Текст книги "Йозеф Геббельс — Мефистофель усмехается из прошлого"

Автор книги: Генрих Френкель

Соавторы: Р. Манвелл,Е. Брамштедте
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

4. Мрачная тень поражения

Внезапное свержение режима Муссолини в Италии усилило угрозу распространения пораженческих настроений. Геббельса поверг в изумление такой поворот событий; он назвал «предателями» людей, объединившихся вокруг маршала Бадольо и короля Виктора-Эммануила, и всерьез задумался о возможном росте оппозиции в своей стране: «Информация о событиях в Италии, – записал он в дневнике 27 июля 1943 года, – может сильно приободрить подрывные элементы в нашей стране.

Фюрер уже отдал распоряжение Гиммлеру принять самые строгие полицейские меры на случай возникновения такой опасности. Впрочем, он не слишком верит в то, что у нас можно ожидать чего-нибудь подобного. Немцы слишком враждебны к итальянцам и не станут подражать им в таких делах». Тем не менее министр был явно не готов к решительным действиям и приказал представителям прессы следовать линии «выжидания и наблюдения», хотя и чувствовал, что такая позиция не способствует улучшению настроения населения. Все же он решил, что будет умнее промолчать, чем подвергнуться потом критике за неправильное толкование событий.

Через несколько недель он собрался с духом и выступил с еженедельной статьей в «Дас райх», где смело заявил, что «итальянский пример вызывает у немцев не одобрение, а отвращение; для нас это пример того, как не следует поступать. У нас в Германии нет желающих подражать клике Бадольо». Немцы, действительно, не слишком восхищались военными подвигами своих итальянских союзников, но события в Италии их потрясли. Корреспондент швейцарской газеты в Германии отметил, что они произвели даже более тяжелое впечатление, чем разгром в Сталинграде. Даже германское руководство не могло довольно долго оправиться от шока. Целый день правительство воздерживалось от комментариев, и это породило массу слухов, которые только ухудшили моральный дух населения, и без того подорванный воздушными налетами союзников. У людей появились серьезные опасения за свою судьбу, которые хотя и не высказывались открыто, но лежали тяжелым бременем на душе у каждого. Дурные новости шли таким потоком, что заставили поколебаться даже самых стойких почитателей фюрера. Вера в нацистский режим ослабла, особенно из-за того, что давно обещанная месть англичанам за их воздушные налеты все откладывалась, тогда как разрушение германских городов происходило в «невообразимых масштабах». Простые граждане все чаще задавали себе вопрос: «Неужели мы все это заслужили?» Люди начали с удивлением осознавать, как долго дурачили их нацисты и в какой тупик они их завели. «Надежды немцев на победу, – писал иностранный обозреватель, – уступили место глубокому беспокойству, потому что все были убеждены: нацисты не пойдут на уступки, даже если еще многие крупные города, такие как Гамбург, будут стерты с лица земли».

Каждый почувствовал себя перед лицом страшной дилеммы: либо погибнуть вместе с правительством, утратившим всякую связь с народом, – либо испытать на себе все тяжелые последствия полного военного поражения. Отсутствие третьего пути, легкого выхода из ситуации, повергло многих немцев в состояние нерешительности. Надо сказать, что огромное большинство населения (кроме партийных начальников и незначительных групп участников антинацистского Сопротивления) уже прониклось к тому времени настроением «пораженчества на словах», которое, однако, никогда (и это важно отметить) не переходило в конкретные поступки. Народ был обеспокоен, но не протестовал и продолжал терпеть.

Понятно, что Геббельс счел целесообразным напасть в очередной статье на «отщепенцев и предателей нации, возымевших опасную привычку выступать против интересов своей страны». «Эти глупцы, – говорил он, – не понимают, что на карту поставлено не существование режима, а их собственные жизни, как и существование всей нации». Геббельс признал, что «существует совершенно незначительная прослойка людей, которую противник считает подходящей мишенью для ведущейся им «войны нервов» и которых министр обвинил в намеренной необъективности: «Это пораженцы и соглашатели, легко поддающиеся вражеской пропаганде. Они восхищаются англичанами и их отношением к войне – но только потому, что сами не имеют качеств, вызывающих их поклонение».

Геббельс горячо настаивал на том, что немцы обладают не меньшими достоинствами: решительностью, энергией и абсолютной верой в правоту своего дела. «Если бы это было не так, – говорил он, – мы просто не смогли бы выжить в окружавшем нас мире мстительной зависти!»

