Текст книги "Пролог (часть 2)"
Автор книги: Генрих Боровик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)
Машина сошла с асфальта, мягко присела и от белой каменной арки ворот покатилась по гравию, давя мелкие камешки, со звуком, с которым рота солдат щёлкает орешки.
– Держитесь факелов, – сказал Питер.
– Да, сэр, – отозвался шофёр в форменной фуражке.
На развилке двух аллей стоял чугунный столб, похожий на царский скипетр. Из чугунной его головы ползло вверх густое жирное пламя. На столбе висела фанерка с небрежной красной надписью от руки: «Party» – вечеринка. В нескольких метрах от первого скипетра был воткнут в землю второй, такой же, потом третий, четвёртый… Будто стояли тут вдоль аллеи недавно цари, да отлучились ненадолго по своим царским надобностям, а скипетры оставили.
Торжественное скипетро-факельное шествие продолжалось до самого дома. Перед домом бил фонтан. Вокруг стояли машины. Большие, черные, торжественные – американские. Маленькие, заносчивые – европейские. В американских – сидели шоферы в одинаковых фуражках. Один – в такой же фуражке – отдавал указания, куда становиться новым машинам. Он распоряжался с английским акцентом. Шофёр и швейцар с английским акцентом – это высокий стиль.
Впрочем, швейцара не было. Плащи и пальто принимали две негритянки в белых передничках. Им помогали хозяйка и хозяин. У неё волосы стянуты сзади ленточкой. Никаких украшений. И лицо ненакрашенное. Хозяин – в голубых брюках, зеленом пиджаке и желтой рубашке. Он молод и приветлив.
Несколько слов для приличия у входа:
– Милая, наконец-то! Как прекрасно, что вы пришли!
– Мы так благодарны, что вы нас пригласили.
Женщины прикладывались щекой к хозяйкиной щеке. И чмокались с хозяином. Мужчины били хозяина по плечу и чмокали хозяйку.
Затем гость делал странное движение головой и корпусом в сторону лестницы, которая вела из вестибюля на второй этаж, и только потом следовал в зал. На лестнице тихонько стоял сухонький старичок в потрепанном вязаном жилете, при белоснежном крахмальном воротничке и галстуке бабочкой. На жилете не хватало одной пуговицы, шматок же ниток, висевший на этом месте, служил старичку четками – он теребил его пальцами.
Старичок стоял на шестой или седьмой ступеньке, уперев впалый живот в перила, и с интересом смотрел на входящих.
Гости здоровались с ним снизу вверх. Не так чтобы уж очень почтительно. Но и не безразлично. Скорее – тщательно.
Для этого они наклоняли корпус вперед, а голову задирали вверх. Согласитесь, что поза несколько странная и довольно неудобная. У индийских йогов она называется «кобра».
Старик отвечал не всем. А когда отвечал коротким кивком, то этот кивок скорее означал не «здравствуйте», а некое утверждение посланного ему приветствия.
Я заметил старика, когда уже отошел от хозяев, и, стоя поодаль, увидел, как гости все по очереди делали «кобру».
Питер объяснил мне, что старичок этот – отец хозяина сегодняшней «party».
– Он, – Питер кивнул в сторону лестницы, – создатель всей их империи. Медь. Колоссальные деньги. Не Рокфеллер, правда, но около того. Железный старик. Ну а дети – благотворители. Сын его – руководитель фонда. Жертвуют.
– На что?
– На разное. Сын – интеллигентный и, я бы сказал, прогрессивный человек. Сейчас это модно.
– Что модно?
– Ну вот, дети миллионера – так сказать, жестокого человека, старой капиталистической формации – совсем другие люди. Думают о человечестве, хотят помогать. Поддерживают негров, например.
– Чем?
– Деньгами в первую очередь. Вы посмотрите, сколько здесь негров.
Мы вошли в зал. Среди четырех десятков гостей я действительно заметил несколько чёрных лиц.
– И все гости – под стать хозяевам, – продолжал Питер. – Люди прогрессивно мыслящие. Ну и, конечно, с положением. Вы присмотритесь – это совсем новый стиль жизни. Без чванства, запросто.
В зале чинно жужжали.
– …Завтра лечу в Каракас, хочу кое-что посмотреть на выставках…
– …Вы прелестны сегодня, Джоан (сказано даме в прозрачном одеянии, которое по-английски называется see through – «смотри сквозь» и что я рискнул бы перевести словом «насквозька»)…
– …Знакомьтесь, мой друг Боб Карайн. Миссис Карайн. Дизи Амлер.
– Простите, как по буквам?
