до самого фронта сможем доехать!

– А то как же! Шпарь, Санька, прямо на восток!

– Куда дорога ведет, туда и шпарю.

Шоссе стремительно летело навстречу голубоватой лентой. Стиснутое с двух сторон плотной стеной леса, оно, словно узкая река, сворачивало, прорезало бугры, взлетало на возвышенности и перепрыгивало через речушки.

Но ребята не догадывались, что дорога была пустынной не случайно. По приказу генерала для танка готовили западню: минировали шоссе, установили противотанковые орудия. Взвод автоматчиков занял удобную позицию. В небо поднялся самолет.

Вовка и Санька между тем чувствовали себя в полной безопасности. Они радовались каждому преодоленному километру, тыкали пальцами в спидометр: «Во сколько отмахали!» – не подозревая, что каждый километр приближает их к неминуемой развязке.

Лес густой зеленой стеной бежал рядом по обочине. Вовка и Санька, изрядно уставшие, оглохшие и охрипшие, продолжали мчаться вперед.

– Давай по очереди будем управлять, – предложил Вовка, – один будет двигать рычагами, а второй отдыхать.

– Отдохнешь тут, – пробурчал Санька, – когда тебя трясет, как в железной бочке, и пить хочется.

– Показывай! – Вовка уселся рядом.

Санька объяснял. Вовка, вцепившись в рычаги, напрягая силы, пробовал повторять движения.

Между тем в вышине над танком пронесся немецкий самолет. Немецкий летчик не верил своим глазам: русский танк двигался как–то странно, проделывая непонятные броски из стороны в сторону. «Видно, танк ведет опытный мастер, любитель сложных маршрутов, – определил летчик, – нелегко придется нашим, повозятся с ним, если сразу не подобьют».

Броня, разогретая солнечными лучами, стрельбой и работой мотора, стала почти горячей, и от нее резко пахло краской. К кисловатому острому запаху порохового перегара прибавился неприятный запах солярки и выхлопных отработанных газов.

Вовка облизывал шершавые губы, но они снова сохли. Хотелось пить и есть. Но больше всего пить. Кажется, выпил бы целое ведро. Пот струйками стекал по лицу, убирался в глаза и неприятно пощипывал.

Рассматривая мудреные приборы, Вовка нажал на какую–то кнопку, двинул рычагом, и вдруг мотор сбился с такта, натужно зачихал и смолк. Танк качнулся, словно напоролся на какую–то преграду, и остановился.

– Ой! – вскрикнул Санька, ударившись плечом о рычаг. – Что случилось?

– Приехали, – ответил Вовка неопределенно, вытирая потный лоб.

– «Приехали», – передразнил Санька, потирая плечо. – А куда?

– Ты же сам хотел, чтобы он остановился.

– Я?!

– А кто же? Говорил, что пить хочешь. Вот я и остановил.

– Спасибо, Вовка, – в тон ему ответил Санька, – заботливый ты. Но мне что–то пить расхотелось.

И оба понимающе улыбнулись. Несколько минут сидели молча, оглушенные тишиной и спокойствием.

– Надо бы осмотреться, – сказал Вовка.

Санька уперся плечом и, кряхтя, приподнял тяжелый люк.

На него пахнуло свежим предвечерним воздухом. Измазанное конопатое Санькино лицо расплылось в улыбке.

– Благодать какая!

Они услышали прерывистый гул и подняли головы. В безоблачном голубом небе прямо над ними снижался самолет.

У Саньки округлились глаза.

– Бомбить будет… Пропали мы!..

Едва он успел захлопнуть люк, как сквозь рев мотора глухо донеслись пулеметные очереди и пули гулко застучали по броне. Летчик, дав пулеметную очередь, немедленно сообщил о том, что танк остановился, и указал место его нахождения. Развернув самолет, он начал набирать высоту, чтобы оттуда, сверху, лучше наблюдать.

– Надо выбираться, – сказал Вовка, когда гул удаляющегося самолета стал стихать.

– А вдруг немцы засаду устроили?

Ребята осторожно открыли тяжелый люк. Тишина.