В свое время Бисмарк сожалел о том, что многим немцам не хватает «гражданской смелости»; теперь Геббельс тоже взялся восхвалять это качество, возможно, не понимая того, что оно противоречит самой сути тоталитарного режима. «Настоящий гражданин, – заявил он, – с достоинством отвергает домогательства врагов; мы, немцы, научились ценить это качество во время войны; оно называется – гражданская смелость!»

Теперь Геббельс почти не питал иллюзий по поводу военного положения Германии, которое непрерывно ухудшалось. В очередной статье он пытался, не говоря всей правды, рассказать о гигантском танковом сражении, разворачивающемся на Восточном фронте. Он уже знал, что июльское наступление германских сил под Курском провалилось и что неутомимый противник вводит в бой все новые силы, но не говорил об этом прямо своим читателям. Его пресс-секретарь фон Овен сделал тогда мрачную запись в своем дневнике: «На Востоке наши попытки оторваться от противника так и не привели, после Сталинграда, к стабилизации фронта. Трудно поверить в то, что все это происходит «по плану». Доводы насчет того, что «сокращение фронта дает нам преимущество», звучат уже совершенно неубедительно. Провал наступления под Курском окончательно деморализовал наших солдат; они чувствуют себя еще хуже, чем после Сталинграда. Поражение под Курском нанесло самый тяжелый, даже непоправимый удар по нашим надеждам одержать победу на Востоке. Солдаты потеряли уверенность в силе и стойкости нашей армии».

В конце августа 1943 года министр пропаганды впервые сказал фон Овену, что немцы, возможно, проиграют эту войну. Ситуация на Востоке и в Италии и непрерывные бомбежки с воздуха делали такую возможность вполне вероятной. Геббельс заявил, что принял решение на такой случай: «Если наши враги восторжествуют, я без колебаний расстанусь с жизнью. Либо мы преодолеем кризис – а я брошу на это все свои силы! – либо придется в очередной раз склониться перед силой духа англичан и пустить себе пулю в лоб!»

Примерно за месяц до этого состоялась беседа доктора Герделера, главы германской оппозиции, с фельдмаршалом фон Клюге; Герделер уговаривал фельдмаршала свергнуть Гитлера и предпринять шаги к окончанию войны; он сказал: «Если хотите, я приглашу к вам в союзники господина Геббельса или господина Гиммлера, потому что они давно уже поняли, что с Гитлером они обречены на гибель!» Так или иначе, но факт состоял в том, что Геббельс лучше понимал действительное положение вещей, чем многие другие представители нацистской верхушки. 7 ноября 1943 года он записал в дневнике: «Мне кажется, что мы все иногда как-то слишком легко воспринимаем войну. Жизнь уже стала слишком суровой, а борьба теперь ведется не на жизнь, а на смерть. Чем быстрее осознают это все немцы, и особенно наше руководство, тем лучше будет для всех нас. Будет очень жаль, если в какой-то момент войны нам придется сказать самим себе: «Мы сделали не все, что могли, и спохватились слишком поздно!»

5. Главные заповеди войны

К концу сентября 1943 года общее положение выглядело мрачно и казалось гораздо более тяжелым, чем сразу после Сталинграда. За этот месяц британская авиация сбросила на Германию 14 000 тонн бомб и совершила десять крупных налетов на ее города и на территории, оккупированные немцами на Западе; особенно сокрушительными были рейды на Берлин, Маннгейм, Мюнхен и Бохум. В дополнение к этому американские «летающие крепости» обрушили 5400 тонн бомб на различные цели, расположенные в Западной Европе. 3 сентября союзные войска высадились в Италии, и в тот же день правительство Бадольо подписало с ними договор о перемирии, на который Гитлер ответил оккупацией Рима и всей Центральной и Северной Италии. На Восточном фронте русские войска, используя удобный момент, предприняли наступление и освободили Донбасс, а 25 сентября – Смоленск. Правда, германские войска провели успешную операцию по освобождению Муссолини, ставшего главой новой фашистской республики; это подняло престиж немцев. Германская пропаганда постаралась извлечь все возможное из этой удачи эсэсовских парашютистов, но (как признался Геббельс в частной беседе) все вещание на зарубежные страны все равно потерпело полный крах. Дело в том, что бои за Салерно, где 9 сентября высадились американские войска, были названы, вопреки его указанию, «победой Германии»: «Я всегда предупреждал, что о победах следует объявлять только после того, как они одержаны, и вообще не стоит делить шкуру неубитого медведя! Наши коллеги, офицеры из службы информации вермахта, опять оскандалились, нарушив один из элементарных принципов своего ремесла!»

