Текст книги "Иден (ЛП)"

Автор книги: Georgia Carre

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Я лежу в темноте, думая о своем странном сне, похоже, что во сне мне было около шести лет и где-то пять Льюку. Это было рождественское утро, и стоило мне открыть глаза, первая мысль, которая посетила меня – что Санта принес нам за ночь. Он всегда оставлял нам, каждому подарок в ногах кровати, который мы тотчас же открывали утром. Я поворачиваю голову и с удивлением обнаруживаю, что Льюк проснулся, но его нет в постели. Честно, я несказанно удивлена, потому что в рождественское утро, мы всегда будим друг друга и открываем наши подарки вместе, я настороженно прислушиваюсь, но в доме очень тихо.

Я понимаю, что он не пошел в туалет, потому что предпочитает описаться, нежели отсрочить и не открыть подарок. Я выбираюсь из постели и бегу к окну спальни, надеясь увидеть поле, а позади него лес, находящийся с задней стороны нашего дома.

Я открываю шторы, метель окутала все белым. Сквозь сильный снегопад я все же замечаю ярко-желтую куртку Льюка. Он сидит на корточках посреди белого поля, не обращая внимания на ледяной холод. Он тихо смог выскользнуть из нашей спальни, спуститься вниз по лестнице, и выйти наружу через заднюю дверь, пытаясь не разбудить родителей.

Надев свою розовую куртку, я спешу тихо вниз, насколько могу. Я знаю, что мои родители с ума бы сошли, увидев Льюка посередине поля, и я так взволнована в это рождественское утро, что не хочу доставлять им лишних хлопот. Я открываю заднюю дверь и чувствую кусающийся холодный ветер. Не в силах закричать, я подхожу почти вплотную и окликаю брата.

– Что ты здесь делаешь, Льюк?

Он перестает строить что-то похожее на лестницу, в которой уже целых три ступеньки, и щурится от белых хлопьев, падающих ему на лицо. Его маленькие щечки покраснели.

– Если родители тебя увидят здесь, они будут очень волноваться по поводу Рождества, – предупреждаю я его.

Он тянется за игрушечным трактором, наполовину припорошенным снегом.

– Я не хочу подарок от Санты.

– Почему? – в недоумении спрашиваю я. Он просил именно эту игрушку, когда мы были в магазине игрушек и указывал папе, что именно это хочет получить от Санты на Рождество.

– Я передумал, – говорит он, упрямо поджав нижнюю губу. – Я хочу пойти к Санте и совершить обмен, поэтому строю лестницу, чтобы смог подняться к нему на Северный полюс.

– На что ты хочешь обменять свой подарок? – с любопытством спрашиваю я.

– Я хочу, чтобы Санта сделал лучшую мумию.

Странно, что эти его слова засели у меня в памяти, и что это Рождество было скрыто от меня все эти годы. Вылетевшие слова из его детского рта, разбивают мне сердце, слезы неудержимо начинают течь по щекам, я плачу над своим братом.

Очень тихо, я двигаюсь к краю кровати и соскальзываю, направляюсь в ванную комнату, сажусь и обхватываю, прижимая к груди колени, начинаю реветь. Вспоминая, как наш отец обнаружил нас обоих, строящих эту лестницу и ему с трудом удалось убедить Льюка написать письмо Санте, которое Санта обязательно прочитает, по крайней мере, так говорил отец.

Я всегда буду помнить эту сцену и всегда буду скучать о Льюке, о его добром сердце и такой прекрасной наивности. Он был романтическим мечтателем, жизнь относилась к нему с заботой и любовью, но он этого не понял.

– Ох, Льюк, – шепчу я.

Я слышу тихий звук открывающейся двери, поднимаю глаза и встречаюсь с взглядом Джека, который стоит и смотрит на меня.

– Что ты делаешь? – спрашивает он, обеспокоенно.

– Я хочу рассказать тебе о своем брате, – отвечаю я ему.

– Хорошо, – говорит он и входит ко мне, садится, его пальцы почти слегка касаются меня.

– Он был наркоманом и умер от передозировки, – мой голос ломается. Я никогда никому этого не говорила раньше. – Я обнаружила его.

