Текст книги "Султан и его гарем"
Автор книги: Георг Фюльборн Борн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 62 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]
VIII
Лжепророчица
Перед домом софта Ибама, обвиненного в ереси, которого, как говорили в народе, взяли для того, чтобы привлечь к ответственности, ежедневно собирались толпы людей: одни желали видеть чудо, другие делились друг с другом своими мыслями о воскресшей из мертвых.
Со всех частей города стекались горожане к пророчице и спрашивали ее совета в разных делах. Собравшиеся перед домом люди рассказывали, что она слово в слово знает все суры[20]20
Сура – глава (отдел) в священном писании магометан. Всего в Коране 114 сур.
[Закрыть] и часто ссылается на них в своих приговорах и советах. Часто она дает совершенно неясные, непонятные ответы, а иногда предсказывает удивительные вещи.
Весть о воскресшей из мертвых девушке скоро разнеслась повсюду и дошла до ушей слуги принцессы.
Грек остолбенел при этом известии, ему невольно вспомнился призрак Черного гнома.
Вечером он выбрал свободное время, чтобы отправиться к дому возле большого минарета. Перед домом он застал толпу. По большей части это были старики, и притом из беднейших слоев.
– Скажи-ка мне, – обратился Лаццаро к одному старому носильщику, который стоял в стороне с несколькими другими, – здесь ли находится чудо, восставшее из мертвых?
– Да, здесь, ты найдешь это наверху! Ступай и подивись чуду!
– Кто она такая и как ее зовут?
– Этого я не знаю! Да и что нам в ее имени? Она – пророчица, этого достаточно! – отвечал старик.
– Можно ли теперь ее видеть?
– Да, там наверху еще много народа! Когда она говорит, кажется, будто звучит голос с неба, – продолжал старик, снова обращаясь к своим знакомым.
Лаццаро вошел в дом. Там была страшная давка. Каждый хотел видеть чудо, многие желали обратиться с вопросами к пророчице. Большинство же было привлечено любопытством. Кое-как добрался он до лестницы. Сверху донизу стеной стояла толпа. Никто не мог двинуться ни взад, ни вперед.
Удивительно еще, как деревянная лестница могла выдержать такую тяжесть.
Лаццаро был всегда находчив в подобных обстоятельствах. Употребляя в дело свои локти, он именем светлейшей принцессы приказывал дать ему дорогу. Многие, следуя этому приказанию, сторонились перед ним, остальных же он бесцеремонно отталкивал в сторону и таким образом благополучно пробрался через толпу наверх. В сенях тоже было тесно, но все же не так, как на лестнице, и пройти здесь греку не стоило ни малейшего труда.
Дверь комнаты, где помещалось чудо, была открыта. Она, казалось, даже была снята, так что не только можно было беспрепятственно входить и выходить в нее, но и видеть саму комнату.
Лаццаро пробрался к дверям.
В комнате, на ковре, стояли на коленях десяток или более женщин и мужчин; по обе стороны пророчицы, но в некотором отдалении от нее, находились две свечи, так что благодаря темному ковру, спускавшемуся сзади с потолка и, по-видимому, делившему комнату на две части, да еще и без того царившему в покое мраку, нельзя было хорошо рассмотреть пророчицу.
По обе стороны около свечей стояло по ходже, или слуге имама; казалось, они наблюдали за порядком и были здесь сторожами.
Перед спускавшимся сверху ковром, на чем-то высоком, сидело или стояло чудо, или пророчица. Видна была только ее голова, все же остальное тело было закутано в плащ с богатым золотым шитьем. Он был очень широк и длинен: густыми складками покрывал он всю ее фигуру и закрывал даже тот предмет, на котором она сидела или стояла.
На голове у нее была надета зеленая косынка. Все лицо, за исключением глаз, было закрыто покрывалом. Таким образом, глядя на пророчицу, посетители видели одни глаза; лицо, руки, шея, туловище – все скрывала одежда.
