Текст книги "История тайных обществ, союзов и орденов"
Автор книги: Георг Шустер
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 56 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]
Являясь выражением религиозного отчаяния, братство ессеев указывает скорее на начинающееся разложение народа. Спасение отдельных личностей при всеобщем крушении – вот его лозунг. Но все же ессеизм свидетельствует о том утешительном факте, что и дохристианское человечество в значительной степени обладало благородными стремлениями и здоровыми задатками духовной жизни – драгоценный вклад его в развитие нового мировоззрения.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. МИСТЕРИИ ВРЕМЕН УПАДКА
Когда Рим раскинул свое владычество с одного края мира до другого, в руках римлян очутилось разом все, что только могли захватить человеческие силы: мировая власть и величие, все блага и сокровища земли, необычайно разносторонняя духовная культура. И все-таки род человеческий томился под тяжестью разложения.
Безмерные богатства – добыча победоносных легионов – которые они сносили в столицу мира со всех концов земли, манили к разнузданным наслаждениям, а тяжелый труд и простой образ жизни прадедов стал несносен для их потомков. Богатства росли с поразительной быстротой; вместе с тем с неимоверной силой возрастала жажда наслаждения, и, наконец, она перешла всякие границы. Роскошь и ужасающий разврат шли рука об руку. Все кругом было пропитано самыми низкими пороками и преступлениями. И под гнетом тирании цезарей, в чаду разврата, которому нет имени, римляне растеряли всю свою духовную мощь и свои физические силы. Люди труда, достойные граждане, патриоты республики стали рабами империи, лицемерными, малодушными, развратными. Процесс разложения принял ужасающие размеры.
Преступления и порча нравов из Рима распространились по всей Италии и провинциям, и в бешеном водовороте всеобщей развращенности добродетель стала казаться почти преступной.
Глубоко потрясенная, старая вера в богов потеряла свою власть над умами. Поскольку фривольная, полная иронии поэзия Овидия, Горация, Лукреция, Пропорция, Марциала не успела еще вытравить жалкие остатки религиозного чувства у образованных классов, последние, предавшись учению философии и ее теоретическим и практическим выводам, прониклись презрением к исконной народной религии, ибо в результате все эти так ревностно разрабатывавшиеся тогда философские системы (эпикурейцев и стоиков – с их плебейским двойником, школой циников – академиков, перипатетиков, пифагорейцев и неоплатоников), на чем бы они ни основывались, все же сводились лишь к критике и отрицанию старой государственной религии; и нивелирующее влияние просвещенных сатириков и философов не встречало энергичного отпора со стороны какой‑либо замкнутой жреческой касты.
Народ потерял былую непосредственность веры; у него уже не было прежней твердости убеждений, и он стоял перед своими богами опечаленный, отчаявшийся, потерявший всякую надежду.
В полную радостного труда эпоху отцов, когда лишь настоящее, лишь земное существование составляло главное содержание человеческих желаний, каждый просил у богов для себя и для своих близких блаженства как награды за свои жертвоприношения, молитвы и верность божественным заветам. Особенную неудачу человек приписывал гневу какого‑нибудь бога, если чувствовал себя виноватым, или же зависти со стороны одного из богов, если вины не ощущал. Гнев и зависть небожителей обыкновенно смягчались надлежащими жертвоприношениями и благочестивыми воздаяниями, обетами и молитвами.
Но в эпоху всемирной римской империи порабощенные народы познали все бессилие национальных богов: изнывая под гнетом высасывавших их кровь надменных римских наместников, они нигде не находили помощи и защиты против бесстыдного насилия. Жестоко разочарованные во всех своих упованиях, люди начали сомневаться в могуществе, справедливости и даже в самом существовании богов, которых они до сих пор почитали. И когда вслед за этим политика религиозной веротерпимости повлекла за собою смешение существующих в государстве бесчисленных, принципиально различных религий, когда римские и греческие боги проложили себе дорогу в Африку и Азию, а египетский, персидский, сирийский, малоазиатский пантеоны, в свою очередь, открыли двери своих олимпийских жилищ и послали своих небожителей на запад, тогда‑то следствием всего этого было полнейшее забвение идеального содержания древнего мира богов.
