Текст книги "Самолет подбит над целью"

Автор книги: Генрих Гофман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Рев моторов резко усилился. Те, кто стоял у командного пункта, увидели, как сорвался с места и ринулся в непроглядную тьму первый самолет. Вот он отделился от земли, удаляясь, начал набирать высоту. За ним второй, третий... и вскоре аэродром затих. Лишь в воздухе слышался рокот моторов. Через несколько минут над землянкой командного пункта в утренних сумерках плотным строем проплыли семь штурмовиков и растаяли в темном небе.

Карлов отлично справился со взлетом и осторожно ребром ладони передвинул кран шасси на себя. Он тут же почувствовал два легких толчка и, посмотрев на приборы, увидел – "шасси убраны". Первые волнения кончены. Рана нисколько не мешала пилотировать самолет. Теперь он думал только о том, как лучше выполнить боевую задачу.

Карлов быстро занял свое место в строю. В эфире – полная тишина. Потрескивание в наушниках шлемофона подтверждало работу включенных радиостанций.

Пока было темно, все свое внимание Георгий сосредоточил на ночном полете. В черном небе – ни одной звездочки. Словно живые светлячки, ползали по приборной доске стрелки циферблатов. Ровный, монотонный гул мотора успокаивал нервы. Небо постепенно начало бледнеть, будто невидимая сила потащила за горизонт огромное темное покрывало. Нехотя, медленно вырисовывались на белой заснеженной земле проселочные дороги, хутора и станицы.

В предрассветной мгле Карлов увидел, как откуда-то сбоку к ним пристроились девять истребителей прикрытия. Теперь все вместе они неслись на запад на высоте каких-нибудь двадцати метров. Под самолетами быстро мелькали наезженные дороги, населенные пункты. Слева, возле группы танков, выросли черные грибы разрывов: танки двигались на запад и с ходу вели огонь. Впереди яркими всплесками заметались вспышки артиллерийских залпов противника. Через минуту линия фронта осталась позади. На самом деле никакой линии не было. Враг на этом направлении отступал.

Крыло к крылу, распластались над Сальской степью штурмовики Бахтина. "Маленькие" (так называли летчики истребителей) летели по бокам и сзади.

Большой друг лейтенанта Карлова – летчик-истребитель Сергей Жуковский, узнав по хвостовому номеру самолет Георгия и обогнав его совсем рядом, выскочил вперед. В знак приветствия он качнул истребитель с крыла на крыло, выполнил горку и скрылся где-то вверху.

Карлов тоже узнал самолет Жуковского. Он представил себе безбровое лицо друга, изувеченное малиновыми рубцами ожогов.

Было уже совсем светло. На самолете Мордовцева воздушный стрелок Андрей Светлишнев высунулся по пояс из задней кабины. Штурмовики с кабиной для воздушного стрелка только начали появляться в то время, и в группе Бахтина лишь старший лейтенант Мордовцев летел с воздушным стрелком.

Карлов вспомнил, что вчера днем две группы штурмовиков пытались прорваться к аэродрому Сальск. Но, встретив истребителей противника, потеряли несколько самолетов и вернулись, не выполнив задания.

Фашистская авиация все еще господствовала в воздухе, и аэродром Сальск прикрывался большим количеством "мессершмиттов". До рези в глазах всматривался Георгий в посветлевшее небо, стремясь вовремя увидеть тонкие силуэты вражеских истребителей. Но небо было пустынным, будто не было войны, будто в этом прозрачном, морозном воздухе никогда не разгорались смертельные воздушные схватки.

Капитан Бахтин тоже понимал всю опасность этого до дерзости смелого вылета. Он знал, что успех удара зависит от внезапности. Поэтому-то за весь полет Бахтин не подал еще ни одной команды. Связанные лишь единой целью, одними мыслями, летчики по малейшим еле заметным эволюциям самолета ведущего угадывали намерения капитана.

Бахтин все ниже и ниже прижимал к земле свою группу штурмовиков. Сократив до предела интервалы и дистанции, прижавшись друг к другу, плотным строем правого пеленга неслась на запад семерка "воздушных танков".

