Текст книги "Мани и манихейство"

2. Миссионерская деятельность Мани

После этого обращения, к которому мы еще вернемся позже, Мани отправился в провинцию Суристан, собственно в Вавилонию, а оттуда в провинции Мидию и Парфию. Когда Мани пребывал в столице государства Ктесифоне, ему удалось установить контакт с царем Шапуром и получить у него три аудиенции подряд. Брат властителя, Пероз, который был обращен Мани, был посредником, испросившим для него эти аудиенции у нового царя. Сохранившаяся в Фихристеманихейская биография рассказывает, что первая аудиенция состоялась в воскресенье, в первый день месяца Нисан, когда солнце находилось в знаке Овна. Биография сообщает также, что это событие произошло в день коронации Шапура. Это положение оспаривается некоторыми современными исследователями, но поддерживается другими. Вопрос в следующем: был ли Мани уже достаточно известен, чтобы получить такую аудиенцию? Ответ, без сомнения, должен быть утвердительным. Ибо если у Мани был могучий покровитель в лице царского брата, эти свидетельства сами по себе не вызывают никаких подозрений.

На первой аудиенции Мани сопровождали его отец и два ученика, Симеон и Закко (оба имени сирийского происхождения). Пользуясь возможностью, Мани преподнес Царю Царей свою первую книгу, посвященную повелителю Sдhbuhragдn (то есть nibлg = писание, таким образом «писание, посвященное Шапуру»), впрочем, единственное произведение, которое Мани написал на средне-персидском языке.

Манихейские источники рассказывают, что проповедь Мани произвела на Шапура глубокое впечатление и что желание апостола иметь возможность свободно проповедовать свое учение по всему государству было исполнено. Мани сам рассказывает, что Царь Царей даже разослал письма местным властям по всей империи с указанием защищать новую религию. В своих автобиографических заметках Мани говорит: «Я явился пред царем Шапуром. Он принял меня с большой честью и позволил мне ходить по его землям и проповедовать слово жизни. Я провел еще лет с ним в его свите» (Kephalaia, I, s. 15, 31–34).

И далее во время своей роковой аудиенции у другого царя сам Мани рассказывает: «Царь Шапур позаботился обо мне, он написал для меня письма всем вельможам следующим образом: “Защищайте его и поддерживайте его, чтобы никто не сотворил против него несправедливости или греха”» (Kephalaia, I, s. 16f.).

Это подтверждает философ-неоплатоник Александр из Ликополя. Он упоминает, что Мани жил во времена императора Валериана и сопровождал перса Шапура в его походах – «сражался вместе с ним», говорит Александр (Contra Manich. 4, 20).

Здесь мы также узнаем, что основатель религии провел несколько лет в окружении царя. Это означает, как следует из смысла употребленного здесь слова komitвton, что Мани принадлежал к царской свите и был одним из царских свитских. Таким образом, по феодальной идеологии, между Шапуром и Мани установились особые отношения повиновения и верности. В этом качестве как царский придворный Мани сопровождал своего господина в его походах на запад.

Эти походы на запад принесли Шапуру большие военные и политические успехи. В 260 году все выглядело так, как будто Шапур восстановит прежнее господство Ахеменидов в Малой Азии. Поэтому вполне объяснимо, что его зороастрийский придворный жрец Картир, как он сам рассказывает в своей надписи, получил от Царя Царей полномочия вновь организовать в занятых провинциях Малой Азии иранский культ с храмами огня. С давних пор здесь проживали иранские феодалы, а маги обладали, как следует из свидетельства географа Страбона (XV 3, 15), значительной властью.

Эти религиозно-политические мероприятия мы не можем истолковать никак иначе, кроме того что Шапур намеревался на длительный срок присоединить к своему царству некоторые малоазийские провинции, прежде всего те провинции, которые уже с 550 г. до н. э. принадлежали иранскому государству (ср. выше с. 12).

И напротив, эти мероприятия совсем не обязательно указывают на то, что подразумевалось введение какой-то определенной иранской религии, а именно, зороастризма. Возрожденный Картиром культ огня является типичным древнейшим способом почитания бога для любого ответвления иранской религии.

Так как Картир, по его свидетельству, сам проводил восстановление храмов огня, становится ясно, что он также сопровождал персидские войска в их наступлении. Таким образом, оба будущих противника, Мани и Картир, находились в свите Царя Царей. Вполне можно предположить, что Шапур не принял никакого решения относительно того, должен ли он признать одну религию государственной, и если да, то какую именно ему следует выбрать. Множество причин при принятии столь сложного решения говорило в пользу манихейства. Однако то, что в свите Шапура присутствовал как Мани, так и Картир, говорит о том, что Шапур желал сохранить открытыми обе возможности. Религия Мани, как мы увидим, представляет собой осознанное синкретическое смешение христианства и иранской религии с нижним слоем древней месопотамской религии в том виде, какой она приобрела в гностическом баптизме. К этой месопотамской религиозности, впрочем, приспосабливались как христианская, так и иранская религии, так как местная традиция оказала на обе сильное, хотя часто и неосознанное влияние. Таким образом, манихейство было бы более чем любая другая религия в состоянии привести две великие соперничающие друг с другом религиозные формы, христианскую и иранскую, к высшему синтезу, который мог бы удовлетворить также потребности исконных жителей Междуречья с их гностическими вариантами бывшей ассирийско-вавилонской религии. Здесь открывались значительные перспективы.

