Текст книги "Вологда. Кириллов. Ферапонтово. Белозерск"

Автор книги: Генрих Бочаров

Соавторы: Всеволод Выголов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

80. Успение. Фреска западной паперти Успенского собора. XVII в.

79. Внутренний вид северной паперти Успенского собора

Общему лаконизму и строгости обработки фасадов прежде великолепно соответствовали узкие оконные проемы без каких-либо обрамлений, растесанные в XVIII веке. Простые кирпичные киоты в виде рамки с острым верхом расположены в средних закомарах с юга и севера. В центральных пряслах северной, южной и западной сторон размещались белокаменные перспективные порталы с обитыми кованой медью дверями. Сохранившийся внутри паперти северный портал с резными колонками, украшенными дыньками и сноповидными капителями и со стрельчатыми архивольтами, указывает на использование традиционных форм, сложившихся еще во владимиро-суздальском зодчестве (илл, 77).

81. Василий Запокровский. Рай. Фреска северной паперти Успенского собора. 1650-е гг.

Нарядность зданию придают широкие узорчатые полосы вверху стен (под закомарами), апсид и барабана главы. Кроме хорошо известных нам декоративных элементов – керамических балясин, поребрика и прямоугольных нишек, дополненных на апсидах и барабане обычным бегунцом, они включают и терракотовые плитки с рельефным растительным орнаментом, которые не встречаются в убранстве поздних построек Севера. Такие плитки типа изразцов, покрытые слоем белого ангоба, характерны для архитектуры Москвы второй половины XV века. Однако в Кириллове их затейливый рисунок в виде «кринов» (лилий) и растительных побегов трактован очень индивидуально.

Из композиционных особенностей собора отметим сильный сдвиг главы к восточной стороне куба. Барабан возведен не над серединой основного объема, а над центром всего здания, включая апсиды. Этот прием обуслозлен стремлением к гармоничности и уравновешенности объемно-композиционного построения; он ведет свое происхождение также от раннемосковских храмов. Восточная пара столбов поставлена близко к межапсидным стенкам, почти сливается с ними, подготавливая во многом позднейший переход к двухстолпию. В результате внешние деления пилястрами северного и южного фасадов не совпадают с внутренними пространственными членениями интерьера столбами, что ведет к декоративности фасадных форм, развивавшейся уже в архитектуре позднейшего периода.

Успенский собор, являясь одним из наиболее ранних монументальных храмов Севера, оказал большое влияние на сложение и развитие местной каменной культовой архитектуры, во многом предопределив разработку ее планировочных и объемно-композиционных форм, а также характер убранства.

Одноэтажная сводчатая паперть собора с западной и северной сторон относится к 1595–1596 годам. На наружных стенах паперти хорошо заметны первоначальные широкие арочные проемы, в XVII веке заложенные и превращенные в небольшие окна. Высокий притвор с главой и низким полукруглым тамбуром входа, возведенный в 1791 году, значительно искажает внешний облик собора.

О внутреннем убранстве первых двух деревянных храмов Кирилловской обители почти ничего не известно. Скудные летописные источники лишь упоминают о том, что вторая деревянная церковь Успения украшена была «благолепными» иконами. Существует предположение, что из этого храма происходит икона «Богоматерь Одигитрия» московской школы второй четверти XV века (ГТГ). Фигура богоматери трактована в обобщенно монументальных формах. Строгое, спокойное лицо ее слегка повернуто к младенцу. В верхних углах иконы изображены склонившиеся к Марии ангелы. Их нежные контуры образуют плавные полукруги. Богоматерь одета в лилово-коричневый мафорий, левый ангел – в светло-сиреневых одеждах, правый – в зеленоватых. Общий фон иконы – золотой. Сочетание этих немногочисленных тонов еще более подчеркивает монументальность изображения, придавая ему необычайную торжественность.