Что-то мелькает у него в глазах, но он ничего не говорит и даже не пытается успокоить меня.

– Все было поистине ужасно, это пожирало меня изнутри, и я стала понемногу сходить с ума, – я стараюсь рассмеяться, но выходит какой-то скрипучий, отчаянный звук. Он продолжает молча смотреть на меня. Я прочищаю горло, и рассказываю ему о ложке и резиновых жгутах, и игле, которая до сих пор стоит у меня перед глазами, в его раздутой посиневшей руке. Затем я начинаю рассказывать дальше:

– Я была еле живой, фактически я уже даже не была живой, меня заставляло держаться только ярость и месть. Я была такой сломанной, что даже пыталась покончить с собой.

Я заглядываю ему в глаза, предполагая, что увижу осуждение моей слабости или жалость, но там ничего нет, только прямой взгляд – внимательный, нацеленный прямо на меня. И в этот момент я понимаю, что могу рассказать ему все. Все, что угодно, и он по-прежнему будет рядом со мной, поскольку его вера непоколебима.

Я начинаю честно все говорить:

– Все, что я рассказала тебе раньше о своих родителях, полная ложь, это всего лишь часть моего прикрытия. Мой папа не алкоголик, и он никогда не бил свою жену. Он хороший человек, врач – психотерапевт. Он стал давать мне антидепрессанты.

Дальше я сообщаю ему про визит к патологоанатому, который и заставил меня разозлиться на наркодиллеров, которые продали жуткие препараты Льюку, и благодаря чему я и решила стать полицейским. Я сообщаю ему, как присоединилась к таинственному отделу, работающему под прикрытием, SO10. Я рассказываю про наркопритон, насколько страшный и ужасный, что запах, который там присутствует, до сих пор иногда преследует меня. И насколько быстро после посещения притона я поняла, что не хочу заниматься мелкими дилерами, а хочу заниматься крупными наркобаронами, и как согласилась заманить в ловушку Кристального Джека, которого можно было бы поставить на колени.

– Так ты стала работать под прикрытием, только лишь чтобы поймать больших плохих парней? – спрашивает он.

Я киваю.

– Если у тебя появляется преступление, когда богатый человек умирает при подозрительных обстоятельствах, а ты – следователь, что будет являться для тебя первоначальной причиной для расследования?

Я хмурюсь.

– Я бы проверила, кто должен наследовать его деньги.

– Если ты хочешь поймать крупных наркобаронов, почему вы не следите за их перекачкой денег?

На секунду я теряюсь.

– Я всего лишь исполнитель, солдат. Это не моя работа следить за перекачкой денег. Мое начальство определяет направление расследования, а я всего лишь должна выполнять приказы.

– А тебе никогда не приходило в голову, почему никто в высших эшелонах в этой «войне с наркотиками» никогда не делает этого?

Я снова хмурюсь, поскольку разговор пошел совершенно в другом русле.

– О чем ты говоришь?

– Я говорю, о том, что ты и ваше маленькое секретное подразделение, и многие другие департаменты полиции, всего лишь прикрываются «борьбой и ведут войну с наркотиками». Наркобароны зарабатывают миллиарды. Они должны отмывать где-то свои деньги. И это где-то является самыми крупнейшими банками в мире. Почему они посылают тебя заманить меня в ловушку, хотя для войны, самым очевидным, является наказать банки, которые скрывают деньги, просто заморозить их миллиарды и прекратить финансирование наркотиков?

Я смотрю ему в глаза, чувствуя себя глупо. Этот вопрос волнует меня очень глубоко, но я пока имею о нем лишь малую толику умозаключений.

– Самым известным кукольным театром в мире является традиционный японский театр кукол – Бунраку. Японцы очень гордятся им, потому что считают, что только высококвалифицированные мастера могут работать в нем, так как это очень высокий вид искусства. Его особенность заключается в том, что в отличие от других кукольных театров в Бунраку кукловоды появляются открыто на сцене вместе с куклами. Публика как бы не замечает их, поскольку они облачены в черные балахоны, а иногда в черные клобуки.