Мы уже знаем, что Мани приобрел при дворе Царя Царей двух весьма могущественных покровителей, а именно братьев Шапура, Михршахаи Пероза, которых он обратил в свою веру. И наоборот, нам неизвестно, кто из влиятельных личностей в окружении Царя Царей мог находиться на стороне его противника Картира. Однако позднее мы узнаем, что у Картира были весьма влиятельные друзья среди соратников Шапура. По нашим сведениям о партийных группировках, существовавших при царском дворе, мы вполне можем предположить, что зороастрийские маги и их предводитель Картир также обладали могущественными защитниками.

В любом случае на протяжении 30 лет долгого правления Шапура сохранялось status quo. Представляется, что манихейство было в государстве Сасанидов учением, наиболее соответствующим его требованиям, однако оно не стало государственной религией, что, конечно, было целью, к которой стремился Мани. Какие соображения удержали Шапура от этого шага, мы не знаем, но мы, несомненно, можем дать довольно высокую оценку силе консервативной традиции, перешедшей к нему по наследству от его предков, зороастрийских жрецов огня в Исфахане. В положениях, включенных им в свою надпись и касающихся культа душ его рода, Шапур предстает перед нами в образе зороастрийского князя, придерживающегося древней традиции, то есть «зороастрийского» в тогдашнем, довольно синкретическом смысле этого слова. Это его официальная позиция. Однако мы вполне можем считать справедливым утверждение, что его личные симпатии были на стороне Мани, так как в противном случае вряд ли было бы объяснимо его благожелательное отношение к апостолу света.

С другой стороны, именно к этому времени начался процесс, который должен был постепенно привести к смешению двух соперничающих жреческих групп, и это смешение стало решающим фактором для возникновения зороастрийской государственной церкви. Этими жреческими группами были маги с центром в Шизе в Мидии Атропатене, и гербады в области Персида (Фарс). Маги занимали ведущее положение, и на протяжении правления сасанидской династии они в качестве членов инквизиционного суда с яростью преследовали христиан, манихеев, буддистов и другие религиозные меньшинства. Создание настоящей церкви повлекло за собой также создание собрания священных писаний, канона, Апастакаили Авесты.Вряд ли можно сомневаться в том, что установлением государственной церкви и созданием канона представители древней иранской религии хотели остановить распространение новых религий, христианства и манихейства. На самом деле запись священных преданий в Иране означала мощный перелом в культурной и религиозной жизни. Собрание Авестыстало осознанным ответом каноническим книгам Мани. Таким образом, зороастризм приблизительно в середине III столетия после Рождества Христова твердо намеревался укрепить и защитить свое положение.

Однако Мани, со своей стороны, теперь развивает хорошо продуманную, удивительно организованную активность. По тщательно проработанному плану он развертывает свою миссионерскую деятельность как на востоке, так и на западе. Он сам предпринимает миссионерские путешествия в различные части империи, как рассказывает Мани: «Я провел… много лет в Персии, в земле парфян, вверх до Адиабены и в приграничных землях римского государства» (Kephalaia, I, s. 16).

Упомянутые здесь приграничные области – это провинция Бет Арбайе, главным городом которой была Нисибия. Таким образом, Мани объездил всю страну в самых разных направлениях, повсюду основывая новые общины. Однако он занимается миссионерством не один, но и рассылает на восток и на запад своих учеников. Средне-персидский текст рассказывает о двух таких предприятиях. Из текста (М216) мы знаем, что Мани находился в Вех-Арташире, районе города Ктесифона, когда он организовал эти миссионерские поездки.

«Затем послал господин трех писцов, Евангелие и еще два других писания Аддаю. Он приказал: “Не уноси их дальше, но оставайся там как купец, который открывает сокровище!” Аддай приложил много трудов на тех землях, он основал много монастырей, он избрал много избранных и слушателей, он создавал писания и сделал мудрость оружием, “догмам” противопоставил он эти (писания), в любом отношении был он спасен. Он преодолел и сковал “догмы”. До Александрии дошел он… Многочисленные обращения и чудеса творил он в тех землях. Распространилась религия Посланца в государстве римлян» (М2 RI, 9-33).

