Текст книги "Султан и его гарем"
Автор книги: Георг Фюльборн Борн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 62 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]
II
Чудо
Через несколько дней после той ночи, когда грек и призрак Черного гнома внезапно явились меж воющими дервишами, один из них нашел близ руины Сирру, совершенно истощенную от голода и жажды.
Вид этого странного существа тотчас же напомнил старому дервишу призрак Черного гнома, он думал, что снова видит его перед собой, и, гонимый непреодолимым ужасом, хотел бежать.
В эту минуту к руине приближался Шейх-уль-Ислам и увидел в страхе бежавшего дервиша.
– Что случилось? Что за причина твоего страха и бегства? – спросил он.
Дервиш бросился к ногам всемогущего главы всех мусульман и коснулся лбом земли в знак глубочайшей покорности.
– О великий и мудрый шейх над всеми шейхами! – воскликнул он. – Я видел призрак Черного гнома и боялся, чтобы он не вскочил на меня, как на грека два дня тому назад!
– Призрак Черного гнома? – спросил Мансур-эфенди.
– Да, мудрый и могущественный Баба-Мансур, – отвечал дервиш и подробно рассказал ему о ночном происшествии. В его рассказе было столько сверхъестественного, чудесного, что это заинтересовало Шейх-уль-Ислама.
– Ты говоришь, что существо это умерло и было погребено? – спросил он.
– Точно так, могущественный и мудрый Баба-Мансур: существо это (оно выглядит наполовину человеком, наполовину каким-то странным существом) воскресло из мертвых!
– Грек Лаццаро поклялся нам, что Черный гном умер, и он сам видел его погребение. Создание это умерло, было похоронено и теперь, однако же, ходит между живыми!
– Если только грека не обмануло сходство, – заметил Мансур-эфенди задумчиво, – то это, о чем ты говоришь, невозможно!
– Это кажется невозможным и немыслимым, мудрейший из мудрецов, а все же это случилось. Голова моя слишком слаба, чтобы дать тебе объяснение. Я могу только сказать, что это случилось, больше ничего! – продолжал дервиш. – Грек хорошо узнал Черного гнома, который вскочил ему на спину и хотел задушить его. Он утверждал, что это был призрак умершего и похороненного создания! В особенности одна примета убедила его в этом – у Черного гнома в гробу недоставало левой руки, и у призрака также ее нет!
– Куда девалось это создание в ту ночь, когда вместе с греком очутилось среди вас?
– Оно чуть не задушило его, наконец оставило, как тень проскользнуло мимо нас и исчезло.
– А где ты снова видел его теперь?
– Здесь, между старыми деревьями, оно лежит в кустарнике и не шевелится!
– Сведи меня туда! – приказал Мансур-эфенди.
– Как, великий и мудрый шейх над шейхами, ты хочешь…
– Я хочу видеть это чудо!
– Останься, исполни мою мольбу, останься здесь! – просил дервиш.
– Не думаешь ли ты, что я боюсь? Я приказываю тебе проводить меня туда. Я хочу видеть загадочное существо!
– Я дрожу за тебя, могущественный и мудрый Баба-Мансур! – жалобно воскликнул он.
– Ты дрожишь скорее за себя, чем за меня. Я это знаю! Но не медли дольше! – приказал Мансур-эфенди.
Дервиш увидел, что отговариваться более было невозможно, а потому, дрожа от страха, – безобразное существо возбудило в нем непреодолимый ужас, – медленно пошел вперед. Шейх-уль-Ислам следовал за ним.
Между тем уже начинало смеркаться. Они скоро дошли до того места в чаще, где Сирра, полумертвая от голода и жажды, неподвижно сидела на корточках. Вид ее был так необычен, так страшен, что Шейх-уль-Ислам невольно остановился: такого существа он еще никогда не видал. Оно вполне заслуживало названия гнома. Одетая в черное платье, с лицом, покрытым до самых глаз темным покрывалом, сидела она, сжавшись в комок, – фигуру ее едва можно было принять за человеческую.
