Текст книги "Цусимский бой"

Автор книги: Георгий Александровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

ГЛАВА VIII.
ВЫХОД ИЗ СТРОЯ «СУВОРОВА»

«Князь Суворов» вёл русскую эскадру, стреляя из башен тяжёлой артиллерии и орудий левого борта, и, в свою очередь, привлекал на себя стрельбу половины японского флота. Вихрь снарядов всех калибров накрывал броненосец. Пророчество его командира, капитана 1-го ранга Игнациуса, выполнялось.

Впрочем, не нужно было быть пророком, чтобы предсказать, что флагманский корабль русской эскадры подвергается в бою самому жестокому обстрелу в первую очередь. В свете этого логичного заключения следует особенно отметить мужественное решение адмирала Рожественского идти со своим кораблём головным, впереди всего флота, и не перенести свой флаг на другой броненосец или быстроходный крейсер. Командующий предпочёл быть там, где была наибольшая опасность. Своим личным присутствием на корабле, наиболее обстреливаемом неприятельским флотом, он хотел подать пример верности присяге и выполнения своего воинского долга для всего личного состава эскадры.

Рассуждения о том, что командующий, находясь на головном корабле, легко может лишиться возможности управлять флотом и после выхода флагманского корабля из строя оставляет флот без руководства, являются хотя и верными, но скорее теоретическими, чем практическими. Средства связи и сигнализации всюду ненадёжны. Удачное попадание может свалить мачту, сжечь фалы, снести радиосеть не только на флагманском, но и на любом корабле, – и командующий уже лишён возможности передавать приказания. В обоих случаях командующий должен быть снят с повреждённого корабля и его флаг перенесён на другой корабль. По несчастному стечению обстоятельств это было сделано в Цусимском бою слишком поздно, когда адмирал Рожественский был уже настолько изранен, что управлять эскадрой не мог.

Его решение идти во главе эскадры и мужественное поведение в бою настолько сами за себя говорят, что жалкая попытка советского писателя Новикова-Прибоя набросить тень на память адмирала Рожественского, недобросовестно подтасовывая факты и перемешивая их с измышлениями, вызвало возражение в примечаниях к его книге со стороны даже советской редакции.

Сразу же после начала боя на «Суворов» начали сыпаться стальные удары столь часто, что видавший виды и получивший уже большой опыт в современной войне капитан 2-го ранга Семёнов сравнил эту фазу боя с бойней.

После первого попадания в судовую церковь, следующие попадания были в борт около левой средней 6-дюймовой башни и в офицерские каюты у левой кормовой башни. В каютах начался пожар. Немедленно за этим снаряд разорвался в кормовой рубке и, когда дым разошёлся, внутри рубки лежала груда тел и сверху – зрительная труба офицерского образца.

В носовой боевой рубке первую дань богу войны заплатили своей жизнью флагманский артиллерист полковник Фёдор Аркадьевич Берсенев и рулевой кондуктор. Обоим осколки попали в голову и убили их наповал. Наблюдать за боем в прорези брони было опасным занятием, но адмирал и командир, согнувшись из-за своего высокого роста, сосредоточенно наблюдали в прорезь за неприятельским флотом.

– Ваше Превосходительство, уже очень они пристрелялись, так и жарят, – размахивая, по обыкновению, руками, докладывает Игнациус. – Не пора ли нам изменить расстояние?

– Подождите. Ведь и мы тоже пристрелялись, – хладнокровно возразил Рожественский.

Дальномерщики чётко рапортуют измеренные ими дистанции, старший артиллерийский офицер лейтенант Пётр Евгеньевич Владимирский зычно командует установку целика, и гальванёры передают его приказания, изменяя показания циферблатов, в башни и плутонги. С оглушительным рёвом несутся залпы в сторону врага.