В ту минуту, как Лаццаро подошел к двери и пристально стал смотреть на таинственно укутанную пророчицу, раздался ее голос. Время от времени принималась она говорить, после того как что-то шевелилось сзади ее – это не могло ускользнуть от взора внимательного наблюдателя. Голос ее был чрезвычайно благозвучен и производил неотразимое впечатление на всех тех, кто, стоя на коленях, с благоговением внимал ее речам.
«Зачем желать другого судьи, кроме Аллаха? Он дал вам Коран для отличия добра от зла! А потому не принадлежите к числу тех, которые сомневаются в нем. Слово Аллаха совершенно по своей правде и беспристрастию! Слова его не может изменить никто! Ибо он всеведущий и всемогущий!»[21]21
Текст из шестой суры Корана.
[Закрыть]
Пророчица снова смолкла, но все еще слышался ее голос, словно серебристый звон колокольчика.
У ног ее Лаццаро увидел разные дары, которые оба ходжи время от времени клали в сторону.
По голосу грек тотчас же узнал Сирру, в свою очередь и она не могла не видеть грека, но ни одно движение ее глаз не выдало этого.
Так это ей дивились все, кто стекался к этому дому? Она теперь уже некоторым образом имела если не власть, то, по крайней мере, сильное влияние на толпу, и он чувствовал, что влияние ее должно было расти, если бы она продолжала обращать свои речи к той части народа, в которой легко было разжечь слепую веру. Влияние ее могло сделаться громадным, это очень хорошо понимал хитрый грек.
Но какая опасность угрожала ему, когда считавшаяся мертвой была спасена из могилы и возвращена к жизни? Он понимал, что ему стоит бояться ее и ее ненависти. Он сознавал, что не было человека, которого Сирра ненавидела бы так глубоко, как его. Она знала кое-какие вещи, которые могли дорого обойтись ему, если он только не найдет себе могущественного защитника.
Он не мог объяснить себе, что произошло после того, как он сам положил ее в черный ящик и ее засыпали землей. Он видел только одно – она была жива. Но как вышла она из могилы, это оставалось для него непостижимым.
Но вот снова раздался ее прекрасный голос.
«Вы, правоверные, не водите дружбы с теми, кто не одной с вами веры. Они не преминут соблазнить вас и ищут только вашей гибели! Ненависть свою к вам произнесли уже их уста, но гораздо худшее еще скрыто в груди их!»
В эту самую минуту слова Сирры были прерваны чьим-то криком. У входа показалась старая гадалка Кадиджа. И она узнала по голосу свою умершую и схороненную дочь!
– Да, да! – кричала старуха и бросилась на ковер среди преклоненных мужчин и женщин. – Это она, воскресшая из мертвых! Это она, моя дочь Сирра! Потеря за потерей! Зачем не вернулась ты в мой дом? Зачем пошла ты в чужое место?! – продолжала она, жадными взглядами пожирая принесенные дары. – Здесь нахожу я тебя вновь! Чудо! Да, это чудо, и никогда еще не было ему подобного! Ты Сирра, дочь моя Сирра, умершая и схороненная!
Трудно описать впечатление, произведенное этой сценой на присутствующих! Все теснились к входу посмотреть на старую Кадиджу и послушать ее! Более убедительного доказательства справедливости существования чуда не могло быть, и Мансур-эфенди, за занавеской наблюдавший за успехом своего дела, не мог и желать более благоприятной для себя сцены.
Но вот один из слуг-дервишей пробрался сквозь толпу к одному из сторожей, шепнул ему что-то и тем же ходом удалился. Сторож подошел к самой портьере и сказал несколько слов довольно тихо, так что они были слышны только помещавшемуся за портьерой.
Вслед за тем внизу дома и на лестнице раздался шум. Ясно слышались громкие голоса и удары. Это кавасы очищали дом от любопытных, так как султанша Валиде желала посетить пророчицу. В несколько минут удалось им пробиться сквозь толпу и прогнать народ с лестницы, затем они поднялись наверх и так же бесцеремонно выгнали оттуда всех коленопреклоненных, в том числе грека и старую Кадиджу, громкие возражения и убеждения которой не привели ни к чему. В целом доме не должно было остаться ни души, кроме Сирры и двух сторожей у свечей. Вся улица была очищена от народа кавасами.