Мансур-эфенди подошел к Сирре и нагнулся к ней. Затем – к невыразимому ужасу своего проводника – он дотронулся до Сирры – она упала.
– Удивительное создание, – пробормотал Мансур. – Оно кажется мертво, но оно из плоти и крови. Возьми ее на руки и неси вслед за мной, в Башню мудрецов, – обратился он к дервишу.
Тот хотел отговориться.
– Делай, что тебе приказано! – повелительно сказал Шейх-уль-Ислам.
Дрожа всем телом от страха и ужаса, дервиш повиновался приказанию своего повелителя.
Он нагнулся к Сирре, упавшей от изнеможения, и поднял ее на руки. Она была так тяжела, что он едва мог ее поднять.
Мансур-эфенди пошел к той части развалин, где в каменной стене находились маленькие ворота, которые он и отворил.
Он пропустил вперед дервиша с его ношей и последовал за ними. Из галереи одна дверь вела в залу совета, другая в смежный покой. Тут Мансур-эфенди велел дервишу положить бесчувственную Сирру на подушку и принести воды, фруктов и хлеба.
Дервиш, обрадовавшись, что наконец освободился от опасной ноши, поспешил уйти и через несколько минут принес требуемое. Затем он оставил Шейх-уль-Ислама одного с Черным гномом. Мансур-эфенди спрыснул бесчувственную Сирру водой – и она очнулась.
Она приподнялась и удивленно озиралась по сторонам – в первую минуту она не знала, где находилась, но потом узнала Шейх-уль-Ислама.
Мансур-эфенди дал ей поесть, напиться, и Сирра охотно принялась за все.
– Тебя ли зовут Черным гномом? – спросил он ее.
Сирра кивнула головой.
– Да, мудрый эфенди, так зовут меня за мою наружность, но мое имя Сирра, – отвечала она, и ее звонкий, как серебряный колокольчик, приятный голос, которого нельзя было ожидать при ее теле, поразил Шейх-уль-Ислама.
– Говорят, что ты воскресла из мертвых? – продолжал он.
– Да, мудрый эфенди, грек Лаццаро похоронил меня, все считали меня умершей, но я не была мертвой, – сказала Сирра. – Я была жива, только не могла двигаться!
– Ты была похоронена?
– Я была зарыта в землю в ящике. Мне казалось тогда, что я должна задохнуться и действительно умереть! Что было со мной дальше, не знаю, мудрый эфенди: когда я пришла в себя, я чувствовала только боль здесь, в остатке моей руки, которая теперь совсем зажила. Я лежала в лесу, возле меня стояла вода, пища и куча останавливающих кровотечение и освежающих листьев для моей раны!
– А ты не знаешь, Черная Сирра, каким образом очутилась ты снова на земле? – спросил Мансур.
– Нет, мудрый эфенди.
– Чудо! – пробормотал Шейх-уль-Ислам, и, по-видимому, в душе его возникло намерение воспользоваться этим воскресшим из мертвых существом для своих целей. Через подобное чудо он мог достигнуть многого, чего до сих пор не мог достичь другими средствами.
– Помоги мне, защити меня, мудрый и великий эфенди, – говорила Сирра, и голос ее звучал так нежно и прекрасно, точно небесная музыка. – Я услужу тебе за это!
– Ты знаешь меня? – спросил Мансур.
– Нет, я вижу только, что ты знатный и мудрый муж, – отвечала умная Сирра.
– Знаешь ли ты, где находишься?
– Нет, мудрый эфенди, я вижу только, что нахожусь в стенах, в здании, которое может стать мне кровом.
– Где была ты раньше?
– У моей матери Кадиджи.
– Кто она такая?
– Толковательница снов в Галату.
– Знает ли она, что ты жива?
– Нет, она, думая, что я умерла, отдала меня греку, чтобы он меня похоронил. Никто не знает, что я жива, кроме тебя и меня! Грек и моя мать Кадиджа, хотя и видели меня после, но они называли меня призраком! Они не знают, что я жива!
– Не хочешь ли ты вернуться к своей матери?