– Ди – аи – зед – уай. Дизи.
– Удовольствие видеть вас, Дизи…
– Удовольствие видеть вас, миссис Карайн.
– …Сходите в «Вилледж Гэйт». Там песни Жака Бреля. Великолепно. Против войны, против ханжества, против всего такого. Я в восторге.
– …В Англии, поверьте мне, не может быть студенческих волнений. Там умеют подойти к студенту. Эдакая, знаете ли, ниточка интима между профессором и студентом. Нет, нет, и не говорите. Там этого быть не может. У них есть чувство юмора.
– Вообще в Европе всё по-другому. Недавно я был в Париже…
– …Вы видели «Че»?
– Ну конечно, совсем забыл рассказать.
– Это правда, что там прямо на сцене… ну… это.
– Абсолютная правда…
– …А Никсоны всё никак не могут продать свою квартиру на Пятой.
– Вы приценивались?
– Никогда бы не стал жить в его квартире.
– …Как сын?
– О, отрастил бороду, усы, волосы… Совсем революционер.
– Конфликт?
– Вы шутите. Я тоже за революцию. Мы с ним заодно.
За столом, покрытым красной скатертью, бармен в красной куртке ловко и быстро наполнял стаканы. Лёд брал руками. Ярко-красные, будто в губной помаде, маринованные вишни и бледные, величиной с крупную жемчужину, маринованные луковки тоже брал и бросал в стаканы руками. И сок из зеленых лимонных половинок, похожих на купола крохотных мечетей, выдавливал в «джин энд тоник» тоже пальцами, по-простецки.
Великая вещь, должен я вам сказать, стакан джина с тоником. Превосходное средство коммуникации. Не хочешь говорить – пьёшь. Не знаешь, что сказать, – пьёшь. Хочешь подумать – тоже пьешь. Требуется многозначительность – рассматриваешь кубики льда на дне стакана, потряхиваешь ими, постукиваешь. А главное – руки всегда при деле! Раньше я завидовал курильщикам. Какое великое преимущество перед некурящим в разговоре. Вас спросили о чём-то. А вы, прежде чем ответить, вынимаете пластиковый кисет, набиваете табаком трубку, вытаскиваете зажигалку, закуриваете, затягиваетесь, выпускаете кольцо душистого дыма и только тогда отвечаете. С сигаретами – то же самое. Вынул пачку. Вскрыл ногтем целлулоидную обертку, картонку, щелчком выставил кончик одной сигареты, взял губами, вытащил зажигалку – и так далее. Проходит минуты три, не меньше. И всё с важным видом занятого человека. И все молча, многозначительно. На вас смотрят с уважением. Никто не торопит с ответом. А попробуй некурящий бедолага задуматься в разговоре на три минуты. Да его же засмеют. Но стакан джина с тоником – тоже неплохо. Конечно, до трубки далеко, но всё-таки…
– …Познакомьтесь – миссис Жанет Андерс. Мистер Генрих Боровик, – это говорит мой друг Питер и предательски исчезает.
– Как? – это говорит она.
– Би – оу – ар – оу – ви – аи – кэй, – это говорю я.
– Удовольствие видеть вас, мистер Боровик.
– Удовольствие видеть вас, миссис Андерс.
– Как хорошо, что вы пришли.
– Я так рад, что меня пригласили.
– Прекрасно.
– Замечательно.
– Разве это не прелестно?
– Грандиозно.
– Настало время смотреть на дно стакана. Посмотрев, я сказал:
Отличная вечеринка.
– И хозяева – прелесть, – поддержала она.
Я потряс ледышками:
– Чем вы занимаетесь?
– Я была журналисткой, а теперь пишу книги.
– О, как называется ваша последняя книга?
– «Секретарша, босс и секс».
– Наверное, что-нибудь очень смешное?
– Это не беллетристика, – сказала она покровительственно. – Это книга советов. Она была в списке бестселлеров.
– О! – Я отпил глоток джина.
– Советы секретаршам – как вести себя с боссами.
– Интересно!
– У вас есть секретарша?
– В какой-то степени. Жена.
– Ну тогда вас это не заинтересует, – сказала она разочарованно.
Затем сменила мину разочарования на вполне учтивое выражение:
– Ну ничего, я всё равно вам пришлю книгу. Ведь у вас когда-нибудь будет настоящая секретарша, – это она сказала бодро, желая вдохнуть в меня уверенность, что жизнь ещё не потеряна. – Удовольствие было видеть вас!
– Удовольствие было видеть вас.
Уфф!
