Текст книги "Кетхен из Гейльброна"

Автор книги: Генрих фон Клейст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Явление девятое

Замок Веттерштраль. Один из покоев замка. Входит Кунигунда, полуодетая, в романтическом наряде, и садится перед туалетным зеркалом. За нею появляются Розалия и старая Бригитта.

Розалия(Бригитте). Бабушка, садись сюда! Граф фом Штраль велел доложить о себе моей госпоже, но я еще должна причесать ее, а она пока послушает твои россказни.

Бригитта (садится). Так, значит, вы фрейлейн Кунигунда фон Турнек?

Кунигунда. Да, бабушка, это я.

Бригитта. И зоветесь дочерью императора?

Кунигунда. Императора? Нет. Кто тебе это сказал? Нынешний император мне не родня. Но я правнучка одного из прежних императоров, которые в прошлом столетии занимали германский престол.

Бригитта. О господи! Возможно ли это? Правнучка…

Кунигунда. Ну да!

Розалия. Я же тебе говорила!

Бригитта. Ну, ей-богу, можно мне теперь и в могилу лечь: исполнился сон графа фом Штраль!

Кунигунда. Какой такой сон?

Розалия. Да вы только послушайте. Это самая удивительная история на свете. Но рассказывай покороче, бабушка, и без предисловий: я уж говорила тебе, что времени у нас мало.

Бригитта. В конце прошлого года на графа напала какая-то странная тоска, а почему – никто не мог разгадать, и он от этого заболел. Лежал он совсем слабый, лицо пылало жаром, и он бредил. Врачи уже все средства испробовали и сказали, что теперь уж ничем его не спасти. И все, что таилось в его сердце, теперь, в горячечном безумии, перешло на язык. Говорил он, что охотно расстанется с жизнью, нет девушки, которая могла бы его полюбить, а жизнь без любви – смерть. Белый свет он называл могилой, а могилу колыбелью, – он, мол, только в ней бы и родился вновь. В течение трех ночей подряд мать не отходила от него, и он рассказывал ей, что явился к нему ангел и взывал: «Уповай, уповай, уповай!» А на вопрос графини, не укрепилось ли его сердце от этого вышнего призыва, он ответил: «Укрепилось? Нет», – а потом со вздохом добавил: «Укрепится, матушка, укрепится, только бы мне ее увидеть!» Графиня и спрашивает: «А увидишь ты ее?» – «Наверно!» – отвечает он. – «Когда? – спрашивает она. – Где?» – «В Сильвестрову ночь, когда наступает Новый год; тогда он меня к ней поведет». – «Кто? – спрашивает она. – Милый, к кому?» – «Ангел, – говорит он, – к моей девушке», – поворачивается на другой бок и засыпает.

Кунигунда. Бредни!

Розалия. Послушайте дальше. – Ну?

Бригитта. И вот в Сильвестрову ночь, в тот самый миг, когда старый год сменяется новым, он приподнимается на своем ложе, смотрит, не отрываясь, в одно место, словно ему там видение явилось, и, указывая пальцем, говорит: «Матушка, матушка!» – «Что такое?» – спрашивает она. «Там, там!» – «Где?» – «Скорее!» – говорит он. «Что?» – «Шлем, латы, меч!» – «Куда же ты?» – спрашивает мать. «К ней, – говорит он, – к ней! Так! Так! Так!» – и упал навзничь. «Прощай, мать, прощай», – вытянулся весь и лежит, как мертвец.

Кунигунда. Мертвец?

Розалия. Ну да, мертвец!

Кунигунда. Она хочет сказать – похожий на мертвого.

Розалия. Она сказала «мертвец». Не перебивайте ее, – Ну?

Бригитта. Мы прижались ухом к его груди: тихо там, словно в пустой комнате. Подержали перышко у рта, посмотреть, как дыхание: перышко и не дрогнет. Врач и впрямь думал, что душа его уже отлетела: боязливо кликал его по имени в самое ухо, давал ему чего-то понюхать, чтобы оживить его, колол шпильками и иголками, волосы выдергивал, так что кровь показалась. Все напрасно: лежал он без движения, как мертвец.