– Лучше умереть в лесу от голода и жажды! Умилосердись, мудрый и великий эфенди, оставь меня здесь! Я охотно буду служить тебе за пищу, питье и кров! Укрой меня, спрячь меня от матери Кадиджи и грека! Я буду тебе полезна и сделаю все, что тебе будет угодно!
Мансур-эфенди задумался. Что, если бы ему спрятать ее и выдавать за чудо? Если бы ему переодеть ее и никому не показывать, а пользоваться ею, как колдуньей или пророчицей? Если бы ему только ловко воспользоваться «чудом»? Султанша-мать была суеверна, и он смог бы, воспользовавшись этим, начать с помощью «чуда» руководить ею. Само собой разумеется, она не должна была знать, чьих это рук дело и кто направляет пророчицу. Надо было только тайно и ловко взяться за это. Чудеса и знамения безотказно действовали на султаншу. Теперь Шейх-уль-Ислам имел в руках верное средство. Если бы чудом возвращенная к жизни, руководимая и наставляемая им Сирра приобрела влияние на султаншу-мать, тогда он мог надеяться управлять ею через Сирру.
Развалины Кадри не должны были служить местом действия, это возбудило бы подозрение в его участии в этой игре! Так же мало мог служить для этого дворец принцессы Рошаны. Надо было скорее выбрать другое место, более подходящее. Никто не должен был подозревать, что Шейх-уль-Ислам участвует в этой игре, тогда тем действеннее было бы подтверждение этого чуда.
Кроме того, то обстоятельство, что воскресшая из мертвых, призрак, как называли ее грек и старая Кадиджа, не знала ни его, ни места, где находилась, позволяло ему делать с ней что угодно, обратив ее в свое орудие.
– Ах, мудрый и благородный эфенди, не прогоняй меня! – продолжала хитрая Сирра, – и хоть я тебя и не знаю, но все же умоляю тебя о покровительстве!
– Здесь ты не можешь остаться!
– Нет? О, так ты меня не хочешь прогнать?
– Будь покойна, я укажу тебе место, где ты должна будешь остаться!
– Благодарю тебя за твое милосердие и доброту, мудрый и благородный эфенди, я охотно буду служить тебе. Где то место, которое станет мне убежищем?
– Я сам отведу тебя туда, Сирра!
– О, твоя доброта так велика, чем могу я отблагодарить тебя?
– Молчи обо всем, говори и делай только то, что я прикажу тебе.
– Обещаю тебе это, великий и мудрый эфенди!
– Кроме того, ты должна повиноваться моей воле, никогда не расспрашивать о моих намерениях, никогда не оставлять того места, куда я хочу свезти тебя, ничего не делать без моего согласия, ничего не говорить обо мне и никогда не желать возвращения к своей матери, – сказал Шейх-уль-Ислам.
– Никогда, обещаю тебе это!
– Ты начинаешь новую жизнь, новое существование! Мать твоя похоронила тебя, как свое умершее дитя, – ты ожила и стала другой!
– Да, мудрый эфенди! Ты говоришь правду, я ожила для новой жизни!
– Настолько ли ты оправилась, чтобы следовать за мной, в состоянии ли ты ходить?
– Так далеко, как ты пожелаешь!
– Я должен завязать тебе глаза!
– Делай со мной все, что найдешь необходимым, высокий и мудрый эфенди!
Шейх-уль-Ислам взял большой темный платок, с необыкновенной тщательностью завязал им глаза Сирры, набросил на ее плечи широкий плащ и помог ей закутаться в него. Она была мала, как карлица, и как ни скрывай и ни укутывай ее безобразную фигуру, Сирра всегда выглядела уродом!
– Пойдем, я поведу тебя, ты ведь ничего не видишь! Я сведу тебя в одно место, где, если только беспрекословно будешь повиноваться мне, начнется для тебя беззаботная и прекрасная жизнь, – сказал Шейх-уль-Ислам и взял Сирру за правую руку.
Из Башни мудрецов, где находились Мансур-эфенди и Черный гном, вела постоянно запертая на замок дверь к выходу из развалин Кадри, которым пользовался только Шейх-уль-Ислам.
