Текст книги "Цусимский бой"

Автор книги: Георгий Александровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

ВВЕДЕНИЕ

Пятьдесят лет тому назад, в ночь с 13 на 14 мая 1905 года, Вторая Тихоокеанская эскадра подходила к вражеским берегам. Осенью 1904 года она покинула отечественные порты Балтийского моря, направляясь на выручку Первой Тихоокеанской эскадре, запертой японским флотом в осаждённом Порт-Артуре. Но помощь подойти вовремя не успела, и 20 декабря крепость Порт-Артур капитулировала.

Посланная на подмогу эскадра продолжала свой путь, держа курс вместо Порт-Артура во Владивосток. Она прошла почти двадцать тысяч миль без права захода хоть в один иностранный оборудованный порт, чтобы погрузиться углём, произвести срочный ремонт или очистить днище кораблей от ракушек в доке. В течение семи с половиной месяцев пути команды редко имели возможность сойти на берег и дать телу отдохнуть на твёрдой земле после беспрерывной качки.

Русские корабли прошли через три океана и множество морей. Они два раза пересекали экватор. Офицеры и матросы сменялись с вахты на вахту с короткими перерывами на отдых. Суровая дисциплина связывала в единый военный организм тысячи людей, пришедших на корабли со всех концов нашей необъятной родины. Строгий распорядок корабельной службы ни на минуту не ослабевал. Морская качка, желудочные заболевания в экзотическом климате, малярия, и самое ужасное – влажная тропическая жара изматывали людей, привыкших к умеренному континентальному климату.

Команды изнывали от духоты под раскалёнными стальными палубами кораблей, построенных для плавания не в жарком климате, а в суровых северных морях. Потоки человеческого пота стекали с оголённых тел, покрытых чёрной пылью, под палящими лучами безжалостного южного солнца во время бесчисленных погрузок угля в открытом море. Усталые ноги людей, нагруженных тяжёлой ношей с углём, напряжённо ступали по палубам кораблей, раскачивающихся на волнах. Казалось, не было предела человеческому страданию и долготерпению. Уже один этот беспримерный поход достоин быть отмеченным в истории мира.

Оставалось только 600 миль, чтобы дойти до восточной окраины нашего безмерно растянувшегося Отечества. Столь много томительных месяцев в пути, столь длинную дорогу, равную половине окружности земли, надо было пройти, чтобы приблизиться к собственной стране, только с другой её стороны.

Ни одному народу в мире не удалось создать такого крупного монолитного государства. Было от чего сердцу русских офицеров и матросов, ведших корабли, быть наполненным гордостью. Но это обстоятельство было также причиной, почему другие народы мира нас боялись, не желали нам победы и тайно надеялись на наше поражение в войне с Японией. Как успех отдельной личности встречает среди людей зависть к нему и злопыхательство, так и неудержимый рост Русского государства вызывал у других наций страх и желание подломить ноги этому страшному северному медведю, вышедшему из дремучих хвойных лесов Восточной Европы и Сибири.

Тридцать девять сороковых пути было уже за кормой кораблей. Оставалось пройти только сороковую долю далёкого расстояния. Ещё только три дня перехода после 225 дней, проведённых вдали от собственных берегов.

Но этот путь преграждали Японские острова. Где-то между ними притаился неприятельский флот, изготовленный к бою. Тревога вкрадывалась в сердце и примешивалась к чувству собственного достоинства у русских людей, пытливо всматривавшихся в горизонт или подбрасывающих уголь в ненасытные топки пышущих жаром котлов. Беспокойные вопросы буравили голову: «Удастся ли проскочить во Владивосток, до которого, казалось, осталось только рукой подать, без боя с японским флотом? И какую цену придётся заплатить, если боя избежать не удастся?»

Далёкий путь, в изобилии усеянный тяжёлыми лишениями и щедро оплаченный человеческими страданиями, ещё не вёл к заслуженному отдыху в своём порту. Курс к родному берегу и к законному праву отдохнуть после изнурительного похода нужно было завоевать огнём и кровью.