Вовка выбрался из танка и, спустившись на дорогу, осмотрелся. Нигде ни души. Из лесу доносится пение птиц.

– Санька, вылезай!

Санька высунулся из люка и протянул две винтовки.

– Держи, Вовка!

Они взяли еще подсумок с патронами и три гранаты.

– Хватит. Больше не унесем. Давай уходить, – сказал Санька.

– А как же с танком?

– Да ну его! – Санька махнул рукой. – Все равно не едет.

– Так бросать нельзя. – Вовка сорвал травинку, сунул в рот, пожевал. – Ты куда ту веревку сунул?

– В танке осталась. Лежит около сиденья. Зачем она тебе?

– Надо. – Вовка встал. – Дай зажигалку.

Но не успел он сделать и двух шагов, как снова послышался гул самолета. Вовка и Санька притаились под темной сосной. Самолет с ревом пронесся над танком. Пули звонко забарабанили по броне, прошили асфальт.

Едва самолет удалился, Вовка быстро взобрался на танк и нырнул в люк. Санька, озираясь по сторонам, с нетерпением ожидал брата.

Тот что–то долго возился, и Санька уже стал нервничать. Ему хотелось крикнуть, позвать Вовку, но он боялся, что его могут услышать немцы. Саньке они мерещились за каждым кустом. Наконец в люке показалась Вовкина рыжая голова. Санька облегченно вздохнул.

– Бежим скорей! – Вовка схватил винтовки, Санька – подсумок с патронами. – Сейчас бабахнет!

Несколько минут ребята бежали, падая, ломая ветки, не разбирая дороги.

И вдруг раздался оглушительной силы взрыв, дрогнула земля. Ребята инстинктивно присели. Воздушная волна, словно ветер, пронеслась над вершинами деревьев. Лес глухо зашумел.

– Вот это да! – восхищенно прошептал Вовка. – Я обмотал пакет и подложил к снарядам. А сверху придавил сумкой с гранатами…

Санька взглянул на Вовку, на его измазанное пороховой копотью улыбающееся лицо, и ему стало легко и весело.

Ребята шли не оглядываясь. Винтовки они надели на плечи. Конечно, и Вовке и Саньке очень хотелось хоть краешком глаза взглянуть на остатки своего танка. Но они понимали, что дорога каждая минута, надо успеть уйти как можно дальше от шоссе. Лес становился все гуще. Вокруг было тихо, сумрачно, пахло хвоей и прелой землей.

– Вовка, кажется, журчит? – Санька остановился, прислушался. – Ручеек где–то.

– Не, тебе показалось. – Вовка устало махнул рукой. – Это ветер шумит.

Винтовка тянула вниз. Ремень больно тер плечо. Вовка перекинул ее на другое плечо, но легче не стало. Он то и дело цеплялся стволом винтовки за ветви.

– Вовка, сюда! – донесся голос Саньки.

Продравшись сквозь густой кустарник, Вовка увидел небольшую впадину, густо поросшую травой. Где–то под листьями журчала вода.

Санька сидел на мшистом камне, винтовка и сумка лежали рядом. Конопатое его лицо, волосы и рубаха были мокрыми. Санька щурился от удовольствия, и его курносый нос становился еще меньше.

Вовка облизнул пересохшие губы, сбросил ношу и припал к ручью. Ручей был маленьким, проворным, весело журчал, перекатываясь через камушки, обмывая белесые корни трав и деревьев. Вода приятно освежала лицо. Напившись, он, фыркая, стал мыть руки, лицо, шею.

Санька тем временем нарвал заячьей капусты, черники. Ребята подкрепились. Только сейчас они почувствовали, как устали. Некоторое время молчали, лежа на траве.

– Надо выбрать место для ночевки, – сказал Санька, пожевывая травинку. – Давай пойдем вниз по ручью.

Вовка нехотя встал, вынул компас, определил, в каком направлении течет ручей.

– Можно и по ручью, он как раз на восток течет.

Тропинка, петляя среди деревьев и кустарников, то уходила от ручья, то приближалась к нему, а в некоторых местах и пересекала его.

