Текст книги "От Каира до Стамбула. Путешествие по Ближнему Востоку"

Автор книги: Генри Мортон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

У арабов есть занятная история о черепахе. Как-то раз одна женщина пекла хлеб. Другая проходила мимо и попросила немного. Хотя считается недопустимым отказать в куске хлеба кому бы то ни было, женщина сказала, что лишнего у нее нет. Тогда благочестивая Фатима, а это была именно она, наложила на посмевшую ей отказать проклятье: та вечно будет передвигаться, нося свою печь на спине. Бедная женщина превратилась в черепаху, и арабы, вытащив животное из воды, покажут вам черные подпалины на печке, то есть на панцире.

Иногда вечером к берегу подплывала арабская лодка, и Абдул, на которого, похоже, произвели большое впечатление чаевые, которые я ему дал, спрыгивал в воду и скоро оказывался на берегу. Ему очень нравились английские сигареты – он блаженно затягивался, запрокинув голову.

Я спросил его как-то, рассказывают ли галилейские арабы какие-нибудь истории про Иисуса.

– О да, – ответил он. – Иисус исцелил дочь царя Гергесы, у которой были «бесы под ногтями».

Я понятия не имел, что это за «бесы под ногтями», и никто не мог объяснить мне[9].

Кроме того, арабы знают, что Иисус ходил по воде, и с большим почтением относятся к дереву, растущему на вершине холма, на том самом месте, где, согласно легенде, Иисус сотворил одно из своих чудес. Дерево называют Благословенным и говорят, что если сжечь его веточку на костре, можно исцелиться от всех болезней.

Абдул все рассказывал и рассказывал свои истории, а может, они казались такими длинными, потому что он плохо говорил по-английски, или потому, что я не мог сосредоточиться, утомленный галилейским зноем… Мне нравилось слушать его монотонный голос, смотреть на голубую воду озера, на черепах, которые грелись на камнях, на медленный полет журавлей на север.

3

Галилейское море – одно из известных мне мест, где присутствие Христа еще чувствуется. Здесь нет ни враждующих сект, ни оспариваемые разными церквями святынь – только вода и черные камни, скудные злаки, зреющие плоды, зимородки и щурки, яркое солнце днем и звезды ночью.

Время ничего не смогло поделать с родиной христианства. Она еще прекраснее, чем рисовало нам воображение. Здесь нет рукотворных храмов, религиозных распрей, ревности, ненависти.

В ночной тишине маленькие рыбачьи лодки лежат на песке под звездами, как лежали и тогда, когда берег услышал Его голос: «Идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков» (Мф 4, 19).

Глава шестая

Благодатный огонь

Я присутствую при сошествии Благодатного огня в храме Гроба Господня.

Патриарх Армянской церкви любезно отвел мне место на галерее храма Гроба Господня. Мне велели явиться за четыре часа до начала церемонии Схождения Благодатного огня. К храму было не подойти из-за множества взволнованных людей, собравшихся перед входом, а войдя, я с трудом пробился сквозь толпу простоявших здесь всю ночь.

Со своего места я мог видеть Кувуклию. Передо мной также открывался хороший вид на Ротонду и на огромную толпу народа. Восточные христиане, среди которых много коптов и сирийцев, не выказывают перед Гробом Господним благоговения в привычном нам смысле этого слова. Но мы не вправе осуждать их. Они не видят ничего плохого в том, чтобы вблизи Гробницы кричать, бороться друг с другом за право первыми завладеть огнем, который, как они верят, сходит с небес. Их вера в то, что это так, столь велика, что даже страшна в своей неистовости и неколебимости, и язык не поворачивается сказать, что иногда своим поведением они позорят христианство.

Сотни людей провели эту ночь в храме. Между колоннами, поддерживающими центральный купол, установили нечто вроде деревянных лесов, так что образовались отсеки, напоминающие ложи в оперном театре. И в каждой из них можно было увидеть картинку из повседневной жизни. Многие «ложи» сняли богатые копты из Египта. Они сидели на подушках, скрестив ноги, в окружении своих семей. Матери кормили младенцев. Мужчины либо перебирали четки из темного янтаря, либо сосредоточенно опускали вниз связки свечей, чтобы, когда наступит чудесный миг, кто-нибудь внизу в толпе зажег их.