Вслед за тем подъехала закрытая карета без форейтора и без особенной пышности, которая бы указывала на высокое достоинство ее владетельницы. Карета эта была пропущена кавасами и остановилась перед домом софта.
Из нее вышла султанша Валиде и вошла в освещенный дом, где уже все было приготовлено к ее посещению. Она нашла постоянно осаждаемый публикой дом пустым, как она этого и желала, и поднялась по лестнице в мрачные покои, где находилось чудо. Войдя, она повелительным жестом приказала удалиться обоим низко склонившимся перед ней слугам.
Оставшись одна с Сиррой, она близко подошла к ней.
– Я узнаю тебя, – сказала она своим твердым мужским голосом, – сбрось покрывало с твоего лица, я хочу убедиться, та ли ты, которую я видела мертвой!
Из-за портьеры послышалось тихое приказание, и Сирра исполнила желание султанши.
– Да, это ты, я узнаю тебя! – воскликнула она, почти в ужасе отступая назад, – скажи, как ты воскресла из гроба?
– Через кого и как спрашиваешь ты, я этого не знаю, – отвечала Сирра своим нежным голосом, который произвел невыразимое впечатление на султаншу.
– Знаешь ли ты, что была в могиле? – спросила она наконец.
– Я знаю, что была схоронена, но не знаю, каким образом вышла я из могилы.
– Чудо! – прошептала Валиде, с возрастающим удивлением прислушиваясь к голосу Сирры. – Я пришла сюда, – продолжала она, – узнать, можешь ли ты ответить мне на несколько вопросов, более ли тебе доступно видеть, чем другим людям? Говори, я хочу знать, будет ли внук мой, принц Юсуф, на престоле?
За портьерой раздался тихий шепот, которого не могла слышать императрица-мать: этому мешало ее покрывало, но он, по-видимому, руководил ответами Сирры.
– Ты спрашиваешь, вступит ли на престол принц Юсуф? Да, только при том условии, – прозвучал снова голос Сирры, – если ты получишь свою прежнюю власть и влияние!
– Так отвечай мне еще: получу ли я их? – продолжала спрашивать султанша Валиде.
– Это возможно для тебя, но только при одном условии, о котором ты и не подозреваешь!
– Какое же это условие?
– Желание твое будет исполнено, и ты получишь свою прежнюю власть, если доверишься тому, кого первого встретишь завтра на своем первом пути! – отвечала Сирра.
– Куда же поведет этот путь?
– Во дворец Беглербег!
– Беглербег? Не думаю! Я вовсе не намерена отправляться завтра рано утром в Беглербег!
– Ты поедешь туда склонить султана тайно отправиться сюда!
Султанша Валиде остолбенела, мысль эта до сих пор не приходила ей самой в голову.
– Еще один вопрос, – сказала она после короткого молчания, – какие средства должна употребить я, чтобы достигнуть названных тобой целей?
– Средства эти еще не созрели! Ты узнаешь их при твоем следующем приходе. Султан придет сюда перед тобой.
Слова эти и вся таинственность, которой облечено было чудо, укрепили суеверие султанши и окончательно расположили ее в пользу Сирры! Она удивлялась ей и верила в нее!
– Я приду сюда еще кое о чем расспросить тебя, – сказала она и положила у входа небольшой кожаный кошелек с золотыми монетами в дар пророчице. Затем в сильном волнении оставила дом софта.
Всю дорогу мысли ее всецело были заняты всем виденным и слышанным. Даже в то время, как она в Скутари пересела из экипажа в свою лодку, которая должна была перевезти ее в увеселительный дворец на берегу Босфора, в ушах ее все еще звучали слова чуда: «Султан приедет сюда перед тобой!» И в связи с этим пророчица сказала: «Средства еще не созрели. Ты их узнаешь при твоем следующем приходе!»
Так для этих средств необходимо было появление султана у пророчицы? Без сомнения!
И вот султанша Валиде решилась уговорить своего царственного сына посетить чудо. Чем скорее будет это, тем лучше!
