355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Генри Райдер Хаггард » Собрание сочинений в 10 томах. Том 4 » Текст книги (страница 33)
Собрание сочинений в 10 томах. Том 4
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 04:31

Текст книги "Собрание сочинений в 10 томах. Том 4"


Автор книги: Генри Райдер Хаггард



сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 46 страниц)

XVI. Маг

Фой закончил свой рассказ в гостиной уже гораздо более сдержанным и осторожным тоном. Когда он дошел до того места, как «Ласточка» взлетела на воздух вместе со всеми испанскими солдатами, Эльза всплеснула руками:

– Ужасно! Ужасно! Подумайте об этих несчастных, отошедших таким образом в вечность.

– Но подумайте также о том, зачем они попали на «Ласточку», – мрачно перебил Дирк и затем прибавил: – Да простит меня Господь, что я не могу печалиться о судьбе, постигшей этих испанских разбойников. Хорошо, Фой, прекрасно! Ну, продолжай.

– Кажется, все кончено, – кратко заключил Фой, – только два испанца уехали в лодке, и один из них, как говорит Мартин, главный шпион, Рамиро.

– Но там, в комнате Адриана, ты как будто сказал, что вы сделали карту острова, где зарыто золото. Где она? Я ее спрячу.

– Да, я знаю, что сказал это, – отвечал Фой, – но разве я не сказал также, – продолжал он недовольным тоном, – что Мартина угораздило уронить карту в каюте «Ласточки», когда мы зажигали фитиль, и она взлетела на воздух вместе с судном, и теперь не осталось никакого воспоминания о месте, где зарыто богатство.

– Марта знает каждый уголок побережья. Она, наверное, запомнила и это место.

– Нет, – отвечал Фой, – ее не было с нами, когда мы закапывали бочонки. Она наблюдала за испанским кораблем, а нам велела пристать к первому попавшемуся острову и выкопать яму. Мы так и сделали, предварительно нарисовав ту карту, которую Мартин уронил.

Всю эту грубую ложь Фой произнес с неподвижным лицом и голосом, не убедившим бы даже трехлетнего ребенка, сам же в душе восхищаясь своей необычайной находчивостью.

– Мартин, правда это? – подозрительно спросил Дирк.

– Совершенная правда, менеер. Удивительно, как хеер Фой все запомнил.

– Сын мой, – обратился Дирк к Фою, весь побледнев от сдерживаемого гнева. – Ты всегда был добрым парнем, а теперь показал себя и мужественным, но молю Бога, чтобы мне не пришлось сказать, что язык у тебя лживый. Разве ты не понимаешь, что это неблаговидно. Спрятанное тобою богатство – величайшее во всех Нидерландах. Не скажут ли люди, что твоя забывчивость неудивительна, так как ты все вспомнишь, когда тебе понадобится.

Фой сделал шаг вперед, вспыхнув от негодования, но тяжелая рука Мартина, опустившаяся на его плечо, удержала его на месте как малого ребенка.

– Кажется, фроу Лизбета желает что-то сказать вам, хеер Фой, – вмешался он, глядя на Лизбету.

– Да, твоя правда, Мартин. Неужели, Дирк, ты думаешь, что в настоящее время только желание обогатиться кражей может заставить человека отступить от истины?

– Что ты хочешь сказать этим, жена? Фой говорит, что он и Мартин закопали сокровище, но не помнят, где его закопали, потеряв нарисованную ими карту. Что бы ни было в завещании, это богатство принадлежит нашей племяннице. Меня назначил ее опекуном Хендрик Брант, пока он жив. Я буду его душеприказчиком, когда он умрет. Стало быть, по закону это состояние принадлежит также мне. По какому же праву мой сын и слуга скрывают от меня истину, если они действительно скрывают ее? Говорите что знаете, прямо. Я простой человек, и не умею отгадывать загадок.

– В таком случае я скажу тебе, в чем дело, хотя только догадываюсь, и не говорила ни с Фоем, ни с Мартином. Пусть они поправят меня, если я ошибусь. Я умею читать по их лицам и так же, как ты, уверена, что они говорят неправду. Я думаю, что они не хотят сказать истину не потому, что собираются оставить сокровища для себя, а потому, что подобная тайна может довести тех, кто знает ее, до пытки и костра. Не так ли, сын мой?