Вскоре на горизонте показались дымы. Карлов посмотрел на часы – по времени это должен быть город Сальск. За ним, в полутора километрах западнее, – аэродром противника. Уже хорошо виден быстро увеличивающийся в размерах элеватор у железнодорожной станции. Еще немного – и штурмовики, чуть не цепляясь за крыши домов, несутся над городом.

– Я – "Воробей одиннадцать". В набор! – раздалась в наушниках команда ведущего.

Эту команду ждали с нетерпением. Нервное напряжение достигло предела. И теперь, будто освободившись от тяжести, штурмовики рванулись вверх. Словно провалились в бездну опаленные, полуразрушенные здания и пустынные улицы спящего города. Высота шестьсот... семьсот... восемьсот метров.

Впереди открылся аэродром, густо уставленный большими транспортными Ю-52 и бомбардировщиками Ю-88. Самолеты противника стояли, как говорят, впритык – четырьмя большими стадами. Казалось, стада эти паслись по углам аэродрома. В каждом насчитывалось 70 – 80 самолетов.

На старте четыре истребителя Ме-109, очевидно дежурное звено, да по свободному центру аэродрома брал разбег взлетающий транспортный "юнкерс".

Возле самолетов с фашистской свастикой суетились немцы, разъезжали бензозаправщики, груженные ящиками и мешками автомашины. Огромные штабеля таких же мешков и ящиков грудились по краям летного поля.

На какое-то мгновение на аэродроме все замерло.

Задрав к небу головы, неподвижно застыли фашисты, остановились грузовики... И вдруг разом все вновь зашевелилось. Очевидно, поняв, в чем дело, гитлеровцы бросились врассыпную, падали в снег, поднимались и снова бежали.

– Атака! – подал команду капитан Бахтин, и штурмовики один за другим устремились к земле.

Карлов направил свою машину в самый центр огромной стоянки.

Распластанные, прижатые друг к другу серые крылья и фюзеляжи с большими черными крестами отчетливо вырисовывались на снежной поверхности. Георгий нажал на кнопку. С шумом сорвались из-под крыльев реактивные снаряды и, оставляя огненный след, понеслись в самую гущу пузатых транспортников. Там, на земле, уже рвались сброшенные кем-то бомбы. Заплясали на ветру ярко-красные языки пламени. В небо поползли густые черные клубы дыма.

Карлов вновь набрал высоту и второй раз ринулся в атаку на другое скопище вражеских самолетов. Бомбы сброшены. Штурмовик тряхнуло. Устремляясь вверх, Георгий обернулся. Внизу буйствовал огонь. Разбрасывая в стороны клочья языкатого пламени, взрывались бензиновые баки "юнкерсов". На вздыбленных фюзеляжах, на развороченных крыльях корежилась ненавистная свастика. В центре аэродрома горел невзлетевший "юнкерс".

Удар был настолько неожиданным для противника, что лишь на третьем заходе в воздухе появились тёмно-серые шапки зенитных разрывов.

Вдруг внимание Карлова привлекли два фашистских истребителя. Оставляя за собой длинные хвосты снежной пыли, они разбегались по летному полю. Но сверху на них уже пикировал чей-то штурмовик. Две длинные трассы сверкающих снарядов пронзили один из "меосершмиттов". Он резко задрал хвост и, перевернувшись на спину, вспыхнул. Другой оторвался от земли и, не успев еще убрать шасси, пристраивался сзади к штурмовику Мордовцева. Карлов видел, как прильнул к пулемету воздушный стрелок Андрей Светлишнев, видел, как тонкая красная нить пулеметной очереди впилась в истребитель противника. "Мессершмитт" вздрогнул и, все больше заваливаясь в крене, врезался в землю.

Карлов снова бросил свой самолет в атаку. В азарте боя он забыл о простреленной руке. Рана не беспокоила, и всю свою ненависть к врагу вкладывал Георгий в эти атаки. Увлекаясь, он снижался почти до самой земли и в упор расстреливал большие, неуклюжие самолеты. "Как можно больше, как можно больше уничтожить, – сверлила мысль. – Вот этот еще не горит". Он доворачивал штурмовик и вонзал в уцелевший "юнкерс" длинные очереди трассирующих пуль.