Но в ту самую минуту, как она приняла намерение на следующее же утро отправиться к султану и убедить его съездить к пророчице, вспомнились ей слова Сирры: «Желание твое будет исполнено, если ты соединишься с тем, кто первый встретится тебе на твоем пути во дворец Беглербег!» Так это была правда! Ведь она решила же теперь отправиться завтра утром во дворец. Кого-то встретит она на дороге? Невыразимое любопытство и томительное ожидание овладели императрицей-матерью. Почти всю ночь она провела без сна, метаясь на своих шелковых подушках. Раньше чем когда-либо позвала она горничных и гораздо раньше того часа, в который она это обыкновенно делала, она уже отдавала приказания своему гофмаршалу.
Султанша Валиде была в сильном беспокойстве, причина которого была никому неизвестна. Нетерпение и ожидание томило ее. Беспрестанно вспоминались ей слова пророчицы, объявившей ей, что для достижения своих целей она должна вступить в союз с тем, кого первого в этот день встретит на пути к султану.
Давно желанный час наконец настал – она могла ехать на своей любимой яхте в Беглербег.
Султанша поспешно сошла вниз. С этой минуты начался уже ее путь в Беглербег. Никогда еще не обращала она такого внимания на встречавшихся ей, как в этот день.
Она взошла на яхту. По воде, взад и вперед, обыкновенно шныряло много лодок и пароходов, на которых было много народу. Ну а если она увидит нескольких сразу, что тогда? Что, если ей встретятся лица вовсе незнакомые? Как сбудутся тогда слова пророчицы? Тысячи вопросов и предположений занимали султаншу всю дорогу.
Но беспокойство о встрече с несколькими лицами оказалось несостоятельным, и слова пророчицы приобретали все большее и большее значение. Когда яхта султанши переезжала Босфор, ни одной лодки, ни одного каика, ни одного парохода не попалось ей навстречу, тогда как незадолго до нее и вслед за ней бесчисленное множество их шныряло взад и вперед! Точно все они, следуя тайному приказанию, должны были держаться вдали от нее.
Итак, только на берегу, по дороге к террасе дворца или на ней, мог попасться тот, с кем должна она была соединиться, кому должна была довериться, чтобы достигнуть своих целей и желаний. Слова пророчицы ясно гласили: «На пути во дворец». Как скоро она войдет во дворец, как скоро она переступит порог его, все будет кончено.
Между тем яхта пристала уже к берегу. Султанша вышла из нее, окруженная своей прислугой. Четыре черных невольника держали носилки, чтобы перенести ее во дворец. Сев в носилки, султанша откинула шелковые занавески, чтобы иметь возможность увидеть того, кто попадется ей навстречу.
Ни одного человека, даже часового, не видно было на пути.
Негры по обыкновению спустили носилки у широкого крыльца, которое вело к террасе дворца; императрица-мать предпочитала подниматься сама по его ступеням.
Она вышла из носилок. На большом широком крыльце также никого не было. Но вот, когда волнуемая ожиданиями султанша дошла уже до последних ступеней, сверху, навстречу ей показался Шейх-уль-Ислам.
Султанша словно остолбенела от удивления при виде этого человека, которого она менее всего ожидала! Она встретила Мансура-эфенди, своего ненавистного соперника, – он был тем, на кого указала ей пророчица.
Шейх-уль-Ислам, отойдя немного в сторону, остановился, узнав императрицу-мать, и с почтительным поклоном пропустил ее. Она же, едва будучи в состоянии ответить на его поклон, прошла мимо и направилась к главному входу во дворец.
IX
Встреча
После своей блестящей победы над бедуинами Зора занял их лагерь, чтобы дать своим людям давно желанный отдых после всех трудов и лишений. Везде были расставлены часовые, так как Зора был уверен, что разбитый враг соберется с духом и будет продолжать борьбу.
Он сильно беспокоился о Сади и не мог понять, куда он девался. На следующий день он велел схоронить убитых и при этом приказал тщательно поискать между ними своего товарища, но Сади не нашелся.
Неужели обратившиеся в бегство враги взяли его с собой? Это было немыслимо! Не убили ли они его? Но тогда остался бы от него какой-нибудь след.