Неприятельская линия заметно продвинулась вперёд. Вот когда нужно было прибавить ходу и выжать из новеньких машин, ещё не полностью истрёпанных длительным походом, всё, что они могли дать. Тогда отпала бы опасность, что противник сможет перерезать наш курс и подвергнуть нашу эскадру продольному огню. Но это значит бросить транспорты на растерзание врагу. Русский адмирал с теми душевными качествами, которыми обладал Рожественский, не мог этого допустить.

И в 2 часа 5 минут Рожественский, скрепя сердце, отдаёт приказание повернуть на два румба вправо, отклоняясь от прямого пути на Владивосток, но зато приведя японскую эскадру снова почти на траверз.

Вскоре после поворота тяжёлый снаряд попадает в кормовую башню. Часть броневой крыши была разорвана и отогнута, но башня не вышла из строя и продолжала интенсивно стрелять. Но зато кормовой и продольный мостики были разбиты, и пожаром были охвачены сигнальная и радиотелеграфные рубки. На шканцах самоотверженно работали пожарные партии под руководством старшего офицера капитана 2-го ранга Андрея Павловича Македонского. Очередной «чемодан» разорвался среди работающих. Македонскому оторвало ногу выше колена, и он потерял сознание.

В руководство партиями вступил Семёнов. Но людей становилось всё меньше и меньше. Их косили осколки после разрывов неприятельских снарядов. Ими также заменяли убыль у орудий крупного и среднего калибра. Отчасти эта убыль была пополнена за счёт прислуги малокалиберной артиллерии, которая так же, как на «Ослябе», была уничтожена в течение первых двадцати минут боя. Но это пополнение было единственным и недолговечным.

В облаках дыма чины пожарных партий метались, как призраки, но чем дальше, тем труднее становилось бороться с пожарами. Осколки очередных попаданий разрывали шланги, их заменяли запасными, но они немедленно превращались в лохмотья. Настал момент, когда резервы иссякли и стало нечем тушить пожары, кроме как примитивными средствами вроде вёдер. В довершение несчастья, шальной осколок оторвал руку у трюмного механика, поручика Генриха Рудольфовича Криммера. На корабле не было больше никого, кто бы знал до подробностей все трюмы и трубопроводы на корабле. Между тем пожар на корме разрастался, и от жары и дыма стало трудно стрелять из кормовых башен.

Помогая тушить пожар, Семёнов видел, как из рубки спустился по трапу, еле держась на ногах, флаг-офицер адмирала лейтенант Сергей Дмитриевич Свербеев. К нему подскочил, чтобы его поддержать, другой флаг-офицер, мичман Владимир Николаевич Демчинский, распоряжавшийся сигнальщиками на открытом мостике Свербеев задыхался и просил пить. Ему подали котелок с водой. Руки у него слушались плохо, губы дрожали и зубы стучали о край котелка.

– Это пустяки… Задохнулся проклятыми газами… Только отдышаться, и это пройдёт… Скажите флаг-капитану… я сейчас вернусь…

Уже посиневшие губы с трудом произносили слова. Из горла доносился хрип. Кровь сочилась из-за изорванной осколком тужурки. Не суждено было ему вернуться не только на мостик, но и к жизни…

На корме лейтенант Анатолий Анатольевич Редкин энергично тушил пожар, чтобы сохранить в действии левую кормовую башню. Повстречавшись с Семеновым, он просил доложить адмиралу о положении на корме броненосца.

– Ну что же адмирал может приказать? – возражал Семёнов.

– Может быть, курс переменить… не знаю, – замялся Редкин.

– То есть выйти из строя?.. Ну, это – вряд ли.

– Нет, вы всё-таки доложите…

Офицеры расстались, чтобы больше уже никогда не встретиться.

Было 2 часа 20 минут. Вместо двух мертвецов в рубке лежало уже пять-шесть человек убитых. Стоять у прорези рубки означало верную смерть или тяжёлое ранение. Адмирал Рожественский был уже ранен в голову. Наблюдение за противником велось теперь поочерёдно. Да и наблюдать было трудно. Броненосец буквально был окружён сплошной стеной воды от всплесков, подымаемых непрекращающимся ливнем снарядов, падающих в море вокруг флагманского корабля.