Но эти промахи сотрудников соперничавшей организации были ничто по сравнению с плохими известиями, продолжавшими поступать с русского фронта. «Мурашки бегут по спине, – писал Геббельс в дневнике 21 сентября, – когда глянешь на карту и сравнишь то, что у нас было год назад, с тем, что осталось сейчас. Совершенно ясно, что Советский Союз сейчас в лучшем положении, чем тогда. В то время они сражались, чтобы спастись от военного и экономического крушения. Теперь об этом не может быть и речи!»

Все эти события заставили министра пропаганды решиться в конце сентября на проведение новой широкой пропагандистской кампании, имеющей целью укрепление стойкости самой нацистской партии. Для этого он собрал всех начальников местных отделений Министерства пропаганды и местных партийных руководителей, ознакомил их с ситуацией и передал им новый пропагандистский материал – «Манифест о заповедях войны». Геббельс похвалил высокий моральный дух этих людей, оценив его как «отличный». Перед ним были руководители высокого ранга, опытные в политических делах и никогда не позволявшие себе впадать в уныние. Манифест Геббельса, обращенный к партии и к народу, встретил у них полное понимание.

Новый «Манифест» провозглашал «тридцать главных заповедей войны для немецкого народа» и стал основой для ведения пропаганды в тот период. Это было мастерски написанное руководство, имевшее целью повышение морального духа масс и закреплявшее методы управления ими; оно четко указывало, что можно и нужно делать, а чего делать нельзя. «Заповеди» были изданы отдельной брошюрой, в расчете на миллионы читателей; Геббельс придавал этой книжке особое значение: он был уверен, что ее широкое распространение принесет большую пользу.

В «Заповедях» почти не говорилось о грядущей победе, она упоминалась только в последней статье. Прежний призыв: «Мы победим!» был теперь заменен новым: «Мы не сдадимся!» Главная мысль провозглашалась в статье Первой: «На этой войне возможно все, кроме одного: мы никогда не капитулируем и не склонимся перед врагом!» Тот, кто сказал или только подумал о возможности капитуляции, провозглашался предателем и «подлежал позорному изгнанию из рядов сражавшегося и трудящегося германского народа».

Третья статья подчеркивала оборонительный характер войны: «Война была навязана нам нашими врагами, захотевшими лишить нас возможности жить и развиваться. Проигрыш войны будет означать, что теперешнее поколение немцев не сумело сберечь то, что было накоплено предыдущими поколениями». Геббельс призывал немцев к единению, к тому, чтобы поступки и мысли каждого человека были проникнуты глубоким сознанием принадлежности к обществу, в котором он живет. Видимо, министр полагал, что только такое сознание способно заставить каждого соблюдать запреты и указания правительства.

Статья Одиннадцатая свидетельствовала о том, что влияние вражеской пропаганды зашло уже достаточно далеко; в ней говорилось о намерении врагов посеять рознь между народом и правительством, «чтобы правительство не могло руководить, а народ стал беззащитным. Только таким путем враги могут победить Германию. Те, кто поддадутся на эту уловку, – тупицы и предатели, заслуживающие сурового наказания». В других статьях осуждались «всезнайки – те, кто много говорит, но ничего не делает», болтуны, выдающие по глупости секреты врагу, паразиты, наживающиеся на войне, и «несознательная чернь», озабоченная только собственным благом и не думающая об «историческом долге». Геббельс осуждал тех «глупцов», которые думают, что руководители живут лучше, чем народ. «Какие бы потери ни несли простые граждане, они несравнимы с тяжелым бременем ответственности постоянного беспокойства, возложенным на руководителей», – говорилось в статье Восемнадцатой.

Потом шли нападки на «несогласных, подрывающих усилия солдат, сражающихся на фронте»: «Саботажники и подрывные элементы заслуживают смерти, во имя солдат, которые гибнут в бою, исполняя свой долг».