В лесу становилось сумрачней. Деревья потемнели. Лишь остроконечные вершины сосен ярко горели, покрытые позолотой вечернего солнца.

Птицы, словно соревнуясь друг с другом, пели на все голоса, наполняя лесную чащу звонким щебетанием.

Ребята вышли на лесную полянку. С краю возвышалась небольшая копна свежего сена. Ребята с удовольствием взобрались на нее. Сено было душистым, теплым.

– Тут останемся или в кустах будем спать? – спросил Санька.

– Можно и тут, – ответил Вовка. Вставать ему не хотелось.

– Тогда давай нору сделаем, – предложил Санька, – заберемся в нее, как медведи в берлогу, и вход закроем. Нас никто и не увидит, хоть рядом будет стоять. Согласен?

– Можно и нору. Только давай еще чуть–чуть полежим.

– Давай. Люблю поваляться на сене. – Санька оживился, заулыбался. – Знаешь, зимой, когда на дворе морозище лютует, заберешься в сарай, влезешь на сеновал, подымешь слой сена, как одеяло, и нырнешь под него. Укроешься и лежишь. От сена дух такой приятный, каждая травинка пахнет летом и солнцем.

– Я ни разу зимой не лежал на сеновале, – признался Вовка, – у нас дома нет сена. Зато знаешь какая зимой Москва красивая. Идешь из школы, снег скрипит под ногами, деревья в инее, крыши и скверы белые, а кругом – огни, огни!

Вовка и Санька вспоминали о зиме, о доме, о школе, о товарищах. Но, словно по уговору, не говорили о родителях, хотя каждый в эту минуту думал о них.

Ночь наступила как–то сразу. В лесной чаще захлопала спросонья крыльями птица, послышался какой–то писк, тонкий и жалобный.

Вовка долго не спал, прислушивался, ворочался, ощупывал лежащую рядом винтовку, на всякий случай открыл кобуру пистолета. Встреча с медведицей все еще стояла у него в глазах. Он от души позавидовал посапывающему рядом Саньке. «Ему не привыкать, – думал Вовка, переворачиваясь на другой бок, – он в лесу, как дома».

С утра Вовка занимался стрелковым делом; заряжал и разряжал винтовку, щелкал затворами, целился в пролетавших птиц. Потом Вовка строгим тоном учителя объяснил брату устройство браунинга и, к великой радости Саньки, дал ему «поклацать».

– Я тоже себе такой найду, – мечтательно говорил Санька, возвращая оружие.

Ребята так увлеклись, что не заметили, как из лесной чащи вышли два человека. Вовка и Санька опомнились, когда услышали шаги совсем рядом.

– Прячь оружие, – шепнул Санька, засовывая винтовку в сено.

Но незнакомцы уже подходили к ним.

– Вы чьи? Откуда? – спросил один из них сиплым, простуженным голосом. На нем были рваная красноармейская гимнастерка и штатские брюки. Длинный рубчатый шрам, пересекавший лицо от виска до подбородка, придавал ему жесткое выражение.

Его товарищ был выше ростом, с добрым, простодушным лицом. Он придерживал на правом плече грязную, в кровавых пятнах повязку.

Вовка и Санька настороженно, исподлобья смотрели на незнакомцев. Удирать было поздно: их сейчас же догнали бы. Поэтому они молча сидели у стога, незаметно заталкивая подальше торчащие приклады винтовок.

Человек со шрамом повторил свой вопрос.

– А вы кто такие будете? – осмелел Вовка.

– Не твоего ума дело! – оборвал он Вовку. – Отвечай, когда старшие спрашивают.

– Мы? Мы детдомовские, – соврал Вовка.

– Из детдома имени Горького, – поспешно добавил Санька.

– А когда вы попали в детдом? – поинтересовался раненый.

– Давно, – ответил Вовка, – с детства.

– С самого раннего, – подтвердил Санька.

Человек со шрамом усмехнулся и подошел к Саньке.

– Что прячешь? Тебя спрашиваю, что в сено заталкивал?