Но всеобщему презрению предан был этот мир богов, когда безумные цезари типа Калигулы, Нерона, Доминиана еще при жизни стали требовать для своих любимцев божеских почестей. Даже самому простодушному уму апофеоз таких жалких тиранов должен был казаться смешным.
Так свершилась гибель старой народной религии. Тем более сильное впечатление производило на все глубокие умы ожидание нового, лучшего времени, которое предчувствовали поэты, которое возвещали далеко распространившиеся и на Западе пророчества о грядущем Мессии. Особенно замечательна в этом отношении четвертая эклога Вергилия, в которой излилась страстная жажда коренных изменений жизненного строя. На Востоке, распространяемая иудеями, передавалась весть о предстоящем появлении какого‑то могущественного иудейского царя, а в Рим проникли слухи, что мировая власть перейдет к Востоку.
Если уже эти темные пророчества и надежды исподволь прокладывали дорогу беспрерывно разрастающемуся христианству, то этому в еще большей степени содействовала мощно расцветающая в ту эпоху религиозного разложения литература – последняя вспышка быстро шедшего к могиле античного духа. Сочинения писателей той эпохи, как, например, Лукиана из Самосаты, знакомят с вопросами, которые занимали, главным образом, мысль образованных людей того времени. Повсюду замечается робкое, торопливое искание неизвестной мудрости, тревожное исследование природы Божества, вопроса о бессмертии души; повсюду мучительные попытки отчаявшихся умов создать на почве старых религий новое мировоззрение, которое наполнило бы серьезным содержанием убогую земную жизнь и успокоило бы тоску удрученного сердца, дав ему вечную цель, – любопытное и вместе с тем трогательное явление.
Излюбленным средством для достижения этой возвышенной цели были развратные оргии восточного культа с его фантастической демонологией, а также прорицания и магические формулы друидов; другим средством для достижения бессмертия и блаженства души являлись мрачные, таинственные мистерии с символическими посвящениями, которые напоминали священные обряды христианства: крещение, причащение и чудо воскресения.
Из Вавилона, Сирии, Египта и Малой Азии вышли целые полчища таинственных личностей, которые в качестве толкователей слов, прорицателей будущего, знахарей, кудесников встречали радушный прием у высщего сословия и у народа. Особенной известностью пользовался уже упомянутый выше Аполлоний Тианский.
Кроме культа Исиды и Вакха, с которыми мы познакомились выше, главной религией искупления умиравшего язычества были мистерии Митры, получившие широкое распространение и пользовавшиеся большим почетом в течение многих лет.
Вначале Митра не принадлежал к наиболее почитаемым богам иранской религии; лишь со времени Ксеркса I он, в качестве бога солнца, сделался главным божеством персидского культа. После того культ Митры из Ирана распространился по всей Азии, а приблизительно с 70 г. до Р. X. и по всему Западу, «где он был встречен с той страстью ко всему экзотическому и таинственному, которая предшествовала падению язычества, как бы последняя вспышка его меркнущего света перед восходящим солнцем христианства». Так как
Митра считался также проводником душ из мрака земной жизни в небесную обитель, это представление сделалось центральным пунктом удивительных мистерий, члены которых составляли тайное общество.
Мистерии торжественно справлялись братством Митры во время весеннего равноденствия в уединенных пещерах, природных или искусственных гротах. В такого рода «Митреях» воздвигались алтари, ставились изваяния и символические фигуры, которые должны были изображать неподвижные звезды и планеты, знаки зодиака, стихии, путь души через солнце и планеты.
Обряды, предшествовавшие посвящению, символизировали борьбу братьев с Ахриманом, злым духом, и его слугами, то есть освобождение человечества от гнетущего чувства нравственного несовершенства; соответственно этому обряды состояли из целого ряда тяжелых искусов и телесных истязаний, которые нередко заканчивались смертью.
Это подтверждается многочисленными черепами, которые были найдены в Митреях Рима, Александрии, во многих альпийских и придунайских пещерах. Некоторые обряды из прежнего культа Митры сохранились еще в армянской церкви.