Толпа шевелилась, как беспокойный зверь. Что-то постоянно происходило: кто-то яростно пытался вырваться наружу, кто-то наоборот – ворваться в храм. Из коптского придела доносилось нестройное восточное пение. Усевшись на плечи друг другу, опасно раскачиваясь, отбивая такт хлопками в ладоши, арабы пели громкими дикими голосами:

Огонь вспыхнул, и мы возликовали,

Мы пришли ко Гробу Господа нашего,

Господа нашего Иисуса Христа.

Господь явился и кровью своей искупил наши грехи.

И еще:

Сегодня мы ликуем,

А евреи печалятся!

Ах, евреи, евреи!

Ваш праздник – праздник обезьян,

А наш – праздник Христа!

Нет другой веры, кроме Христовой![10]

Пение перемежалось речитативом, атмосфера накалялась, эти люди напомнили мне бедуинов Петры, которые хлопают в ладоши, подзадоривая себя во время танца. На одном из самых «густо населенных» участков возник серьезный конфликт: какого-то человека ошибочно или не ошибочно – не могу сказать – приняли за иудея. Быстро появилась полиция, и его вывели.

Людям не раз объясняли, что Благодатный огонь – это всего лишь символ, но ничто не может поколебать их веры в то, что в этот день он сходит прямо с небес на Гроб Господень. Когда зародился этот обряд – невозможно точно определить. Монах Бернард упоминал о нем во время своего пребывания в Иерусалиме в 870 г. н. э. В ранний период христианства папы запрещали его, и, разумеется, сейчас в нем принимают участие только представители восточной церкви. Это всецело восточный и, вероятно, в основе своей языческий обычай. Декан Стэнли, например, полагал, что арабы и греки, которые, расталкивая друг друга, стремятся обойти Гроб Господень определенное число раз, не зная того, воспроизводят смутно памятный обряд погребальных игр вокруг гроба царя.

Возбуждение достигло своего пика, над толпой начали развеваться знамена. Полиция с трудом прокладывала дорогу патриархам и священнослужителям.

По сторонам Кувуклия есть два круглых отверстия. Камень вокруг них почернел от Благодатного огня, опаляющего его много лет, и у этих отверстий стоят люди с пучками свечей, защищенных жестяными «колпаками». Как только «сойдет» огонь, они должны поспешить с зажженными свечами наружу, где их уже ждут другие, чтобы, приняв эстафету, прыгнуть в автомобили и развезти священное пламя по всем храмам страны. В старые времена в Яффе стоял наготове пароход, готовый отвезти Благодатный огонь в Россию.

Греческому и армянскому патриархам с помощью полиции наконец удается пробиться к входу в Кувуклий. На ступенях, перед орущей, жестикулирующей толпой, с греческого патриарха торжественно снимают ризу и другие украшения. Запястья ему связывают льняными ленточками. Перед галдящей толпой он выглядит слабым и беззащитным. Я обращаю внимание на десять морских офицеров, служащих ему охраной. Они напоминают регбистов-форвардов. Итак, греческий патриарх поворачивается к толпе спиной и входит в Кувуклий. Армянский ждет в приделе Ангела.

Три-четыре минуты не происходит ничего. Кажется, воздух вибрирует от напряженного ожидания. И вдруг из одного из отверстий вырывается пламя. Один факел немедленно зажигает греческий патриарх, другой – армянский. В следующий момент толпу охватывает безумие: люди топают, визжат, вопят. Над головами пылают факелы. Пытаются выйти с огнем. Зажигают свечу от свечи, радостно смеются. Некоторые подносят пламя к самому лицу. Женщины проводят горящими свечами под подбородком и у груди. Те, что ожидали на галереях, тянут к себе наверх связки зажженных свечей. А когда греческий патриарх со свечами в обеих руках выходит из Кувуклия, начинается настоящее столпотворение. Река толпы готова подхватить его и унести как щепку в половодье, но офицеры терпеливо прокладывают ему дорогу к греческому алтарю.