Зора по всем направлениям разослал разведчиков, приказав им не только разыскать Сади и следить за действиями врага, но отыскать также тех из солдат Сади, которые спаслись бегством в ночь битвы. Сделав эти распоряжения, он тем не менее и сам решил приняться за поиски. Он все еще не верил в смерть своего друга, все еще не терял надежды найти его живым. Он знал, что тяжело раненный Сади попал в руки врагов, теперь надо было только проверить, взяли ли они его с собой.
Пока Зора все это обдумывал, к нему явился один из разведчиков и доложил, что враги снова соединились и заняли прежний лагерь, лежащий в четырех милях от того, где расположился отряд Зоры. Кроме того, разведчик узнал, что Кровавая Невеста вместе с братьями и несколькими всадниками отправились к другому племени просить у него помощи.
Это было важное известие! Если бы врагам удалось найти себе союзников, то сопротивление бедуинов увеличилось бы, и тогда вряд ли Зора и Сади, если тот был еще жив, могли бы успешно справиться с этим мятежом, так как находившиеся в их распоряжении силы были слишком незначительны.
В этой ситуации Зора должен был пока довольствоваться тем, что разослал повсюду разведчиков. Главным для него в эту минуту было узнать об участи Сади. Ему хотелось также добыть сведения о численности врагов, их новом расположении и, если возможно, немедленно напасть и истребить все это племя.
Этого он мог достигнуть только в том случае, если бы разведчику удалось пробраться в неприятельский лагерь. Но дело это было сопряжено с такими опасностями и выполнить его было так трудно, что он не хотел поручить его даже самому опытному из своих воинов, а решился сам, не говоря ни слова, привести этот смелый план в исполнение, отдав предварительно необходимые распоряжения на время своего отсутствия.
В сумерках он выехал из лагеря, захватив с собой бурнус и копье одного из убитых бедуинов. Он хорошо знал, в каком направлении находится неприятельский лагерь, разведчики его объяснили ему и путь, который был ближе и безопаснее.
Оставив свой лагерь, Зора завернулся в белый бурнус и с копьем в руках стал походить на сына пустыни, так что издали его смело можно было счесть за бедуина.
Подъехав к месту, где, по его расчету, должен был находиться лагерь арабов, он очутился в узкой, далеко простиравшейся между холмами долине и скоро, несмотря на темноту ночи, на скалистом выступе холма заметил неприятельский караул.
Зора только для виду держал копье в руке, в другой же у него было ружье, чтобы воспользоваться им в случае необходимости.
Но часовой принял его за своего воина, возвращавшегося в лагерь.
Единственно, что могло подвести Зору, это то обстоятельство, что он не знал дороги в лагерь. Часовому должно было броситься в глаза, как это возвращающийся в лагерь воин блуждает, не находя палаток.
Но удача благоприятствовала Зоре. Он случайно попал в боковую долину и там вдали увидел неприятельские палатки.
Теперь он находился в логовище врага! Несчастный случай, оклик часового мог выдать его и стоить ему жизни!
Но он смело, не медля ни минуты, спокойно поехал к палаткам.
В лагере царило уже ночное безмолвие. Стояли и лежали лошади. У палаток тут и там сидели бедуины, молча покуривая свои трубки. Никто, по-видимому, не обратил внимания на возвращавшегося так поздно в лагерь воина.
Было уже довольно темно, когда Зора спрыгнул с лошади и хотел поставить ее рядом с другими. Но, опасаясь, что лошади узнают чужую и тем выдадут его, он сделал вид, будто хочет осмотреть животное, и отвел его в такое место лагеря, где не видно было ни одного воина.
Здесь он поставил в стороне своего коня и, завернувшись в бурнус, осторожно прошел между палатками, чтобы по величине лагеря определить, хотя приблизительно, численность врагов. Посреди лагеря он увидел большую палатку и едва успел подумать, что, должно быть, она принадлежит эмиру, как услышал приближающиеся сбоку шаги.
Он спрятался за одну из палаток и оттуда увидел, что бедуин быстрыми шагами подошел к большой палатке.