Находившиеся в рубке склонили свои головы ниже прорези и ожидали своей очереди вести наблюдения. Адмирал сидел, ежеминутно подымаясь, чтобы самому лично удостовериться в происходящем.

Дальномеры были разбиты – сначала один, а вскоре и другой. Без возможности измерять расстояние управление артиллерийским огнём из рубки потеряло смысл. Башни были предоставлены сами себе и должны были сами определять расстояние. Конечно, стрельба «Суворова» потеряла значительную часть своей боевой эффективности.

Рулевые были убиты. Их заменили лейтенанты Свербеев и Крижановский. Вскоре Свербеев был тяжело ранен. К окровавленному штурвалу подошёл и взял его рукоятки в крепкие руки старший артиллерийский офицер Владимирский. На лице у него была кровь, но виду него был по-прежнему очень бравый.

Семёнов, поднявшись в рубку, доложил адмиралу о положении на корме броненосца. Ответ Рожественского был таким, каким его ожидал Семёнов:

– Пусть тушат пожар. Отсюда помочь нечем.

Фалы на броненосце давно сгорели. Грот-мачта рухнула. Нижняя рея фок-мачты снесена. Поднять сигнал уже было не на чем. Каждое движение флагманского корабля немедленно повторялось всей эскадрой. Ни о каком временном выходе из строя и описании коордоната, как это делали японские корабли, не могло быть и речи.

За четверть часа, прошедших от перемены курса «Суворовым», японский броненосный флот опять значительно опередил русскую линию и снова стал угрожать заходом с носа. Такая тактика давала адмиралу Того двойную выгоду. Во-первых, он угрожал обстрелять русскую эскадру продольным огнём, если она не переменит курса и ему удастся обойти русскую линию с головы. Если же русская эскадра повернёт, то она ещё более отойдёт от курса, ведшего во Владивосток, и ей не удастся прорваться. Во-вторых, увеличивая дистанцию и уменьшая боевой угол, Того выводил из-под интенсивного русского обстрела свой флагманский корабль, по которому русские броненосцы также сосредоточено били, и, наоборот, увеличивал концентрацию огня своих кораблей по русскому флагманскому кораблю.

Адмиралу Рожественскому предстояло принять трудное решение. Снова повернуть – это означало окончательно потерять собственную инициативу и подчиниться воле противника. Самым лучшим решением было увеличить скорость собственных броненосцев, отдав приказание транспортам отказаться от прорыва на север и уходить обратно на юг под прикрытием броненосцев береговой обороны. Но как передать эти приказания? Никаких средств для подачи сигнала не осталось. Прикомандированные к флагманскому кораблю миноносцы «Бедовый» и «Быстрый», которые должны были быть репетичными судами, держались слишком далеко, чтобы не попасть под обстрел, предназначавшийся для флагманского корабля Рожественского.

В тяжёлом раздумье адмирал стиснул челюсти. Скрестились две воли. Воля адмирала Того и его. Коса нашла на камень. Но у Того были все преимущества: более сильные корабли, обладание более скорострельной и дальнобойной артиллерией, значительно лучший ход и, наконец, он у себя дома – он может послать в любой из многочисленных ближайших портов суда, которые будут повреждены стрельбой русских. У кораблей адмирала Рожественского выбора нет – или биться, или опускаться на дно морской пучины.

Превосходство японцев в силе артиллерийского огня уже ясно каждому, хотя в Петербурге этот факт не был очевиден морскому офицеру с наивысшим академическим образованием, статьи которого в «Новом времени» создали в стране настроение, из-за которого правительству стало психологически невозможным отозвать эскадру Рожественского обратно, как это следовало сделать после падения Порт-Артура.