Толпа беснуется, колокола звонят, армяне на галерее бьют в деревянные гонги брусками металла. В храме царит хаос. Снова зажигают все светильники вокруг Гроба Господня. Итак, сотни обезумевших христиан поверили, что Господь послал им огонь с небес.

Я провел там еще час после схождения Благодатного огня, наблюдая бесновавшуюся толпу. Удивительно: огонь их не обжигал и даже не опалял волос, когда они подносили свечи к лицам, чуть ли не лизали пламя. Я подумал: как странно, что обряд, приводящий людей в такое неистовство, совершается не в роще Адониса, а рядом с Гробом Господним.

Глава седьмая

Абиссинцы ищут тело Христа

На крыше храма Гроба Господня я наблюдаю церемонию Абиссинской церкви – поиски тела воскресшего Христа.

Друг из Иерусалима предложил показать самую странную из всех церемоний Страстной недели. Она совершается черными абиссинскими монахами на крыше храма Гроба Господня.

Когда взошла луна, греческий монах впустил нас в храм через боковую дверь. Было темно, хоть глаз выколи. Нам приходилось то и дело чиркать спичками, поднимаясь по вытертым ступенькам на крышу часовни Святой Елены, где чернокожие монахи молятся Христу под звездами. Когда-то абиссинцы владели некоторыми святынями в храме, но не смогли отстоять их в борьбе с более сильными церквями. Понемногу их лишили священного наследия предков. Но, проявив присущее христианам упорство, которое собственно и позволило им сохранить свою веру с IV века, абиссинцы не ушли совсем, а обосновались на крыше.

У них нет места в храме, чтобы провести настоящую пышную церемонию, но каждый год на Страстной неделе они ставят палатку на крыше и совершают весьма забавный обряд под названием «Поиски тела Христова». На него-то меня и привели посмотреть.

Ярко светили звезды. Белые купола вокруг придавали крыше вид африканской деревни. Палатка из парчи, похожая на шатер, с одной стороны была открыта, чтобы мы, находясь снаружи, могли видеть происходившее внутри. Там, в теплом свете свечей, сидели довольно дикого вида люди, абиссинцы, в роскошных одеждах и позолоченных, с острыми зубцами, коронах. Это были «крестоносцы».

Чернокожий монах подвел нас к плетеным стульям, поставленным в ряд. Отсюда нам были хорошо видны степенные, величественные абиссинцы в богатых ризах. Они напоминали волхвов.

Спустя примерно полчаса послышались нестройные африканские песнопения, и в шатер торжественно ввели абуну, то есть патриарха.

На полу перед ним уселись двое монахов и принялись часто-часто бить в большие, инкрустированные серебром барабаны. Остальные трясли систрами – инструментами, напоминающими погремушки, которые издают звуки, похожие на позвякивание монет в кармане.

Систр – это металлическая рамка с горизонтально расположенными в ней стержнями, а также тарелочками и колокольчиками. Когда рамку встряхивают, все это издает звон. На систрах «играли» в Древнем Египте в храмах Исиды, чтобы привлекать внимание молящихся, а заодно и отгонять злых духов. Я и не знал, что существуют еще религиозные общины, использующие систр в богослужениях. Инструменты в руках чернокожих монахов были той самой формы, что и древние систры, которые находят в египетских гробницах.

Слушая барабанный бой, дребезжание систров, пронзительные песнопения монахов, трудно поверить, что присутствуешь при христианском обряде на крыше храма Гроба Господня.

Тем не менее ритуал христиан-абиссинцев, напоминающий обряды древнего Израиля и Древнего Египта, производит огромное впечатление.

Ничто не могло бы служить лучшей иллюстрацией разнообразия религиозных культов, отправляемых в храме Гроба Господня. Обряды, давно забытые Западной церковью, и поныне совершаются у Гроба Христа. Когда копты служат свою мессу, до нас долетает эхо языка, на котором говорили фараоны; язык сирийской литургии напоминает арамейский, а на нем, как известно, говорил Христос. В сравнении с этими языками греческий Нового Завета, который использует православная церковь, – современный язык.