По числу планет верующие делились на семь разрядов, причем каждый разряд имел свое учение и свои обряды. Проходя эти семь ступеней добровольных лишений и испытаний, посвящаемый должен был проявить мужество и душевную стойкость, прежде чем признавался достойным вступить в тайное общество, где в награду ему сулили меч и венок – своеобразные регалии братства. «По сообщениям христианских апологетов, во время мистерий вновь посвященному члену подавали хлеб и кубок с водой, причем произносились подобающие случаю слова. Сосуды с водой были символом источников. Далее посвящаемым вместо воды лили на руки мед для омовения и при этом им внушали не прикасаться ни к каким вредным и нечистым вещам. Мед означал свойство постоянства».
Этому искусу подвергали себя даже некоторые императоры, как, например, Траян, Домициан и Юлиан Отступник, который был ревностным приверженцем культа Митры. Еще в 362 г. эти мистерии торжественно справлялись в Константинополе, но вскоре были упразднены.
Митра давал вечную жизнь душам посвященных, очистившихся посредством искуса, и той же цели надеялись достичь при помощи культа сил природы и подземных богов.
Уже древние эллины облекли в форму мистерий, исполнявшихся еще во времена царей, тайные учения о круговороте жизни, о смерти и воскресении, связывавшиеся с мифом о Деметре, Персефоне и Дионисе. Но выродившееся язычество не удовлетворилось поэтически и художественно обставленными элевсинскими празднествами; оно искало для себя прибежища в тайных культах, где крайности – внешняя обрядность, чувственные страсти и добровольные мучения – соединялись в отвратительном сочетании.
Таковы тавроболии великой Матери и Аттиса. Великая Мать – мать всей олимпийской семьи богов – в древней Греции играла лишь подчиненную роль. На Крите же, омываемом морскими волнами – этой классической родине древних мифов, легендарном месторождении Зевса – она пользовалась большим почетом. Образ греческой Матери богов слился скоро с образом азиатской Кибелы, в честь которой во многих местностях Малой Азии устраивались оргии: таким образом, она превратилась в мистическую богиню земли, великую жизнетворную богиню природы. Позднее, с представлением о ней слились образы других подобных ей богинь, а именно: Деметры и египетской Исиды.
Любимцем Кибелы и ее жрецом был Аттис, красивый юноша, родившийся от Наны, дочери бога реки Сангариоса, – символ рано увядающего цвета жизни.
Аттис погиб ужасной смертью, и мать богов с безумной скорбью оплакивала его гибель.
В честь его и Кибелы в начале весны устраивалось многодневное празднество, причем участники с дикими криками и при звуках оглушительной музыки подвергали себя ужаснейшим мучениям и предавались беспредельному экстазу наслаждений. Они увечили себя во имя высшей нравственности и в знак своей благоговейной веры. Религиозное безумие, полное отсутствие стыдливости и хаос чувств приводили к ужасающим оргиям.
В Риме оргии в честь Кибелы проникли в 204 г. до Р. X. В то время ни один свободнорожденный римлянин не имел права попасть в число ее жрецов. Но в эпоху Антонимов, когда жадно хватались за все, что могло внести приятное разнообразие в беспросветную монотонность и пустоту жизни, этот культ получил широкое распространение. Знатные римляне и римлянки посвящали себя порочному служению богине, в честь ее на празднествах устраивали фантастические процессии и неистовствовали, как бесноватые.
Умопомрачающие гнусности, совершавшиеся на почве этого азиатского культа природы, в ужасном виде изображены в саркастических рассказах – «греческого Вольтера» Лукиана (род. в 125 г. по Р. X.) и Апулея.
Тогда‑то в честь великой Матери возникли тавроболии. Они подражали христианскому обряду крещения, и им также приписывалась искупающая и очищающая сила «возрождения».
Желающий принять участие в таинстве должен был в полночь подвергнуться удивительной процедуре. Одетый в символические одежды, он становился в яму, которая была закрыта просверленными досками; он должен был стараться, чтобы вся стекавшая в отверстия кровь жертвенных животных, быка и барана, попадала ему на лицо, на волосы или на платье.