Адмирал Рожественский был сильной волевой натурой, каких было так мало среди старших морских начальников в России. Уступать он не любил и не умел. Минуты шли. Вот уже «Миказа» подходит к курсу русского флота. Башни правого борта приготовились стрелять. Рожественский уже давно не опускался на свой стул и наблюдает в прорезь. Струя крови стекает с его раненой головы. Не замечая её, он упорно молчит. Стоящие в рубке затаённо считают секунды вместо минут. Рожественский выдерживает характер. Раз выбора уже нет, то его целью является хотя бы уменьшить дистанцию боя, при которой русские корабли с дальномерами, разбитыми японскими фугасными снарядами, будут иметь больше шансов попасть в неприятельские суда, стреляя почти в упор. «Миказа» вот-вот пересечёт наш курс.

– Повернуть вправо на 4 румба, – последовало, наконец, приказание адмирала Рожественского.

В рубке раздался вздох облегчения. «Миказа» стал опять склоняться влево по отношению к поворачивающему русскому кораблю.

На японском флагманском корабле ясно видны накрытия русских снарядов. Один из них разорвался на надстройке позади боевой рубки. Большой осколок буквально срезал тумбу компаса, у которой стоял адмирал Того. Воздушным давлением бросило двух японских офицеров на палубу. Стирая кровь с лица, они первым делом взглянули на адмирала Того. Тот стоял невредим.

Другой снаряд снёс фок-мачту на японском флагманском корабле. Стеньга с адмиральским флагом упала в море. Трубы на «Миказе» продырявлены. Было много других попаданий. Бой достиг своей критической стадии.

В момент поворота несколько снарядов почти одновременно попало и в «Суворов». Один ударил в рубку. Адмирал был вторично ранен, на этот раз очень болезненно – в ногу, но не покинул своего поста. Сидевший на корточках командир запрокинулся, и кровь хлынула у него из головы. Штурвал заклинило. Корабль не остановился на повороте в 4 румба, как это приказал Рожественский, но продолжал катиться дальше. Лейтенант Николай Людвигович Крижановский, с руками, израненными осколками, бросился кубарем из рубки вниз, чтобы, добравшись до румпельного отделения на корме судна, поставить снова руль прямо.

Вслед за Крижановским из рубки вывели командира. Он шатался и судорожно держался за поручни. В это время сзади разорвался новый снаряд. Игнациус потерял равновесие и упал с трапа головой вперёд. Стоявшие внизу на мостике едва успели его подхватить.

– Это ничего, это пустяки… голова закружилась, – с виноватой улыбкой быстро заговорил командир, порываясь встать самостоятельно на ноги и идти. Но новые осколки успели вторично ранить Игнациуса, на этот раз уже серьёзно. Его отнесли на перевязочный пункт на носилках.

Быстро нарастающий гул заглушил звуки выстрелов и разрывов. Такого гула стоявшие на мостике ещё не слыхали. С пронзительным скрежетом рвалось железо, трещало дерево раздавленных шлюпок. Сверху сыпались горящие обломки. Всё потемнело вокруг. Непроницаемый чёрный дым опустился на корабль. Упала, как подкошенная, передняя труба.

Неизвестно, произошёл ли гул от упавшей трубы или от внутреннего взрыва, потрясшего кормовую башню с тяжёлой артиллерией на броненосце. Причина взрыва неизвестна. Вероятно, пожар добрался до пороховых погребов или снарядов, находившихся в башне. Сзади с идущих кораблей видели только, как броневая крыша кормовой башни поднялась в воздух выше мостиков и рухнула на ют.

Следующий в кильватере за флагманским кораблём «Император Александр III» сначала повернул за «Суворовым», но потом, видя, что «Суворов» потерял способность управляться, вернулся на старый курс, приняв на себя возглавление эскадры. Почти одновременно на короткий срок вышел из строя «Бородино». Броненосец «Ослябя», также покинувший строй, прошёл с огромным креном на левый борт с другой стороны «Суворова». Минуты его жизни были сочтены.

Благодаря возникшему замешательству в строю русской эскадры японскому флоту удалось зайти в голову русской колонны и сосредоточить огонь по остальным русским головным кораблям. Воля японцев победила. Адмирал Того доносит об этом моменте боя в своём рапорте о сражении: «Теперь можно было предвидеть исход боя».