Вновь обнаружившийся Питер пояснил:
– Её муж – крупнейший адвокат. Она когда-то была его секретаршей. Теперь издаёт журнал для женщин. Практические советы насчёт мужчин. Как и что. Колоссальный успех. Читают все одинокие женщины, как руководство к действию. Читают все замужние женщины, чтобы знать своих врагов. Читают все мужчины, чтобы знать и тех и других. Либералка. Не любит Никсона.
В зал все прибывали и прибывали гости. Знакомые здоровались, незнакомые знакомились. Атмосфера была непринужденной. Все вели себя в стиле бармена: вишни из бокалов тащили пальцами. Ни одного мужчины не было в смокинге или в черном вечернем костюме. Ни одной женщины в классическом вечернем туалете. Простого покроя пиджаки на мужчинах. Женщины – кто в чём. Сандалеты. Блузки и юбки. Брюки. И одна известная нам уже «насквозька».
Чинны, чопорны и классичны были лишь лакеи.
В черных смокингах, держа головы высоко и гордо, они разносили маленькие бутерброды с маринованной селедкой, кусочки пиццы и креветки. Бледно-розовые креветки с воткнутыми в них палочками величиной со спичку лежали в глиняных блюдах горой, похожие на свалку лилипутских кораблей с оголенными мачтами. Гости-гулливеры брали корабли кто за мачты, кто прямо за корпус, обмакивали в соус и отправляли в рот. Громко, со вкусом облизывали пальцы.
– Времена изменились, – все объяснял и объяснял мне Питер, мой добрейший друг, устроивший мне приглашение на эту вечеринку, человек во многих отношениях прелюбопытный, имеющий финансовые интересы во многих областях – от вагоностроения до картинных галерей, где мы с ним и познакомились, – но о нем когда-нибудь будет особый разговор. – Времена изменились. Вестчестер – самое богатое графство в Соединенных Штатах. Это семейство – одно из самых богатых здесь, если не самое богатое, Но по смотрите, как просто и непринужденно они себя ведут. Как демократичны они в общении. Как широки их интересы. Нет, нет, мир во многом изменился, дорогой мой. Вы, наверное, там у себя в Москве не очень-то представляете себе это, а?
Он посмотрел на меня с дружеским участием.
– Например, хозяйка. Прелестная женщина. Вы заметили – на ней ни одной драгоценности. А ведь, если бы захотела, могла бы надеть знаете сколько?.. – Питер завёл глаза к небу, то ли призывая в свидетели всевышнего, то ли мысленно ослеплённый тем, что могла бы надеть хозяйка, если бы захотела. Они любят искусство. Они образованны. Заботятся о судьбах людей. Возьмите хозяина, сына того старика. Ведь не пошёл в бизнес. Не стал увеличивать капиталы своего отца. Потому что его не интересуют деньги. Его интересуют моральные ценности. Он занимается только фондом. Но вы знаете, сколько он работает?!
И Питер снова завел глаза под веки, правда, не так высоко, как тогда, когда говорил насчет драгоценностей.
Гостей в зале все прибавлялось. Лакеев – тоже. Стол бармена был уже пуст на три четверти. А очередь к нему не уменьшалась. Жужжание становилось все громче. «Разве это не прелестно?!» – раздавалось все чаще. Флотилии корабликов-креветок уничтожались катастрофически быстро. На специальные тарелочки в беспорядке валились мачты.
Именно в это время и раздался крик.
– А я вам говорю, что виновато общество! – кричал какой-то мужчина.
Другой ему отвечал так же раздраженно и так же громко:
– Негры слишком многого хотят!
– А я говорю, общество виновато!
– Негры требуют…
Все обернулись на крики. Неподалеку от рояля стояли группой человек пять. Двое из них кричали друг на друга:
– Общество!
– Негры!
– Общество!
– Негры!
Они вытянули шеи. Лица их были бледны. Глаза смотрели злобно. Зал притих. Все ждали, что будет дальше. Кто-то рядом со мной молвил со вздохом:
– Никуда не денешься от этих споров.
Другой добавил:
– Разве можно так?
И женский голос резюмировал:
– Напились.
Спор продолжался. В него включилась вся группа. Теперь уже четверо кричали на одного:
– Негры!
Один кричал на четверых:
– Общество!.
Кричали на октаву выше, чем вначале. И уже поднимались руки с кулаками. И уже образовалось вокруг них кольцо пустоты. Его замыкали люди воспитанные. Они стояли вполоборота к спорящим, будто занятые своими делами и своими разговорами, делая вид, что ничего особенного не происходит. Но каждый косил глазом – каждому любопытно было посмотреть, что будет дальше.