Остальные детали посвящения мало известны. Мы знаем только, что число членов братства – мужчин и женщин – было очень велико. В знак своей принадлежности к братству они должны были открыто носить одежды, пропитанные кровью.
Многочисленные тайные культы с их тайными учениями, искусные обманы восточных чудодеев не могли надолго сохранить своего престижа. Эти пустые призраки, порожденные суеверием, отняли у верующих последний луч надежды и, обманув их, наполнили их души беспросветным отчаянием. И когда не удалась последняя попытка внести свет в античное миросозерцание посредством христианских идей и обогатить человеческий дух и новой христианской, и египетской, и персидской мудростью, и халдейским астрономическим учением о звездах, и сирийскою магией, тогда оробевшая совесть стала искать в христианских общинах последнего убежища, где вечное стремление человеческого духа к слиянию божеского с человеческим могло найти успокоение.
В особенности все «угнетенные, страждущие и обремененные», бедные и рабы с восторгом прислушивались к радостной вести о новой, несущей отраду и утешение, религии и всей душой устремлялись к ней навстречу, так как своим учением о свободе, братской любви и равенстве всех людей она отводила им достойное место в гражданском обществе.
Но и образованные и знатные люди также, не задумываясь, примыкали к этой полной глубокого нравственного содержания религии, которая своим учением о Христе, Сыне Божием, и его чудесах, своими символическими таинствами крещения и причащения отвечала роковой склонности эпохи ко всему таинственному.
С не меньшим воодушевлением принимали весть о грядущем блаженстве и средние классы народа. С тех пор, как они поняли, что старые, обесславленные боги остаются лишь жалким орудием политиков и легким средством обмана, они, в уничтожающем сознании своего духовного бессилия, хватались сначала за всякое суеверие; но вскоре эти средние классы, в особенности солдаты, должностные лица и купцы, странствовавшие по провинциям великой Римской империи, увидели неизмеримое преимущество духовной религии, с серьезным нравственным учением, перед отжившим миром богов с пестрыми религиозными обрядами и сделались вдохновенными носителями и проповедниками истин христианства.
Языческий культ отступал все более и более на задний план перед религией братской любви и равенства. Умственное и нравственное мировоззрение прежних поколений неизбежно должно было потерпеть крушение.
Поэтому все, кто еще крепко держался за полную наслаждений и красоты жизнь старого языческого мира, почувствовали себя призванными бороться не на жизнь, а на смерть со страшным врагом. Более низменные и более благородные мотивы слились воедино, побуждая к энергичному сопротивлению. В борьбе приняли участие и все те, кто в служении идолам находил неиссякаемый источник доходов, и все те, которые считали своей обязанностью охранять честь и мировоззрение древности: жрецы, в храмы которых приносились все менее и менее обильные жертвы; маги и чародеи, дела которых шли все хуже и хуже; художники и ремесленники, изготовлявшие изображения богов и предметы роскоши, прежде раскупавшиеся нарасхват, теперь же отвергаемые с презрением; власть имущие, которые охотно обогащались за счет конфискованных христианских имений; и чернь, жаждавшая грабежей. И в то время как писатели выступали на поле брани со своим духовным оружием, светская власть оттачивала меч преследования.
Среди преследователей христианства называют главным образом самых лучших из императоров, например Траяна, Домициана; данное явление объясняется тем, что именно эти могущественные цезари более всего стремились поддержать античную идею государства, которой они были всецело преданны.
Но кровь мучеников была тем семенем, из которого произросла церковь. От великого кровавого крещения этой эпохи преследований загорелось еще более великое пламя веры. Наиболее благоразумные среди язычников не могли без глубокого изумления смотреть на духовную мощь мучеников, преодолевавшую самые ужасающие муки тела. От изумления до принятия идеи, за которую борются с таким геройским мужеством, всего один шаг, и таким путем кровь одного мученика порождала десять новых последователей Христа. Да и кроме того, в продолжительной борьбе с христианством все орудия реакции, в конце концов, притупились. Христианская вера обошла весь земной шар. «Историческую драму первостепенной величины представляет собою эта юная община, во всеоружии своей новой религии и нового мировоззрения борющаяся с самым могущественным государством в мире, с его языческими культами, с его тысячелетней культурой; церковь, выходящая победительницей после его падения».