Кунигунда. Ну? А потом что?

Бригитта. А потом, полежавши так немалое время, он вдруг очнулся, повернулся с печалью на лице к стенке и говорит: «Ах, вот и светильники принесли. Опять она исчезла!» – словно свет что-то спугнул. Тогда графиня нагнулась над ним, прижала его к груди и спрашивает: «Мой Фридрих! Где же ты был?» – «У нее! – отвечает он радостно. – У той, что меня любит, у невесты, назначенной мне свыше! Иди, матушка, иди и вели, чтобы во всех церквах за меня молились, потому что теперь я хочу жить».

Кунигунда. И он действительно поправился?

Розалия. В том-то и чудо.

Бригитта. Поправился, фрейлейн, поправился. С того же часа пришел в себя, окреп, словно исцеленный небесным бальзамом, и месяц еще не обновился, как он был совсем здоров.

Кунигунда. И рассказывал? Что он рассказывал?

Бригитта. Рассказывал, рассказывал, конца не было рассказам. Как ангел вел его за руку сквозь темную ночь, как тихонько открыл дверь в девичью спаленку и вошел, озарив своим сиянием все стены, как там лежало прелестное дитя, девушка без ничего, только в рубашечке; увидев его, она широко раскрыла глаза и позвала голосом, сдавленным от удивления: «Марианна!» – кого-то спавшего в соседней комнате; как она потом, все ярче и ярче рдея от радости, сошла с кровати, опустилась перед ним на колени, голову склонила и прошептала: «Мой высокий господин!» Как потом ангел сказал ему, что она императорская дочь, и показал у нее на затылке красноватую родинку, как он, потрясенный непомерным восторгом, взял девушку за подбородок, чтобы взглянуть ей в лицо, но тут окаянная служанка, Марианна эта самая, вошла со свечой в комнату, и с приходом ее видение исчезло.

Кунигунда. И ты думаешь, что эта императорская дочь – я?

Бригитта. А то кто же?

Розалия. И я так считаю.

Бригитта. Все в Штральбурге после вашего приезда, как узнали, кто вы такая, так всплеснули руками и крикнули как один человек: «Это она!»

Розалия. Только и остается, чтобы колокола развязали языки да затрезвонили: да, да, да!

Кунигунда(встает). Спасибо тебе, матушка, за рассказ. Пока возьми себе на память вот эти сережки и ступай.

Бригитта уходит.

Явление десятое

Кунигунда и Розалия.

Кунигунда (поглядевшись в зеркало, машинально подходит

к окну и открывает его. Пауза)

 
Розалия, ты вынула все то,
Что мною приготовлено для графа, —
Свидетельства, бумаги, письма?
 

Розалия (стоя у стола)

 
Всё
Сложила я вот тут, в одной обертке.
 

Кунигунда

 
Дан мне…
 

(Достает из-за окна прикрепленный к нему снаружи и смазанный клеем прутик.)

Розалия

 
Что, барышня?
 

Кунигунда (оживленно)

 
Смотри, смотри-ка,
Здесь словно след от крылышка остался.
 

Розалия (подходит к ней)

 
Что тут у вас?
 

Кунигунда

 
Да прутик с клеем. Кто же
Его здесь прикрепил? Но посмотри:
По-моему, его крылом задело!
 

Розалия

 
Да, след крыла! Что это было? Чиж?
 

Кунигунда

 
То зяблик был, которого напрасно
Все утро я пыталась приманить.
 

Розалия

 
Взгляните: перышко с его крыла.
 

Кунигунда (озабоченно)

 
Так дай же мне…
 

Розалия

 
Что, барышня? Бумаги?
 

Кунигунда

 
Плутовка! – Просо! Там оно стоит.
 

Розалия смеется, идет и достает просо. Входит слуга.

Явление одиннадцатое

Те же и слуга.

Слуга

 
Граф Веттер фом Штраль и графиня-мать.
 

(Уходит.)

Кунигунда (бросая все, что у нее в руках)

 
Убери все это, живее!
 

Розалия

 
Сейчас, сейчас!
 