– Именно так, матушка, – почти шепотом проговорил Фой. – Документ не потерян. Но не старайтесь узнать, где он скрыт. Если волки готовы растерзать вас на клочки, лишь бы добиться открытия тайны, то они не пощадят и Эльзу… даже Эльзу. А если будет следствие, предоставьте отвечать мне с Мартином. Мы выносливы. Батюшка, что бы ни случилось, будьте уверены, что мы оба никогда не сдадимся ворам.

Дирк подошел к сыну и поцеловал его в лоб.

– Прости меня, сын мой, – сказал он, – и прости также ты, Красный Мартин. Я сказал эти слова сгоряча, и мне в мои года пора бы было стать благоразумнее. Но говорю вам, я бы желал от всей души, чтобы эти ящики с драгоценностями, эти бочки с золотом взлетели на воздух вместе с «Ласточкой» и погибли бы на дне озера. Заметьте, что Рамиро спасся еще с одним человеком, и они очень хорошо знают, что сокровище не погибло вместе с судном и что вы успели за ночь спрятать его. Эти испанские ищейки, жаждущие крови и золота, выследят вас. И хорошо еще, если нам всем не придется поплатиться жизнью за тайну местонахождения состояния Хендрика Бранта.

Он замолчал, и в комнате водворилась тяжелая, грустная тишина. Всем присутствующим почудилось в словах отца семейства пророчество.

Первым заговорил Мартин:

– Может быть, вы правы, менеер, – сказал он, – но извините меня, вы должны были подумать обо всем этом прежде, чем взять на себя такое обязательство. Вас не просили прямо послать хеера Фоя и меня в Гаагу за этим богатством, но вы сделали это добровольно, как сделал бы всякий честный человек. Ну, теперь дело сделано, и мы должны быть готовы ко всему. Но позвольте мне сказать, менеер, если вы, хозяйка и ювфроу Эльза благоразумны, то вы все, прежде, чем выйти из комнаты, поклянетесь на Библии, что никогда не произнесете слова «сокровище», всегда будете думать, что оно погибло безвозвратно в водах Харлемского озера. И никому ни слова об этом богатстве, мейнфроу, даже вашему сыну Адриану, который теперь лежит больной у себя наверху.

– Ты очень поумнел, Мартин, с тех пор, как перестал пить и драться, – сказал Дирк сухо, – а что касается меня, то я клянусь перед Богом…

– И я! И я! И я! И я! – отозвались остальные.

Мартин же, произнесший свою клятву последним, прибавил:

– Да, я клянусь, что никогда не стану говорить об этом, даже с моим молодым хозяином, хеером Адрианом, лежащим больным наверху.


* * *

Адриан поправился, хотя и не очень быстро. Он потерял много крови, но сосуд закрылся без дальнейших осложнений, так что оставалось только восстановить силы при полном покое и с помощью обильного питания.

Десять дней после возвращения Фоя и Мартина его продержали в постели, заботливо за ним ухаживая. Эльза проявляла свое участие, читая ему испанские романы, которыми он восхищался. Однако очень скоро он убедился, что восхищается самой Эльзой гораздо больше, чем книгой, которую она читала, и часто просил просто поговорить с ним. Пока разговор касался его самого, его мечтаний, планов и стремлений, она довольно охотно выслушивала Адриана, но когда разговор переходил на нее и Адриан начинал говорить ей комплименты, намекая на свою любовь, она сейчас же прерывала его и искала спасения в дальнейшем чтении.

При всей своей красоте Адриан не привлекал Эльзу. В нем, на ее взгляд, было что-то неестественное. Кроме того, он был испанец – испанец по красоте, испанец по складу ума, а все испанцы были ей ненавистны. Глубоко в душе скрывалась еще одна причина ее отвращения к Адриану: он напоминал ей другого человека – испанского шпиона Рамиро. Она внимательно вглядывалась в этого Рамиро, хотя не часто встречалась с ним. Она знала его ужасную репутацию. Отец рассказал ей, что Рамиро старается поймать его в свои сети, день и ночь измышляя, как бы овладеть его состоянием.