Между тем небо все гуще наполнялось серыми разрывами зенитных снарядов. По ним легко определялся путь, пройденный каждым штурмовиком в предыдущей атаке.

Может быть, Георгию показалось, но в этом множестве разрывов он увидел и те, которые как бы пунктиром обозначили направление его броска на цель.

В следующий, четвертый заход Георгий устремился на обнаруженную им зенитную батарею. И вспышки разрывов заметались по земле вокруг замолчавших орудий.

Самолет вышел из пике и сделал боевой разворот. Стрелка высотомера быстро побежала по кругу и, постепенно замедляя движение, остановилась. Высота – восемьсот метров. "Последняя атака", – подумал Георгий и перешел в пикирование.

Вдруг зенитный снаряд, посланный, видимо, другой батареей, разорвался впереди штурмовика, оставив в воздухе небольшое дымное облачко. Мгновение и Георгий пронзил его своим самолетом. В нос полез дурманящий запах пороха. "Кажется, проскочил", – пронеслось в сознании. Большим пальцем он с силой надавил на гашетку и стеганул длинной очередью вдоль стоянки, усеянной самолетами.

– Я – "Воробей одиннадцать!" Сбор! Сбор! – послышался в эфире призывный голос капитана Бахтина.

Карлов осмотрелся и только теперь заметил, что солнце уже успело выползти из-за горизонта.

Скрываясь от вражеских зенитчиков в ослепительных солнечных лучах, штурмовики собрались в боевой порядок и легли на обратный курс. В строю было только шесть самолетов.

Ровная снежная гладь Сальской степи искрилась под ними, купаясь в блеске восходящего солнца. Кругом не видно ни одного населенного пункта. Шестерка штурмовиков летела плотным строем. Карлов шел замыкающим и хорошо видел большие белые номера на хвосте каждого штурмовика. В строю, не было самолета сержанта Долаберидзе. В эфире послышался взволнованный голос капитана Бахтина:

– Доложите, кто видел, где Долаберидзе.

Летчики напрягали слух, но ответа не последовало. Увлекшись атакой, маневрируя в море зенитного огня, никто не заметил, как за тучами черного дыма, поднимавшегося с земли, подбитый штурмовик сержанта Долаберидзе после третьего захода со снижением, теряя скорость, потащился на юг, в степь, подальше от вражеского аэродрома.

– Доложите, что произошло с Долаберидзе, – повторил Бахтин.

Неожиданно Карлов всем своим телом почувствовал, как мелкой дрожью залихорадило самолет. Быстрым взглядом окинул все приборы. Указатель давления масла стоял на нуле. Неприятный холодок пробежал по спине летчика.

Тряска усиливалась. Стрелка температуры воды ползла по красной черте к цифре сто сорок градусов. Было ясно, что пробит масляный радиатор или бак. До линии фронта еще минут двадцать полета.

– "Воробей одиннадцать!" Я – "двадцать первый". У меня барахлит мотор, – доложил Карлов ведущему.

За привычным потрескиванием в наушниках чувствовалось затаенное дыхание летчиков.

– "Двадцать первый", выходите вперед, – приказал Бахтин.

Георгий дал полностью от себя сектор газа, и самолет его плавно обогнал товарищей. Через минуту он увидел, как плотно прижались к нему друзья, увидел за боковыми форточками кабин их тревожные лица. Крыльями своих штурмовиков они как бы пытались поддержать его подбитую машину. Георгий чувствовал, как теряет силы раненый мотор.

Из выхлопных патрубков потянулся сизый дымок. "Вряд ли дотяну до линии фронта", – мелькнуло в сознании. В этот момент что-то хрустнуло в двигателе и лопасти винта неподвижно застыли.

Карлов успел выключить зажигание. Не выпуская шасси, он произвел посадку прямо на снежной равнине. Самолет сначала плавно пополз по снегу, затем от резкого торможения летчика по инерции швырнуло вперед, и он ударился головой о приборную доску.