– Война с наркотиками тоже самое. Настоящие кукловоды на самом деле не невидимые, но мы притворяемся, что как будто их не видим. Система научила нас видеть только мелких преступников, бесправных марионеток. Именно так натаскивает система таких людей, как ты, чтобы поймать плотву и от этого испытать счастье, будто бы тебе удалось закрыть притон наркоманов, при этом прекрасно понимая, что тут же появится другой притон и другой дилер, еще до того момента, как высохнут чернила на отчете офицеров полиции.

Он делает паузу.

– Но, я совершенно не беспокоюсь по поводу этого, поскольку я даже не мелкий наркодилер, Лили. Ты должна мне верить.

– Тогда зачем ты им нужен?

– Вот и ответь мне.

Я нажимаю на виски пальцами.

– Я читала твое досье.

– Я не прикасался к наркотикам с тех пор, как мне стукнуло девятнадцать. И что бы ты ни увидела в этом файле ко мне не имеет никакого отношения. Понимаешь ли, я был в наркопритоне несколько раз. Я видел, как хватаются наркоманы за крэк, своими глазами. И чувствовал тот невыносимый запах, о котором ты говоришь, вперемежку аммиака застоялой мочи, кала, пота и накопившейся жуткой грязи. И убогие одеяла, которыми они пытались закрыть любую мало-мальскую щель с улицы, чтобы их никто не засек? Они все это делают из-за своей болезни, паранойи, у них почему-то существует явная уверенность, что за ними все время кто-то наблюдает.

– Ты на сидишь на крэке? – шепотом спрашиваю я.

Он улыбается.

– Нет, но я знаю, потому что однажды вместе с более крупной рыбой – одним наркодилером, мы брали склад других маленьких наркодилеров, которые бросились от нас наутек. Мне пришлось пойти в наркопритон, поэтому я смог увидеть самое дно. Я испытал от этого такой шок, что создал благотворительный фонд, чтобы помогать наркоманам. У меня не хватает времени на это, поэтому не получается сделать столько, сколько хотелось бы, но если ты хочешь помочь им, то можешь поучаствовать в этом. Мы оба знаем, что ты заскучала и тебе надоела твоя работа.

– Как ты узнал, что я заскучала и мне надоело?

Он просто отвечает:

– Лили, эта работа предназначена, выпотрошить черт побери тебя.

– Что?

– Конечно. Неужели ты думаешь, что я готов был предоставить тебе любую информацию, которую ты могла бы использовать потом против меня?

– Согласна, нет. Чем занимается твой благотворительный фонд?

– Мы отправляем наркоманов в Южную Америку, подвергая их лечению процедуре аяуаска. Это может показаться странным, что мы отправляем их за кордон, но процедура дает поразительный эффект, зашкаливая по своим показателям и является самой лучшей, нежели все остальное, что мне доводилось видеть. (Айяуаска (аяуаска, айяваска, кечуа ayawaska МФА [a.ja.ˈwa.ska], исп. ayahuasca, порт. hoasca. В переводе с кечуа – «лиана ду́хов», «лиана мёртвых»; aya на языке кечуа означает «дух, душа», а waska значит «лиана») – напиток, вызывающий изменённое состояние сознания, изготовляемый местными жителями бассейна Амазонки, а также лиана Banisteriopsis caapi, служащая основным компонентом этого напитка. Айяуаска используется в религиозных таинствах. Традиционно айяуаска применяется как напиток силы, способствующий очищению и исцелению.)

– Но, имеет психоделический химический эффект, диметилтриптамин, вещество, состоящее в списке номер один?

– Аяхуаска является психотропным отваром из винограда и растений, которые используют в традиционной медицине, а также в шаманской практике на протяжении многих веков в бассейне реки Амазонки. Это совершенно законно в Южной Америке.

– Понятно, – говорю я осторожно, поскольку ничего не знаю об этом, но первая мысль, которая меня посещает: «Если это так хорошо, почему же об этом не кричат все СМИ?»