Внутреннее убранство каменного Успенского собора, известное по различным источникам, было довольно нарядным и богатым. Идеи нестяжателен, очевидно, не оказали существенного влияния на его оформление (илл. 78).

82. Царские врата иконостаса Успенского собора. Середина XVII в.

83. Дионисий Глушицкий. Икона «Кирилл Белозерский» из Успенского собора. 1424. (Третьяковская галерея)

84. Киот для иконы «Кирилл Белозерский» из Успенского собора. 1614. (Кириллов, Музей)

Главную «красоту» храма составляли иконы и стенопись. Собор был расписан в 1641 году на вклад царского дьяка Никифора Шипулина. Сохранившаяся на северной стене летопись-надпись донесла имя основного автора фресок: « Подписывали иконное стенное письмо иконописцы Любим Агеев со товарищи». Любим Агеев хорошо известен по росписям Николо-Надеинской церкви в Ярославле (1630–1640) и московского Успенского собора (1642–1643). Однако судить о его почерке весьма трудно, так как эти фрески в XVIII–XIX веках были записаны и обновлены, а стенопись собора Кирилло-Белозерского монастыря покрыта в 1838 году грубой масляной живописью. Расчищенные отдельные незначительные фрагменты говорят о том, что в творчестве Любима Агеева были еще необычайно сильны старые монументальные черты.

В XVII веке были расписаны также своды и стены западной паперти Успенского собора. От этих фресок сохранились лишь две композиции внутри двух маленьких помещений по сторонам входной пристройки. Особенно хорошо «Успение», написанное на голубом фоне. Великолепно скомпонованная, эта фреска выделяется исключительной легкостью, воздушностью, богатством красок и колорита (илл. 80).

Сохранившаяся стенопись северной паперти с сюжетами «Апокалипсиса» – откровения Иоанна Богослова о грядущих судьбах мира – производит впечатление выполненной одним мастером (илл. 79). Она во многом близка живописи ярославско-костромских церквей середины XVII века. Различные чудовища, ангелы, фигуры людей, деревья, горы, архитектура, орнаменты, написанные в спокойных охристых тонах, покрывают все стены, своды, откосы окон сплошным многоцветным ковром. Все сцены пронизаны движением, внутренней динамикой, не примиряющейся с эпическим спокойствием древней иконописной традиции.

85. Андрей Рублев с учениками (?). Икона «Успение богоматери» из Успенского собора. I-я четверть XV в. (Третьяковская галерея)

На южной стене северной паперти Успенского собора в композиции «Горнего Иерусалима, города святых», рая, окруженного стенами с 12 воротами, художник поместил изящных ангелов в белых одеждах и сад с деревьями, травами, цветами (илл. 81). Деревья написаны не только зеленой и красной красками, но и охрой, а иногда и красновато-коричневой «черленью» – прием, характерный для творчества костромского художника Василия Запокровского. А дерево в левой нижней части фрески напоминает узловатый, старый, могучий дуб, такой же как в алтаре московской церкви Троицы в Никитниках (1652–1653).

Стоит отметить и чрезвычайно занятную сценку «Бес благословляет боярина» (откос крайнего левого окна на северной стене). Перед несколько удивленным, очень живо написанным, опешившим от неожиданности боярином в богатых одеждах предстал смешной, отнюдь не страшный бес. Он обнажен: у него худое, почти «человеческое» тело, кое-где покрытое длинной козьей шерстью, хвост, когтистые орлиные лапы и крылья, топорщащиеся за спиной. Противопоставление этих двух фигур скорее вызывает улыбку, нежели устрашение. Прием контраста усилен и цветом – розовато-красные и синие с желтым одежды боярина и серовато-зеленоватое тело беса.