Карлов быстро открыл фонарь, отстегнув лямки парашюта, выбрался из кабины. Крылья штурмовика почти на метр врезались в толстый слой рыхлого снега. Сквозь шум в ушах Георгий услышал в воздухе гул моторов. Он запрокинул голову и увидел: пять штурмовиков на малой высоте описывали над ним круг. А выше, словно стрижи, носились истребители прикрытия. Вот у одного штурмовика вывалилось шасси. Карлов понял, что кто-то из друзей решил произвести здесь посадку, чтобы вывезти его с вражеской территории. Георгию стало страшно. Приземление на колесах в такой глубокий снег грозило неминуемой катастрофой. Он скрестил над головой поднятые руки, что на языке летчиков значило – запрещено, выключено.

Но капитан Бахтин сам уже видел, как зарылись в снег крылья подбитого самолета, и по радио запретил посадку. Он пролетел над Карловым, покачал крыльями, прощаясь с товарищем, и взял курс на северо-восток. Остальные летчики сделали то же. От самолета Мордовцева отделился какой-то предмет и упал метрах в двухстах от притихшего на снегу штурмовика. Это воздушный стрелок Андрей Светлишнев сбросил Георгию автомат, который всегда брал в боевой полет – на всякий случай.

Георгий смотрел на удаляющуюся группу штурмовиков, как вдруг над его головой с ревом просвистел истребитель и, резко устремившись ввысь, сделав восходящую бочку, полетел в сторону уходящих к горизонту самолетов.

Георгий успел разглядеть номер.

– Сергей Жуковский!

Лейтенант Карлов остался один в пустынной белой Сальской степи.

Глава третья

Остальные летчики группы Бахтина без каких-либо особых происшествий вернулись на свой аэродром.

После посадки, когда самолет ведущего зарулил на стоянку, к нему подъехал новенький "виллис". Бахтин спрыгнул с крыла на землю и доложил подошедшему вместе с Емельяновым командиру дивизии:

– Товарищ полковник! Задание выполнено. Сержанта До-лаберидзе после третьего захода никто не видел. Очевидно, погиб над целью. Лейтенант Карлов на подбитом самолете произвел посадку в степи в двадцати километрах севернее города Сальска, – Бахтин достал из-за спины планшет. – Вот здесь, – показал он пальцем на карте. – Мордовцев хотел за ним садиться, но я запретил... Там очень глубокий снег... – И, как бы раздумывая вслух, Бахтин добавил:-А место безлюдное, кругом никого нет. Вот если бы самолет на лыжах послать.

Лицо командира дивизии стало мрачным, Он повернулся к Емельянову и медленно сказал:

– Только позавчера Карлову орден вручил, и на тебе. А До-лаберидзе сегодня вечером вручать собирались...

– Разрешите мне за Карловым полететь? – попросил у командира дивизии подбежавший Мордовцев. – По-два на лыжах, сяду на снег и вывезу Карлова.

– Вас же собьют. Вы туда даже не долетите, – возразил Рубанов.

– На этой стрекозе не так-то просто меня сбить. Я на ней такие виражи закладываю, что ни один "мессер" не прицелится. Разрешите рискнуть, – не сдавался Мордовцев.

– Товарищ командир! Он действительно на По-два как акробат летает. Может, рискнем? – поддержал летчика Емельянов.

– Да знаете ли вы, что такое риск? – начал сердиться Рубанов. Рискуют, когда хотя бы восемьдесят процентов успеха, а остальные двадцать под сомнением. А у вас получается наоборот. Это уже не риск, а опрометчивость. – И несколько мягче он добавил: – Не могу же я жертвовать еще одним летчиком... Карлова не выручите и сами погибнете.

В последних словах командира дивизии не чувствовалось уверенности. Он пытливо поглядывал на окружающих. Летчикам показалось, что Рубанов колеблется, что сейчас, взвесив все за и против, он разрешит Мордовцеву полететь за Карловым. Они пристально смотрели на полковника, пытаясь угадать его мысли.

И действительно, чувствуя потребность что-то предпринять, попытаться спасти хотя бы одного Карлова, место посадки которого было известно, Рубанов задумался... Через минуту он резко повернулся к командиру полка:

– Емельянов, срочно готовьте По-2 и позвоните командиру корпуса. Спросите у него от моего имени разрешение на вылет Мордовцева.