– Международные исследования показывают, что при введении в терапевтических дозах аяхуаска может уменьшить проблему с употреблением наркотиков, выводя на путь личного или духовного озарения и самопознания. Весь этот треп мы вкладываем в уши наших недоброжелателей. Это мой личный опыт, и это круто, черт возьми. Подростки приходят туда, словно ходячие трупы, бесконечно оставляя рядом с собой блевотину, дерьмо и воют от ломки, испытывая сильные галлюцинации, слыша голоса и видя перед собой видения, а выходят через несколько недель исцелившимися и обновленным. Это своеобразная форма психической детоксикации, где обнаруживается первопричина – неприятные воспоминания, страхи, тревоги, что приводит их к привыканию и такому поведению. И происходит странная вещь, ощущение пустоты совершенно несовершенное и маячившие страхи, которые они испытывали всю свою жизнь, уходят. Это напоминает первый вкус победы над собой, после того как постоянно их побеждала жизнь. За период лечения они приходят к пониманию, что являются совершенными человеческими существами, которыми родились не просто так.

Я испытываю укол боли. Бедный Льюк, ему это уже не поможет, потому что слишком поздно.

– Ты пробовал эту методику?

– Конечно. Я не мог позволить подросткам проходить через это, не испробовав на себе.

– И как?

Он улыбается.

– Аяхуаска вскрывает в тебе груз проблем, который ты несешь всю свою жизнь. Благодаря этой методики ты начинаешь видеть, что боль, с которой ты идешь по жизни, не является частью тебя на самом деле. Ты можешь убрать ее. Я плакал, слезами чистой радости, когда прошел этот курс. Если ты захочешь, я отвезу тебя туда когда-нибудь.

Я смотрю ему в глаза, и понимаю, что хотела бы сделать это когда-нибудь. Я бы тоже хотела исцелиться. Я бы хотела отпустить свой груз и жить, как все остальные.

– Почему бы тебе не пойти в центр завтра и не посмотреть всем своими глазами, а заодно и понять, как ты к этому отнесишься?

– Я схожу, – я замолкаю на секунду. Но у меня в голове крутиться более важный вопрос, который не дает покоя, и на который я хочу получить ответ, прежде чем отправлюсь в центр благотворительности. – У тебя есть враги, Джек?

– Полно.

– Кто-то близкий к тебе, кто способен давать недостоверную информацию о тебе.

– И ты думаешь, что это Томми?

Я смотрю на него снизу-вверх, удивлено, он просчитал всю ситуацию.

– Да.

– Почему?

– Потому что, когда я пришла за тобой в сарай после драки, он посмотрел на меня так, как будто уже знал меня, но я никогда его не видела раньше, клянусь.

– И Би Джей? Ты думаешь, он замешан в этом?

– Если бы тебя не было, он мог бы забрать твои территории, не так ли?

Он медленно кивает. Я открываю рот, чтобы сказать что-то еще, но он опускает палец мне на губы.

– Не говорите пока ничего.

Мы сидим напротив друг друга, глядя в глаза и пытаясь понять, что совершенно нормально, но…. Мы задумались и отказываемся продолжать игру.

Наконец, он говорит:

– Никому не говори то, что ты только что сказала мне.

Я утвердительно киваю.

– Пообещай мне, Лили. Ты сделала слишком опасные обвинения. Такие люди смертельно опасны. Ты не знаешь, что они думают. Вопрос чести по-прежнему существует в нашем сообществе. Обещай мне не вмешиваться. Ты сообщила мне, и этого достаточно, теперь просто доверься, чтобы я смог разобраться со всем этим, хорошо?

– Хорошо, я обещаю, – и на самом деле сейчас самое подходящее время, чтобы сообщить ему, что я агент под прикрытием… но я больше не пытаюсь заманить его в ловушку, но стараюсь всеми силами помочь ему. Но я ничего не говорю, потому он будет пытаться остановить меня, а я не хочу, чтобы меня останавливали. Я хочу докопаться до сути, потому что слишком долго меня водили за нос.

Позже я пожалею о том, что промолчала.

12.

Лили

– Все рестораны, которые я знаю настолько приелись. Отведи меня в какое-нибудь аутентичное место, наверное, в китайский ресторан, – говорит Мелани, после того, как мы закончили делать маникюр.