Объявлялось, что придется идти на жертвы ради свободы – но не свободы личности, а «свободы нации». Как и другие «революционеры», национал-социалисты были не прочь подчеркнуть необходимость идти на тяжелые жертвы в настоящем ради «светлого будущего следующих поколений». Геббельс противопоставлял такую «истинно патриотическую» позицию беспринципности «презренных материалистов», живущих по правилу: «После нас – хоть потоп!». «Пусть мы будем страдать в годы войны, отказывая себе в счастье, но зато наши дети и внуки увидят лучшую жизнь!» – провозглашалось в статье Двадцать девятой.

«Заповеди», проникнутые фанатизмом и безудержным национализмом, заканчивались лозунгом в духе «светской теологии», призывавшим преодолеть любые трудности ради «высших целей»: «Сквозь тернии – к звездам!» «Что бы вы ни делали и о чем бы ни думали, что бы ни говорили и о чем бы ни умолчали, помните, что вы – немцы! Будьте непоколебимо верными фюреру! Верьте в победу! Помните о своей принадлежности к самой доблестной и передовой нации на Земле, призванной преодолеть любые трудности ради своих целей, защитить свою свободу и свое будущее!»

Такие призывы звучали и раньше; новым же было то, что в «Заповедях» впервые говорилось о «национальной Голгофе», т. е. о том, что «весь народ должен пройти путем страданий, чтобы завоевать свободу».

Как говорится, «от чего ушли – к тому и пришли!»

Глава 12
Запугивание врагов и собственного народа

Если не можешь победить – попробуй напугать!

Пословица

По мере того, как отодвигались на неопределенный срок и конец войны, и обещанная победа, Геббельсу приходилось решать новые пропагандистские задачи и изобретать новые лозунги. Никто в Германии не ожидал, что противник перейдет на круглосуточные бомбежки немецких городов, начавшиеся со второй половины мая 1943 года, когда британская авиация стала совершать налеты по ночам, а Восьмой воздушный флот США – днем.

В это время на побережье Балтийского моря немцы развернули секретные работы по созданию ракет среднего радиуса действия. О подготовке нового оружия было известно лишь немногим, но Геббельс получил возможность делать многозначительные намеки на то, что англичан и их города ожидает страшное возмездие и что оно не за горами. Тема «возмездия врагу» звучала уже давно и в разных вариациях, но ее цель всегда оставалась одна и та же: укрепить и поднять моральный дух населения обещаниями опустошительных разрушений на территории врага с помощью небывалого «чудо-оружия». Одновременно подразумевалось, что разрушения принесут врагу столь серьезный ущерб, что он потерпит поражение и война будет выиграна.

Одновременно пропаганда разрабатывала и другую тему: о том, какие ужасы придется пережить немцам в случае поражения Германии в войне. Так намеревались обрести «силу через страх», т. е. укрепить стойкость населения, рисуя кошмарные картины зверств, которые будут совершать враги, если победят Германию. Нужно было внушить такой страх населению Германии, чтобы каждый немец и каждая немка предпочли лучше стоически умереть, чем оказаться в рабстве под гнетом чужеземных завоевателей. Заодно ставилась задача распространить страх перед большевизмом на все европейские страны.

Обе эти главные темы пропаганды: одна – агрессивная и хвастливая (о «чудо-оружии»), а другая – оборонительная и героическая (о необходимости не допустить прихода большевиков) – широко развивались в последние два года войны, усложняясь и переплетаясь между собой.

1. Ракеты «ФАУ» – оружие возмездия

Начиная с лета 1943 года, Геббельс и Гитлер стали говорить о мести врагу за его «воздушный террор» против германских городов, обещая применить для этого новое секретное оружие. На массовом митинге во Дворце спорта в Берлине 5 июня 1943 года Геббельс, под бурные аплодисменты присутствующих, заявил: «Весь германский народ полон одной мыслью: отомстить врагам, причинив им такое же зло, какое они причинили нам. Мы не хотим ни угрожать, ни хвалиться. Мы говорим о фактах. Британцы рано стали радоваться: им придется заплатить по счету за те кровавые злодеяния, которые они совершили, подстрекаемые евреями-парламентариями!» Через две недели, выступая на митинге в Эльберфельде, посвященном памяти жертв воздушной войны, Геббельс выразился более определенно: «Наступит день и придет час, когда мы ответим террором на террор. Враг громоздит одно преступление на другое и сам составляет кровавый счет, который ему придется оплачивать». И Геббельс заявил, что уже множество конструкторов, инженеров и рабочих заняты тем, что приближают желанный день возмездия. Он знает, что весь германский народ ожидает этого с горячим нетерпением; что «долгие недели страданий переполнили сердца немцев желанием мести. Врагу будет предъявлен счет, ему придется ответить за свою вину».