Вокруг облегченно вздохнули.

После небольшой паузы, когда Емельянов уже бежал на командный пункт, а Мордовцев – к самолету связи, Рубанов обратился к Бахтину:

– А как на Сальском аэродроме? Сколько "юнкерсов" уничтожили?

– По-моему, самолетов двадцать сожгли. Да еще, наверное, с десяток повредили, – неуверенно прикинул Бахтин. – Пять заходов сделали.

– Там все горело. Особенно считать-то некогда было, – наперебой заговорили летчики.

Дождавшись, пока все умолкли, Бахтин спокойно повторил:

– Двадцать-то наверняка уничтожили. А может быть, немножко больше.

Храбрые, скромные летчики, они не знали, что в эту самую минуту командующий фашистской транспортной авиацией, приданной 8-му авиационному корпусу, полковник Ферстер оцепенело сидел в своем кабинете. Ему только что доложили, что в результате удара русских штурмовиков на аэродроме Сальск уничтожено семьдесят два транспортных самолета и почти половина экипажей выбыла из строя. "Майн гот", – он смотрел на портрет фюрера и ломал себе голову над тем, как доложить в Берлин, что снабжение по воздуху окруженной армии Паулюса еще более усложнилось.

Эту задачу поставил ему лично сам Геринг, и теперь Ферстер боялся гнева своего всемогущего шефа. Он проклинал советские штурмовики, которые так неожиданно обрушились на его базовый аэродром; проклинал огромную, занесенную снегом, непонятную страну и этих русских, наносящих столь ощутимые удары тогда, когда по всем правилам ведения войны они должны были давно капитулировать...

А Рубанов благодарил своих летчиков:

– Поздравляю с успехом, – протянул он Бахтину руку. – Поезжайте в штаб авиационного корпуса. Там вас ждет командующий Сталинградским фронтом. Он интересуется результатами удара и прислал за вами свой "виллис".

Озадаченный капитан сел в машину, а летчики направились на командный пункт готовиться к следующему боевому вылету.

В штабе корпуса дежурный проводил Бахтина в кабинет, где над большим столом, покрытым развернутой картой, склонились два генерала, носивших одну и ту же фамилию. Это были командующий Сталинградским фронтом генерал-полковник Еременко и командир авиационного корпуса генерал-майор авиации Еременко.

Бахтин подробно рассказал командующему об успешных действиях группы. Генерал-полковник Еременко похвалил капитана и поздравил его с назначением на должность командира штурмового авиационного полка той же дивизии.

Раздался телефонный звонок. Генерал-майор Еременко снял трубку. По разговору Бахтин понял, что звонит командир дивизии. "Неужели не разрешили?" – встревожился он и стал прислушиваться к словам командира корпуса.

– Так я же говорил Емельянову, что на По-2 лететь незачем. У истребителей целое звено боевых самолетов оборудовано лыжами. Им и карты в руки. К тому же старший лейтенант Жуковский со своим ведомым сами попросились лететь за Карловым. На истребителях им куда безопаснее, чем на вашей "этажерке"... В случае чего один прикроет, пока другой будет садиться... Думаю, что уже вылетели, – положив трубку, генерал рассмеялся. – Вот друзья! Чуть ли не все просятся за Карловым лететь.

– Дружный народ... Одно слово – летчики, – улыбнулся командующий фронтом. – Этих голыми руками немцам не взять. У меня на днях произошла встреча. Вот только фамилию летчика не припомню, – задумался на мгновение командующий, потирая пальцами лоб.-Да ладно, не в фамилии дело... Его, знаете ли, на моих глазах два "мессера" заклевали. Дрался он с ними, надо сказать, отменно. Но... – командующий развел руками. – На войне как на войне... Приземлился он в поле на снег, как раз между лесом и дорогой. Вижу, выскочил из самолета и бегом к лесу. А кругом ни души... Только я и охрана. Мы на двух "виллисах" ехали. Приказываю шоферу остановиться. Посмотрю, думаю, что с самолетом. Да и летчика в степи оставлять не хочется. Выбрался это я из машины, бреду по снегу. А летчик уже в кустарник успел заскочить. Подхожу к самолету... Вдруг – выстрел. Пуля у меня над ухом просвистела. Адъютант в снег плюхнулся. "Ложитесь, – говорит, товарищ командующий!"