В песнопениях абиссинцев, между тем, появились жалобные ноты. Мой приятель шепнул мне, что это они оплакивают смерть Христа. В барабан теперь били реже, систры звучали тише. Патриарху подали Евангелия, напечатанные на геэз, литературном эфиопском, и пока монахи окуривали все вокруг ладаном, он нараспев читал о Страстях Христовых.

Потом барабаны, создававшие тихий, пульсирующий фон, зазвучали громче и быстрее, и вот мы все, выстроившись попарно, с роскошными «волхвами» во главе, со свечами в руках вышли под звезды и полную луну – искать тело Христа.

Этот ритуал, по сути дела, драматическое воплощение Воскресения. Патриарх дочитал до того места, когда три Марии пришли к заваленной камнем пещере, чтобы умастить мертвое тело Спасителя благовониями. Здесь они увидели ангела в белых одеждах, который сообщил им, что Христос восстал из гроба…

И вот чернокожие монахи инсценируют этот рассказ. Странной шаркающей походкой они кружат по крыше в лунном свете, крича, что могила пуста, притворяясь, что ищут Его мертвое тело. У каждого в руке по свече, а патриарх почему-то шествует под зеленым с золотом зонтом.

Полная луна сияет над Иерусалимом, украшенные драгоценными камнями короны отбрасывают красные и зеленые блики. Фантастическое шествие мало-помалу превращается в жутковатый ритуальный танец под звуки тамтамов и систров.

Четыре раза мы обошли крышу часовни Святой Елены. Невыразимо скорбные погребальные песнопения продолжались, били африканские барабаны, чернокожий патриарх, окруженный монахами, бродил под своим парадным зонтом и время от времени творил в лунном свете крестное знамение.

Все это напоминало бы дикую африканскую глубинку, но пламя свечей, которые участники обряда держали в руках, освещало их мягкие черные лица, и на них отражались все оттенки истинного религиозного чувства.

На четвертом круге тамтамы смолкли, а систры продолжали звякать. Стенания тоже не прекратились. Я вспомнил слова ангелов, обращенные к Марии-Магдалине:

«Жена! что ты плачешь?» и ее ответ: «Унесли Господа моего, и не знаю, где положили Его» (Ин 20, 13).

Эти чернокожие люди древним обрядом на крыше храма Гроба Господня по-своему, по-дикарски, выражали скорбь всего христианского мира о кончине Иисуса Христа.

Внезапно стенания прекратились. Чернокожие монахи молча вернулись в шатер и окружили патриарха. Мы тихонько удалились.

– Они будут горевать до утра, – прошептал мой друг, – а потом отпразднуют Воскресенье – и станут столь же счастливы, сколь сейчас удручены.

Мы спустились по темной лестнице, пересекли пустынный храм Гроба Господня и вышли на спящие улицы Иерусалима.

ИРАК

Глава первая

Автобусом по пустыне в Багдад

Ночным автобусом я еду из Дамаска в Багдад, смотрю на пустыню за окном и обретаю на пару часов уголок Англии на остановке в местечке Эр-Рутба.

1

Перед закатом стало прохладно, воздух приобрел какой-то льдистый привкус. Зима, уже выбелившая Таврские горы, теперь дохнула и на Сирийскую пустыню. Я навалил на себя все одеяла и пальто, какие нашел. В окне в белом свете звезд сияла, безмолвна и тиха, Пальмира. Над развалинами, подобно привидениям, поднимались колонны. Я представил себе, сколько мужчин и женщин возлежат под землей на своем последнем пиру. Это, безусловно, великий город – как все умолкнувшие древние города, где когда-то надеялись и мечтали.