(Закрывает туалетный стол и уходит.)

Кунигунда

 
Добро пожаловать.
 

Явление двенадцатое

Кунигунда.

Входят графиня Елена и граф фом Штраль.

Кунигунда (идет им навстречу)

 
Чему обязана я счастьем видеть
Высокочтимейшую мать того,
Кто спас мне жизнь, и с умиленным сердцем
Облобызать ей дорогие руки?
 

Графиня

 
Вы, право же, меня смутили, фрейлейн.
Я к вам пришла поцеловать вас в лоб
И справиться, как вам у нас живется.
 

Кунигунда

 
Чудесно. Я нашла здесь все, что нужно,
Вы обо мне печетесь, словно мать,
И только то смущало мой покой,
Тревожило мне совесть, что ничем
Я вашей доброты не заслужила.
Но вот – смущенье это улеглось
Сейчас, в минуту нашей с вами встречи.
 

(Оборачивается к графу фом Штралъ.)

 
Что с вашей левою рукой, граф Фридрих?
 

Граф фом Штраль

 
С моей рукой? Ах, фрейлейн, ваш вопрос,
Поверьте, мне чувствительней, чем рана.
Пустяк: неловко я задел седло,
Когда с коня сойти вам помогал.
 

Графиня

 
Ты ранен? Я об этом и не знала.
 

Кунигунда

 
Когда вчера мы в замок прискакали,
С руки у вас уже стекала кровь.
 

Граф фом Штраль

 
Рука давно об этом позабыла.
И если, с Фрейбургом за вас сражаясь,
Я этой кровью заплатил ему,
То, право, он вас продал за пустяк.
 

Кунигунда

 
Вольны вы думать так – я не могу.
 

(Обращается к его матери.)

 
Сударыня, вам не угодно сесть?
 

(Подает стул.)

Граф приносит еще два стула. Все садятся.

Графиня

 
Что предпринять вы думаете, фрейлейн?
И положенье взвесили, в котором
Находитесь теперь? И ясно ль вам,
На что должно решиться сердце ваше?
 

Кунигунда (растроганно)

 
Высокочтимая графиня, дни,
Отсчитанные мне, я посвящу
Безмерной благодарности и ярким
Воспоминаниям о всем, что было,
И неизменно буду чтить и вас,
И дом ваш до последнего дыханья, —
Когда бы только было мне дано
Вернуться в Турнек к родичам моим.
 

(Плачет.)

Графиня

 
Когда же вы отправиться хотите?
 

Кунигунда

 
Меня заждались тетушки мои,
И я хотела бы поехать завтра
Иль в крайнем случае на этих днях.
 

Графиня

 
А что ж вам может в этом помешать?
 

Кунигунда

 
Теперь – ничто, но только разрешите
Мне с вами откровенно объясниться.
 

(Целует ей руку, встает и приносит бумаги.)

 
Прошу, возьмите это, граф фом Штраль.
 

Граф фом Штраль (встает)

 
А это что? Могу узнать я, фрейлейн?
 

Кунигунда

 
Здесь документы о владенье Штауфен,
Что долго было спорным между нами,
Здесь все, что мой оправдывало иск.
 

Граф фом Штраль

 
Сударыня, я, право, пристыжен.
И если вы считаете, что здесь
Опора ваших прав, я уступаю,
Хотя б последней хижины лишился.
 

Кунигунда

 
Возьмите, граф фом Штраль. Бумаги эти
Двусмысленны, не скрою, даже срок
На право выкупа истек давно.
Но будь мои права ясны, как солнце,
Сейчас я им значенья не придам.
 

Граф фом Штраль

 
Нет, фрейлейн, ни за что и никогда.
Я с радостью готов принять от вас
В подарок мир, но если можно думать,
Что эти документы подтверждают
Права на Штауфен ваши, пусть решат
Наш спор верховный суд и император.
 

Кунигунда (графине)

 
Тогда хоть вы, почтенная графиня,
Меня освободите от бумажек,
Что жгут мне руки, что противны чувству,
Меня одушевившему, и больше
Мне не понадобятся никогда,
Хоть проживи я лет до девяноста.
 