– Нет… ничего, – залепетал Санька.

– Я тебе дам ничего! А ну, достань!

Санька дрогнувшими руками вытащил винтовку и протянул незнакомцу. Тот с жадностью ухватился за нее.

– Ишь, какая штука! – Он быстро проверил затвор. – Прямо хоть в бой иди.

Его товарищ погладил ствол.

– Наша, красноармейская. Где взяли?

– Нашли, – ответил Вовка.

– У тебя тоже есть? – человек со шрамом посмотрел на Вовку. – Доставай!

Вовка вытащил свою винтовку. Немного подумал, нагнулся и вытянул подсумок с патронами.

– И это берите. Без патронов не стрельнешь.

– Еще есть? – спросил раненый.

– У него тоже патроны. – Вовка кивнул на Саньку.

Санька отдал свою сумку и облегченно вздохнул.

– Все? – спросил человек со шрамом.

– Все, – ответил Вовка.

– А это что?

Вовка оглянулся. Из копны выглядывал конец ремня.

– Ремень, – как можно равнодушнее сказал Вовка.

– Вот что, сорванцы! – человек со шрамом погрозил пальцем. – Разоружайтесь до конца.

К ремню были прикреплены кобура с браунингом и немецкий тесак. Расставаться с ним Вовке не хотелось. Он сел, закрывая торчащий из стога ремень.

– Больше ничего не получите. – Вовка хмуро посмотрел на них. – Свои винтовки небось побросали, а теперь у детей отбираете.

Раненый отвел взгляд, а второй вспыхнул и больно потянул Вовку за руку.

– А ну, вставай! И поговори у меня еще!

Вовка стиснул зубы, чтобы не заплакать. Но он все же заплакал, не от боли, а от обиды, когда увидел, как человек со шрамом вытащил из стога ремень, а вместе с ним браунинг, тесак с ножнами и кожаный планшет с картой и компасом.

– Ты посмотри, Григорий, тут полная экипировка! – обрадовался он.

Василий, так звали того, со шрамом, торопливо раскрыл планшет и, увидев карту и компас, как–то сразу подобрел.

– Вот, Григорий, чего нам не хватало! Теперь мы спасены. Карта – это, дружище, жизнь!

Забыв о существовании ребят, молча сидевших у стога, они развернули карту и стали изучать ее.

– Как ваша деревня называется? – спросил ребят Григорий.

– Не знаем!

– Хватит дурачиться. Отвечайте, когда спрашивают!

– Мы не дурачимся, – буркнул Вовка, – просто не знаем – и все тут.

Василий посмотрел на Вовку, потом на Саньку прищуренным понимающим взглядом, усмехнулся.

– Ну как хотите, голубчики. Мы не собираемся идти в вашу деревню и сообщать родителям. Они и без нас разыщут вас и зададут порку. – Он закрыл планшет и повесил его себе на плечо. – А только насчет детского дома больше никому не врите. Одежда на вас не детдомовская, там такую не носили, это раз. И стригли там всех под нулевку, наголо, это два. А в-третьих, я сам работал, к вашему сведению, в этом самом детдоме имени Максима Горького и оттуда в позапрошлую осень пошел служить в армию, а вас там и не видел.

Вовка и Санька слушали понурив головы. Щеки и уши их пылали.

– А за оружие спасибо. Теперь мы наверняка пробьемся к своим, – неожиданно мягко закончил Василий.

– Молодцы, хлопцы! – добавил раненый. – Выручили нас!

– Что ж, пожалуйста, – грустно сказал Санька.

Вовка вытер кулаком слезы.

– Возьмите нас с собой! – В его заплаканных глазах заблестела надежда. – Мы тоже хотим добраться до Красной Армии!

– Возьмите, дяденьки! – умоляюще вторил Санька. – Мы стрелять умеем! Я из винтовки, а вот Вовка из самой настоящей пушки стрелял, когда мы на танке мчались. Мы даже освободили лагерь, где наши пленные были, – хвастливо закончил Санька.

Василий как–то странно вскинул брови и посмотрел на товарища.