Ранним утром у гостиницы уже стоял длинный, видавший виды автобус, весь в коричневой пыли. На боку у него красовалась надпись «Нейрн транспорт компани». Это тяжеловатая и вытянутая разновидность модели, так резво курсирующей по английским пригородам. Водитель специально остановился в Пальмире, чтобы взять пассажиров; обычно автобус без остановок следует из Дамаска в Багдад.

Я вышел в фойе отеля. Несколько замерзших пассажиров пили кофе по-турецки. Они выглядели, как путешествующие в почтовой карете на эстампе Алкена. Однако вместо полногрудых служанок по фойе шлепал заспанный мальчишка-араб в полосатой галабии и с подносом. Он разносил местный хлеб и мед в сотах цвета темного хереса. Топилась печь, от дыма пощипывало в глазах.

За столом администратора сидел широкоплечий мужчина футов шести ростом. На нем были старые фланелевые брюки и кожаная куртка для игры в гольф. Приглядевшись внимательней, я сообразил, что это один из тех крупных мужчин, внутри которых прячется мальчишка-школьник. Он спросил у меня паспорт, и я так понял, что он и есть водитель багдадского автобуса, тот самый, кого все называют Длинный Джек.

Мы с Длинным Джеком выпили по чашке кофе, и за это время он успел рассказать мне, что родился в Веллингтоне, в Новой Зеландии, а в Сирию приехал одиннадцатилетним мальчиком. Братья Нейрн, Джерри и Норман – тоже новозеландцы. Они служили в Палестине во время войны, а потом основали здесь свою транспортную компанию. Джека взяли водителем, и он уже со счета сбился, сколько раз съездил в Багдад и вернулся оттуда в Дамаск. К нему подошел сириец и что-то шепнул на ухо.

– Это мой напарник, – объяснил Джек. – В каждом автобусе по два водителя. Один спит, другой ведет машину, так что можем ехать ночью.

Он встал и объявил:

– По машинам!

Мы вышли в прохладное светлое утро.

Двигатель мощностью семьдесят пять лошадиных сил взревел, автобус мягко тронулся с места и покатил мимо руин Пальмиры. Было почти восемь утра. К следующему утру мы должны были добраться до Багдада.

2

Расстояние между Дамаском и Багдадом – пятьсот двадцать семь миль, и автобусы компании «Нейрн» преодолевают его за двадцать четыре часа, всего с двумя плановыми остановками: в форте Эр-Рутба – это середина пути, и на границе с Ираком в Рамади – где пассажиры проходят паспортный контроль. Караван верблюдов добредал до Багдада за два месяца.

Пустыня, тянущаяся по обе стороны до самого горизонта, – это не песок, а гравий, местами красноватый. В сухую погоду поверхность твердая, а после дождя становится вязкой. Ряды низких коричневых холмов оживляют монотонный пейзаж, и время от времени попадается нечто похожее на вулканические породы. Длинные русла рек бороздят пустыню, в основном в северо-восточном направлении, в сторону Евфрата. Но они совершенно сухи и наполняются только после дождей. Дорога, как обычно бывает в пустыне, – это всего лишь колея от колес прошедших здесь раньше автомобилей. Когда поверхность стала более твердой, колея исчезла, и Длинный Джек, казалось, выбирал дорогу чисто интуитивно, но я несколько раз замечал, что, оказавшись снова на рыхлой земле, он безошибочно «попадал в след».

Вдалеке паслись несколько сотен верблюдов. Они глодали колючий кустарник, и у всех морды были обращены в одну сторону. Увидишь овцу или верблюда – знай, что где-то неподалеку родник или колодец. Встречаются они здесь редко, вокруг – мили и мили безжизненной пустыни. Первые признаки жизни мы обнаружили в местечке под названием Колодцы Хельба. Мужчины и женщины из племени рувалла мыли своих овец и верблюдов. Два бетонных колодца, устроенные здесь французскими военными, казалось, росли прямо из этой каменистой почвы. Вокруг них суетились девушки-бедуинки, пришедшие за водой. Здесь было около двухсот верблюдов и несколько сотен овец, и картина казалась иллюстрацией к странице Ветхого Завета.