Он отворил дверь, вошел, ведя Сирру, в темный коридор башни и скоро достиг отверстия в стене, почти совершенно закрытого тернием и другими кустарниками.
Отсюда он вместе с Сиррой вышел на воздух.
Между тем уже настал поздний вечер и везде царствовал мрак.
Шейх-уль-Ислам, погруженный в думы, пошел к карете, стоявшей по другую сторону развалин. Сел в экипаж рядом с Черным гномом, захлопнул дверцы кареты и тогда только отдал кучеру приказание ехать к Рашиду-эфенди.
Конак этого знатного, но почти обедневшего из-за склонности к мотовству человека, очевидно, был известен кучеру.
Рашид-эфенди был чиновником министерства внутренних дел и имел одно желание – любым способом сделаться пашой или визирем, чтобы иметь возможность разом поправить свое состояние и жить в богатстве и роскоши.
Рашид был слепо предан Шейх-уль-Исламу, которому он был обязан своим положением. Он и теперь вел роскошную жизнь и имел маленький дворец, богаче и изящнее которого не стоило и желать. Он надеялся уплатить свои долги, как только, сделавшись визирем или муширом, будет располагать большими средствами, а пока все занимал новые суммы и всегда находил людей, которые охотно ссужали его деньгами. Он принадлежал к тем натурам, которые любят проводить жизнь в развлечениях, и таких людей в Константинополе множество.
Скоро карета остановилась перед домом Рашида в Скутари.
Мансур-эфенди приказал Черному гному не выходить, но ждать его возвращения и хранить глубокое молчание.
Рашид недавно вернулся со службы, кончил обед и курил сигару, прихлебывая горячий черный кофе из богато разрисованной чашки.
Когда слуга доложил ему о Шейх-уль-Исламе, он бросил сигару и поспешил навстречу своему могущественному покровителю.
Мансур-эфенди был, по обыкновению, спокоен и непроницаем. Оставшись наедине с Рашидом, он сел на подушку.
– Ты недавно просил моего покровительства для одного бедного софта[14]14
Софт – в Турции изучающий законоведение и богословие.
[Закрыть], – начал он. – Сообщи мне некоторые сведения о нем.
– И ты об этом помнишь, мой высокий и мудрый Мансур-эфенди, – польстил ему Рашид, – ты ничего не забываешь, ничто не ускользает из твоей памяти. Дозволь мне удивляться тебе и принести тебе мое благоговение.
– Кончай свои похвалы, – прервал его Шейх-уль-Ислам, – назови мне имя софта!
– Его зовут Ибам, могущественный и мудрый Мансур-эфенди! Ибам живет в доме своей матери, недавно умершей. Пока она была жива, он был зажиточен, теперь же, когда он должен хозяйничать сам, он стал беден, так как не знал цены деньгам и не обращал на них внимания. Он живет в мире фантазий, и я боюсь за его будущее.
– Чем же бредит этот софт?
– Всем сверхъестественным!
– Каких он лет?
– Лет тридцати, но он выглядит пятидесятилетним.
– А где он живет?
– В Бостон-Джолли (Садовой улице), рядом с большим минаретом, мой мудрый и могущественный Мансур-эфенди.
– Ты не знаешь, почему он не имеет более высокого положения?
– Он и не домогается этого! Он учится и мечтает, не обращая внимания на мирские отличия и блага.
– Он один живет в доме?
– Совершенно один.
– Велик ли дом?
– В два этажа – внизу живет Ибам, вверху жила его мать.
– Ведет ли он знакомство с другими софтами?
– Нет, он вообще избегает общества и живет совершенно уединенно.
– Значит, это именно такой человек, какого мне надо, – внезапно сказал Шейх-уль-Ислам и встал.
– Смею ли узнать, в чем дело?
– Ибам, софт через несколько дней станет знаменитым человеком, его будут посещать самые знатные лица, – отвечал Мансур-эфенди. – В его доме находится чудо!
– Чудо?
– Конечно! Чудо и знамение!
– Какого оно рода? Прости мне мое любопытство.
– Одна ожившая из мертвых девушка, обладающая даром пророчества. Глазам ее являются чудесные видения, так что я мог бы назвать ее пророчицей!