Часть первая.
НАЧАЛО БОЯ

ГЛАВА I.
НОЧЬ ПЕРЕД БОЕМ

Желтовато-серое море недружелюбно встретило русские корабли. Дул порывистый юго-западный ветер. Низкая полоса тумана нависла над вздувающимися волнами.

Стояла тёмная ночь. Сквозь прилипшую к волнам мглу еле заметно мигали редкие звёзды, когда их не закрывали тёмные тени низко проносящихся рваных облаков.

Сильный ветер тоскливо гудит в снастях. Под острым форштевнем клокочет бурун. Стальной таран разрезает водную поверхность, точно хирург вскрывает кожу, но из разрезанного шва не брызжет алая кровь, а вскипает белая пена, которая быстро проносится вдоль гладких бортов и оставляет за кормой полосы взбудораженной воды. Вдали эти полосы медленно расплываются и исчезают, не оставляя ни рубца на волнующейся поверхности, ни следа того, что здесь только что прошли корабли.

Мутные волны Жёлтого моря ударяются с резким отрывистым шумом о стальные борта кораблей. Они вздымаются вверх, ищут, куда бы проникнуть, но, не найдя ни одного незадраенного иллюминатора, ни одной открытой амбразуры каземата, разбиваются на тысячи брызг и потоками холодного душа обрушиваются на палубы кораблей, посылая самых быстрых своих гонцов на высокие мостики. Но не успели гонцы долететь туда, как уже волны откатываются назад, проваливаются вниз, обнажают на секунды красное днище, чтобы с новой силой, с ненасытной яростью броситься опять на непокорные корабли.

Корабль, как живое существо, размеренно дышит. Пар приглушённо ухает в стальных цилиндрах. Стук шатунов паровых машин глухо передаётся корпусу корабля. Назойливо жужжат вентиляторы. Корабль дрожит, как породистая лошадь, не умеющая сдержать нервного напряжения перед тем, как преодолеть препятствие.

Эскадра сомкнулась как можно теснее. С каждого корабля видна только неясная тень переднего мателота и следующего за ним в кильватер судна. На затемнённых палубах царила напряжённая тишина. У орудий и прожекторов замерла прислуга, зоркие глаза которой всматривались во мглу, стараясь различить в темноте ещё более чёрную тень неприятельских миноносцев. Картина коварных атак японских миноносцев на наши корабли в Порт-Артуре была свежа в памяти у всех.

В ожидании минных атак половина офицеров и матросов несла вахту, а другая половина использовала короткие четырёхчасовые перерывы, чтобы заснуть, не раздеваясь. Сон с перерывами и без удобств не снял с людей усталости предыдущего дня. Чуть болела голова, слипались глаза, но нужно было вставать, чтобы занять своё место по боевому расписанию.

На мостике флагманского корабля «Князь Суворов» стояла высокая фигура вице-адмирала Зиновия Петровича Рожественского, командовавшего Второй Тихоокеанской эскадрой.

На его чуть сгорбленные плечи легли все трудности достройки и снабжения кораблей, предназначавшихся для усиления Первого Тихоокеанского флота, но их готовность запоздала к началу Русско-японской войны. Теперь он вёл к вражескому берегу эти корабли, но не для того, чтобы дать перевес над японским флотом Первой Тихоокеанской эскадре, которого эта эскадра не имела, за что и поплатилась своим существованием. Он вёл эти корабли, чтобы самим стать ядром новой силы, могущей быть противопоставленной победоносному противнику. Увы, эта сила была ещё слабее первой.

На его одинокие плечи легла вся безмерная тяжесть проводки этих ещё по-настоящему не достроенных кораблей, с неопробованными механизмами, с неосвоенными приборами, с несплававшимися командами из Балтийского моря вокруг трёх материков – Европы, Африки и Азии.

Только теперь история по заслугам оценила беспримерный поход многочисленной эскадры, гонимой из всех иностранных портов. Величие духа русских людей, их беспредельная способность переносить лишения и физические страдания, изобретательность и упорство в преодолении организационных и технических трудностей похода превратились в настоящее время в молчаливый укор равнодушной совести мирового общественного мнения того времени.