Длинный Джек остановил автобус и объявил, что здесь мы простоим пять минут. Отправившись с ним к колодцу, я обнаружил, что он бегло говорит на бедуинском диалекте арабского. У него был дар смешить, и очень скоро все эти высокие коричневые люди хохотали как дети. У рувалла, о которых часто упоминает Доути в книге «Аравия пустынная», лучшие верблюды в Сирийской пустыне. Я заметил, что у некоторых женщин – типично монголоидные скуластые лица. Длинные и широкие одежды были им явно велики и мешали двигаться, – некоторые подпоясались веревками; из-под подолов виднелись ярко-желтые, без каблуков, башмаки. Пока мы разговаривали с мужчинами, женщины продолжали работать, и лишь изредка улыбались, когда до них доносилась какая-нибудь шутка.

Колодцы здесь необыкновенно глубоки. Женщины опускали на веревке в бездонную яму кожаную бадью. Когда она наполнялась, три девушки вытаскивали ее и бежали, расплескивая воду, не меньше сорока ярдов. Мужчина выливал воду в корыто, еще одна девушка, присев на корточки, наполняла из корыта бурдюки, и еще одна грузила их на спину ослу.

Джек сказал нам, что, когда они заберут свои бадьи и веревки и уйдут со стадом, колодец станет совершенно недоступным и, значит, бесполезным. У каждого бедуина должна быть своя «снасть». А путешественник может умереть от жажды у колодца, если в этот момент рядом никого не окажется.

Мне пришли на ум слова женщины-самаритянки, которая увидела Иисуса, сидящего у колодца близ города Сихара. У нее были веревка и бадья, и он попросил воды. Иисус сказал женщине, что если бы она знала, кто просит у нее воды, то сама бы у него просила, и он бы дал ей «воду живую». Но она не поняла его, решив, что речь идет лишь о воде из колодца. Вероятно, ее слова, обращенные к Иисусу, – первое, что сказала бы любая бедуинская девушка, увидев у колодца человека без веревки и бадьи: «Господин, тебе и почерпнуть нечем, а колодезь глубок, откуда же у тебя вода живая» (Ин 4, 11).

Горячее марево дрожало над равниной. Взгляды наши в поисках разнообразия блуждали по скалам, холмам и пересохшим руслам. Так в море человек с удовольствием провожает глазами проходящий мимо корабль. Миновав пропускной пункт – кажется, там была еще колючая проволока, – мы въехали на территорию Ирака. Ни таможни, ни паспортного контроля, ничего, кроме волнистой равнины, усеянной камнями и гравием, похожей на пересохшую котловину гигантского озера.

Мы пересекли плато, где водятся газели. Эти красивые быстрые животные, потревоженные шумом мотора, целым стадом пробегали перед носом нашего автобуса. Казалось, их гипнотизирует движущийся объект – им непременно надо было перебежать ему дорогу. А может быть, мы согнали их с обычных мест выпаса, и они бросились защищать их. Иногда я угадывал их издали – по серой, движущейся полоске пыли на бесцветной равнине. Темной прерывистой линией они скользили на фоне неба. Только однажды нам повезло увидеть их очень близко, они пронеслись мимо нас со скоростью не меньше пятидесяти миль в час, сверкая на бегу своими белыми короткими хвостиками.

День тянулся медленно. Солнце за нашей спиной клонилось к западу. Тени удлинились. Сначала сгустились сумерки, потом на пустыню опустилась темнота. Похолодало, засияли звезды. Когда на небе осталась лишь узкая полоска света, мы подъехали к форту, в плане квадратному: четыре укрепленные стены, четыре башни по углам. Над воротами развевался иракский флаг. У ворот стояли два-три легковых автомобиля и несколько грузовиков. Ходил туда-сюда вооруженный часовой в синей форме. Это был форт Эр-Рутба – мы проехали половину пути до Багдада.