Принято говорить о чертовском военном счастье, сопровождавшем все бои японского флота в войне с нами. Но только ли это счастье?..

Первый снаряд японского флота поражает церковь на русском флагманском корабле. Русский снаряд засыпает осколками рубку японского флагманского корабля. Ими поражены все стоящие вокруг адмирала Того, а он остался стоять без единой царапины. В бою 28 июля у Шантунга японский снаряд убивает русского адмирала Витгефта, и это попадание решает судьбу этого сражения, В бою у Цусимы, когда чаши весов колебались, не зная, на какую сторону перевесить, шальной японский снаряд опять поражает – в самый критический момент – штурвал русского флагманского корабля, заставляет этот броненосец покинуть строй… и чаша весов перевешивает в пользу японского флота. Судьба японской империи была укреплена новой победой.

Это случилось в 2 часа 30 минут, через 41 минуту после начала боя.

Русский официальный исследователь Цусимского боя, капитан 2-го ранга М.И. Смирнов, сам участник Русско-японской войны во Владивостоке и будущий контр-адмирал, состоявший начальником штаба командующего Черноморским флотом при адмирале А.В. Колчаке, пишет: «Победа была одержана через 41 минуту после начала сражения. Все титанические усилия личного состава эскадры, все сотни миллионов, затраченные на её создание, все надежды России были сокрушены в течение 41 минуты…»

ГЛАВА IX.
ПРИЧИНЫ НЕУСПЕХА

Почему же сила не взяла? Что же, русские хуже японцев, менее храбры, недостаточно стойки?

Причины нашего неуспеха в первом часу боя не были сразу достаточно ясны. Порт-Артурская эскадра сражалась с японцами несколько раз, билась дольше, чем 41 минуту, и бои не были решающими, без фатальных потерь с обеих сторон.

Эти причины стали очевидными, когда силы сторон были подвержены детальному разбору уже после Цусимского сражения. Но последствия этих причин стали нам понятны только в самые последние годы – после двух мировых войн. Опыт этих войн проливает на сам Цусимский бой и на обречённых героев этого боя совсем иной свет. Об этом нами будет сказано позднее, когда мы опустим занавес над последним актом этой величайшей трагедии на море, написанной кровью наших отцов и старших братьев.

О причинах самого неуспеха широкой публике известно мало. В связи с пятидесятилетней годовщиной Цусимского боя о них следует вспомнить.

Японский броненосный флот был построен перед самой войной. Самый старый из 12 крупных кораблей, броненосец «Фуджи», был спущен на воду за 9 лет до боя – в 1896 году – и вошёл в строй в 1898 году. Все остальные 11 кораблей были ещё новее. Только 5 русских броненосцев соответствовали по возрасту двенадцати японским броненосным кораблям. Остальные два русских броненосца и три броненосца береговой обороны были старше «Фуджи», а одиннадцатый и двенадцатый броненосные корабли, «Император Николай I» и «Адмирал Нахимов», были столь глубокими стариками, что им место было быть не в бою, а на свалке старого железа.

Японские корабли делились на две группы: 4 броненосца и 8 броненосных крейсеров. Между ними была единственная разница, что крейсера обладали на 3 узла большим ходом, но меньшим калибром главной артиллерии, а именно: 8-дюймовые орудия вместо 12-дюймовых. Но те и другие корабли были хорошо защищены и превосходили в бронировании русские броненосцы. Все японские корабли не были приспособлены для приёма больших запасов топлива и были предназначены для ведения эскадренного боя вблизи своих берегов. Поэтому они не могли уйти далеко от Японии.