Зора тихонько приблизился к большому шатру и услышал, что бедуин произнес имя эмира.
Вслед за тем тот вышел из палатки. Вблизи не было ни одного воина, никто не видел Зору, стоявшего за палаткой эмира, да если бы кто и видел его, то ни за что не узнал бы в нем своего врага, офицера падишаха.
– Я принес тебе ответ от молодого эмира из племени бени-шемтаров, – докладывал воин старцу. – Молодой эмир знает уже, что неприятель нанес нам тяжкий ущерб и из всего твоего войска у тебя осталось немногим более пятисот воинов. Эмир бени-шемтаров хитер. Он боится ничего не выиграть союзом с нами!
– Так он отказывается от него? – спросил эмир.
– Он хочет держать совет!
– Знаю я этот совет! Хорошо, что сыновья мои избрали другой путь! – сказал эмир. – Напал ли ты на след врага?
– Одного шпиона башибузуков я встретил на горе Катан, он выстрелил в меня из ружья, я проткнул его копьем, он лежит теперь у подошвы Катана, лошадь его я привел с собой.
Зора не проронил ни одного слова. Неукротимое бешенство овладело им при последних словах араба. Разведчики были крайне важны, и вот снова один из них поплатился жизнью.
Между тем молодой воин удалился. Зора недаром рисковал собой, он, по крайней мере, узнал, что все племя состояло из пятисот воинов и что эмир, чувствуя свою слабость, искал союзников. Оставалось еще узнать, не был ли Сади пленником в лагере.
Зора знал обычай бедуинов – знатных или важных пленников держать под строгим караулом в шатре эмира или поблизости от него. Но ни у палатки эмира, ни у одной из ближайших к ней не было часовых.
Оставалось предположить одно: может быть, Сади попал в руки врагов уже мертвым. Но как мог он разузнать об этом?
Зора заметил, что шатер эмира имел два входа, и после того, как одним из них старик вернулся в палатку, Зора решился узнать назначение другого.
Палатка, по-видимому, состояла из нескольких отделений.
Тихо и осторожно подошел он к занавеси и немного приподнял ее. Слабый свет здесь слегка проникал во внутренность палатки.
Зоре хотелось узнать, спал ли кто-нибудь в палатке. Он немного более откинул занавесь и увидел посреди шатра возвышение, на котором лежало что-то, показавшееся ему человеческой головой. На заднем плане увидел он постель, которая была пуста.
Тогда Зора решился войти в шатер, не спустив занавеси. У входа стояло свергнутое зеленое знамя Кровавой Невесты, так как это отделение палатки эмира принадлежало ей. Самой ее не было в лагере. Чья же была голова, лежавшая на возвышении посреди шатра? Зора вздрогнул при мысли, что это могла быть голова Сади.
Но, рассмотрев голову вблизи, он убедился, что она принадлежала не Сади. Хотя бальзамирование и изменило ее, но все-таки он мог узнать, что голова эта не была головой его друга. Мы уже знаем, что это была голова жениха Солии. Кровавая Невеста успела захватить ее с собой во время своего бегства из прежнего лагеря.
Теперь Зора уже более не думал найти Сади, живым или мертвым, в руках врагов. Мстительная Кровавая Невеста непременно оставила бы его у себя.
Тогда он решился взять ее знамя, но только хотел протянуть к нему руку, как вдруг услыхал чьи-то шаги.
У входа показалась чья-то голова: должно быть, это был ночной патруль.
Зора успел забиться в глубину шатра и там неподвижно стоял, затаив дыхание.
– Разве благородная и храбрая дочь Гаруна в шатре, что открыта занавесь его? – спросил начальник патруля.
Гробовое молчание царило в палатке.
– Ты в шатре, храбрая Солия? – повторил воин уже громче, но не шел далее: было бы неслыханное дело, если бы он вошел в палатку женщины, хотя бы даже и Кровавой Невесты, которая походила скорее на мужчину, чем на женщину, и носила мужскую одежду.
Должно быть, старый эмир из смежной части палатки, только толстым ковром отделявшейся от той, где был Зора, услыхал слова воина, так как его голос отвечал:
– Солия сегодня утром вместе с братьями отправилась в Бедр!