3

Я вошел с бокового входа в темный двор. Солдаты возле казармы бросали на меня любопытные взгляды – прибытие автобуса, возможно, было самым значительным событием за весь однообразный день. По контрасту с безлюдной пустыней, в этом дворике кипела жизнь, в которой ощущался некоторый драматизм, всегда присущий происходящему взаперти, за толстыми стенами. Здесь будто готовились к долгой осаде. Гудела динамо-машина, а когда открывались двери низеньких зданий, вдоль стен форта в желтых прямоугольниках света можно было различить темнокожих мужчин за письменными столами, солдата, только что прибывшего с пакетом, радиста в наушниках.

Вышел араб и набрал воды из колодца, вокруг которого, собственно, и построен форт. Две темные фигуры сошлись посередине дворика. Двое бодро поприветствовали друг друга по-французски – хотя мне показалось, что один из них англичанин. Это были летчики. Один что-то сказал о ветре в Египте, другой – о дожде над Месопотамией. Потом, обменявшись сигаретами, они разошлись. Это удивительное, романтическое место, подумал я. Современная версия римской крепости.

Меня ожидал еще один сюрприз. Пока я плутал по двору, ища, где бы тут перекусить, – в Эр-Рутбе хорошо освещены служебные помещения, но на освещении дворика здесь явно экономят, – открылась дверь, и появился маленький, похожий на обезьянку человечек в белой короткой куртке. Он выглядел как стюард с какого-нибудь океанского лайнера, идущего в экзотические страны.

– Как насчет умыться и почиститься с дороги, сэр? – спросил он по-английски. – Есть горячая вода.

Я последовал за ним и вскоре оказался в комнате с двадцатью умывальниками! Рядом с каждым стоял эмалированный кувшин с горячей водой, накрытый безупречно чистым полотенцем, лежали несколько чистых расчесок и кусок мыла. Я испытал гордость за свою страну, потому что все это явно было английское. Хотел уточнить у маленького человечка, но он уже исчез.

Выйдя на веранду, я увидел указатель: «В холл». Я пошел в этом направлении до ближайшей двери, распахнул ее, и моим глазам предстало любопытное зрелище: в помещении, уставленном плетеными столами, несколько мужчин и женщин сидели в плетеных креслах вокруг печки. Большинство из них были англичане. Некоторые курили, другие пили чай. Я вошел и сел рядом с женщиной в твидовом костюме, читавшей старый номер «Обсервер».

Итак, я попал в зал ожидания, устроенный компанией «Нейрн» в Эр-Рутбе. Все эти люди были пассажиры, следовавшие с востока на запад: британцы, французы, несколько иракцев, двое или трое персов. Забавно вдруг наткнуться на такую вот странную компанию в столь отдаленном месте, она кажется нереальной. Приземляется самолет. Мужчины в костюмах и женщины в мехах и парижских туфельках выходят размяться. Они прогуливаются по пустыне, может быть, что-нибудь съедают, выпивают чашку чая и снова поднимаются в воздух. Арабы-то ничему не удивляются – они с детства слышали о ковре-самолете. И все-таки странно видеть этих прилетевших или приехавших людей, сидящих в полутьме. Атмосфера настолько английская, что иракцы, будучи дома, чувствуют себя несколько неуютно, как в гостях.

Из холла можно пройти в небольшой обеденный зал с накрытыми столами. Все очень чисто, аккуратно – очень по-английски. Есть старый добрый английский стиль сервировки стола, которого дома мы просто не замечаем. Скатерть ниспадает почти до пола, стыдливо прикрывая ножки стола, и обычно на ней заглажены складки. Англичанам чужда галльская безалаберность и латинская поспешность – они накрывают очень тщательно. Графинчику для уксуса предоставляется почетное место около соусника. Бокалы, как раз подходящие для полпинты эля, ставят справа, и в каждом из них – этакая маленькая епископская митра – сложенная салфетка. Когда я вижу накрытый по-английски стол, напоминающий о загородных гостиницах в Хэмпшире и Девоншире или маленьких ресторанчиках на побережье, где хозяйничают высокие седовласые джентльмены, сердце мое переполняет нежность к моей милой родине. В тот вечер я решил щедро лить во все, что подадут, соусы «Ли» и «Перрине» – просто из любви к Англии.