Даже беглое знакомство с остальными росписями паперти позволяет судить о художнике как о самобытном и крупном мастере, который исходил в своем творчестве из традиций древнерусской живописи и умел находить сюжеты и образы для своих композиций непосредственно в окружающей жизни. Точно определить дату росписи и мастера весьма сложно, однако есть основания отнести ее к 50-м годам XVII века и по аналогии с живописью московской церкви Троицы в Никитниках и костромской церкви Воскресения «на Дебре» (1650–1652) приписать ее стенописцу, старшему знаменщику артели костромичей Василию Ильину Запокровскому. Для фресок Запокровского характерна удивительная любовь к реальной жизни, чувство меры в композициях. Ему свойственна необычайная лиричность, изящество в изображении человеческих фигур, свободно расположенных в пространстве, необыкновенная легкость, уверенность и точность рисунка. Среди художников костромской школы стенописцев XVII века Василий Запокровский с его ярко выраженным стремлением к реализму, светскости, поэтичности и лиричности занимает одно из первых мест.

Помимо росписи декоративное убранство Успенского собора включало иконостас, отдельно висящие иконы, пелены, кресты и драгоценные церковные сосуды.

Опись 1601 года дает яркую картину богатого, насыщенного «узорочьем» интерьера. Одних только пядниц (икон мерою в пядь, в ладонь) «окладных на золоте и красных» было 233, местных образов – 11, крестов золотых – 7, панагий золотых – 9, а также множество других крестов, пелен, покровов и прочих изделий.

Эта опись говорит и об уже сложившемся иконостасе. Связанный с символикой самого храма, он имел четыре яруса икон: первый снизу – местный, затем – деисусный, праздничный и пророческий ряды. Во всех ярусах иконы стояли как на полках на простых, без всякой резьбы тяблах, лишенные каких-либо разделяющих колонок. В местном ряду находились наиболее древние чудотворные и местночтимые иконы, непосредственно связанные с историей храма. Деисусный ряд в XV веке был самым большим, насчитывая двадцать одну икону.

В XVII веке иконостас Успенского собора претерпел существенные изменения. Из ранних памятников в местном ряду остались лишь «Успение», «Одигитрия» (обе – в ГТГ), «Кирилл Белозерский в житии» конца XV века и другие. К четырем основным ярусам добавили пятый – праотеческий; были сделаны новые царские врата с великолепным серебряным чеканным окладом (илл. 82). Они были пожалованы царем Алексеем Михайловичем в 1645 году. В XIX веке простые тябла иконостаса заменили существующими и доныне резными, золочеными, с колонками между иконами. При этом иконы пришлось раздвинуть, а некоторые вообще не поместились в новый иконостас.

Многочисленные иконы на стенах и столбах собора и в иконостасе должны были создавать молитвенное настроение собравшимся. Куда бы ни обращал взор богомолец, он всюду видел изображения святых. Такое настроение усиливалось и тем таинственным полумраком, который окутывал посетителя, вступавшего в церковь. Свет, днем проникавший из узких, щелевидных окон, а вечером идущий от колеблющегося пламени паникадил и свечей, в основном падал на иконостас. Это опять-таки сосредоточивало взгляды молящихся на образах их заступников.

86. Церковь Архангела Гавриила (1531–1534), колокольня (1757–1761) и Введенская трапезная церковь (1519)

Обилие небольших икон в храме, особенно пядниц, объясняется необходимостью определенного гармоничного «комплектования» местного ряда иконостаса. Обычно иконы нижнего яруса различались по размерам: наряду с огромными, были и небольшие; над последними и помещали пядницы, чтобы придать всему ярусу более или менее одинаковую высоту.

87. Миниатюра из «Деяния апостолов»

88. Резной деревянный крест. XVI в. (Кириллов, Музей)

Наиболее чтимой иконой местного ряда было «Успение» (первая четверть XV века, ГТГ). Во всех описях монастыря она приписывалась кисти Андрея Рублева (илл. 85). Это произведение действительно близко манере прославленного художника. Икона как бы делится на две части – в верхней изображены летящие на облаках апостолы, в нижней – «Успение». По бокам красного ложа, на котором лежит богоматерь, помещены фигуры мягко склоняющихся апостолов. За ними видны святители с книгами в руках и плачущие жены. На фоне зеленовато-синей славы с шестикрылыми серафимами представлен Спас в розоватых с золотом одеждах, держащий обвитую пеленами душу богоматери.