Дальше была драка. Быстрая и стремительная. Без хамства. Кто-то взвизгнул. Кто-то уронил стакан, и, он, заныв, покатился по полу, а кубики льда весело разлетелись в разные стороны по паркету.
– Где хозяин? – раздался тревожный крик.
И тогда пятеро споривших остановились. И тот, кто кричал «Общество!», высокий и худой, с усами, махнул рукой, улыбнулся и сказал:
– Доспорим в следующий раз. А сейчас будем играть…
Вначале было удивление. Потом смех – с облегчением или разочарованием в зависимости от того, кто чего ждал, и аплодисменты. Аудитория догадалась: актеры, сюрприз. Как это мило со стороны хозяев. И уже посыпалось с разных сторон:
– Разве это не прелестно?
А длинный усатый парень в спортивном пиджачке весело и напористо, как затейник в санатории, объяснял правила игры:
– Этой палкой, – и показал газетный лист, свернутый трубой, – я ударяю кого-нибудь из вас. Тот должен схватить палку и занять моё место, а потом ударить еще кого-нибудь и так далее. У меня четыре палки – разбирайте.
Общество быстро откликнулось. Размяться после долгого стояния с бокалами в руках не мешало.
Питер толкнул меня в бок и весело подмигнул: знай, мол, наше высшее общество.
Кто-то взял первую палку, потом вторую, весело завизжала девица в «насквозьке», и пошла кутерьма. Беготня, крики, смех. Удары становились всё громче. Кому-то сбили причёску. Кому-то для смеха подставили ножку – тот упал. Хохот. А пятеро актёров втягивали в игру всё новых и новых:
– Давайте к нам, давайте! Участвуйте! Участвуйте!
И снова неожиданно из гущи игры вырвался крик. На этот раз женский. Кто-то кричал плача:
– Переставьте, перестаньте меня бить! Перестаньте, мне больно. Вы вовсе не играете! Вы просто бьёте! Бьёте! Изо всей силы!
Игра остановилась. Женщина плакала навзрыд. И слезы лились по щекам. Настоящие слезы. Снова сам собой образовался круг. Люди стояли, разгоряченные игрой, запыхавшиеся. Женщина оказалась посреди круга. Небольшого роста, в мини-платье, с простой причёской. Вытирая слёзы, всхлипывая, она говорила, теперь уже обращаясь ко всем:
– Вы только делаете вид, что играете. Вы рады ударить друг друга. Хотя бы под видом игры… Вы всю жизнь играете в доброту. Делаете вид, что помогаете кому-то, что-то жертвуете. Ничего вы не жертвуете! Вы думаете только о себе. Только о себе. Вам безразличен человек. Вам безразлично, кому жертвовать. Лишь бы знали, что выжертвуете.
Она говорила не очень громко, с печальной убеждённостью. Слёзы её высохли.
Кто-то сказал:
– Опять театр.
– Нет, не театр, – тут же ответила женщина. – Вам удобно, чтобы это был театр. Но это уже не театр.
Она посмотрела на пятерых актеров. Те стояли неподалеку. Растерянные.
– Да, я актриса, – продолжала женщина. – Я в их труппе. И нас пригласили развлечь вас. Что-нибудь такое остренькое, сказали нам. Так вот ради развлечения послушайте и правду о себе. Вы играете в простоту! Вы клоуничаете перед самими собой. Оделись в простые одежды. Сняли драгоценности. Но вас выдают ваши лакеи! Вы играете в заинтересованность. Но вы равнодушны до последней косточки! Вас даже деньги не интересуют, потому что вы их никогда не зарабатывали и вы не знаете, что такое – нет денег.
– Браао! – сказал кто-то и зааплодировал.
– Ерунда! – отрезала женщина. – Вы кричите «браво», чтобы обратить это в шутку. Но вы прекрасно знаете, что это уже не шутка. Это всё всерьёз.
Аплодисменты стали громче.
– Перестаньте аплодировать! – крикнула женщина. – Перестаньте кривляться хотя бы перед самими собой. Будьте хоть раз в жизни честными. Вы создаёте фонды пожертвования. Но это только для того, чтобы бороться с другими фондами. Вы ненавидите друг друга. Единственно, что вас объединяет, это ненависть к тем, кто выше вас, и презрение к тем, кто ниже. Вы устраиваете вот эти вечеринки и ведёте между собой разговоры. Вам очень нравятся ваши разговоры и ваши вечеринки. Но что вы будете делать, выйдя отсюда? Ничего! Разве кто-нибудь из вас пальцем о палец ударил, чтобы помочь тем детям, которые голодают на Миссисипи? Тем, кого судят за отказ ехать во Вьетнам? Вот вы, что вы сделали?! – женщина показала пальцем на кого-то. – Или вы? Вы?