Графиня (тоже встает)

 
Нет, дорогая! Слишком далеко
Вас может благодарность завести.
Не можете в порыве мимолетном
Отдать вы достоянье всей семьи.
Последуйте совету сына, пусть
Рассмотрят в Вецларе бумаги эти,[16]16
  …рассмотрят в Вецларе бумаги эти… – Имеется в виду суд Имперской палаты (Reichskammergericht) – верховное судилище в Священной Римской империи. Клейст, однако, допускает здесь анахронизм. Этот суд перебрался в Вецлар только в конце XVII века (в 1693 г.). Основан он был в 1495 году и заседал обычно во Франкфурте, а поздней в Шпейере.


[Закрыть]
А мы, поверьте, будем вас любить,
Какое б там ни приняли решенье.
 

Кунигунда (страстно)

 
Ведь я одна владела этим правом!
И родичей мне спрашивать не надо.
А сыну – сердце завещать смогу!
Высоких судей я не потревожу,
Порыв сердечный разрешит вопрос!
 

(Рвет бумаги и бросает на пол.)

Графиня

 
Ах, милый, легкомысленный ребенок,
Что сделали вы? Раз уж так случилось,
Позвольте мне покрепче вас обнять.
 

(Обнимает ее.)

Кунигунда

 
Пускай ничто не поперечит чувству,
Что вспыхнуло сейчас в моей груди.
Хочу я, чтобы рухнула стена
Меж избавителем моим и мною!
Хочу, чтоб не мешало мне ничто
Всю жизнь его любить и прославлять.
 

Графиня (растроганно)

 
Довольно, девочка моя, довольно.
Вы так взволнованы!
 

Граф фом Штраль

 
Хотел бы я,
Чтоб вы потом об этом не жалели.
 

Пауза.

Кунигунда (вытирая глаза)

 
Когда смогу я в Турнек возвратиться?
 

Графиня

 
Когда хотите! Вас проводит сын.
 

Кунигунда

 
Так завтра!
 

Графиня

 
Хорошо. Вы так решили.
А я бы рада видеть вас подольше.
Но вы придете к нашему столу?
 

Кунигунда (склоняясь перед нею)

 
Вот справлюсь с сердцем – и к услугам вашим.
 

(Уходит.)

Явление тринадцатое

Графиня Елена, граф фом Штраль.

Граф фом Штраль

 
Как верно то, что я мужчина, в жены
Ее хочу.
 

Графиня

 
Ну, ну, ну, ну!
 

Граф фом Штраль

 
Как? Нет?
Ведь ты же хочешь, чтобы я женился.
Но не на этой? Нет?
 

Графиня

 
Ну, что с тобой?
Ведь не сказала я, что не согласна.
 

Граф фом Штраль

 
Я на сегодня свадьбы не прошу.
Один из императоров германских,
Саксонец родом, – предок Кунигунды.
 

Графиня

 
А новогодний сон вещал о ней,
Что скажешь ты?
 

Граф фом Штраль

А что скрывать мне! Да!

Графиня

 
Но все-таки подумаем сперва.
 

Уходят.

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Явление первое

Горы и лес. Здание монастыря.

Теобальд и Готфрид Фридеборн помогают Кетхен спуститься со скалы.

Теобальд. Осторожно, моя крошка. Видишь, на горной тропе трещина. Поставь ногу вон на этот камень – он слегка порос мохом. Если б я знал, где тут можно сорвать розу, я бы тебе сказал.

Готфрид. Ты что ж, Кетхен, ничего не сказала богу о пути, который намеревалась совершить? А я думал, что на перекрестке, у статуи девы Марии, явятся нам два ангела – величавые юноши со снежно-белыми крыльями за плечами – и скажут: «Прощай, Теобальд! Прощай, Готфрид! Возвращайтесь себе, откуда пришли. Дальше мы поведем Кетхен по ее дороге к богу». Но ничего похожего не случилось. Мы и довели тебя до монастыря.