Внизу, у подножия ложа, изображена небольшая сценка: ангел отсекает руку Авфонию, пытавшемуся опрокинуть ложе богоматери. Эта сцена, введенная в икону как самостоятельное клеймо, играет весьма важную композиционную роль. Она связывает воедино верхнюю часть иконы с нижней, поскольку фигуры этого клейма ритмически соответствуют фигурам коленопреклоненных ангелов, держащих круглую славу с возносящейся на небо богоматерью. По совершенству композиции, по легкой просветленности ликов, по изысканности гармоничных цветовых соотношений (розоватых, зеленых, голубых, красных и желто-золотых) эту икону можно отнести к работе Рублева. Однако некоторая архаичность форм и почти новгородская грузность образов противоречат такой атрибуции. Скорее всего, это произведение ближайшего ученика Рублева. Возможно, что сам мастер написал лишь одну-две основные фигуры.

89. Покров с изображением Кирилла Белозерского. 1587. (Кириллов Музей)

В местном ряду иконостаса Успенского собора находилась и икона «Кирилл Белозерский», выполненная известным художником Дионисием Глушицким в 1424 году (ГТГ).

Дионисий Глушицкий как личность весьма характерен для русского средневековья. Он родился в 1362 году близ Вологды, а умер в 1437 году уже будучи игуменом основанного им же Сосновецкого монастыря на берегу реки Глушицы (отсюда и его прозвище). Круг интересов Дионисия был чрезвычайно обширен. Еще пребывая в иноках Кирилло-Белозерского монастыря, он не только писал иконы, но был и резчиком по дереву, и книгописцем, и плотником, и кузнецом, и плел корзины («спириды деяше»). Этому «мастеру на все руки» приписывалось множество икон. Однако после их расчистки в 1919–1920 годах выяснилось, что все они стилистически различны.

Единственно достоверным произведением Дионисия Глушицкого в настоящее время является икона «Кирилл Белозерский» (илл. 83). На ней изображен кряжистый, вросший в землю, сутуловатый старик с окладистой бородой, с добрым, приветливым и умным лицом. Его коренастая фигура чем-то сродни стволу дерева, вздымающемуся из земли. Такие твердо стоящие на земле люди колонизовали Север, прокладывали дороги, вырубали леса, распахивали землю, основывали монастыри, а в случае надобности брались за оружие. В образе Кирилла воплощен идеал нравственно сильного и деятельного человека.

В 1614 году для иконы был специально сделан деревянный резной позолоченный киот. Позднее киот вместе с иконой был перенесен в придельную церковь Кирилла (Кирилловский историко-художественный музей; илл. 84).

90. Домик келаря. XVII в.

Он створчатый, с килевидным верхом; в тимпане его изображен Спас Нерукотворный и два ангела. Створки с внешней стороны обложены басмой с характерным для XVII века растительным узором. Вверху и внизу киота резная надпись, выполненная красивой по начертанию вязью; « Образ чудотворца Кирилла списан преподобным Дионисием Глушицким еще живу сущу чюдотворцу Кириллу в лето 6932 (1424). Зделан сии киот в дом пречистые чюдотворца Кирилла в лето 7122 (1614) по благословлению игумена Матфея слава богу а(минь)».Низ киота украшен резными деревянными шашечками, типичными для памятников народного искусства. Любопытны расписные створки изделия с изображением событий из жизни Кирилла – рождения, явления Кириллу богоматери, водружения Кириллом креста Он створчатый, с килевидным верхом; в тимпане его изобобраз Кирилла. В описях монастыря есть короткая запись о художнике Никите Ермолове из «Белозеры», написавшем в августе 1614 года «у чудотворцева образа два затвора (створки)».