На первый взгляд, между этими двумя людьми не было явного сходства. Как оно могло существовать между человеком пожилым, одноглазым, седым, носившим отпечаток своей прежней жизни и своего теперешнего неблагородного занятия, и юношей, изящным, красивым, легкомысленным, но, во всяком случае, не преступным? Но сходство несомненно существовало. В первый раз оно бросилось в глаза Эльзы, когда Адриан стал развивать ей свой план атаки Лейдена, и с этой минуты он стал ей антипатичен. Сходство проявлялось в интонации голоса и некоторой напыщенности манер. Эльза всегда замечала это в самые неожиданные минуты – вероятно, потому, что приучила себя искать это сходство, хотя и сознавая, что это смешная фантазия, ибо что общего могло быть между этими двумя людьми?

В последние дни Эльза вообще мало думала об Адриане или о ком-либо еще, кроме отца, у которого она была единственной дочерью и которого страстно любила. Она знала об ужасной опасности, грозившей ему, и догадывалась, что отец отослал ее из Гааги, чтобы спасти. И у нее было единственное желание, единственная молитва, чтобы ему удалось благополучно бежать, а ей можно было бы вернуться к нему. Один только раз она получила от него известие. Принесла его незнакомая Эльзе женщина, жена рыбака, которая вызвала ее и передала на словах: «Передай поклон и благословение моей дочери Эльзе и скажи ей, что пока меня еще не трогают. Фою ван Гоорлю скажи, что я слышал кое-что. Спасибо ему. Пусть он знает, что его труд не пропадет даром и он получит свою награду на этом или на том свете».

И только. Позже до Эльзы дошли слухи о том, что гибель стольких людей при взрыве «Ласточки» и потеря испанского судна, разрезанного пополам, произвела много шума среди испанцев. Но так как погибшие принадлежали не к регулярным войскам, то ничего не было сделано для розыска виновных в их гибели, да кроме того никому не было известно, из кого состоял экипаж «Ласточки». Все предполагали, как и предвидел Рамиро, что груз ее затонул вместе с лодкой в Харлемском озере.

Скоро пришли еще вести, наполнившие сердце Эльзы надеждой. Говорили, что Хендрик Брант исчез и что, по всей вероятности, он бежал из Гааги. Больше о нем не было никаких слухов, в чем не было ничего удивительного. Ведь обреченный на смерть, он пошел по дороге других богатых еретиков, под молчаливыми сводами инквизиционной тюрьмы. Сеть сомкнулась над ним, и через нее опустился меч.

Эльза редко думала об Адриане, а если и вспоминала, то только с антипатией, зато Адриан думал о молодой девушке очень часто. Ее красота и обаяние подействовали на него, и скоро он был действительно влюблен. А то обстоятельство, что Адриан считал Эльзу самой богатой наследницей во всех Нидерландах, уж никак не могло охладить его пыл. Что могло быть для него более подходящим в его положении, чем женитьба на такой красивой и богатой девушке?

Таким образом, Адриан решил про себя, что он женится на Эльзе. Как всякий тщеславный человек, он не допускал мысли, чтобы она была против. Единственным, что несколько смущало его, был вопрос о том, как получить все ее состояние. Фой и Мартин закопали его где-то на острове в Харлемском озере, но продолжали утверждать (в этом он убедился после многократных расспросов), что план места, где зарыто сокровище, взлетел на воздух вместе с «Ласточкой». Адриан ни на минуту не верил в этот рассказ. Он был убежден, что от него скрывают истину, и, как лицо заинтересованное, был глубоко обижен скрытностью брата. Пока же пришлось покориться, но он решил высказать все, как только станет женихом Эльзы. Теперь надо было найти случай объясниться с ней, после чего он предполагал приняться за Фоя и Мартина.

Эльза обычно выходила под вечер на прогулку. Фой в это время также уходил из литейной и сопровождал ее, а Мартин, на всякий случай, шел позади. Скоро эти прогулки стали наслаждением для обоих. Эльза была довольна, что может вырваться из душной комнаты на свежий вечерний воздух, а еще больше радовалась смене напыщенной, натянутой нежности и преувеличенных комплиментов Адриана на веселые, прямолинейные разговоры Фоя.