Голова воина тотчас же исчезла, и рука его задернула занавесь.
Зора не трогался с места. Страшная опасность миновала. Ощупью отыскал он знамя и тихо, осторожно сорвал зеленую полуизорванную материю с древка. Затем расстелил его по полу и, пройдя через него, вышел из палатки.
Но едва сделал он несколько шагов, как тот же высокий широкоплечий воин, который делал ночной дозор, вышел из-за ближайшей палатки и быстро направился к Зоре. По всей вероятности, не удовлетворившись коротким ответом эмира, он спрятался поблизости и высматривал оттуда. Он догадывался, что кто-нибудь да был в шатре Кровавой Невесты, и теперь догадки его подтвердились. Из палатки вышел воин.
Зора сейчас же угадал страшную опасность, грозившую ему. Хотя он и знал по-арабски, но все-таки ответ его тотчас же выдал бы в нем иностранца.
– Стой! – закричал ему воин.
Зора поспешно схватился за рукоятку надетого у него под бурнусом кинжала, чтобы на всякий случай иметь его наготове.
Не отвечая ничего, он хотел идти дальше.
– Что тебе надо было в шатре Кровавой Невесты? Кто ты? – продолжал воин, быстрыми шагами направляясь к Зоре.
Только мгновенная решимость могла еще спасти его, минуту спустя было бы уже поздно.
Вместо ответа Зора вытащил кинжал и, прежде чем враг его мог отступить или закричать, он с такой силой вонзил в него оружие, что тот не успел ни оказать сопротивления, ни позвать на помощь. Как сноп повалился он на землю, истекая кровью. Острое лезвие кинжала вонзилось ему в горло, слышалось только его страшное хрипение.
Зора не дождался смерти врага. Торопливо прошел он между палатками к тому месту, где стояла его лошадь. Он счастливо избежал опасности. Если бы не присутствие духа и ловкость, с какою он умертвил бедуина, то его погибель была бы несомненна. Минута колебания, промах, и он поплатился бы жизнью.
Через несколько минут Зора свободно добрался до своей лошади, проворно вскочил на нее и тем же путем выехал из лагеря.
Было уже далеко за полночь, когда Зора снова мчался по узкой долине. Он достиг своей дели и должен был радоваться, что вышел невредимым из своего опасного предприятия.
Посмеиваясь втихомолку, скакал он далее, отыскивая глазами часового, которого он видел при выезде из своего лагеря, но никак не мог найти его.
Но вот, когда он проехал уже порядочное пространство, дорога показалась ему совсем незнакомой, а долина значительно больше. Внимательно стал он присматриваться к местности и тут только, к удивлению своему, заметил, что сбился с пути. Вернуться назад он не мог, вероятно, уже на милю отъехал он от лагеря, и теперь нужно было или выбраться на нужную дорогу, или выехать на большую караванную.
Немного спустя попал он в глубокий песок и тут остановил лошадь, не отваживаясь пускаться в это страшное песчаное море.
Зора хорошо знал лошадиный инстинкт и довольно часто полагался на него в подобных случаях. И на этот раз он решил предоставить животному выбор направления и отпустил поводья. Почувствовав свободу, умное животное, казалось, поняло намерение своего господина, ласково трепавшего его по шее. Сначала высоко подняла она голову, по всем направлениям нюхая воздух, затем нагнулась к земле и стала обнюхивать ее.
По мнению Зоры, надо было ехать направо, чтобы вернуться в свой лагерь. Лошадь же повернула влево.
– Я вверяюсь твоему выбору! – прошептал он. – Но мне кажется, что ты ошибаешься.
Лошадь оставила в стороне пустыню, а пошла по холмам, где она чувствовала под ногами твердую, местами даже каменистую почву.
Скоро наш одинокий всадник заметил, что находился как будто на проезжей дороге: там и сям, на более слабом грунте, виднелись следы лошадиных подков. Но дорога эта была незнакома Зоре.
Около получаса, если не больше, ехал он в этом направлении, как вдруг невольно вздрогнул.