– Баста! – вдруг громко сказали с дивана в углу, и на середину круга вышла другая женщина. Я узнал свою давешнюю знакомую Жанет Андерс, специалистку по секретарско-сексуальным проблемам. – Баста! – повторила она, лицо ее стало красным. – Я не знаю, театр это или нет, но я протестую. Здесь собрались порядочные люди. С положением. И я не желаю, чтобы нас тут поносили никому не известные людишки.
– Ну вот, – сказала первая женщина, усмехнувшись. – Теперь всё в порядке. Спасибо.
И она поклонилась.
Гости зааплодировали. Сначала нерешительно. Потом громче, громче. Раздались крики: «Браво!» Аплодировали и кричали «браво» обеим.
– Но я не актриса, – сказала Андерс растерянно. – Я действительно протестую.
Гости хлопали. На середину зала пробирался несколько взволнованный хозяин.
Питер толкнул меня в бок:
– Чёрт, я уже не разберу, где театр, а где…
– Друзья… – сказал хозяин мягко и растопырил руки между двумя женщинами, как судья на ринге, который разводит разгоряченных бойцов. – Друзья мои! Я думаю, мы должны поблагодарить актёров за прелестную шутку, которую они с нами сыграли. Эти талантливые молодые люди – труппа «Уличного театра». Они существуют на пожертвования нашего фонда.
Раздались аплодисменты.
– Я пригласил их на нашу вечеринку, чтобы познакомить вас с их творчеством. – Он повернулся к актёрам: – Вы были великолепны. Благодарю вас, мои дорогие!
– И снова обратился к залу:
– А теперь прошу в столовую и палевую гостиную. Там вы сможете немножко подкрепиться…
Гости потянулись из зала в столовую, где за длинным столом с белоснежной скатертью четыре человека в смокингах готовили на четырех спиртовках в присутствии гостей простецкие омлеты с шампиньонами. Гости выстраивались в очередь.
В зале хозяин утешал Жанет Андерс:
– Дорогая, но ведь это была шутка. Я, правда, просил, чтобы они сыграли что-нибудь насчёт расизма. Но они, как видите, решили иначе. Актеры! Что с них взять? Разве можно, дорогая, обижаться на актёров?
Ещё через час, когда гости съели свои омлеты с шампиньонами, пришло время расходиться. Хозяин и хозяйка провожали гостей у выхода.
Чмок-чмок.
– Очаровательная «party».
– Разве не великолепно?
Чмок-чмок.
– А эта шутка актёров просто прелесть.
Чмок-чмок.
– Не правда ли?
– Удовольствие было видеть вас
– Удовольствие было видеть вас.
Чмок-чмок.
* * *
На другой день я, понятно, встретился с тем длинным усатым парнем из «Уличного театра» (девушку мне разыскать не удалось: сразу после выступления она уехала). Он оказался руководителем труппы. В ней – пятеро молодых ребят и одна девушка. Начинающие актёры. Каждый где-нибудь работает или ищет работу. «Уличный театр» – это их гражданский долг, это – в свободное время. Как ясно из названия – играют на улицах, на станциях метро, в парковых аллеях. Метод – вовлечь в действо зрителей: прохожих, пассажиров поезда, рабочих на стройке во время отдыха. Главная тема их выступлений – расизм, война во Вьетнаме. Сценарии пишут сами. Очень много, конечно, импровизируют.
– Вас действительно пригласили, чтобы вы «сыграли» что-нибудь о расизме? – спросил я.
– Да. Но мы решили поговорить о них самих.
– Вы не боитесь, Джон, что вас перестанут финансировать после того, что вы натворили?
Он усмехнулся:
– Финансирование грошовое. На эти деньги мы можем только снять конуру для репетиций. Но они не перестанут. Перестать – значит признать, что мы сказали правду. Они делают хитрее. Они не принимают это на свой счёт. Они аплодируют. Это, мол, о других. Умные, бестии. И нервы крепкие. Осечка у них вышла только с той стервой. Остальных не пробьёшь.
– Вы надеялись?
Он махнул рукой:
– Нет. Скорее для собственного самообразования. Интересно было, как они станут реагировать. Мы работали в разных аудиториях. Встречали сочувствие, ненависть, редко – равнодушие. Среди таких, – Джон вздёрнул лицо куда-то к верхушкам небоскребов, – мы выступали впервые. И встретили что-то совсем новое. Мы ещё не разобрались – что. Но что-то очень упругое, растягивающееся, как резина…