– И эти уже слышали о танке! Уж не четыреста тринадцать, а?

– Он самый, дяденька! – ответили мальчишки.

Василий в сердцах сплюнул.

– Пропащие вы, пацаны! За один раз столько наврать.

– Да не врем мы! Честное пионерское!

Красноармейцы смотрели на ребят осуждающим взглядом. От такого взгляда Вовке и Саньке стало не по себе. Им самим даже показалось, что они врут и что никакого танка вовсе не было.

– И как брешут! – удивленно сказал раненый и поудобнее взялся за винтовку. – Пошли, Василий!

Они зашагали к лесу. Вовка и Санька молча смотрели им вслед: браунинг, подсумки с патронами, винтовки, планшет и даже восторженное воспоминание о своем боевом походе на танке – все унесли эти двое, так неожиданно появившиеся на их пути.

Вовка сидел, опустив голову, а Саньке вспомнились дом и мамка, такой, какой она бывала в самые хорошие минуты, – ласковой и доброй.

Вдруг со стороны ручья раздался свист. Вовка и Санька, как по команде, повернули головы. Густая трава на берегу ручья закачалась, потом из нее показалась сначала голая спина, а затем вихрастая голова мальчишки.

– Ушли? – спросил он деловито, кивая в сторону леса.

– Ну, ушли, – не очень дружелюбно ответил Вовка.

– Я все слышал, – сказал мальчишка, подходя ближе. – Вы теперь без оружия? Это взаправду вы вчера были в танке? Здорово вы его жахнули.

– А тебе что? – хмуро произнес Санька, оглядывая его.

Мальчишка был ростом чуть выше его.

– Я сам видел, как ты, – он ткнул пальцем Вовку, – вылез из танка, а потом танк ка–а–ак гукнет! А потом немцев понаехало! Крутились вокруг, нюхали и обратно укатили.

– Ну и что? – уже заинтересованно спросили ребята.

– А ничего, я после на разорванный танк залазил.

– Эх ты, герой! – насмешливо сказал Вовка и отвернулся.

Но мальчишка не обратил на его тон никакого внимания. Он подсел сбоку и быстро заговорил:

– Я тоже убежал из дома. Хочу на войну. Мой дружок Юрка Машков рассказывал о партизанах. У него дед лесник, и он все о них знает. Наши мужики тоже партизанят. Командир у них во какой смелый! Они немецкие машины на дорогах взрывают, фашистов убивают. Юркин дед сам видел на убитом немце записку: «Смерть фашистам!» Они страсть какие все храбрые, эти партизаны. И штаб у них где–то тут в лесу. Только я не знаю где. За теми двумя дядьками я шел, думал, партизаны, а они, оказывается, вон какие. Видел я, как они у вас все отобрали.

Вовка и Санька с интересом слушали мальчишку. «Не тот ли это отряд?» – подумал Вовка, вспоминая о разговоре мужиков в темном сарае, о словах Илларионыча.

– Я тебя сразу узнал по рыжей голове, – продолжал мальчишка. – Мне как раз такие товарищи нужны.

Санька хмыкнул:

– Еще неизвестно, кто кому нужен.

– Да вы не думайте, – доверительно продолжал мальчишка. – У меня знаете что? У меня два немецких автомата есть!

Вовка и Санька оживились.

– А ты не врешь? – спросил Вовка на всякий случай.

– Они у меня тут, в лесу, закопаны. И патроны есть.

Вдруг из лесу, со стороны села, неожиданно раздался тонкий женский голос:

– Ми–ха–ась! Ми–ха–ась!

Мальчишка вздрогнул и лег в траву.

– Ложись! Ложись скорее! – тревожно заговорил он.

Ничего не понимая, ребята удивленно уставились на мальчишку. Потом Вовка строго спросил:

– Это ты, Михась?

– Тсс! – зашептал мальчишка. – Конечно, я, а то кто же?

– Мать, что ли, зовет?

– Кабы мать! А то сестра. Вредная! Домой зовет.

– Так ты же сказал, что убежал из дому?

– Ну да, убежал.

– Без рубашки? – спросил Санька.