С русской стороны одинаково современными и равными по силе были только 4 броненосца типа «Суворов», но и они уступали в бронировании японским кораблям. Кроме того, эти корабли не обладали хорошей мореходностью и на волне держались плохо. Во время боя они к тому же были перегружены углём и снарядами и ушли в воду выше ватерлинии настолько, что броня защищала только 4–5 футов высоты борта, а при крене ещё меньше. При высоте волны, доходившей до 8 футов, вода свободно вливалась внутрь через пробоины в небронированном борту и гуляла по внутренним палубам, чем устойчивость кораблей уменьшалась постепенно до предела, когда корабли переворачивались.

Броненосцы береговой обороны были построены для плавания на плёсах между шхерами Балтийского моря. По размерам они уступали в 3 раза броненосцам и в 2 раза японским броненосным крейсерам. Так как в шхерах не бывает большой зыби, то борта броненосцев береговой обороны еле возвышались над водой, а их мореходные качества были ниже всякой критики. В Цусимском бою они также были перегружены чрезмерными запасами топлива. Приходится только удивляться, как эти корабли, годные только для береговой обороны, совершили переход через несколько океанов и многочисленные моря и приняли участие в Цусимском бою.

Все остальные русские корабли были каждый в своём роде, и недаром эскадра Рожественского была названа «музеем образцов».

На обеих броненосных эскадрах имелось нижеследующее количество орудий нового образца, стреляющих с одного борта:

47 орудий тяжёлого калибра на японской эскадре против 35 русских (плюс 14 старого образца).

78 орудий 6-дюймового калибра у японцев против 39 у русских (плюс 13 старого образца).

Перевес в количестве орудий на японской стороне от одного и одной трети до двух раз.

На бронепалубных и лёгких крейсерах японского флота были установлены 9 тяжёлых орудий и 73 среднего калибра против 28 орудий среднего калибра на русских крейсерах. Перевес в 3 раза.

К этому численному перевесу надо добавить лучшую скорострельность английских орудий, установленных на японских кораблях. Японские 12-дюймовые орудия давали в течение 5 минут 4 выстрела, а русские орудия того же калибра – только 1,5 выстрела. Японские 8-дюймовые орудия давали за тот же срок 7,5 выстрелов, то есть были в 5 раз скорострельнее, чем русские 12-дюймовые пушки. Японские 6-дюймовые орудия были также в два раза скорострельнее русских пушек и давали 4 выстрела в минуту вместо 2 у нас.

В течение 1 минуты японский флот был в состоянии выбросить 360 снарядов крупного и среднего калибра против 134 снарядов со стороны русского флота.

В итоге японский броненосный флот выпускал и минуту 53250 фунтов стали против 19400 фунтов с русской эскадры. Перевес в 3 раза.

Больше того, русские снаряды имели только 2,5% взрывчатых веществ от веса снарядов, а японские – 14%. Поэтому японцы выпускали в минуту 7500 фунтов меленита, а русские – только 500 фунтов пироксилина. Перевес в бризантной силе снарядов был в 15 раз на стороне японского флота.

Кроме того, русские бронебойные снаряды, которые, кстати, были неплохие, пробивали броню на неприятельских кораблях только на дистанции не свыше 25 кабельтовых. Но, пробивая броню, они оставляли круглую дыру, которую нетрудно было заткнуть. Если же дистанция боя была больше, то русские снаряды отскакивали от бронированного борта, как горох от стенки. Японские фугасные снаряды, наоборот, производили своё разрушительное действие против небронированной части корабля на любой дистанции. Поэтому японский флот, имея преимущество в скорости, командовал дистанцией боя и удерживал её на расстоянии 28–32 кабельтовых. На этой дистанции он играл с русской эскадрой, оставаясь почти безнаказанным, как кот с мышью.

Как было сказано раньше, бронирование русских кораблей было хуже, чем у японских судов. Поэтому наши корабли должны были страдать от фугасных снарядов больше, чем японские суда, если бы оба флота стреляли одинаковыми снарядами. Но на эскадре адмирала Рожественского кроме бронебойных имелись только полубронебойные снаряды, бризантная сила которых значительно уступала японских фугасным снарядам.