Фою двоюродная сестра нравилась не меньше, чем его сводному брату, но его обращение с ней было совершенно иным. Он никогда не говорил любезностей, никогда не смотрел ей в глаза, вздыхая, разве только при случае иногда несколько сильнее пожимал ее руку. Он держал себя с Эльзой как друг и близкий родственник, и предмет их разговора составляло чаще всего обсуждение возможности для ее отца избежать грозившей ему опасности и вообще всего, что касалось его.

Наконец Адриану было позволено выйти из комнаты, и случайно на долю Эльзы выпало помочь ему совершить его первое путешествие вниз. В голландских домах того времени и в том сословии, к которому принадлежала семья ван Гоорль, все женщины без различия своего положения должны были принимать участие в домашних работах. Обязанностью Эльзы было ухаживать за Адрианом, который при малейшем намеке на замену ее кем-нибудь другим волновался до такой степени, что Лизбета, помня приказания доктора, не решалась противоречить ему.

Эльза же с немалым удовольствием ждала освобождения, так как напыщенность и влюбленные вздохи молодого человека становились ей невтерпеж. Адриан же притворялся больным, чтобы пролежать в постели лишнюю неделю и постоянно находиться в обществе Эльзы. Но час настал, и Адриан думал, что пришла пора приподнять завесу, скрывавшую его чувства, и дать Эльзе заглянуть в его душу. Он приготовился к этому событию. Скука пребывания в заключении ему значительно помогла в составлении трогательной и искусной речи, в которой он, благородный кавалер, намеревался принести к ногам простой, но богатой и привлекательной девушки свою драгоценную персону и свое состояние.

Однако, когда настала решительная минута и Эльза подала Адриану руку, чтобы вывести его из комнаты, вдруг все красиво составленные фразы исчезли, и колени стали у него подгибаться от слабости, на этот раз не вымышленной. Эльза вовсе не выглядела девушкой, которой молодой человек готов сделать предложение. Она была слишком холодна и серьезна, не догадывалась о чем-либо необычайном, ожидавшем ее. Адриан чувствовал себя растерянным, однако решиться было необходимо.

Сделав отчаянное усилие, Адриан овладел собой и начал с одной из своих фраз, не самой удачной, но первой, пришедшей ему на память.

– Мои опустившиеся крылья готовы подняться на просторе, – начал он, – но хотя мое сердце рвется, как сердце дикого сокола, я должен сказать вам, прелестная Эльза, что в той золоченой клетке, – он указал на постель, – я…

– Боже мой! Хеер Адриан, – прервала его встревоженная Эльза, – что с вами? У вас голова закружилась?

– Она не понимает. Бедная девочка, где ей понять? – проговорил он вполголоса, в сторону, как на сцене, а затем продолжал вслух: – Да, моя дорогая, обожаемая, у меня закружилась голова, закружилась голова от благодарности этим прелестным ручкам, от восхищения этими чудными глазами…

Тут Эльза, не в силах дольше сдерживаться, разразилась веселым смехом, но видя, что лицо ее поклонника становится снова таким, каким оно было в столовой, когда у него лопнул сосуд, пересилила себя и сказала:

– О, хеер Адриан, не тратьте всю эту поэзию на меня: я слишком глупа, чтобы оценить ее.

– Поэзию! – воскликнул он. – Я не стихи читаю вам.

– Что же это такое? – спросила она, но в следующую же минуту готова была откусить себе язык.

– Это… Это любовь! – И Адриан упал перед Эльзой на колени, и при этом, надо сказать правду, его лицо, побледневшее от болезни, и его большие, горящие юные глаза были очень красивы. – Эльза, я люблю вас, и если вы не ответите на эту любовь, вы разобьете мое сердце и я умру.

При обыкновенных обстоятельствах Эльза нашлась бы, как поступить, но боязнь взволновать Адриана осложняла положение. Сомневаться в искренности чувств молодого человека в эту минуту не было возможности: он весь трепетал, как лист. Однако надо было положить конец его ухаживанию. Эльза ласково протянула Адриану руку и подняла его, говоря:

– Встаньте, хеер Адриан.