– Во дурень! – огрызнулся Михась. – У меня куртка, а в ней два хлеба припрятаны. Верка думала, что я купаться пошел. Пусть теперь ищет!

– Миха–а–ась! – донесся уже ближе женский голос. – Ми–ха–а-ась!

– Прячьтесь, – шептал Михась. – Она сюда идет!

– Нечего нам прятаться, – сказал Вовка и встал. – Мы навсегда уходим. На войну. Слушай мою команду. За мной!

Вовка, следом Санька и Михась, пригибаясь, побежали к ручью, перепрыгнули через него и скрылись в зарослях леса.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,

в которой Михась ведет ребят на пасеку

Михась оказался хозяйственным парнем. Кроме двух буханок хлеба, в его тайнике лежали кусок сала, спичечный коробок с солью, две конфеты и десять кусочков пиленого сахару. С щедростью хлебосольного хозяина он выложил свои запасы на куртку, разостланную на траве.

– Во сколько! Ешьте!

Вовка, как старший, вынул складной ножик, отрезал каждому по ломтю хлеба, по полоске сала и дал по куску сахару.

– Обжираться не будем. Еду надо экономить.

– Есть, товарищ командир, экономить, – ответил Санька серьезным тоном.

Михась поморгал длинными выгоревшими ресницами, придвинулся к Саньке.

– Он что, взавправду командир?

– Самый настоящий, и зовут его товарищ Восыком, – шепнул Санька.

– Восыком? Это имя такое?

– Не, полностью будет «Вовка, сын командира». У него отец большой командир, и Вовка у него научился командирским законам.

– Понятно, – Михась закивал. – А с виду совсем обыкновенный, даже рыжий.

– Заткнись! – обрезал его Санька, показывая кулак. – Он для тебя командир, а не рыжий. Запомнил?

– Запомнил, – упавшим голосом ответил Михась. Драться с такими ребятами он не думал. Их двое, и, значит, всегда верх они возьмут. Во–вторых, заберут оружие и прогонят. А уходить от них Михась не хотел, в компании веселее.

Поев, ребята улеглись на траву. Настроение у всех улучшилось. Санька, лежа на спине, сквозь ветви сосны, словно через прорезь прицела, следил за движущимися облаками.

Вовка носовым платком протирал немецкий автомат и кусочком сала смазывал металлические части. Ребята слушали рассказ Михася.

– Три дня назад немцы приказали всем пацанам явиться в комендатуру. Все испугались и попрятались. Тогда немцы ночью облаву устроили. Я спал, как нарочно, в хате, не захотел в подпол лезть. Там духотища. Вдруг немцы! Ворвались в хату. Верка со страху руки подняла, мамка заплакала. Я за трубу хотел спрятаться, но меня немец заметил. Схватил за ногу, стащил на пол и поволок на улицу. Я заорал, стал брыкаться, мать просить начала, говорит, что больной я. Но он не слушал. Верка, бледная, кинула мне телогрейку.

На улице темно. Кто–то кричит, плачет. Соседских ребят всех выгнали. Тут и дружок мой, Юрка Машков, он в пятом «Б» учился. «Зачем мы им нужны?» – спрашиваю его. А Юрка сквозь слезы шепчет: «Не знаю…»

Я без обувки был, палец ушиб до крови. Пригнали нас на школьный двор. А там уже пацанов полным–полно. Говорят, что в какой–то немецкий лагерь отправлять будут.

Подумал я, подумал: ехать в ихний немецкий лагерь ни к чему. И решил бежать.

Стал приглядываться. Через забор нельзя – не подпускают. Солдаты кругом стоят. Протолкался я к школе. А туда тоже не пускают, двери закрыты. Вспомнил, что в одном месте дырка есть в фундаменте, мы как–то из отдушины несколько кирпичей вытащили. Посмотрел я на ту дырку, примерился: вроде бы пролезть можно.

Светать стало. Подъехали к школе три грузовика. Немцы стали ребят в них вталкивать. Что тут началось! Мальчишки упираются, плачут. Немцы ругаются, дерутся. А я увернулся и задом, задом к стене.