91. Водяные ворота с церковью Преображения. XVI в.

Нет сомнения, что речь идет именно об этом киоте. Наиболее интересна сцена, где представлен Дионисий, сидящий возле стола, на котором лежит икона. С другой стороны стола стоит Кирилл, как бы позируя художнику. Фоном служат монастырские строения. Образ на иконе точно воспроизводит стоящего перед художником человека – черты лица, одеяние, позу. Это подтверждает и надпись, помещенная вверху композиции: « Преподобный Дионис(ий) напис(аша) святого Кирилла зря на святого». Упоминания о создании Дионисием Глушицким образа с живого Кирилла встречаются в документах и описях монастыря 1565–1601 и 1614 годов. Древнерусский живописец при написании образа пользовался не только методом, аналогичным созданию жития (рассказы очевидцев событий, людей, хорошо знавших человека), но и непосредственно работал с натуры. Наиболее талантливые иконописцы древней Руси «не боялись и не чуждались» действительности, «не отвращались» от нее. Просто изучение и наблюдения жизни при том огромном значении традиции и иконографических схем играли в творчестве древнерусского мастера значительно меньшую роль, чем в работах художника нового времени.

92. Церковь Евфимия. 1653

Икона «Георгий» (ГРМ) из деисусного ряда относится к концу XV века и, следовательно, одновременна самому храму. Георгий представлен в позе молитвенного предстояния. Он облачен в щедро изукрашенный плащ и дорогое оплечье. Его силуэт очерчен плавной выразительной линией. Эта графическая четкость фигуры легко объяснима. Иконы деисусного ряда, располагавшиеся довольно высоко, должны были хорошо восприниматься зрителем на расстоянии. Отсюда повышенное внимание к силуэту и цвету этих икон. Колорит произведения строится на смелом, контрастном сочетании горящей киновари плаща и холодного сине-зеленого хитона. В сопоставлении с сияющим золотым фоном эти цвета приобретают еще большую яркость и интенсивность. При всем величии и торжественности фигура Георгия с маленькими ногами и руками весьма изящна. Лицо его, овеянное мужеством и спокойствием, поражает выразительностью и остротой характеристики. Широкие скулы, впалые щеки, выступающие надбровные дуги с широкими, асимметрично приподнятыми бровями придают ему не только выражение сосредоточенной задумчивости, но и сообщают самобытноиндивидуальный характер.

Эта конкретность и мужественность образа, праздничная яркость колорита с преобладанием киновари и типично новгородским «ковровым» орнаментом на поземе говорят об определенном и весьма сильном воздействии новгородского искусства. Однако икона отличается от произведений новгородской школы. Особенности ее живописной манеры свидетельствуют о том, что художник использовал здесь ряд приемов московских мастеров. Очевидно, икона «Георгий», как, вероятно, и остальные произведения деисусного ряда иконостаса, была создана мастером, который сочетал в своем творчестве традиции московского и новгородского искусства.

Из других памятников отметим икону «Воскрешение Лазаря» XV века (ГТГ), продолжающую в какой-то степени рублевские традиции. Однако здесь уже чувствуется определенная утрата спокойной, гармонично ясной основы произведений Рублева. Его продолжатели, научившиеся ценить красоту певучей линии, применять многослойное «охрение», «плави» и радующие глаз сочетания красок, слишком увлеклись этими приемами живописи.

В «Воскрешении Лазаря» все фигуры с маленькими руками и ногами, подчеркнуто изящны, отточенны. Чувствуется стремление мастера к красивой линии, эффекту сочетания цветов, к миниатюрно тонкой разделке лиц. Искусство Рублева кажется особенно сдержанным и скромным по сравнению со щеголеватой манерой художника, исполнившего эту икону. В его фигурах с беспокойными, зигзагообразными складками одежд немало нарочитого. Он, вероятно, принадлежал к местной школе иконописцев, но хорошо знал как московские, так и новгородские иконы.