К сожалению, не русские писатели, в своём большинстве не сумевшие побороть горечь личных мелких обид, поскольку они были участниками похода, и, конечно, не советские писатели во главе с получившим сталинскую премию за свой роман «Цусима» Новиковым-Прибоем, будучи ослеплёнными пристрастной коммунистической демагогией, увидели в молчаливой фигуре командующего, прободрствовавшего всю тёмную часть ночи на мостике своего флагманского корабля, – выдающегося начальника и духовного великана. Таким его увидел и обрисовал немецкий писатель Франк Тисс.

Теперь эскадра, ведомая адмиралом Рожественским, находится в этом чужом море. На берегах островов, окружённых этим морем, живёт гордый японский народ. Его сыны испокон веков плавают здесь, и море кормит их и их семьи. Молодой флот Японии суверенно властвует над этим морем. Личный состав этого флота изучил каждый угол этого моря и знает здесь каждый каприз неуравновешенной стихии.

На слегка сутулые плечи адмирала Рожественского легла забота, как провести через это опасное место не только корабли, с которыми он вышел из Кронштадта, но и дополнительную эскадру, посланную ему вдогонку из Балтийского моря и состоящую из дряхлых, тихоходных кораблей, в большинстве вооружённых устаревшей артиллерией, медленно стреляющей и не достреливающей до противника. Эта эскадра под начальством контр-адмирала Небогатова присоединилась к нему только три недели тому назад. Она же сделалась тяжёлой обузой для бригады современных броненосцев, составлявших первый отряд его эскадры.

Мало того, что делать с ещё более тихоходными транспортами, которые было приказано обязательно довести до Владивостока? На этих транспортах находились запасные части и снаряды, которые считалось невозможным доставить во Владивосток по железной дороге, перегруженной перевозками для армии.

В беспросветную тьму взирали озабоченные глаза адмирала. За его высокой спиной сосредоточенно смотрели вперёд вахтенные офицеры, штурманы и сигнальщики. Рулевые твёрдо сжимали колесо штурвала, направлявшего флагманский корабль и всю эскадру кратчайшим путём на Владивосток.

Глазам бодрствовавших представилась картина последней якорной стоянки в Индокитае, когда флагманский корабль, как мгновенно вспыхнувшая свеча, разоделся многофлажным сигналом. Он сокращённо гласил: «Японцы беспредельно преданы престолу и родине, не сносят бесчестья и умирают героями. Но и мы клялись перед Престолом Всевышнего. Господь помог одолеть тяготы похода, доселе беспримерного. Господь укрепит и десницу нашу, чтобы кровью смыть горький стыд Родины».

ГЛАВА II.
УТРО ПЕРЕД БОЕМ

К концу ночи стало заметно светлее. Свет взошедшей луны серебрил верхнюю кромку тумана. На белесоватом фоне начали выделяться мачты, трубы, снасти.

Но стало также заметно свежее. Холодная сырость забиралась за воротник бушлата и пронизывала тело до костей. Липкая мокрота наполняла лёгкие и вызывала приступы кашля.

На мостике флагманского корабля его командир капитан 1-го ранга Василий Васильевич Игнациус сменил командующего. По словам прикомандированного к штабу командующего капитала 2-го ранга В. Семёнова, командир «Князя Суворова» принадлежал к разряду офицеров, убеждённых, что поход Второй Тихоокеанской эскадры является чистейшей авантюрой, и, если Николай-угодник не поможет проскочить незамеченными японцами во Владивосток, то судьба его корабля, идущего головным, неизбежно закончится трагично. Придя к этому выводу, Игнациус ни на минуту не терял своего всегда жизнерадостного и бодрого настроения, шутил, острил, интересовался всеми мелочами судовой жизни и матросского обихода. И сейчас он был настроен шутливо, говоря: «Ну, можно считать, что ночь прошла благополучно. До сих пор японцы нас не открыли. Все перекликаются по радио. А теперь хоть открой – поздно. До рассвета всего часа два. Миноносцев, если даже и под рукой, не успеют собрать. Да и где найти в такую погоду. Смотрите – хвоста эскадры не видно. Вот только ветер мне не нравится. Свежеет. Как бы не разогнал тумана. Ну, тогда – завтра же и крышка. Кому что, а „Суворову“ – капут. А вдруг туман ещё гуще станет?» Голос Игнациуса совсем повеселел. «Японцы уже сутки кругом бродят, а нас открыть не могут. Если прозевают, то после нашего второго прихода сюда, уже из Владивостока, другой разговор будет. Вот потеха настанет». И Игнациус начал весело смеяться, закрывая платком рот, чтобы не разбудить адмирала, только что уснувшего на мостике в кресле.