Единственный ресторан, который сразу же приходит мне на ум, куда однажды меня водил Робин. Хотя обслуживающий персонал было несколько неприветливым, но еда оказалась на удивление хорошей. Мы берем такси до Сохо и идем в ресторан. Как и в большинстве китайских ресторанов, кондиционер работает на полную катушку. Нас встречает у стойки неулыбчивая официантка и тут же проводит к свободному столику. Ламинированное, слегка прилипающее к пальцам меню, оказывается в наших руках.

– Желаете что-нибудь выпить? – спрашивает она, пока шумно убирает дополнительные расставленные приборы.

Мы заказываем китайский чай.

Мелани поднимает брови.

– Я уже нахожусь под впечатлением, – с сарказмом говорит она.

– Мы китайцы склонны быть немного резкими, но не волнуйся – скорость и вкус нашей еды скажут все за себя, – отвечаю я с сильным акцентом.

Мелани смеется, но еду на самом деле приносят с впечатляющей скоростью. Хрустящая утка по-пекински – это так вкусно, Мелани съедает почти все, я никогда не видала, чтобы она столько ела. Затем появляются яйцы с жареным рисом, морской окунь, приготовленный на пару с имбирем и луком, орехи кешью с креветками и смесью овощей, блюда прибывают с пылу с жару и очень быстро. Мы почти закончили с едой, когда Мелани вдруг тихонько хихикает.

– Что? – спрашиваю я ее.

– Вот за что я люблю стриптиз. Можно встретить в неожиданном месте знакомых разных людей, но без масок. Не оборачивайся, но парень, который только что вошел, приходил в клуб «Мисс Манипенни».

Я знаю этот клуб. Это один из джентльменских клубов, и, если я не ошибаюсь, он принадлежит Пилкингтонам.

– Да? – как бы невзначай интересуюсь я. – И что же в нем такого особенного?

– Ну. Он пришел сюда с полицейским, и они кажется беседуют по-дружески друг с другом, из чего можно сделать вывод, что он должно быть тоже какой-нибудь агент под прикрытием, но ты бы видела его в клубе. Он предпочитает насилие. Он говорил с танцовщицами, которые втихаря занимались проституцией. Забрал с собой одну девушку, и на следующий день она так и не появилась на работе. Мы больше никогда ее не видели. Все это попахивало уж совсем дерьмово. Все девочки говорили об этом. Мы все понимали, что есть во всем этом что-то совершенно неправильное и так не должно быть.

Мои глаза расширяются от шока.

– Что ты имеешь в виду?

– Она была румынкой, у нее не было здесь семьи и родственников. Она просто исчезла. Вечером сказала: «Пока, завтра увидимся»,… и в следующую минуту она исчезла без следа. Администрация клуба должна была вызвать полицию. Он был последним, кто ее видел. Но никто и пальцем не стукнул, и теперь я понимаю почему. Он из полиции. А в следующий раз он очень сильно избил девушку. Я слышала, именно ее попросили уйти! Я не осталась после этого. У этого мужчины плохие мысли.

Я чувствую брезгливость от ее слов. За моей спиной находится продажный коп.

– Кто работал в том клубе?

– Он сидит с тем парнем, с которым ты говорила вчера в клубе. Это мутный парень, Томми.

Я сижу, как замороженная.

– Понятно, – медленно отвечаю я. – Он нас видит, Мелани?

– Ну, он смотрит в меню. Быстро, развернись и посмотри на него сейчас же. На нем трендовая одежда известного модельера.

Я как бы невзначай осматриваюсь по сторонам, мои руки становятся мокрыми. Я быстро разворачиваюсь к ней и в шоке спрашиваю:

– Ты уверена, Мелани?

– Конечно, уверена. Я до сих не могу забыть этого ублюдка. Все девушки боялись его, создавалось такое впечатление, словно он был самым большим боссом в клубе.

– Он знает тебя?

– Я так не думаю. Я не в его вкусе. Ему нравятся блондинки из Восточной Европы.

Она прищуривается.

– Ты выглядишь так, будто увидела привидение. Ты его знаешь?

Я не опускаю глаз и хмурюсь.

– Да, знаю, но пока ничего не могу тебе рассказать, – глубоко вздыхаю.

– Мать вашу. Ты связана как-то с ним.

– Не в том смысле, как ты думаешь. Послушай, не возражаешь, если мы выскользним через черный ход? Не хочу, чтобы он меня заметил.