Он ясно расслышал треск взведенного курка ружья или пистолета.
В ту же минуту раздался выстрел, пуля провизжала как раз между головой Зоры и шеей лошади, и та, чтобы избегнуть опасности, сделала прыжок вперед и хотела мчаться далее.
Но Зора был другого мнения. Хотя он и не знал, один или много врагов находилось поблизости, и не мог быть уверен, что в следующую за сим минуту не посыпятся на него новые выстрелы, но все-таки он решился мужественно встретить нападение.
Но вот прогремел второй выстрел и указал Зоре место, где находится враг. В ту же минуту он полетел туда, держа наготове ружье.
Подъехав ближе, он увидел перед собой человека, с трудом поднимавшегося с места. И в ту же минуту, прежде чем выстрелить, он заметил, что человек этот не похож на бедуина. Тут только вспомнил он о своем бурнусе и, подъехав поближе, увидел, что выстреливший в него был в турецком мундире.
Проворно соскочил он с лошади, и радостная надежда вновь ожила в нем.
– Эй! – закричал он. – Ты из чьего отряда: Седи-бея или Зоры-бея?
– Какое тебе дело? Защищайся! – отвечал тот.
– Сади! Ты ли это? Отвечай же! – воскликнул Зора-бей.
– Но кто ты такой? – вскричал турок.
– Я – Зора!
– Зора! Какое счастье! – воскликнул тот. – Действительно, я Сади и, приняв тебя за врага, чуть было собственноручно не застрелил своего лучшего друга и товарища.
– Вот где пришлось мне отыскать тебя! – радовался Зора и заключил в свои объятия Сади, который казался очень слабым, а его шея и плечо были на перевязке. – Хвала Аллаху! Ты жив!
– Да, я жив! Только со вчерашнего дня знаю я это, – сказал Сади после первых приветствий, – но, кажется, жизнь моя была на волоске!
– Ты тяжело ранен, Сади?
– В шею неприятельским ятаганом в рукопашном бою, и в плечо – выстрелом.
– И на голове есть что-то!
– Это, друг мой, пустяки, удар, который только оглушил меня!
– Ты был в плену у Кровавой Невесты, так донесли мне твои солдаты.
– Прежде всего, где мои солдаты?
– Немногие из них уцелели!
– Я так и думал! – сказал как бы про себя Сади. – Клянусь бородой пророка, они храбро бились, но они погибли! Так только немногие уцелели? Где же они?
– Они присоединились ко мне. Я отомстил за них и за тебя, Сади. Враги разбиты и изгнаны из своего лагеря, который я и занял теперь своим отрядом!
– Отлично! – воскликнул Сади, и его глаза засветились восторгом. – Я не находил покоя в Бедре!
– В Бедре? Разве ты был в Бедре? – спросил Зора.
– Да, вот эта дорога ведет в Бедр.
– Так, значит, я давеча не ошибался в направлении! Да и Тибур мой, мое верное животное, тоже не совсем был не прав: он чуял ближайшую дорогу и пошел по ней! Но прежде всего скажи, как попал ты в Бедр? Как вырвался ты из рук Кровавой Невесты, которая не щадит ни одного врага?
– Эти вопросы задавал себе и я, но никак не могу на них ответить, мой храбрый Зора, – отвечал Сади-бей, очень слабый от боли и потери крови, что хорошо видел Зора.
– Ты не можешь ехать дальше, ты изнурен, Сади, отдохнем несколько часов, а там будем продолжать наш путь в лагерь, – сказал он. – Пока мы сделали самое трудное – нашли друг друга, все остальное легче! Благо ты жив! Мы вернемся к нашим соединенным отрядам, разгромим обессиленного противника, и мы завладеем этой землей мятежников, если…
– Если что? – спросил Сади.
– Если Кровавой Невесте и братьям ее не удастся склонить родственные им племена к союзу. Но пойдем же, отыщем где-нибудь поблизости местечко, где нам можно будет подкрепить сном свои силы! – сказал Зора и повел своего друга к ближайшей отвесной скале. Обе лошади следовали за ними.