Но в пятом часу утра с правого борта приблизился незнакомый корабль, который, продержавшись короткое время на параллельном курсе, скрылся в предрассветном тумане. Как впоследствии выяснилось, это был японский дозорный вспомогательный крейсер «Синано-Мару», наведённый на эскадру отличительными огнями одного из русских госпитальных судов. Он немедленно по радио сообщил командующему японским флотом адмиралу Того все необходимые ему сведения о том, каков состав, походный строй и курс русского флота.

В эфире немедленно начался переполох. Радиотелеграммы посыпались, как из рога изобилия. Не было сомнений, что русская эскадра была открыта. Адмирала разбудили.

В это время над горизонтом, заволочённым мглой, медленно поднимался тусклый диск солнца. Сквозь молочную пелену плоский шар казался распухшим и точно налившимся кровью. Бесформенные тени быстро сокращались. Туман отступил дальше от кораблей и держался ближе к горизонту. Вскоре можно было разглядеть русский флот, построенный в две боевые колонны.

Правую колонну вёл «Князь Суворов». За ним следовали три однотипных с ним броненосца; «Император Александр III», «Бородино» и «Орёл». В кильватер за ними шёл второй отряд с флагманским кораблём «Ослябя». Этот корабль также был недавно окончен, хотя строился уже давно и представлял собой экспериментальный тип судна. За ним следовали уже старые броненосцы «Сисой Великий» и «Наварин» и совсем уже старый «Адмирал Нахимов». Последние два корабля были вооружены старыми орудиями, мало действительными в современном бою.

Левую колонну возглавлял самый старый и наиболее тихоходный броненосец «Император Николай I», также вооружённый устаревшей артиллерией. Ему в кильватер держались броненосцы береговой обороны, построенные для плавания в мелководных фарватерах между шхерами Балтийского моря, но не для эскадренного боя на океанских просторах. Это были «Генерал-адмирал Апраксин», «Адмирал Ушаков» и «Адмирал Сенявин». Колонну заключали два новых и быстроходных крейсера «Олег» и «Аврора» и два уже совсем дряхлых и тихоходных крейсера «Дмитрий Донской» и «Владимир Мономах».

Впереди обеих колонн рассыпались веером пять крейсеров-разведчиков: «Светлана», «Жемчуг» и «Изумруд» и вспомогательные крейсера «Алмаз» и «Урал». В арьергарде между колонами держались транспорта и миноносцы.

В седьмом часу утра эскадра была в 40 милях от острова Цусима. Вправо от эскадры на расстоянии 6 миль был обнаружен японский крейсер «Идзуми». Это был самый устаревший и наиболее слабо вооружённый из японских крейсеров. По воспоминаниям капитана 1-го ранга князя Туманова, бывшего вахтенным офицером на «Орле», «Идзуми» приблизился к русской эскадре на досягаемость не только крупной, но и средней артиллерии и в течение часа следовал за русской эскадрой, посылая лихорадочно радиотелеграммы на непонятном нам шрифте. Казалось, что отогнать и даже уничтожить назойливого японца было бы несложным делом для любого из наших новых крейсеров. Но нашей главной задачей было дойти до Владивостока. Для выполнения этой задачи предстоял ещё тяжёлый бой со всей японской эскадрой, для которого надо было приберечь снаряды. Не время было отвлекаться второстепенной добычей. Эскадра безмолвно продолжала идти к восточному Корейскому проливу.