Тут Юрка меня и нашел. Плачет. Тогда нагнул я его к дырке и шепчу: «Лезь!» А сам встал и спиной загородил его. Юрка залез и меня за ногу дергает: «Давай и ты».

Скинул я телогрейку и тоже полез. Забрались мы в дальний угол, прижались друг к дружке, дрожим. «Надо, – думаю, – заложить бы дырку кирпичами. Под полом их сколько хочешь валяется. Но боязно к ней подползать». Страшный крик с улицы доносится. Какой–то пацан громче всех кричит: «Мамочка, не отдавай меня!» Мы с Юркой тоже чуть не плачем.

Вдруг машины загудели и уехали. Мы лежим ни живые, ни мертвые. Сердце у меня страх как стучит. Никогда не знал, что оно может так колотиться. Пролежали мы ночь и целый день. Только на следующую ночь, когда закричали петухи, мы с Юркой вылезли. Проползли до забора, нашли отбитую доску. Ее еще весной ребята с одного гвоздя сорвали. Тихонько выбрались на улицу – и по домам.

Прибежал к хате, стучу, а мне двери не хотят открывать. Мать не верит, что я вернулся. Как все обрадовались! Накормили меня, Верка конфету дала и спровадила в подполье: «Лежи, – говорит, – и не высовывайся». Юрку услали в лес к деду. Ну, посидел день–другой, а потом надоело. Из дому меня не выпускают, за каждым шагом следят. Надоела такая житуха. Вроде ты и на свободе, а на самом–то деле как арестованный. Сидишь в подполе, как крот, а рядом война идет. «Нет, – думаю я, – спасибочки! Сидите сами, а я на войну подамся, к партизанам!» Припрятал буханку хлеба и сала. И сегодня утром удрал. Теперь навсегда, – закончил Михась. Он посмотрел на Вовку. – Мне обязательно к партизанам пробраться надо, чтоб немцам отомстить за наших ребят.

Вовка и Санька с нескрываемым интересом слушали длинный рассказ Михася. Санька вздохнул, вспоминая свою школу и товарищей. Неужели и в их деревне немцы такое же творят?

– Что ж, ты нам подходишь, – сказал Вовка. – Как думаешь, Санек?

Саньке Михась тоже начинал нравиться.

– Только мы сначала тебе испытание устроим, – продолжал Вовка. – Выдержишь, возьмем с собой.

– Хоть сейчас давайте. – Михась горделиво выпятил грудь, потом согнул руку в локте, напрягая мышцы. – Во сколько силы!

– У нас боевое испытание, – сказал Вовка, – если не струсишь перед немцами, будешь смело стрелять в них, значит все, годишься. Понял? Вот тогда и клятву с тебя возьмем.

– Какую еще такую клятву? – удивился Михась.

– Военную, – пояснил Санька. – Если нарушишь ее – смерть тебе, как предателю!

Голос у Саньки был настолько таинственным и строгим, что Михась примолк. Минуту назад он сам себе казался героем, а тут вот оно что, клятву дают. Не шуточное дело.

– А ты такую клятву давал? – спросил Михась.

– А то как же! – ответил не без гордости Санька.

Один немецкий автомат Вовка взял себе, другой вручил Саньке. Михасю достались складной нож и сумка с продовольствием, но он даже не подал вида, что такое распределение его не устраивает.

– Следующий автомат твой будет, – сказал Санька снисходительно.

– Жаль, что карту у нас забрали, – сказал Вовка, – как идти теперь будем? Заблудимся.

– Ха! – ответил Михась, почувствовав, что он стал необходимым. – Я тут все знаю! На сто километров во все стороны!

– Пойдем только в одну сторону, – сказал Вовка, – на восток.

– На восток так на восток, – тут же согласился Михась. – Если идти на восток, тут через двадцать километров железка будет.

– Это что еще за железка?

– Обыкновенная, по которой паровозы ходят, – ответил Михась, – наш учитель географии, Антон Савельич, учил нас карту топографическую делать. Так мы всю округу исходили.