Сочетание художественных приемов новгородского и московского искусства характерно и для ряда других кирилловских памятников. Оно заметно в шитой плащанице XV века с изображением «Положения во гроб» (ГТГ), в иконе «Флор и Лавр» XVI века (Кирилловский историкохудожественный музей) и других произведениях. Особенно плодотворным этот сплав оказался для прикладного искусства, в частности для резных деревянных изделий. Среди последних выделяется группа крестов XVI столетия (ГИМ и Кирилловский историко-художественный музей). Они довольно изящны по пропорциям и разделены на ряд клейм: в верхнем обычно помещается «Троица», в средокрестии, в самом большом и основном клейме – «Распятие», в нижних – избранные святые, чаще всего Сергий и Кирилл. Одновременное изображение Кирилла и Сергия – наиболее популярных святых Кирилловской обители – еще раз подтверждает предположение о монастыре как о центре производства резных деревянных изделий культового характера. Почти все известные кресты отличаются изящными удлиненными, вытянутыми пропорциями фигур, тонким, изощренным рисунком резьбы и выразительностью силуэтов.

Особенно хорош деревянный резной крест, хранящийся в Кирилловском музее (илл. 88). В верхнем клейме его, как обычно, помещена «Троица», в нижних представлены стоящие в рост Кирилл, Сергий и Григорий с Николой, облаченные в святительские одежды. Мастер, вырезая верхнее клеймо, явно отталкивался от прославленного произведения Рублева. Это проявляется не только в сходстве композиции, но и в удивительной мягкости и лиричности образов, в той же плавности жестов, что так подкупает нас в «Троице» Рублева. Несколько иначе выглядит центральная часть креста с «Распятием». Оно очень удачно скомпоновано, все массы уравновешены. Чрезмерно удлиненные фигуры приобрели графически изысканные очертания. Изящно и выразительно трактовано слегка изогнутое тело Христа, очерченное плавными, певучими линиями. Здесь мастер исходил из дионисиевских представлений о человеческой фигуре. Он, очевидно, хорошо знал роспись Дионисия в соборе соседнего Ферапонтовского монастыря и перенес приемы «преизящного в русской земле» живописца в свое творчество.

Декоративность креста усилена и легкой подцветкой: белым – набедренная повязка Христа и красноватым – его тело. Но главная роль в декоративном звучании памятника все же отводится линии. Усиление линейного начала придает всем изображениям креста несвойственные искусству Рублева и Дионисия суровость и силу. Предельная геометрическая простота в решении отдельных фигур, палат, горок подчеркивает стремление мастера к крупным, собранным массам, характерным для изделий русского Севера. Низкий, плоский рельеф несколько архаичен, ибо в мелкой пластике XVI столетия почти повсеместно намечается тяга к пространственным, многоплановым композициям. Это произведение – своеобразный стилистический вариант местного искусства, в котором очень тесно переплелись московские и новгородские, северные традиции. Они и придают ему ту образную яркость, которая так характерна для памятников народного искусства русского Севера.

Своеобразие культуры Белозерского края, в древности граничавшего с новгородскими владениями, объясняется не только его тесными взаимоотношениями с Москвой, чьей вотчиной он являлся с XV века, но и весьма мощными культурными связями с Новгородом. Большинство рассмотренных произведений искусства – яркое свидетельство начавшегося слияния отдельных местных школ в общий поток русской культуры. Процесс этот, судя по памятникам Кириллова монастыря, начался в конце XV века, в эпоху образования Русского государства, но особенно интенсивно протекал уже в XVI столетии.

С восточной стороны паперть Успенского собора заканчивается небольшой придельной церковью Владимира, усыпальницей Воротынских, сооруженной в 1554 году (илл. 77). Это – маленький одноглавый, бесстолпного типа храмик, квадратный в плане, с широкой полукруглой апсидой. Перекрытие его имеет форму двух коробовых сводов, между которыми в середине расположены ступенчатые сводики, создающие переход к световой главе. Подобная форма свода характерна для Пскова XV–XVI веков, но выполнена она несколько неумело, что вызывает предположение о постройке храма местными мастерами.