Тема «мести» звучала еще несколько месяцев, то затухая, то усиливаясь. 14 августа 1943 года Геббельс писал: «Мы отражаем воздушные налеты врага путем военной и гражданской обороны, но недалек тот день, когда в дополнение к этому у нас появится средство для нанесения массированного контрудара. Пока приходится ждать, но ни один человек в Германии не считает это невозможным». В том же духе высказывался и Гитлер в своей речи по радио 10 сентября: «Создаются технические и организационные возможности для того, чтобы не только прекратить воздушный террор врага, но и нанести ему ответный урон с помощью новых и более эффективных средств». Подобные же намеки он сделал в своей речи в Мюнхене, выступая перед членами «старой партийной гвардии» 8 ноября: «Хотя мы пока что не можем добраться до Америки, но, слава Богу, поблизости есть еще одна страна, на которой мы и сосредоточим свои усилия». В обращении к германскому народу по случаю нового, 1944 года, Гитлер сказал, что 1943 год хотя и принес немцам самые тяжелые испытания, но дал надежду жителям городов, пострадавших от бомбежек, на то, что «час расплаты придет».

Геббельс впервые узнал о планах фюрера по созданию управляемых ракет 23 марта 1943 года. После этого он направил запрос Шпееру, и тот стал присылать ему регулярную информацию о продвижении работ в Пенемюнде. Первая ракета была задействована против Британии в июне 1944 года; до этого у Геббельса было несколько встреч с учеными, работавшими над проектом.

Понимая, что идея мести за бомбежки очень популярна в массах, Гитлер настоял на том, чтобы новое оружие получило название «Возмездие», хотя военным это не понравилось. Вернер фон Браун и Дорнбергер, ответственные за разработку и производство ракет, были раздосадованы тем, что их детище используется в целях пропаганды, и сожалели о том, что с ним связывают слишком большие надежды; но Гитлер оставил их чувства без внимания. Дорнбергер потом говорил, что на встрече в ставке Гитлера, состоявшейся 7 июля 1943 года, он убеждал фюрера исключить из пропаганды слова о «решающем значении всесокрушающего чудо-оружия», но Гитлер резко оборвал его, и он счел за лучшее оставить эту тему. Как бы то ни было, но выпуск ракет сильно задержался, особенно после того, как британская авиация нанесла успешный удар по заводу в Пенемюнде в августе 1943 года.

Тем временем разведка союзников пришла к заключению, что немцы действительно создают какое-то новое оружие и что угрозы нацистских вождей не являются блефом; и тогда пропаганда западных стран стала указывать на расхождение между обещаниями и делами немецкого руководства. Это заставило Геббельса сказать в своей речи в октябре 1943 года следующее: «Что касается темы возмездия, горячо волнующей весь германский народ, то я могу только заметить, что англичане совершают роковую ошибку, считая ее не более чем пропагандистской выдумкой, не имеющей под собой реальной почвы. Придет день, и Англия ощутит на себе эту реальность».

После этого Геббельс стал более осторожным в своих предсказаниях и на некоторое время возложил надежды на другие способы возмездия, например, на бомбардировки Англии с помощью обычных самолетов. Обращаясь к немцам в канун Нового, 1944 года, он сказал, что немцы до некоторой степени приспособились к ужасам современной войны, но у англичан в этом отношении все впереди: «Воздушная война пока что радует наших врагов, потому что она идет в одну сторону; вот когда им будет доставаться так же, как и нам – лондонские газеты поумерят свои восторги».

В начале 1944 года Геббельс выпустил директиву, обязавшую прессу и радио не использовать в течение некоторого времени термин «возмездие». Дело в том, что чем больше население обсуждало эту тему, тем более частыми и опустошительными становились налеты союзников. Так слово «возмездие» оказалось под запретом, потому что Геббельс не хотел возбуждать чрезмерные надежды, обсуждая этот вопрос открыто.