Теобальд. Дубы, раскинувшиеся по горным склонам, стоят так тихо, слышно, как стучит дятел. Видно, знают они, что пришла Кетхен, и прислушиваются, о чем это она думает. Хотел бы я раствориться в природе, чтобы тоже это узнать. Звуки арфы не могут быть нежнее, чем ее чувства. Израиль отрекся бы от Давида и с ее слов научился бы новым псалмам.[17]17
  Израиль отрекся бы от Давида и с ее слов научился бы новым псалмам. – Полулегендарный древнееврейский царь Давид (конец XI – начало X в. до н. э.) считался, согласно преданию, автором библейских псалмов.


[Закрыть] Милая моя Кетхен!

Кетхен. Милый отец!

Теобальд. Скажи хоть слово.

Кетхен. Мы уже дошли?

Теобальд. Дошли. Там, в красивом здании с башнями, зажатом в ущелье, находятся тихие кельи набожных августинцев[18]18
  Кельи набожных августинцев. – Августинцы – монашеский орден, существовавший с ХШ века и причисленный к четырем нищенствующим орденам (кроме августинцев, сюда входили францисканцы, доминиканцы и кармелиты). Клейст по рассеянности уже вскоре забывает, что монастырь принадлежит августинцам. Рейнграф велит гонцу свезти письмо «приору доминиканцев Гатто», имея в виду тот же монастырь, куда пришла Кетхен.


[Закрыть], а здесь – священное место, где они молятся.

Кетхен. Я что-то устала.

Теобальд. Так присядем. Подойди-ка, подай мне руку, я тебя поддержу. Здесь перед решеткой есть скамейка, поросшая короткой густой травой. Взгляни, никогда не видывал приятней местечка.

Садятся.

Готфрид. Как ты себя чувствуешь?

Кетхен. Отлично.

Теобальд. Но ты все же бледна, и лоб у тебя весь в ноту.

Пауза.

Готфрид. Прежде ты была такая крепкая, могла пройти целые мили через леса и поля, а чтоб отдохнуть, тебе довольно было камня под голову да узелка, что ты несла за плечами. А сейчас ты так изнурена, что, кажется, все постели, на которых почивает императрица, не помогли бы тебе стать на ноги.

Теобальд. Может, подкрепилась бы чем-нибудь?

Готфрид. Принести тебе глоток воды?

Теобальд. Или поискать спелых ягод?

Готфрид. Скажи хоть слово, милая Кетхен.

Кетхен. Спасибо, милый отец.

Теобальд. Ты благодаришь нас.

Готфрид. Ты от всего отказываешься.

Теобальд. Тебе ничего не надо, только поскорее бы конец, только поскорее бы пошел я к приору[19]19
  Приор – настоятель католического монастыря или старший после настоятеля член монашеской общины.


[Закрыть] Гатто, моему старому другу, да сказал: пришел старый Теобальд похоронить свое единственное, любимое дитя.

Кетхен. Милый отец!

Теобальд. Ну хорошо. Пусть так. Но прежде чем сделать решительный шаг, от которого уж не отступишься, я хочу тебе кое-что сказать. Я скажу тебе, что мне и Готфриду пришло в голову, пока мы сюда шли, и что, сдается нам, надо сделать, прежде чем мы обо всем этом поговорим с приором. Хочешь это знать?

Кетхен. Говори!

Теобальд. Ладно, слушай же хорошенько и крепко пытай свое сердце! Ты хочешь уйти в монастырь урсулинок[20]20
  Урсулинки – монахини женского ордена, основанного в 1535 году. В монастырях ордена св. Урсулы воспитывались молодые девушки. Однако Кетхен собирается не просто жить в монастыре на правах воспитанницы, но окончательно проститься с миром и постричься в монахини.


[Закрыть], что скрыт далеко в горах, поросших сосновым лесом. Не прельщает тебя мир, радостное поле жизни. В одиночестве, в благочестии хочешь ты созерцать лик божий, чтобы это заменило тебе отца, брак, детей и ласки маленьких славных внучат.

Кетхен. Да, милый отец.

Теобальд(немного помолчав). А что, если бы тебе вернуться недели на две, пока погода еще хорошая, к тем стенам и еще раз хорошо все продумать?