93. Церковь Иоанна Предтечи (1531–1534) и трапезная церковь Сергия Радонежского (1560)

Наружный облик храма во многом подражает Успенскому собору. Об этом свидетельствуют стрельчатые кокошники прежнего завершения (покрытие изменено), украшающие фасады пилястры и перспективный портал внутри паперти, а также широкие ленты кирпичного декора под кокошниками и на барабане. Хороша луковичная главка, крытая деревянным лемехом. Она относится ко времени обновления здания – к 1631 году. Нижнюю часть ее обегает великолепный ажурный подзор из золоченого железа с надписью о возведении и возобновлении храма.

Сооружение вблизи собора церквей-усыпальниц не ограничилось Владимирским приделом. В 1645 году к нему с севера примкнул храм Епифания, возведенный над могилой князя Ф. Телятевского, в честь святого, имя которого он носил в монастыре после пострижения. Небольшое здание почти полностью повторяет (вплоть до ступенчатой конструкции сводов и кирпичного декора) формы стоящей рядом церкви (илл. 77), Это наглядно показывает, какую огромную роль играли «освященные древностью» традиции в монастырском строительстве в Кириллове.

С противоположной, южной стороны Успенского собора над гробницей Кирилла возвышается еще один, но более обширный придельный храм. Он сооружен в 1792–1794 годах вместо прежней церкви 1585–1587 годов, разобранной «за ветхостью». Архитектурные формы его с высоким двухъярусным алтарем, увенчанным куполом, выдержаны в стиле провинциального, запоздалого барокко.

С юго-западной стороны от Успенского собора стоит оригинальная, но сильно искаженная в верхней части переделками, церковь Архангела Гавриила. Возведение ее связано с уже упомянутой поездкой великого князя Василия III на богомолье (1528) и датируется 1531–1534 годами. На первый взгляд здание выглядит довольно традиционно (илл. 86). Высокий кубический объем с трехчастным членением фасадов пилястрами, белокаменным перспективным порталом обычной формы и тремя низкими полукруглыми апсидами – все еще находится в русле прежних художественных взглядов. Однако стройные пилястры с базами, создающие четкий вертикальный ритм, профилировка цоколя и широкий трехчастный карниз– «антаблемент» классического типа, с раскреповками над пилястрами свидетельствуют о широком использовании новых приемов и форм, привнесенных в русское зодчество на рубеже XV–XVI веков итальянскими мастерами. Своеобразна и аркатура на апсидах, близкая к декору ряда памятников Москвы начала XVI века.

Весьма изобретательно был решен верхний ярус здания, Первоначально он служил звонницей, видимо, не был перекрыт кровлей и имел три арки на каждом фасаде, в пролетах которых висели колокола. Завершали стены его два ряда килевидных кокошников, над которыми возвышались большая глава в центре и маленькая главка на юго-восточном углу, отмечающая придел Константина и Елены. Столь уникальная конструкция, превращающая храм в церковь «иже под колоколы», говорит о многообразии путей, которыми в XVI веке шли к решению задачи объединения храма со звонницей русские зодчие.

К сожалению, уже в XVII веке верх храма был перестроен в ризничную палатку: при этом проемы звона заложили, превратив их в окна. В конце XVIII-начале XIX веков оба барабана и верхний ярус кокошников были разобраны и сделано новое покрытие с одной деревянной, обшитой лемехом главой.