На кораблях была сыграна побудка. Команда свободной вахты пробуждалась от тяжёлого и короткого сна. Спали не раздеваясь, вблизи своих постов. Многие не сомкнули глаз, глядя открытыми глазами навстречу грядущему дню. Часть матросов, соблюдая старый русский обычай, побывала в бане и оделась, как полагается перед боем и возможной смертью, в чистую одежду. Этого факта не смог замолчать даже советский летописец боя у Цусимы Новиков-Прибой. Раздали завтрак. Как обычно, произвели утреннюю приборку. Окатили и прошвабрили палубы, прибрали кубрики и внутренние помещения.

Вслед за крейсером «Идзуми» показались ещё три японских разведчика. Адмирал приказал крейсерам «Светлана», «Алмаз» и «Урал» занять место сзади эскадры и прикрывать от японских разведчиков транспорта. Крейсерам «Жемчуг» и «Изумруд» было велено идти извне впереди траверзов обеих колонн и удалять с пути эскадры все встречные пароходы и джонки. Броненосцам было приказано навести по одной башне на крейсер «Идзуми», но огня не открывать. Увидев повёрнутые дула орудий, «Идзуми» предпочёл на время ретироваться.

В восемь часов состоялся подъём флага. На день 14 мая по старому стилю приходился Царский день. Отмечая годовщину помазания царя и царицы на царство, были подняты стеньговые Андреевские флаги. Этим флагам суждено было стать боевыми эмблемами в позднее разыгравшемся бою. Был отслужен молебен. Многие матросы истово крестились, и только у немногих закоренелых революционеров даже в эти роковые часы не нашлось слов молитвы к Богу.

К подъёму флага к эскадре подтянулось отставшее за ночь госпитальное судно «Кострома». Она просемафорила адмиралу, что встретила отряд адмирала Дева, состоявший из самых быстроходных японских лёгких крейсеров. Вскоре они появились из мглы справа с кормы и начали на большом расстоянии обходить эскадру.

Через полтора часа на левом траверзе появился отряд устаревших японских крейсеров. Была пробита боевая тревога. Этот отряд также мог бы стать лёгкой добычей русских. Но наши корабли молчали, а новенькие крейсера не бросились стремительно вперёд. Это ещё не был главный противник. Выдержка у адмирала Рожественского была изумительная. Японские корабли, обгоняя русскую эскадру, вскоре снова показались на короткий срок и скрылись в тумане.

Командующий воспользовался этим моментом, чтобы перестроить эскадру в одну кильватерную колонну. Корабли первого и второго отрядов заняли место впереди третьего броненосного отряда. Строй эскадры растянулся на четыре с половиной мили.

В половине одиннадцатого лёгкий крейсер «Жемчуг» отогнал выстрелами приближавшийся справа японский пароход. С обеих сторон во мгле появились силуэты миноносцев и более крупных судов. На «Суворове» взвился сигнал – «тревога». По этому сигналу шедший слева «Изумруд» перешёл на правую сторону и лёг в кильватер «Жемчугу». К ним присоединились 4 миноносца, назначенные в распоряжение флагманов. Крейсерам «Владимир Мономах» и «Дмитрий Донской» было приказано покинуть строй и взять на себя защиту транспортов с правого борта последних.

Слева, позади траверза, снова появились новенькие японские крейсера вице-адмирала Дева. Ещё в Порт-Артуре их называли собачками, так как их появление предшествовало приближению главных сил японского флота. Не было сомнений, что японский броненосный флот вот-вот появится. Японские лёгкие крейсера провокативно приблизились на 39 кабельтовых. Руки у русских артиллеристов от нетерпения чесались. Кто-то из них нажал на пусковой курок, и из одного орудия с «Орла» раздался случайный выстрел. Немедленно вся русская эскадра опоясалась дымами от выстрелов. Японцы начали отвечать и немедленно уходить. На «Суворове» взвился сигнал: «Не кидать снарядов».