– Пророчицей?!
– Она находится в доме Ибама!
– Должно ли это остаться тайной?
– Нет! Чудо могут узнать все! Донеси об этом и в сераль, если хочешь!
– Султанша Валиде заинтересуется тайной, может ли Мушир-Изет донести ей об этом?
– Отчего же нет, ведь пророчица может быть посещаема всеми! Только не упоминай при этом моего имени!
– Признаешь ли ты ее пророчицей, мой мудрый и могущественный Мансур-эфенди?
– Пока еще нет, но в скором времени это случится, – заключил Мансур-эфенди разговор и простился с Рашидом, проводившим его до подъезда.
Шейх-уль-Ислам снова вошел в карету и приказал кучеру ехать на Садовую улицу и остановиться близ большого минарета. Карета покатилась и вскоре остановилась у назначенного места.
Мансур-эфенди вышел и приказал кучеру ожидать его здесь, затем вынул Сирру из кареты и исчез с нею в кустах, окружавших минарет. Он довел Сирру, глаза которой все еще были плотно завязаны, до большого, даже чересчур роскошного для предместья Скутари пестро раскрашенного дома. Здесь, внизу, софт Ибам сидел с кабинетной лампой у рабочего стола и прилежно занимался вычислением математических формул. Возле него лежали открытые астрономические сочинения, а сбоку стояли реторты, до половины наполненные всевозможными эссенциями, склянки странной формы и многие чудные предметы, назначение которых для несведущего было непонятно.
Софт Ибам был так погружен в свое занятие, что был глух и слеп ко всему остальному. Дверь его дома была еще не заперта, хотя уже приближалась полночь. Его бледное лицо с большими беспокойными темными глазами, длинная редкая борода обнаруживали не только усердие, с которым он занимался своими математическими вычислениями, но и ту странность, которая, по словам Рашида, в будущем грозила ему сумасшествием. Но он был еще в полном рассудке, если не считать его веры в сверхъестественные явления и его беспокойного стремления во что бы то ни стало достигнуть непостижимого.
Мансур с минуту посмотрел с безлюдной улицы в окно на мудрствующего софта, и улыбка удовольствия скользнула по его мрачному лицу; этот софт был именно таким человеком, какого было нужно для планов Шейх-уль-Ислама – из него можно было сделать фанатика, готового пожертвовать жизнью ради своего дела.
Мансур-эфенди тихо приказал Черному гному не делать шума и поднял Сирру на руки. Она позволяла делать с собой все.
Он вошел в дом с задней стороны. Комната, в которую он вошел, была освещена маленькой лампой, и из нее вела лестница на второй этаж. Мансур тихо поднялся по ней и наверху опустил Сирру.
Тут, в коридоре, широком и длинном, находилось много дверей. Мансур отворил одну из них.
Она вела в большие женские покои, выходившие во двор дома. Они были обставлены хорошо сохранившимися диванами и столом, на полу был дорогой ковер, другой ковер разделял покои на две части. Сюда и ввел Мансур Черного гнома, снял с нее повязку и тихо отдал некоторые приказания. Затем он оставил комнату и неслышно спустился по ступенькам лестницы.
Не будучи никем замечен, вышел он на улицу и вернулся к своей карете, ждавшей его на другой стороне у минарета. Приказав кучеру ехать к дому софта Ибама за минаретом и остановиться там, он сел в экипаж и доехал до дверей дома, в котором он только что был. Тут он вышел из кареты и велел кучеру дожидаться. В доме он направился к дверям той комнаты внизу, где занимался софт. Постучал.
Дверь тотчас отворили. Бледный софт Ибам, одетый в широкий рваный кафтан, стоял перед Мансуром-эфенди. Он пристально смотрел на гостя своими большими огненно-черными глазами.
– Знаешь ты меня? – спросил Мансур, входя к нему в комнату.
Ибам, по-видимому, сильно испугался.
– Ты Шейх-уль-Ислам, мудрый и великий Баба-Мансур, – произнес он глубоким, глухим голосом. – Какая милость и честь пали на долю дома простого софта?