Она пожимает плечами.

– Хорошо, как скажешь.

Я прошу принести счет. Пока неулыбчивая официантка проводит оплату по моей кредитной карте, я спрашиваю:

– Могу я воспользоваться вашим черным входом, поскольку сюда пришел мой бывший и у меня могут возникнуть проблемы, если я натолкнусь на него?

– Нет, не можете. Существуют правила, – говорит она, как отрезала.

Я достаю десять фунтов из кошелька и кладу на ее поднос, она опускает на них глаза.

– Я покажу вам дорогу.

У грязной двери черного входа, она поворачивается ко мне.

– Надеюсь, что вы снова придете к нам, – говорит она с улыбкой и закрывает дверь, как только мы успеваем сделать шаг за порог.

– Давай, Мэл, – подгоняю я, потянув ее за руку от этого места. Пока мы быстро несемся от китайского ресторана, мысли у меня в голове кружатся, как сумасшедшие. Правда, я на самом деле, испугалась. У меня появилось такое ощущение, что земля под ногами превратилась в зыбучие пески, которые засасывают меня, а мне казалось, что я стою на таком твердом монолитном фундаменте. Через две улицы мы ловим такси, и я прощаюсь с Мелани.

Знаете, какого рода люди становятся офицерами под прикрытием? Люди, которые хотят спрятаться под чужой личностью, несчастные люди, с низкой самооценкой. С одной стороны, я ненавижу людей, таких как я, расставляющих ловушки для своих целей, с другой стороны, я становлюсь такими, как они, и тайно завидую их гламурному образу жизни.

У меня с трудом укладывается в голове, что мужчина, о котором говорит Мелани – это Робин. И что... Робин – это оборотень в погонах.

* * *

Вместо того, чтобы взять другое такси, я бесцельно иду по улице. Мне нужно подумать. Я понимаю, что мне нужно договориться с Миллсом о встрече на конспиративной квартире, но, с другой стороны, я понимаю, что осведомителей в полиции не хвалят и не продвигают, скорее всего они бесследно исчезают. Все, кто поднимает такие вопросы и проблемы, автоматически сами превращаются в насущную проблему. А это вдвойне опасно становится проблемой у такого амбициозного мужчины, как Миллс. Он хочет получить голову Джека на блюдечке, а не Робина. Поэтому мне нужно, как-то защитить себя.

Я смотрю на часы, Джек, по крайней мере, не схватится меня еще какое-то время. Выскользнув из ресторана через черный вход, мы освободились от хвоста Джека, которого он прикрепил ко мне. Я спускаюсь в метро и выхожу на Грин-Парк. У выхода, ловлю такси и прошу отвезти меня на Леа-Бридж-Роуд.

Десять минут спустя я вхожу в «Лотарингия Электронного Наблюдения» я выбираю маленький аудио-рекордер, изящное устройство не больше, чем USB, но достаточно мощное, способное улавливать звук в районе двадцати пяти метров. Оно также способно вести запись двенадцать часов, которая активируется только, как только появляются какие-то звуки.

Затем я набираю номер Миллса, который он велел мне запомнить. К моему удивлению это не секретарь или кто-нибудь еще, кто способен передать мое сообщение, а лично Миллс снимает трубку. Разговор короткий, исключительно деловой.

Завтра в полдень.

Затем я останавливаю такси и еду домой к Джеку. Прежде чем Джек вечером появляется дома, я заказываю автомобиль в аренду и прошу подогнать его на стоянку. Я расплачиваюсь с курьером, который в течение часа доставляет мне на квартиру ключи от машины.

Я сажусь и начинаю планировать свою встречу с Миллсом. Когда Джек появляется дома, он обнаруживает меня на кухни, готовящую ужин, бутылка вина стоит открытой, и рядом стоит бокал и стакан, музыка грохочет так громко, что я даже не слышу, как он вошел.

Он опирается на дверной проем и наблюдает за мной.

Я усмехаюсь и указываю взглядом на его полу-наполненный стакан с виски. Он берет его и идет прямиком ко мне.

– Я не знал, что у нас сегодня вечеринка.