Что собой представляет бризантная сила снарядов? Во время Второй мировой войны американская авиация без устали бомбардировала промышленные объекты в тылу Германии. Сбрасывались бомбы, мины и зажигательные патроны. Вскоре обнаружилось, что бомбы уничтожали оборудование завода только при прямом попадании в машину, а таких попаданий было относительно мало. Гораздо более опасными оказались мины, которые уничтожали до основания всё здание, в котором находились машины, а так как восстановить здание в короткий срок было трудно, то завод с неповреждёнными машинами останавливался на долгий срок. Приблизительно такое же действие производили зажигательные патроны, наполненные «напалмом», которые сжигали крыши и электрическую проводку в верхней части зданий. Восстановление крыш и электропроводки было также затяжным делом. Таким образом, остановка производства на германских заводах достигалась на дольший срок уничтожением не машин, а вспомогательного оборудования, как то зданий и электрокабелей. Впервые эта идея разрушения вспомогательных объектов, которые останавливали нормальное функционирование главного оружия и работу машин, защищённых тяжёлой бронёй на кораблях, была применена японцами против русского флота в Цусимском бою.

Русские броненосцы с нетронутыми под бронёй механизмами вскоре после начала боя представляли собой труды развалин, возвышавшиеся над непробитой бронёй, теряли возможность метко стрелять из-за разбитых оптических приборов, несли громадные потери среди личного состава и превращались в огромные факелы, пока разбушевавшаяся стихия огня вместе с водой, вливавшейся в дыры небронированного борта, не приканчивала их.

Это действие достигалось, как это заметил капитан 2-го ранга Семёнов, применением со стороны японцев в своих снарядах нового взрывчатого вещества, приближающегося по своим качествам к современному «напалму».

И, наконец, ещё один немаловажный фактор.

Когда автору этих строк пришлось впервые в жизни участвовать в наземном бою в рядах Добровольческой армии на юге России, то он был поражён, что почти треть выпущенных снарядов не взрывалась. А это было через 15 лет после Цусимского боя. Процент невзрывающихся снарядов в Русско-японскую войну был, очевидно, ещё больше. Но участники Цусимского сражения сходно утверждают, что количество невзрывавшихся русских снарядов в этом бою превосходило норму того времени. Причиной тому была высокая влажность пороха, которым были начинены снаряды специально для эскадры Рожественского. Это было сделано по совету какого-то умника из Артиллерийского управления, чтобы предотвратить воспламенение пороха на кораблях, проходящих через тропические страны. Эскадра прошла через тропики благополучно – снаряды не самовозгорались, но они также и редко взрывались в бою с японским флотом, когда пробивали броню неприятельских кораблей. Этим объясняется, что при большом количестве попаданий в японские корабли японцы почти не имели потерь в личном составе, а только одни круглые дыры в пробитой броне свидетельствовали о попаданиях.

Плохое качество снарядов ещё более усугубляло существовавшее неравенство в количестве снарядов, выпускаемых за одинаковый промежуток времени обоими борющимися флотами, и ещё более увеличивало перевес японского флота в количестве взрывчатых веществ, каким он засыпал русскую эскадру.

Недаром Семёнов в своей книге восклицает после того, как он взглянул на японскую эскадру во время боя: «Она была всё та же!.. Ни пожара, ни крена, ни подбитых мостиков… Словно не в бою, а на учебной стрельбе. Словно наши пушки, неумолчно гремевшие уже полчаса, стреляли не снарядами, а… чёрт знает чем…»

При этих обстоятельствах русская эскадра победить никак не могла. «Для Второй Тихоокеанской эскадры в том составе и при той организации, как она была послана, не было соответствующих стратегических целей, – пишет абстрактным научным языком будущий контр-адмирал М.И. Смирнов в своём исследовании боя. – С момента поражения Первой Тихоокеанской эскадры посылка её на Дальний Восток была бесполезна для текущей войны и гибельна для будущего русского флота».

Только чудо могло помочь русским победить.

Этого чуда не случилось.