Итак, уже во время жизни Мани его религия смогла проникнуть даже в Египет. Однако, по всей видимости, не менее значительными были успехи его восточных предприятий, которые были организованы из провинции Холван, где на большой дороге из Ктесифона в Хамадан располагался одноименный главный город этой провинции. Уже приводившийся текст рассказывает об этом: «И затем, когда Посланец Света был в главном городе провинции Холван, призвал он Мар Аммо, учителя, который знал парфянское письмо и язык, а также ему было доверено… Он послал его в Абаршахр вместе с князем Артабаном и братьями-писцами, сопровождаемыми одним художником. Он сказал: “Благословеннада будет эта религия, пусть она будет востребована учителями, слушателями и духовниками"» (М2 RI 34-RII 12).

Из легендарного рассказа о случае, который произошел с Мар Аммо, когда ему оказало сопротивление божество границы Хорасана, мы знаем, что Мар Аммо на самом деле достиг большой восточной провинции Хорасан и продолжил там свою миссию. Так как языком, на котором говорили в Хорасане, был парфянский, совершенно естественно, что Мар Аммо должен был владеть как парфянским письмом, так и языком. Абаршахр, куда он был послан, стал впоследствии известен как Нев-Шапур (> Нишапур). Там русские археологи обнаружили парфянский архив, доказательство господствующего положения парфянского письма и языка в этой обширной провинции.

С посланием сопровождавшего Мар Аммо парфянского князя по имени Артабан связаны довольно далеко идущие спекуляции, некоторые исследователи предполагали «активную политическую деятельность Мани, направленную против сасанидского режима» в Хорасане, «исконно парфянской земле». Но так как мы знаем, насколько благожелательно относился сасанидский царь Шапур к Мани, все подобные гипотезы кажутся несостоятельными. Напротив, вполне самоочевидно то, что парфянское происхождение Мани создавало ему здесь, в древней, исконно парфянской земле Хорасан, чрезвычайно благоприятное поле для деятельности. С этих пор провинция Хорасан стала основным центром манихейской церкви и, соответственно, базовым местом для распространения миссионерской активности на восток.

Третья миссионерская поездка, предпринятая снова Аддаем – но на сей раз вместе с Озеосом, – была осуществлена в 261–262 гг. в город Каркуде Бет Селок в провинции Бет Карка, восточнее Тигра. Эта миссия также, судя по христианским деяниям мучеников, увенчалась большим успехом, так как еще почти 100 летспустя здесь были живы воспоминания о манихейской проповеди.

Наглядное представление о личной деятельности Мани нам дают только христианские АктыАрхелая,хотя их описание проникнуто ненавистью, а картина несколько искажена. Здесь Мани появляется перед людьми в широких развевающихся штанах, окрашенных в желто-зеленый и зеленый цвет, в небесно-голубом плаще и с длинной палкой из черного дерева в руках. В левой руке он нес вавилонскую книгу (Acta Archelai, XIV 3). Между тем именно в такой одежде и с такими предметами изображены две фигуры на картинах, находящихся по обе стороны апиды в митраистском святилище в Дуре. Эти фигуры представляют мифических основателей мистерий Митры. Таким образом, в данном случае речь идет о традиционном облачении жрецов Митры. Теперь в этой одежде выступает Мани, и потому Актысправедливо называют его жрецом Митры (Acta Archelai XL 7). Загадочная надпись на монете из Харакены, найденой на территории южной Вавилонии, написана буквами мандейского письма и, вероятно, читается как «Мани, посланец Митры». И здесь снова обнаруживается связь между Мани и Митрой! Однако могли Мани в действительности получить от Царя Царей право чеканить монету, которое обычно предоставлялось только сатрапам? Но тогда он, без сомнения, должен был бы занимать в Месене, родине мандейского баптистского движения, весьма авторитетное положение? Загадка этой харакенской монеты, скорее всего, еще не разгадана, и вся проблема на данный момент представляется далекой от разрешения. В любом случае ясно то, что Мани находился в тесной связи с религией Митры. В Актах Архелаярассказывается (LXIII) о его спорах с жрецами Митры, и проясняет тот факт, что Мани пользовался мощной поддержкой в северо-западном Иране в пограничных с Арменией областях (здесь, например, упоминается пограничная крепость Арабион = Ереван LXVI), в тех самых местах, где чрезвычайно широко было распространено почитание Митры. Этот периодего жизни мы можем назвать митраистским,так как в то время Мани, очевидно, был весьма привержен митраизму и хотел выступать в качестве представителя Митры.

Однако то, что нам известно из писем Мани, создает совершенно иную картину. Ибо повсюду в начале письма он называет себя «Мани, апостол Иисуса Христа». Очевидно, с некоторого времени Мани ощущал себя прежде всего представителем Христа. К этой проблеме мы вернемся позже (с. 103, 11 1, 125, 185, 211).