– И что же, пришлось лечь? – обеспокоенно спросил командир корпуса.

– Да нет... До этого не дошло. Я этому летчику кулак показал, кричу: чего, мол, стреляешь, свои здесь... Вышел он из кустов. Но идет неуверенно. Пистолет в руке держит. Тут уж мой адъютант не выдержал кричит: "Ты что, с ума спятил? Чуть командующего не убил..." Опустил летчик пистолет. Подходит... А на лице и радость огромная, да и от стыда готов, видно, в землю провалиться. Довез я его до ближайшего аэродрома.

– Теперь ему от генерала Хрюкина на орехи достанется, – пошутил командир корпуса.

– Это за что же? – удивился командующий. Он перестал улыбаться, лицо стало суровым. – За что ему достанется? Я этого летчика всем в пример ставлю. С охраной-то вместе нас сколько было? А он один. И не испугался. О плене не подумал. Ошибся только. За немцев принял. Я приказал Хрюкину благодарность ему объявить. Вот если бы он с поднятыми руками к нам вышел... – командующий задумался. – Да нет. Летчики народ правильный...

Бахтину показалось, что генерал-полковник одобрительно кивнул ему головой.

– Разрешите идти? – спросил капитан.

В кабинет вошел начальник штаба корпуса.

– Старший лейтенант Жуковский со своим ведомым уже в воздухе, доложил он командующему.

Уверенный, что Карлова скоро привезут, Бахтин поехал на аэродром.

Возле командного пункта толпились летчики и техники. При малейшем, еле уловимом гуле пролетающих где-то самолетов вое они поднимали головы и долго всматривались в голубую даль, пока кто-нибудь не произносил:

– Нет, не то.

Тогда вновь возникали разговоры. Каждый строил свои догадки: кто будет садиться за Карловым – Жуковский или его ведомый; на какой аэродром они прилетят: на свой, где базируются истребители, или на аэродром штурмовиков? Ежеминутно поглядывая на часы, люди напряженно прислушивались к доносившимся с неба звукам, понятным только им одним.

Заметив подошедшего Бахтина, летчики смолкли и расступились, пропуская его к входу в землянку.

В землянке командного пункта, куда спустился Бахтин, тоже чувствовалось тревожное ожидание. Говорили почти шепотом. Здесь собрался руководящий состав полка.

Майор Емельянов сидел возле телефонного аппарата. Каждые три-четыре минуты он брал трубку и крутил ручку полевого телефона.

– Алло! "Береза"? Я – "Чайка". Соедините меня с оперативным дежурным "Сокола".

В переполненной землянке становилось совсем тихо. Все неотрывно следили за выражением лица командира,

– Дежурный? Как Жуковский?

Напряжение окружающих доходило до предела,

– Не вернулся еще, – разочарованно повторял Емельянов, осторожно возвращая трубку на прежнее место.

– А, Бахтин. Иди сюда, – позвал он, заметив наконец капитана в тусклом пучке света, струившемся из маленького оконца, вырубленного у самого потолка землянки.

Вдруг резко затрезвонил телефон. Этого ждали с нетерпением, и все же звонок был настолько неожиданным, что Бахтин вздрогнул.

Командир быстро взял трубку:

– Емельянов у телефона, – на какой-то миг по его лицу скользнула улыбка. – Да, да, слушаю вас...

Все, кто был в землянке, затихли и пристально вглядывались в мрачнеющее лицо командира. В тишине глухо ударилась об стол телефонная трубка, которую опустил мимо аппарата Емельянов. Не обратив на это никакого внимания, майор глубоко вздохнул...

– Жуковский отыскал в степи обгоревший штурмовик Карлова, но возле самолета никого не было, – сказал он. Летчики молча начали выходить из землянки ..