Выпуск «чудо-оружия» все время задерживался, и это вызывало у Геббельса беспокойство. Его адъютант признавался, что «ответственность за программу «Возмездие» или даже за ее провал преследовала Министра, как кошмар». На самом деле Геббельс был не в состоянии ни ускорить, ни задержать программу, в отличие от Геринга и Шпеера; но он отвечал, так сказать, за само осуществление мести: ведь он сам объявил о ней и к тому же взял на себя ответственность перед населением за весь ход воздушной войны или хотя бы за успешную оборону от налетов. Поэтому он почувствовал большое облегчение, когда во время визита в ставку фюрера в начале 1944 года услышал от Гитлера подробности о существенных успехах в подготовке нового оружия. «Это совершенно новое средство нападения, – рассказывал Геббельс фон Овену (имея в виду ракету «Фау-2»), – против него бессильна любая противовоздушная оборона; никакие сигналы воздушной тревоги тут не помогут. Англичане думают, что победа – у них в кармане, но им придется испытать шок, когда они поймут значение чудо-оружия. Возможно, они станут теперь более сговорчивыми насчет заключения компромиссного мира – кто знает? Вполне может случиться, что все это будет иметь далеко идущие политические последствия».

К сожалению для Геббельса, дело шло совсем не так гладко. Воздушные налеты сильно мешали работе секретного завода: «Прошло уже полгода с тех пор, как фюрер держал в руках полностью готовые чертежи нового оружия, – сокрушался Геббельс, – но и сегодня мы не в состоянии назвать точную дату его применения». Все, что Геббельс мог пообещать населению, – это «обычные» воздушные налеты на Лондон и другие английские города. А ведь во время одной из бомбежек Берлина он дал «слово чести» горожанам, что «возмездие» обязательно состоится.

Пришлось быть более осторожным в обещаниях. Геббельс совсем исключил из употребления слово «возмездие», отделываясь от вопросов туманными общими рассуждениями. «Пройдет не слишком много времени, – объяснял он, – и инициатива будет снова в наших руках; мы не только ликвидируем временное техническое превосходство врага, но и сами будем его превосходить». Через несколько недель он не удержался и похвастал в «Дас райх», сказав о новых «решительных мерах, которые заставят врага понять, что воздушная война не выгодна для него ни в материальном, ни в моральном смысле. Я пока что не могу сказать всего, но в довольно скором времени мы введем в действие новый аргумент, который будет для врага более убедительным. Тогда англичанам придется показать, могут ли они быть такими же стойкими, как немцы. Мы уже прошли самую тяжелую часть войны, а для англичан она только начинается. Мы остались несломленными; посмотрим, как англичане пройдут это испытание».

Наконец, в июне 1944 года ракета «Фау-1» была применена впервые, и Геббельс признался фон Овену, что его совершенно измотали постоянные задержки с пуском: «Дата применения была сначала назначена на декабрь 1943 года, потом – на 1 января 1944 года, а потом перенесена из-за технических неполадок еще на два месяца; но пуск так и не состоялся, ни в марте, ни в апреле, ко дню рождения фюрера. Потом в напряженном ожидании прошел май, и фюрер сказал, что акция «Возмездие» произойдет в день высадки союзников. В июне враг уже готовился к вторжению, а наши конструкторы все еще вносили изменения в ракету».

Сообщение о состоявшемся первом пуске ракеты «Фау-1» вызвало у Геббельса смешанное чувство облегчения и неуверенности. Долгая задержка с выполнением обещания, данного им в прежних статьях и речах, теперь, как бумеранг, ударила по его престижу. Когда проходил месяц за месяцем, а обещанного оружия все не было, авторитет Геббельса падал все ниже. «Он знал, что если откладывать «возмездие» и дальше, то публика начнет смеяться над ним», – свидетельствовал современник.

Один из сотрудников Геббельса, известный журналист Шварц ван Берк, предложил назвать новое оружие «Фау» – по первой букве слова «Фергельтунг» («Возмездие») – и обозначать его модификации как «Фау-1», «Фау-2» и так далее, чтобы создать ажиотаж, намекнув на возможность дальнейшего развития. Геббельс передал это предложение Гитлеру уже от себя, и фюрер его принял.

Гитлер распорядился применить ракету через десять дней после высадки союзных войск в Нормандии. Английские газеты сообщали: «Вблизи Лондона, в Южной Англии, имели место взрывы нового типа, видимо, от действия оружия очень крупного калибра».