Не менее интересен и интерьер здания. Он разделен сводами на два яруса: в высоком нижнем находился храм, низкий верхний служил колокольней и позднее был переделан в ризницу. Храм по своему внутреннему облику очень близок надвратной церкви Иоанна Лествичника. Здесь встречаются и четырехгранная восточная пара столбов, почти слившихся с межапсидными стенками, и круглые западные столбы, превращенные в колонны с капителями, и профилированные импосты под пятами арок, и крещатые своды над западной частью среднего нефа. Именно в этом храме впервые на Севере были широко использованы «итальянизмы», в том числе и зальный принцип построения всего внутреннего пространства, очень редкий в древнерусском зодчестве. Высота сводов церкви везде одинакова, а подпружные арки даже чуть-чуть понижены. В сочетании со стройными колоннами, удачно расположенными оконными проемами и открытыми внутрь барабанами глав, высокие цилиндры которых «прорезают» верхний ярус, такое решение создает светлое и просторное помещение.

К церкви Архангела Гавриила с запада вплотную примыкает огромная монастырская колокольня. Она выстроена в 1757–1761 годах каменщиком Спасо-Прилуцкого монастыря Ф. Жуковым на месте прежней «колокольницы о трех верхах» конца XVI века. Массивное, тяжеловесное здание выдержано в традициях архитектуры XVII столетия, хотя не без некоторого налета барокко (илл. 86). На грузном трехъярусном четверике вздымается могучий восьмерик звона с фигурным куполом и главой на барабане. Не лишенная примитивности, крепкая по формам, колокольня хорошо сочетается со всеми окружающими постройками, играя важную роль в общем облике монастырского ансамбля.

94. Малая больничная палата. 1730-е гг.

На склоне холма, к западу от колокольни, объединенная с ней папертью, стоит обширная трапезная палата с храмом Введения. Это – древнейшее после Успенского собора каменное сооружение монастыря (илл. 86). Возведено оно в 1519 году, вместо прежней деревянной трапезной. Композиция его аналогична более поздним трапезным Спасо-Прилуцкого и Спасо-Каменного монастырей. Поставленное на высокий подклет здание состоит из большого корпуса собственно «столовой» палаты с келарской и церкви Введения с восточной стороны, расположенных на одной оси. Это – один из самых ранних примеров присоединения к трапезным палатам общежительных монастырей Руси храма, то есть сложение наиболее характерной композиции подобного типа построек.

Каждая из частей здания внешне трактована по-своему. Широкий корпус трапезной имеет обычную для гражданских сооружений форму прямоугольного объема с двускатной кровлей. Более узкий, но мощный куб церкви в виде своеобразной башни, возвышался над трапезной. Он завершался типичными для культового зодчества тремя ярусами кокошников с водруженной над ними главой. Трехгранная восточная стена храма напоминает срубные алтарные пристройки деревянных церквей. Скупое убранство фасадов здания ограничено широкими лопатками и скромными карнизами, а также нишками с остроугольным верхом. Это интересное сооружение, видимо, оказало определенное воздействие на оригинальную церковь-колокольню с трапезной в Спасо-Каменном монастыре. В нынешнем своем виде оно предстает перед нами значительно перестроенным. Растесаны оконные и дверные проемы, изменено очертание кровли над корпусом трапезной, полностью переделано покрытие храма, с заменой каменной главы на деревянную.

Огромный, почти квадратный зал трапезной (17,5Х 17 кв. м) занимает почти весь верхний этаж корпуса. Многочисленные оконные проемы на двух противоположных сторонах обеспечивали хорошее освещение его внутреннего пространства. Своды поддерживал мощный четырехгранный столб в центре. К западу от зала находилась небольшая келарская. В середине XIX века столб и своды палаты были сломаны, а вместо них появился нынешний потолок, опирающийся на два ряда деревянных столбов. Хорошее представление о прежнем интерьере трапезной дает подклет, сохранивший древние формы своих перекрытий. Находящаяся под трапезным залом обширная, почти таких же размеров хлебопекарня с массивным квадратным столбом в центре и эффектными сводами по своей монументальности не уступала ему ни в чем, хотя она сейчас и перегорожена.