– А мы на немых картах реки и города находили, – произнес с достоинством Санька. – У меня по географии всегда пятерка.

– А лес до самой железной дороги будет? – спросил Вовка.

– И еще дальше. Ему конца–края нет. А по дороге к деду Евсеичу можем зайти. Он тут, в лесу, живет, колхозной пасекой командует. Знаешь, у него какая пасека? Сорок восемь ульев.

Упоминание о пасеке внесло оживление. Каждый уже предвкушал мед, густой, свежий, ароматный.

– А он, Евсей–то, не жадный? – поинтересовался на всякий случай Санька.

– Ха! Сказал! – ответил Михась. – Он мне двоюродный дедушка, брат бабани Анны. Она померла в позапрошлом году. И совсем не жадный. А меду у него сколько! Железные бидоны, и в каждом по пуду будет. Один такой за месяц не слопаешь, хоть с утра до ночи ложками в рот накладывай.

Ребята прибавили шаг, каждый уже видел перед собой бидон и ложку, которой можно с утра до ночи мед есть.

Михась уверенно шел впереди. День выдался жаркий, в лесу парило. Вытирая рукавом пот со лба, Михась сказал:

– Скоро дойдем. Вот болото минуем, а там уж рядом.

Пришлось обходить небольшое болото. От него несло прелью. Тучи комаров облепили ребят. Особенно трудно пришлось Вовке, не привыкшему к комарам. Шею и руки нестерпимо жгло. Но Вовка терпел. Он давно уже решил, что всякие синяки, царапины и комары – мелочь в сравнении с настоящей войной. А раз так, то стоит ли обращать внимание на такую ерунду.

– Гляди, морошки сколько! – Санька наклонился над ягодами, похожими на алые розочки.

– Брось, она еще твердая и кислая. – Михась махнул рукой. – Вот когда она пожелтеет и размякнет, тогда любо–дорого, одно объедение. А сейчас что, кислота одна, рот дерет.

– От кислоты пить меньше хочется.

Вовка несколько раз цыкал на Саньку и Михася, чтобы шли молча, но они не могли пройти без разговора и десятка шагов. Каждый старался показать друг перед другом свои познания.

Чем ближе подходили к пасеке, тем чаще попадались пчелы. Они проносились над ребятами, угрожающе жужжа.

– Злющие какие! – сказал Санька, отламывая на всякий случай сосновую ветку.

– Потому что мы для них чужие, – пояснил Михась, – а деда Евсеича они не жалят. Дед говорит, что пчелы твари понятливые, знают, где свои, где чужие. Вот посмотришь, он без сетки к ульям подходит.

– Даже когда мед у них берет? – спросил Вовка.

– Не, не трогают, – поспешно ответил Михась, хотя в его голосе уже не звучала прежняя уверенность, и тут же добавил: – Пришли уже. Видите просвет за соснами? Там большая поляна с пасекой. И хата деда Евсеича справа будет, возле берез.

Тропинка привела их на поляну, залитую солнечным светом.

– Медом пахнет, – сказал Санька, втягивая ноздрями воздух.

– Ага, душисто как.

Михась, шедший первым, раздвинул кусты и неожиданно попятился назад.

– Там… там… – у Михася побледнели губы. – Все разломало… и ульи и хата деда Евсеича…

Вовка и Санька переглянулись. Санька присел, Вовка схватился за автомат.

– Тише! – зашипел он. – Ложись!

Михась, подчиняясь приказу, лег под куст и тут же вскочил.

– Ой! Крапива!

– Замри!

Михась, прикусив губу, пополз в другие кусты. Вовка, отстранив Саньку, вылез вперед, осторожно отодвинул ветку и оглядел поляну. Из сочной, густой травы выглядывали яркие бело–желтые ромашки и красноватые пучки иван–чая. И тут же валялись разбитые деревянные ульи. Над ними жужжали пчелы. На поляне паслась пегая корова с обрывком веревки на шее. На краю поляны стоял бревенчатой дом. Сорванная с петель дверь и темные проемы окон с выбитыми рамами говорили о том, что тут похозяйничали немцы.