– Ты посылал за мной, софт, – сказал Мансур все еще изумленному Ибаму.
– Я?! Мудрый и могущественный Баба-Мансур! Как мог я дерзнуть на это?
– Нарочный, посланный от тебя час назад, явился ко мне!
– Нарочный? – спросил Ибам, дрожа и побледнев еще более. – Он приходил к тебе?
– Он принес мне известие, что в доме твоем случилось чудо!
– Чудо в моем доме?
– Так сообщил мне нарочный!
– Велик Аллах, мудрый и могущественный Баба-Мансур! – воскликнул софт. – Дух, которого я вызываю, повиновался! Вот победа моего учения! Но не к тебе вызывал я его, а к себе! Прости мой дерзкий поступок! Это и есть чудо, о котором говоришь ты!
– Ошибаешься, софт! Твой нарочный говорил мне, будто чудо находится в одном из верхних покоев твоего дома, и мне хотелось бы взглянуть на него!
Ибам снова устремил на Мансура-эфенди свой пристальный взгляд.
– Чудо вверху, в моем доме? Пойдем же посмотрим и убедимся, действительно ли постигла меня подобная награда, – сказал он и схватил лампу.
– Иди вперед, я пойду за тобой! – приказал Мансур.
С торжественной важностью, бормоча вполголоса странно звучащие слова, поднялся софт Ибам с лампой в руке по лестнице, между тем как Мансур-эфенди, не спуская с него глаз, следовал за ним.
Вверху Ибам открыл сначала одну дверь – комната была пуста. Затем он подошел к другой и отворил ее – там на ковре сидело на корточках, как страшный призрак, существо, какого софт еще никогда не видел.
Он содрогнулся. Затем сверхъестественная радость преобразила его мертвенно-бледное лицо! Заклинание духов удалось ему. Вот перед ним сидело странное, необыкновенное существо, и таинственный вестник сообщил, что в его доме случилось чудо!
Он опустился на колени и пробормотал невнятные слова.
– Кто ты? – закричал Мансур-эфенди Черному гному.
– Меня зовут Сирра, – зазвучал нежный ангельский голос, который вызвал блаженную улыбку на как бы преобразившемся лице софта. – Я мертвая и погребенная дочь Кадиджи, толковательницы снов Галату!
– Ты была похоронена?
– Да! Но я снова исторгнута из могилы.
– Как это случилось?
– Я этого не знаю! Когда я пришла в себя, я уже более не была в могиле, куда положил меня грек Лаццаро!
– Чудо и знамение! – воскликнул софт, и его бледное лицо при ярком свете стоявшей перед ним на ковре лампы блаженно улыбалось. – Чудо в моем доме! Какая награда! Какая милость!
– Я не знаю, где я, – продолжала Сирра, – но я вижу много людей, приходящих вопрошать меня, просить меня заглядывать в их будущее и в далекие страны. Я узнаю меж ними и знатных – и мать Кадиджу также! Защити меня от нее и от грека – я не хочу уходить отсюда! Я хочу остаться здесь!
– Да, ты должна здесь остаться! – воскликнул софт.
– Я ухожу допросить толковательницу снов Кадиджу и грека Лаццаро, – сказал Мансур-эфенди; – Только после их показаний объяснится странный случай. До тех пор держи это существо в твоем доме.
– Торжество! Награда! – восклицал между тем Ибам.
– Уйди и оставь воскресшую из мертвых одну! – приказал Мансур-эфенди. – Я хочу узнать обо всем, что имеет связь с необъяснимыми рассказами странного существа! Я хочу выслушать не только грека и толковательницу, но и муэдзина на кладбище, рывшего могилу! Необходимо разъяснить этот таинственный случай! Закрой и охраняй дверь.
Мансур-эфенди вышел с софтом из комнаты, где Черный гном остался снова один.
Софт в невыразимо гордом и торжественном расположении духа остался караулить у двери, а Мансур-эфенди спустился с лестницы и вернулся к своему экипажу, который быстро умчался по тихой и пустынной Бостон-Джолли.