По поводу этого сигнала, якобы жалеющего снарядов для стрельбы по неприятелю, Новиков-Прибой демагогически вспоминает приказ петербургского градоначальника генерала Трепова при подавлении им восстания рабочих: «Патронов не жалеть». Сколь разное, мол, отношение к врагу и собственному народу! Но приказ адмирала Рожественского был совершенно правилен. Нужно было прекратить неорганизованную стрельбу и действительно жалеть снаряды. Их могло не хватить в решительный момент боя. И ради их доставки во Владивосток флот подвергался опасности. Новые броненосцы не могли развить полного хода, чтобы не бросить свои транспорта. Не будь этих транспортов, эскадра наверно бы успела проскочить во Владивосток или, во всяком случае, не кружилась бы на месте во время происшедшего вскоре боя вместо того, чтобы удаляться от этого рокового места. Адмирал Рожественский предвидел трудность проводки во Владивосток транспортов и своевременно просил освободить эскадру от этой задачи, в чём ему было отказано. Поэтому он не мог допустить, чтобы без единого попадания бросались зря снаряды, имевшие столь большую ценность.

В половине двенадцатого по сигналу с «Суворова» было приказано командам посменно обедать. Было выдано по получарке рому. После обеда подвахтенной смене было разрешено отдохнуть. Царило бодрое настроение. Озабоченность, охватившая команды ночью, сменилась ощущением сосредоточенной решительности. Некоторые офицеры и матросы бравировали своим бесстрашием и завалились вздремнуть.

В полдень эскадра, пройдя середину восточной части Корейского пролива, повернула на свой последний курс, ведущий прямо во Владивосток. Этим курсом, согласно ранее поднятому сигналу адмирала, был норд-ост 23°.

Кругом были видны силуэты вражеских судов. Не было сомнения, что русская эскадра шла в середину сети, густо расставленной японским флотом. Адмирал, не переставая опасаться за судьбу транспортов, снова приказал крейсеру «Светлана» оберегать транспорта.

В 12 часов 20 минут мгла на горизонте сгустилась, и неприятельские крейсера скрылись за ней. Не будучи более наблюдаемым противником, командующий решил изменить строй эскадры. Вместо кильватерной колонны он решил перестроить эскадру в строй фронта. Этот строй давал преимущество в начальной стадии боя, если неприятель не был о нём осведомлён и не подготовился отразить этот манёвр. Но, увы, вражеские крейсера снова вынырнули из тумана. В это время первая бригада броненосцев уже легла на перпендикулярный курс. Не желая преждевременно раскрыть цель своего манёвра, адмирал Рожественский поднял сигнал, отменяющий манёвр, и повернул первую бригаду снова на старый курс. В результате незаконченного манёвра первый отряд броненосцев оказался идущим в отдельной колонне справа от остальной эскадры.

Новая полоса густого тумана, на несчастье, не находила. Неприятельские крейсера не прекращали своего наблюдения. Рожественскому уже не представился случай закончить свой манёвр с тем, чтобы он остался незамеченным со стороны неприятеля. В 1 час 20 минут главные силы японского флота начали выходить из отдалённой мглы, пересекая курс русской эскадры с правого борта на левый этой последней. Русский командующий немедленно приказал первому броненосному отряду прибавить ход и, пройдя по диагонали, снова вступить в голову кильватерной колонны всего остального флота. Транспортам и конвоирующим крейсерам было приказано склониться вправо и отойти от линии броненосцев.

Капитан 2-го ранга Б. Семёнов, участник обороны Порт-Артура и боя Первой Тихоокеанской эскадры с японским флотом у мыса Шантунг, обратился к адмиралу со словами; «Вот они, Ваше Превосходительство, все шесть японских броненосцев, как в бою 28 июля у Шантунга».

Адмирал Рожественский отрицательно покачал головой и, точно прощаясь с желанной, но маловероятной надеждой, что японский флот окажется разделённым, медленно произнёс: «Нет… Больше… Все тут…» – и начал спускаться в боевую рубку, в которую уже давно было переведено управление кораблём.

«По местам, господа!» – последовало приказание флаг-капитана командующего.

В это время на японском флагманском корабле, броненосце «Миказа» {7}7
  Согласно современным правилам произношения, следует читать «Микаса». Так же, как и упоминаемые далее: «Фудзи», «Шикисима» (в отличие от «Фуджи» и «Шикишима» в написании Г. Александровского). – Ред.


[Закрыть], идущем в голове всего японского линейного флота, состоящего из 4 броненосцев и 8 броненосных крейсеров, взвился сигнал: «Судьба Японской Империи зависит от этого боя. Пусть каждый напряжёт все усилия».