Кетхен. Как так?

Теобальд. Я говорю, вернуться бы тебе в Штральбург, под бузиновый куст, где чиж себе гнездо свил, знаешь, под навесом скалы, откуда замок, озаренный солнцем, глядит на поля и села?

Кетхен. Нет, дорогой отец.

Теобальд. Почему – нет?

Кетхен. Граф, мой господин, запретил мне это.

Теобальд. Запретил. Хорошо. И того, что он тебе запретил, ты делать не должна. Но что, если бы я пошел к нему и попросил, чтобы он тебе это разрешил?

Кетхен. Как? Что ты говоришь?

Теобальд. Если бы я попросил его отвести тебе местечко, где тебе было так хорошо, а мне – дать разрешение с любовью снабжать тебя там всем, что тебе понадобится?

Кетхен. Нет, дорогой отец.

Теобальд. Почему – нет?

Кетхен. Ты этого не сделаешь. А если бы ты это и сделал, граф не разрешит. А если бы он и разрешил, я не воспользуюсь его разрешением.

Теобальд. Кетхен, милая моя Кетхен! Я это сделаю. Я лягу у ног его, как сейчас лежу у твоих, и скажу: «Мой высокий господин! Позвольте, чтобы Кетхен жила под небом, простершимся над вашим замком. А когда вы будете выезжать из замка, позвольте, чтобы она следовала за вами издали, на расстоянии полета стрелы, а когда настанет ночь, дайте ей местечко на соломе, что подстилаете гордым вашим скакунам. Все же это лучше, чем погибать ей от скорби».

Кетхен(тоже опускаясь перед ним на колени). О господи, всевышний владыка! Отец, ты уничтожаешь меня! Слова твои, как будто ножом, крест-накрест распороли мне грудь. Теперь я уж не пойду в монастырь, вернусь с тобой в Гейльброн, забуду графа, выйду замуж, за кого ты захочешь. Пусть даже брачным ложем мне будет могила в восемь локтей глубиной.

Теобальд (встает и поднимает ее). Ты сердишься на меня, Кетхен?

Кетхен. Нет, нет! Что это пришло тебе в голову?

Теобальд. Я доставлю тебя в монастырь.

Кетхен. Ни за что, никогда. Ни в Штральбург, ни в монастырь! Отведи меня только на ночь к приору, чтобы мне было где приклонить голову. А на заре, если можно будет, уйдем обратно. (Плачет.)

Готфрид. Что ты натворил, старик?

Теобальд. Ах, я ее оскорбил!

Готфрид(звонит). Дома приор Гатто?

Привратник (открывает дверь). Слава Иисусу Христу!

Теобальд. Во веки веков, аминь!

Готфрид. Может быть, она придет в себя.

Теобальд. Пойдем, доченька!

Все уходят.

Явление второе

Гостиница.

Входят Рейнграф фом Штейн и Фридрих фон Гернштадт, за ними Якоб Пех, хозяин гостиницы, и слуги графа.

Рейнграф(слугам). Расседлать коней! Расставить часовых на триста шагов вокруг гостиницы, впускать всех, не выпускать никого. Остальные пусть кормят лошадей и остаются в конюшнях, показываясь как можно меньше. Когда Эгингардт возвратится из Турнека с новостями, я отдам дальнейшие приказания.

Слуги уходят.

 
Кто помещается здесь?
 

Якоб Пех. С позволения вашей милости, доблестный господин, – я и моя жена.

Рейнграф. А там?

Якоб Пех. Скотина.

Рейнграф. Что?

Якоб Пех. Скотина – свинья со своим пометом, с позволения вашей милости. Это ведь свинарник, сколоченный на дворе из дранки.

Рейнграф. Хорошо. А тут кто живет?

Якоб Пех. Где?

Рейнграф. Вон за той, третьей, дверью?

Якоб Пех. Никто, с позволения вашей милости.

Рейнграф. Никто?

Якоб Пех. Никто, доблестный господин, истинно так – никто. Или, вернее, кто угодно. Это – выход в чистое поле.