– Я хочу рассказать тебе ирландский анекдот.

Он стонет.

– Нет, ни в коем случае, он, наверное, ужасен… Ладно давай.

– Англичанин, шотландец и ирландец говорят о своих дочерях-подростках. Англичанин говорит: «Я убирался в комнате своей дочери на днях и нашел пачку сигарет. Я был на самом деле так потрясен, так как не знал, что она курит». Шотландец говорит: «Это еще ничего. Я убирался в комнате своей дочери на днях, и наткнулся на наполовину пустую бутылку водки. Я был на самом деле так потрясен, так как не знал, что она выпивает». На что ирландец говорит: «Вам обеим даже не о чем волноваться. Я убирался в комнате своей дочери на днях, и нашел пачку презервативов. Я был на само деле так потрясен, поскольку даже не предполагал, что у нее есть член».

Джек смеется, и я тоже.

И это задает тон всему вечеру, он становится фривольным. Мы едим пальцами и много смеемся. Я совершенно забываю о Миллсе и о том, что собираюсь делать завтра.

В завершение всего, Джек заставляет меня надеть туфли, в которых я раньше танцевала, и показать стриптиз только для него. Чувствуя слегка головокружение от спиртного и продолжая смеяться, я начинаю раздеваться, поскольку это всего лишь игра, все завершиться ночью в постели.

Но увидев его потемневшие глаза, я невольно начинаю мурлыкать вслух, моя киска становится такой горячей, набухшей, влажной и жаждущей.

Джек

Сегодня вечером она выглядит иначе, лицо раскраснелось, губы чуть приоткрыты. Пот увлажняет ее обнаженную кожу. Она какая-то дикая, отчаянная, такими бывают люди в свой последний день отпуска. Она елозит голой задницей по моему члену, у меня вырывается стон, я ловлю ее за талию, крепко удерживая. Она извивается, вырываясь. Я отпускаю ее. Она вернется назад, похожая на беззаботную бабочку.

Я наблюдаю, как она предлагает свои сиськи цвета сливок, близко перед моим лицом и жестко трясет ими, все ее тело трепещет и трясется. Это опьяняюще, сексуально, как ад, ее запах наполняет мне ноздри, и я чувствую, что теряю контроль. Мое дыхание становится поверхностным, сердце колотится, как угорелое. Твое время танцевать здесь голой и свободной почти закончилось, любовь моя. Она поворачивается ко мне лицом, раздвигая ноги. Ее складки призывно набухли.

– Раздевайся, – командует она глубоким шелковым голосом, совершенно не подозревая, насколько обворожительно он звучит, отдавая приказы, когда ее половые губы так выступают, и насколько мало времени осталось ей играть, поддразнивать меня. Она все, что я когда-либо хотел.

Мои глаза ни на минуту не оставляют ее, я скидываю одежду в два раза быстрее, чем обычно. Она кружиться, демонстрируя умелые танцевальные движения, как заядлый танцор, толкая меня на диван, двигаясь ко мне задом с широко разведенными бедрами, она хочет приблизить свою текущую киску к моему рту. Я наблюдаю, как она нависает надо мной, опухшие губы блестят от естественной сексуальной потребности, ее вход просится, чтобы его заполнили.

Словно голодный мужчина, я рывком поднимаю голову вверх, встречая ее киску на своем пути. Она упирается ладонями мне в бедра, наклоняется и опускает теплый рот на мой напряженный член. Капельки пота с ее сосков падает мне на кожу.

Я слышу, как бьется ее сердце, как ее дыхание становится рваным от возбуждения. Я лижу и сосу, и трахаю языком, пока она не кончает с такой силой, которая заставляет трепетать и сжиматься ее половые губы.

Я раздвигаю по шире свои ноги и смотрю на нее. Ее великолепные волосы разметались по всему дивану. Медленно я перевожу взгляд на ее киску, открытую и готовую для меня, и чувствую какое-то дикое, безжалостное, примитивное желание обладать и клеймить ее. Я хочу отметить ее, как свою. Если бы я находился в одном из этих племен, где мужчины метят своих женщин татуировками, как свою собственность, я бы пометил все ее тело, чтобы никто не перепутал, что это мое.