Глава четвертая

Тоскливым взглядом провожал Карлов самолеты товарищей. Так подраненный сокол, упав на землю с перебитым крылом, смотрит в небо. Друзья улетали на свой аэродром. Когда последний штурмовик растаял в мутной влажной пелене, застлавшей глаза, Георгий, напрягая зрение, вновь всматривался в беспредельную даль, пытаясь разглядеть маленькие, еле различимые силуэты самолетов. Перед глазами поплыли десятки сверкающих искорок. Он отвернулся.

"Неужели конец?" – промелькнуло в сознании. Вылетая на боевые задания, Георгий часто задумывался. "А что, если мой самолет будет подбит?" Нет, фашистских истребителей он не боялся. С "мессершмиттами" можно вести бой, и еще неизвестно кто кого. А вот зенитный снаряд – что шальная пуля. Он врубается в самолет в самый неожиданный момент. И тогда... "Что, если придется сесть там, у них?" Каждый раз Георгий пытался отогнать эту навязчивую неприятную мысль. Иногда это удавалось, но чаще она требовала прямого ответа: "Что же ты будешь делать, когда окажешься на земле лицом к лицу с фашистами?" И Георгий давно решил: "Только драться. Драться до последнего патрона, до последнего дыхания. Лучше смерть, чем..." Нет, он не называл это пленом. Оказаться в мерзких лапах врага представлялось ему бесчестьем.

Теперь, приземлившись далеко за линией фронта, Георгий несколько растерялся. Драться было не с кем.

На многие километры от горизонта до горизонта лежал снег. Ни одного строения, ни одного дымка. "Пустить себе пулю в висок всегда успеется, подумал летчик. – Главное – спокойствие, – вспомнил он собственные слова, которые говорил курсантам, выпуская их в первый самостоятельный полет. Нужно пробираться к своим. Перейти линию фронта".

С трудом переставляя ноги, Георгий прошел по глубокому снегу и отыскал автомат, сброшенный Светлишневым. Круглый диск был полон патронов.

"С этим еще можно повоевать", – обрадовался летчик. Он вернулся к самолету, достал из кабины две маленькие банки сгущенного молока – остаток бортового пайка – и засунул их в широкие карманы комбинезона. С сожалением вспомнил он о трех плитках шоколада, съеденных несколько дней назад...

Сняв планшет, Георгий несколько минут внимательно смотрел на карту. Он определил место вынужденной посадки, прикинул расстояние до линии фронта. Потом положил планшет на сиденье, вытащил из кобуры пистолет и выстрелил в пол кабины. Из нижнего бака фонтанчиком брызнула струйка бензина. Растекаясь, бензин окрашивал снег, и вскоре возле самолета образовалось большое розовое пятно.

Георгий осмотрелся – кругом по-прежнему никого не было – и закурил самокрутку. С жадностью наглотавшись дыма, он бросил окурок на порозовевший снег и быстро отбежал в сторону. От штурмовика метнулся красный пучок пламени. Только раз обернулся Карлов на огонь и зашагал на северо-восток, посматривая на маленький ручной компас.

Идти по глубокому снегу было тяжело. Тупая, ноющая боль в раненой ладони усиливалась при каждом движении. На счастье, леденящий ветер дул почти в спину. Всякий раз, когда Георгий вытаскивал увязшую ногу, крохотные комочки снега мигом подхватывались ветром и неслись вперед по искрящейся белой глади.

На ходу Георгий обдумывал свой маршрут. Он понимал, что унты, комбинезон, да еще и шлемофон выдают его: первый же встреченный враг легко опознает в нем советского летчика. Поэтому он решил пробираться к фронту только ночью. Необходимо укрыться. Но где?..

Больше пяти километров прошел Карлов, пристально оглядывая местность, пока не увидел два больших стога сена. С трудом преодолевая навалы снега, добрался к одному из них.

Здоровой рукой разгреб сено с надветренной стороны, залез в небольшую выемку и забросал вход изнутри. Только теперь, улегшись поудобнее, почувствовал, как устал: путь по бездорожью и нервное напряжение измотали его.

Он проделал в сене маленькое отверстие, посмотрел наружу. По гладкой снежной поверхности тянулись длинные вихри поземки. Глубокие следы унтов медленно заполнялись белой крупой. Неподалеку стоял второй точно такой же стог сена.