Он повиновался и, взглянув ей в лицо, увидел, что оно спокойно и холодно, как зимний лед.

– Выслушайте меня, хеер Адриан, – начала она. – Вы очень добры ко мне, и, без сомнения, каждая девушка была бы польщена вашими словами. Но я должна сказать вам, что не расположена теперь отвечать на ухаживание.

– Потому что есть другой? – спросил он, снова впадая в театральный тон. – Скажите, пусть я услышу худшее, я вынесу…

– Напрасно вы это спрашиваете, – тем же спокойным голосом сказала Эльза, – потому что нет никого другого. Я еще никогда не думала о замужестве и не желаю думать о нем. А если бы и приходила мне подобная мысль, то я позабыла бы про нее теперь, когда я могу думать только о том, где мой дорогой отец и какая судьба ожидает его. Он – моя единственная любовь, хеер Адриан, – и ее кроткие карие глаза наполнились слезами.

– О, если бы я мог полететь и спасти его от всех опасностей, как спас однажды вас…

– Да, хорошо было бы, если бы это оказалось возможным для вас, – сказала Эльза, невольно улыбнувшись двойному смыслу слов. – Но слышите, ваша матушка зовет нас. Я знаю, – прибавила она мягко, – что вы поймете и уважите мое душевное состояние и больше не станете беспокоить меня объяснениями в любви, иначе я рассержусь.

– Ваше желание для меня закон, – отвечал Адриан, – и пока эти тучи не сбегут с лазоревого небосклона вашей жизни, я буду нем, как месяц, стоящий посреди неба. Может быть, и вы также умолчите о нашем разговоре, – прибавил он нервно, – я вовсе не желал бы чтоб этот шут Фой имел право поднять нас на смех.

Эльза наклонила голову. Ей весьма не нравилось это «нас» и другие выражения Адриана, но прежде всего хотелось положить конец неприятному свиданию, и, взяв своего обожателя за руку, она повела его вниз.

Через три дня после этой смешной сцены, когда Адриан вышел из комнаты во второй раз, печальная весть дошла до Эльзы. Дирк услыхал ее в городе и вернулся домой чуть не плача. Эльза по его лицу догадалась обо всем.

– Он умер? – с трудом проговорила она.

Дирк кивнул головой, чувствуя, что не в состоянии произнести ни слова.

– Как? Где?

– В тюрьме, в Гааге.

– Откуда вы знаете?

– Я видел человека, помогавшего хоронить его.

Она подняла голову, будто собираясь спросить о дальнейших подробностях, но Дирк отвернулся, бормоча:

– Он умер… умер… не спрашивай больше.

Она поняла и не пыталась узнать ничего больше. После всех страданий он теперь был у Бога, которому служил, и возле жены, которой лишился. Бедная сирота, поддерживаемая Лизбетой, тихо вышла из комнаты и целую неделю не показывалась. Когда она снова появилась, то как будто ни в чем не изменилась, но долго после этого она не улыбалась и относилась совершенно безучастно ко всему происходившему вокруг.

Хотя все члены семьи понимали Эльзу и сочувствовали ей, Адриан скоро начал находить ее поведение смешным и скучным. Так велико было тщеславие молодого человека, что он был почти не в состоянии понять, как воспоминания об убитом отце могли так заполнить душу девушки, что в ней уже не оставалось места для нежного обожателя? Что такое, в конце концов, был этот отец? Вероятно, средних лет, вовсе не интересный бюргер, замечательный одним только – огромным богатством, большая часть которого была накоплена его предками.

Живой богач еще представляет некоторый интерес, но кому, кроме наследников, есть дело до умершего? Кроме того, этот Брант был одним из ограниченных, фанатических последователей новой религии, столь антипатичной человеку умному и развитому. Правда, сам Адриан, по сложившимся обстоятельствам, принадлежал к этой общине, но он находил ее последователей скучными. Их учение о борьбе отдельной личности, о возможности собственными усилиями достигнуть личного спасения, не нравилось Адриану. К тому же эти усилия обыкновенно приводили на костер. Кроме того, пышность и могущество главной Церкви имели для него нечто обаятельное. Утешителен был также догмат о прощении, которое можно получить одной исповедью в своих грехах, и сознание великой силы, всегда готовой поддержать самого скромного из верующих.