Рейнграф. Хорошо. Как тебя звать?

Якоб Пех. Якоб Пех.

Рейнграф. Иди себе, Якоб Пех.

Якоб Пех уходит.

Притаюсь здесь, как паук, чтоб выглядеть, как невиннейший комочек пыли. А когда она попадется в сеть, эта Кунигунда, наброшусь на нее и глубоко, в самое сердце, вонжу ей жало мести. Смерть ей, смерть, смерть, а скелет ее пусть хранится на чердаке Штейнбурга как памятник архиблуднице!

Фридрих. Потише, Альбрехт, потише! Ведь Эгингардт, которого ты послал в Турнек, чтоб он в точности разузнал о том, что ты подозреваешь, еще не возвратился.

Рейнграф. Ты прав, друг. Эгингардт еще не вернулся. Хотя в письме этой негодницы прямо сказано: она мне низко кланяется, в хлопотах моих ей больше нет нужды, граф фом Штраль уступил ей Штауфен по дружескому соглашению. Клянусь своей бессмертной душой, если во всем этом есть какой-то честный смысл, я готов это проглотить и отменить приготовления к войне, которые я ради нее делал. Но если Эгингардт вернется и подтвердит дошедшие до меня слухи, что она с ним обручилась, тогда я сложу свою учтивость, как перочинный ножик, и выбью из нее все военные расходы, даже если бы пришлось перевернуть ее верх ногами, так, чтобы по геллеру вытряхивать все у нее из карманов.

Явление третье

Те же. Входит Эгингардт фон дер Варт.

Рейнграф. Ну, друг, приветствую тебя, как верный друг и брат. Как обстоит дело в замке Турнек?

Эгингардт. Друзья, все – так, как твердит молва! Они на всех парусах плывут по океану любви и еще до того, как обновится месяц, войдут в гавань брака.

Рейнграф. Пусть молния ударит в их мачты, прежде чем они туда попадут!

Фридрих. Они уже обручились?

Эгингард. Думаю, что словами это еще не подтверждено, но если взгляды говорят, выражения лиц пишут, а рукопожатия скрепляют печатью, то, можно сказать, брачный договор уже готов.

Рейнграф. А как случилось, что он отдал ей Штауфен? Это ты мне расскажи.

Фридрих. Когда он принес ей этот дар?

Эгингардт. Э! Позавчера утром, в день ее рождения, когда родичи устроили ей в Турнеке блестящее празднество. Едва солнце озарило ее ложе, как она нашла дарственную у себя на одеяле. А дарственная, сами понимаете, вложена в письмецо влюбленного графа, где сказано – это, мол, его свадебный дар, если она соизволит отдать ему свою руку.

Рейнграф. И она взяла? Ну конечно же! Стала перед зеркалом, сделала книксен и приняла?

Эгингардт. Дарственную-то? Ясное дело.

Фридрих. А рука, которую просили в письме?

Эгингардт. О, она в ней не отказала.

Фридрих. Как? Не отказала?

Эгингардт. Нет. Боже сохрани! Да разве она отказывала кому-нибудь из женихов?

Рейнграф. А когда в церкви начинают звонить, она не держит слова?

Эгингардт. Об этом вы меня не спрашивали.

Рейнграф. Что она ответила на письмо?

Эгингардт. Она, мол, до того растрогана, что слезы льются из глаз ее двумя потоками и затопляют письмо. Ищет слова, чтобы выразить свои чувства, а слова эти жалки, словно нищие. Даже и без такой жертвы он имеет право на вечную ее благодарность, и это, как алмазом, вырезано у нее на сердце. Словом, письмо, полное двусмысленных ужимок, которое, как атлас, сотканный из двуцветных нитей, отливает то одной краской, то другой и не говорит ни да, ни нет.

Рейнграф. Ну, друзья, уж эта проделка сведет в могилу все ее колдовство! Меня она провела, но больше никого не проведет. Вереница простаков, которых она нанизывала на нитку, мною замыкается. Где оба верховых гонца?

Фридрих(зовет в дверь). Эй, вы, там!

Входят два гонца.