С возникновением многочисленных христианских общин, учение апостолов в различных странах получало различное направление, в зависимости от уровня их культуры и в связи с прежними представлениями, тем более что уже не существовало общепризнанного авторитета, от которого можно было бы в затруднительных случаях получить решающее указание, как это делалось при апостолах. Вследствие этого христианское древо жизни вскоре дало некоторые чужеродные побеги.
Таким является прежде всего гностицизм. Именем гностицизма обозначали в первую эпоху христианства более глубокое понимание сущности религиозного мировоззрения, которое, в противоположность установленному вероучению, обычному пониманию его, было достоянием лишь немногих более одаренных или посвященных.
В сущности, гностицизм уже приобрел черты античных мистерий. Он представляет собою попытку преобразовать христианское учение по их образцу и, исходя из фантастически – умозрительного представления о Боге и мире, облечь его в форму новых мистерий, выдавая его за высшую истину.
Подобно греческой философии, гностицизм – в котором можно различить элементы иудейского, сирийского, персидского и даже индийского религиозных учений, философских систем Платона, стоиков и пифагорейцев, – также стремился к разрешению проблем относительно сотворенного мира и Божества как творца этого столь чуждого его духовному существу материального мира, со всеми его недостатками и ошибками, со всем господствующим в мире злом, с разнообразием нравственной природы и т. д. Одним словом, «учение мудрых» пыталось постигнуть природу Божеств посредством созерцания общего хода мировой жизни.
Бог гностиков – это неопределенное, неясное существо, которое доходит до самосознания лишь в многообразных силах, развивающихся из него путем истечения. Видимый мир не есть свободное творение этого Бога; он создан подчиненным Богу зодчим мира, Демиургом, из мертвой, греховной материи.
Человек также есть создание Демиурга; человек «подчинен слепой судьбе и отдан силам, которые властвуют между небом и землей», то есть греху, злому началу. Из этих оков он может быть освобожден только в том случае, когда, при помощи покаяния и самоистязания и, наконец, путем смерти, он избавится от власти тела, и высшие небесные существа (зоны) унесут его в фантастический идеальный небесный мир.
По учению гностиков, Христос – это также эон, который «спустился на землю, чтобы вознести мир в горние высоты Божественного света и разрешить великую мировую распрю, царящую на земле».
Исходя из воззрения, что дух, эта искра Божия, находится в унизительном плену у своего врага, греховного мира, гностики считали своей главной задачей воспитывать в себе людей духа (пневматиков), в противоположность человеку души (психику), происходящему от Демиурга или, пожалуй, от сатаны, и физическому человеку (гилику); они стремились соединяться с первоисточником духа путем гностики и освобождения духа от тела. И, в то время как с этой целью некоторые гностики налагали на себя обет строжайшего воздержания, нередко переходившего в добровольное мученичество, другие, основываясь на том, что нравственно свободному человеку все дозволено, отбрасывали всякие правила нравственного закона и предавались самой необузданной чувственности, пускались в самые нелепые умствования.
Святым таинствам церкви гностики придавали весьма мало значения. Они, правда, не касались церковной веры, признавая ее необходимой для народа, но свои мистерии считали гораздо более важными.
Эти основные воззрения гностиков встречаются во многих учениях, как, например, у орфиков, элкасаитов, манихеев и других. Наиболее ясные и наиболее глубокие учения принадлежат Василиду и Валентину Александрийскому.
Как ни широко распространился гностицизм к середине второго века, но учение страдало такой внутренней невыдержанностью и экзальтированностью, было так разнузданно изменчиво и капризно неустойчиво, что неизбежно должно было отступить перед решительным отпором церкви, и уже к началу третьего века мистерии гностиков можно было считать окончательно искорененными.