До последнего момента никто не знал, как именно будет действовать новое оружие; ходили десятки слухов, в том числе и такие: «Нажимают кнопку, и ракета улетает. Когда она взрывается, то половина Британских островов взлетает к небу, а другая половина погружается на дно моря, а ракета возвращается назад, неся 50 000 пленных на борту!» Серьезные люди одергивали шутников: «Нет, это действительно мощное оружие: 24 часа бомбардировок, и Англия запросит пощады, согласится на перемирие и на любые условия. Ведь это новое германское изобретение, связанное с расщеплением атомов, высвобождением электронов и тому подобными штучками. Потрясающая вещь! Весь мир вздрогнет!»

Министр пропаганды был и доволен и счастлив. Он говорил своему пресс-секретарю: «Я, наверное, больше всех удовлетворен тем фактом, что «Возмездие» наконец свершилось! Ведь именно я обещал его немцам, и мне пришлось бы отвечать в случае неудачи. Вы помните, конечно, о тех сотнях писем, содержавших один и тот же вопрос: «Где же ваше новое оружие?» Геббельс говорил, что до последнего момента все это дело с ракетами висело на волоске, и он сильно беспокоился по поводу результатов.

Впрочем, и теперь, когда пуски состоялись, у него хватило хитрости вести пропаганду достаточно осторожно; Он убедил Гитлера в том, что бюллетень вepховного командования вермахта должен содержать всего одно предложение, сообщающее о факте испытания, и что слово «возмездие» вообще не должно упоминаться. На совещании в своем министерстве, проведенном 16 июня, Геббельс тоже настоял на том, что пресса и радио не должны говорить о «Возмездии». «Достаточно простого сообщения в бюллетене вермахта, – сказал он, – чтобы произвести потрясающее впечатление на германский народ. Нам нужно не подогревать возбуждение, а наоборот, успокаивать людей». Геббельс боялся, что немцы будут охвачены ложными надеждами на скорый конец войны. Неудивительно, что министр пришел в сильный гнев, когда узнал, что его старый соперник Отто Дитрих в директиве для прессы нарушил его указания, а известный журналист Отто Криг, следуя директиве, поместил в берлинской «вечерке» передовую статью, начинавшуюся с торжественной фразы: «День, которого так ждали 80 миллионов немцев, наконец, наступил…»

Геббельс в приступе ярости пригрозил расстрелять несчастного журналиста, едва сумевшего оправдаться ссылками на директиву Отто Дитриха, который и был признан главным виновником происшествия. Тогда министр стал добиваться от фюрера, чтобы тот подчинил Дитриха Министерству пропаганды или хотя бы приказал посылать «директивы» Дитриха на утверждение Геббельсу.

Тем временем выяснилось, что после применения ракеты «Фау-1» в течение недели ничего необыкновенного не произошло. Гитлер был сильно разочарован таким результатом и прикаізал прессе и радио избегать всяких преувеличений в сообщениях о новом оружии, хотя сам же положил им начало. Газетам было приказано ограничиваться перепечаткой информации из иностранных изданий.

Несмотря на это, германские газеты стали помещать отчеты об огромных разрушениях, причиненных ракетами «Фау-1». Военный корреспондент одной газеты, описывая обстановку в Лондоне 6 июля 1944 года, писал, что город охвачен огнем: «Столица Британии – в кольце огня и уже несколько дней подряд борется за свою жизнь, стараясь спастись от этого ужасного нового оружия. Особенно сильные пожары бушуют в центре Лондона, у Темзы. Облака, нависшие над городом, окрашены в багровый цвет; похоже, что потушить пожары не удастся».

Сам Геббельс оценивал применение «Фау-1» и «Фау-2» более осторожно. Выступая на митинге в столице 7 июля 1944 года, он заявил, под бурные аплодисменты публики, что «хотя и не стоит питать иллюзий насчет немедленных решающих результатов применения нового оружия, но длительные ракетные обстрелы, безусловно, повлияют на всю обстановку в Англии.

В статье «К вопросу о возмездии», переданной по радио 21 июля, он рассказал о «парализующем чувстве страха, охватывающем британцев при взрывах «Фау-1», и о том, что «британская противовоздушная оборона не в состоянии помешать нам обрушить на Англию поток ракет, преодолевающих пролив Ла-Манш без всяких помех. Британское правительство, – сказал он, – пыталось сначала преуменьшить размеры ущерба; но теперь оно, напротив, драматизирует события и пытается пробудить жалость во всем мире, выступая в роли «оскорбленной невинности».