На доске объявлений рядом с извинениями за высокие цены на бутылочное пиво я заметил предупреждение, которое вернуло меня обратно в реальность:

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ:

Выходя за пределы форта, старайтесь не выпускать его из поля зрения. Были случаи, когда люди, отправившись пройтись, с внезапным наступлением темноты теряли ориентацию. Не подвергайте свою жизнь опасности. Избавьте полицию от лишних хлопот.

Комендант форта

Я просмаковал слово «пройтись», здесь, в Месопотамии, напомнившее мне прогулки в Истберне. Только англичанин, находясь в Эр-Рутбе, мог сказать «пройтись»!

Я задумался о том, кому обязан всеми этими благословенными дарами. Надо сказать, что мое любопытство было довольно скоро удовлетворено появлением низенького полноватого человека в сером фланелевом костюме. Он быстро прошел через обеденный зал, отдавая распоряжения по-арабски. У официантов его появление вызвало реакцию, похожую на удар электрическим током: кто метнулся в кухню, кто попытался спрятаться, кто споткнулся о стул, кто опрокинул солонку в припадке служебного рвения. Этот мужчина в сером курил сигарету, и его приказы тонули в облаках дыма. В бледно-голубых глазах застыло выражение ожидания самого худшего; такой взгляд бывает у людей, которым приходилось много общаться с военными. Судя по выправке, он был старый солдат, а по быстроте движений и хорошей реакции – бывший боксер или легкоатлет. В обоих своих предположениях я оказался недалек от истины.

Это был Джордж Брайант, хозяин гостиницы для путешествующих. Я попытался с ним поговорить, но это оказалось нелегко, потому что каждые две секунды его куда-то отзывали официанты. Он легко вскакивал и исчезал, блеснув ледяными голубыми глазами, чтобы через минуту появиться с таким видом, как будто только что подавил мятеж. Во время его первой отлучки я придирчиво изучил меню, прислоненное к графинчику с уксусом:

Обед:

Томатный суп

Жареная рыба

Соус тартар

Ростбиф

Соус с хреном

Жареный картофель

Цветная капуста

Йоркширский пудинг

Пудинг с изюмом, лимонный сироп

Фрукты. Кофе.

Призываю сначала ознакомиться с меню, потом найти на карте место, где находится Эр-Рутба – и поверить мне, что и сегодня вечером в доме за крепостными стенами подают именно такой обед. В наш изменчивый век очень радостно встретить непоколебимую убежденность в том, что в любой уголок мира можно перенести частичку своего дома. И только когда там станет как дома, можно будет сказать, что там хорошо. Сколько угодно смейтесь над людьми, которые повсюду возят с собой свою Англию. А что еще с собой возить? Этот час на развилке дорог в пустыне – одни направлялись к Средиземному морю, другие – к Индийскому океану – мы прожили в мирной и уютной, складывавшейся веками атмосфере английской семьи.

Когда Джордж Брайант вернулся, я стал расспрашивать его с удвоенным интересом. Нет, никакая женщина ему не помогает. Официантов и поваров он учит сам. Откуда он? Он родился в Бате, играл в регби за Бристоль, служил в палестинской полиции в Назарете, вышел в отставку и с тех пор живет в пустыне. Вот все, что мне удалось выяснить в промежутках между его внезапными отлучками.

– Как вам обед? Ничего, правда? – Его льдистые глаза на секунду потеплели. – Трудно ли приходится? Да нелегко. Во все надо вникать самому, вот в чем секрет. Ничего нельзя пускать на самотек. Простите, я на минутку… – Он действительно скоро вернулся. – А как рыба?

– Я как раз хотел спросить, где вы достаете рыбу в пустыне.

– Нам привозят из Багдада. Выловлена в Тигре. Забрасывают нам, когда везут почту на восток. Немного грубовата, но недурна, правда?

Да, она была недурна, эта бедная рыба, выловленная в Тигре. Проникнувшись духом заведения, она согласилась приобрести вид и вкус «жареной рыбы под соусом тартар», такой, как ее готовят в гораздо менее экзотических местах.