"Пережду здесь, пока стемнеет, – решил Георгий. – На Маныче в станицах могут быть немцы. Надо выходить сразу, как сядет солнце, чтобы успеть перейти Маныч в полночь".

Он достал сгущенное молоко, вытащил из-за голенища унта большой нож и одним ударом продырявил банку.

Этот острый, похожий на финку нож с ручкой из разноцветных прозрачных кружочков плексигласа – плод кропотливых трудов авиационных механиков предназначался для защиты на случай, если летчик окажется на вражеской территории. Такие самодельные финки имели многие летчики действующей армии, но в основном это "холодное оружие" применялось при вскрытии консервных банок.

Наглотавшись тягучей приторной массы, от которой слипались губы, Карлов почувствовал, как по всему телу растекается истома. Захотелось спать. Он вытянулся и закрыл глаза. Поплыли знакомые с детства солнечные берега Черного моря. Он вырос в Крыму. После смерти отца большая семья Карловых оказалась в тяжелом положении. И Георгий, окончив семь классов, дошел работать в зерносовхоз "Большевик". Вскоре он стал комбайнером.

Георгий вспомнил начало своей самостоятельной жизни. Восемнадцатилетний комбайнер Карлов первым в Крыму перевыполнил план уборочных работ и в ответ на призыв комсомола укатил в Сибирь на уборку хлебов. И там он был одним из передовых.

В большом заполненном комсомольцами клубе Георгию Карлову за трудовые успехи вручили ценный подарок – именные наручные часы. Все эти годы Георгий не расставался с ними.

Вспомнив о часах, он поднес левую руку к уху: тик-так, тик-так, тик-так спокойно отсчитывал маятник.

Не открывая глаз, Георгий завел пружину. В памяти, вновь побежали предвоенные годы. Путевка комсомола в Симферопольский аэроклуб. Полеты с инструктором на маленьком У-2, "кукурузнике".

Георгий улыбнулся, вспоминая, как однажды инструктор принес к самолету мешок с песком и, привязав его в своей кабине, сказал: "Лети самостоятельно. Главное – спокойствие. Выполни два полета по кругу".

Первый самостоятельный вылет. Разве можно его забыть? До мельчайших подробностей помнил его Георгий. Передняя инструкторская кабина, если не считать мешка с песком, была пуста – значит, он, Георгий Карлов, сам управляет самолетом! Сбылась мечта. Держи ее крепче. И, с силой сжимая ручку управления, Георгий запел тогда от нахлынувшей радости. За рокотом мотора не было слышно слов песни, но он пел для себя:

Кто привык за победу бороться, С нами вместе пускай запоет, Кто весел, тот смеется, Кто хочет, тот добьется, Кто ищет, тот всегда найдет.

В первый же свой отпуск Георгий поехал в Крым. Целыми днями бродил молодой лейтенант по извилистым горным дорогам. Каждый поворот здесь, каждый спуск и подъем он знал наизусть.

Вот и сейчас сквозь дрему он отчетливо слышал шум волн, бьющихся о прибрежные камни, видел резкие силуэты гор на фоне ясного, голубого неба. Как припекает, палит солнце! Он лежит на пляже, разбросав руки, и маленький камешек на левой ладони накалился так, что печет кожу. Надо согнать дрему и освободить руку. Усилием воли он заставляет себя открыть веки. Перед глазами – обледенелые от влажного дыхания былинки высохшей травы, а за отверстием в сене метет и метет снежная поземка. Сплошная серая пелена затянула небо.

– Стой, дура! – услышал вдруг Георгий чей-то голос.

Вздрогнув, он повернул голову на крик.

Сонливость словно сдуло ветром. То, что он увидел, заставило насторожиться. У второго стога стояла лошадь, запряженная в розвальни, и человек в дубленом деревенском полушубке поддевал вилами и укладывал на сани большие охапки сена Сколько ни всматривался Георгий, больше никого не было. Очевидно, ругательство относилось к лошади, которая, выгнув шею, пыталась дотянуться до клочка сена, валявшегося на снегу.