Поставив руки с обеих сторон, я вхожу в нее. Ее рот открывается в беззвучном О, мне доставляет огромное удовольствие видеть, как толстая, грибовидная головка моего члена растягивает его и исчезает в нем. Она с отчаянием пытается сжать свои ноги вокруг моих бедер, чтобы удержать меня на месте. Сама идея ее подо мной, беспомощно глотающей мой член, возбуждает меня до безумия, и я жестко глубоко двигаюсь, трахая, все ее тело вздрагивает и подпрыгивает, пока я не взрываюсь внутри нее.

Несколько секунд я остаюсь в ней, пока она не глотает все, что я смог дать. Все это время я чувствую, будто она является частью меня – я чувствую биение ее сердца, как течет кровь по ее венам, жар ее тела, поднимающийся от кожи, как поднимается и опускается ее грудь. Ощущение незнакомое, но удивительно прекрасное. Потом я долго смотрю на луну в окне, холодный синий свет от которой передвигается у нее по щеке. Я хочу защитить ее от всего, что может ее обидеть.

«Как я мог быть таким глупым, думая,

Что смогу поймать бабочку?»

«Бабочки», Шив Кумар Баталви

13.

Лили

В полдень я беру такси и направляюсь в Индийский ресторан в Ноттинг-Хилл. Я захожу в ресторан, даю официанту двадцать фунтов, и он с радостью провожает меня к черному входу. Я быстро иду по противоположной улице, поворачиваю налево и двигаюсь вверх к автостоянке. Нажимая пульт, вижу, как мигает фарами машина, открываю.

Я доезжаю до конспиративной квартиры, нахожу место для парковки, оплачиваю и выхожу, поставив на сигнализацию автомобиль. Дом небольшой из шести квартир на тихой улице. Сейчас время ланча и никого в округе нет. Я вхожу с улицы в парадный вход и поднимаюсь быстро на второй этаж. Сердце так колотиться, но я не чувствую паники. Знаю, я не делаю ничего плохого. Мне кажется, что я более ошеломлена, чем испытываю какие-то другие эмоции.

Я проверяю спрятанное записывающее устройство (вроде все нормально) поворачиваю ключ в двери и открываю. Мне тут же ударяет в нос сильный, неприятный запах дыма от сигар. Как только закрываю дверь, вижу из прихожей развалившегося на диване, с ногами на журнальном столике, сержанта-детектива Миллса. Он курит сигару, держа в руке большой бокал с бренди.

Кинув взгляд на кончик сигары, он говорит:

– Ты опоздала.

Я смотрю на часы.

– Всего лишь на минутку, сэр.

– В дальнейшем приходи раньше. Я занятой человек, – он снисходительно показывает пальцем на диван, стоящий напротив него. – Садись. – Даже за пределами офиса, его высокомерие просто зашкаливает. Я слышала, что он вроде бы женат, но я не могу представить эту многострадальную жену, сидящую дома и ожидающую его. Но в данный момент я подчиняюсь ему.

– Ну, давай на чистоту, что у тебя есть для меня по поводу Идена?

По дороге сюда я обдумывала всевозможные варианты, как смогла бы Миллса подвести к возникшей проблеме, но столкнувшись с ним лицом к лицу, весь мой разработанный план канул в лета, поэтому я просто ляпаю совершенно прямо:

– Информация не касается Джека, сэр. Она касается Робина.

Миллс опасно щуриться. Он осторожно кладет сигару в пепельницу и сурово спрашивает:

– Это какая-то бредовая шутка, Стром?

Я сохраняю полное спокойствие.

– Боюсь, что нет, сэр. У меня есть информация, что Робин замечен в клубе Пилкингтона, и мне кажется, что он работает на них.

– Ты хочешь меня убедить, своим дословным смехотворным обвинением? – его сарказм и раздражение налицо. Он поднимается и огибает диван.

– Я доверяю источнику, сэр.

– Я буду судить об этом. Бл*дь, кто твой источник?

– Танцовщица из клуба. Она видела Робина Сондерса и Томми – второго человека после Билли Джо Пилкингтона, вместе в клубе несколько раз. Это весьма превышает нормы поведения и должно быть расследовано.