Одним словом, умерший Хендрик не представлял собой ничего интересного, ничего такого, что могло бы оправдать столь глубокую печаль молодой девушки, что она вовсе перестала замечать человека, без сомнения, интересного и готового откликнуться по первому знаку на ее внимание.

После долгих размышлений, найдя подтверждение им во внимательном изучении современных романов, Адриан пришел к убеждению, что в поведении девушки есть что-то неестественное. Но что же сделать? Сам Адриан никак не мог придумать, и поэтому, по примеру многих других, решил обратиться за советом к человеку опытному – именно к Черной Мег, которая была не прочь за известное вознаграждение дать совет в сердечных делах.

Итак, ночью Адриан тайно отправился к Черной Мег. Он любил таинственность, да и опасно было бы идти на свидание среди белого дня. Сидя в полутемной комнате, он изложил колдунье свое дело, конечно, не сообщая имен, что впрочем, было бы и излишне. Ведь Адриан был давнишним клиентом Черной Мег, и никакая маска не в состоянии была скрыть его. Прежде чем он раскрыл рот, она уже знала имя возлюбленной Адриана и все обстоятельства, связанные с его делом.

Советчица, терпеливо выслушав Адриана, покачала головой. Она сама решительно не знает, как помочь, но предлагает посоветоваться с «магом», гораздо более сведущим, чем она. По счастливой случайности он находится сейчас в Лейдене и даже бывает у нее в доме. Она просила Адриана зайти к ней в то же время на следующий день.

По совершенно странному стечению обстоятельств «маг» поручил Мег устроить ему свидание с этим молодым человеком.

Адриан пришел и получил ответ, что «маг», вопросив звезды и другие предметы гадания, так заинтересовался делом, что исключительно из любви к нему, а вовсе не руководствуясь какими-нибудь целями наживы, готов дать совет. Адриан был в восторге, и попросил, чтобы их познакомили. Вскоре в комнату вошел статный человек, закутанный в длинный плащ. Адриан поклонился, и вошедший, внимательно, очень внимательно приглядевшись к нему, с достоинством отвечал на поклон. Адриан откланялся и начал говорить, но мудрец перебил его.

– Объяснения излишни, молодой человек, – сказал он, – изучение дела открыло мне больше, чем вы можете сообщить мне. Имя ваше Адриан ван Гоорль, девица, любви которой вы добиваетесь, Эльза Брант, дочь Хендрика Бранта, еретика и известного золотых дел мастера, недавно казненного в Гааге. Она очень красива, но удивительно неотзывчива на любовь и не умеет ценит вас. Если я не ошибаюсь, здесь примешиваются еще некоторые особые и весьма важные обстоятельства. Девушка – богатая наследница, но ее состояние теперь исчезло и, как я имею повод предполагать, скрыто на одном из островов Харлемского озера. Она окружена влиянием враждебных вам сил, с которыми вам можно будет сладить, если вы доверитесь мне, потому что я (вы должны это знать) не принимаю откровенности наполовину. Задатка я не прошу. Когда состояние отыщется и девушка станет вашей счастливой женой, тогда вы заплатите мне за услугу, но не раньше.

– Изумительно, ученый сеньор, как верны ваши слова, – проговорил Адриан.

– Да, друг Адриан, но я еще не все досказал вам. Например… впрочем, теперь не время говорить. Принимаете вы мои условия?

– Какие условия, сеньор?

– Те, о которых я говорил и без которых чудо невозможно… Необходимо доверие, безусловное доверие.

Адриан несколько колебался. Можно ли обещать безусловное доверие совершенно незнакомому человеку при первом свидании?

– Я угадываю ваши мысли и уважаю их, – продолжал мудрец, в душе подумавший, не зашел ли он слишком далеко. – Спешки нет. Такие дела нельзя решать в один день.

Адриан согласился с этим, но сказал, что желал бы немедленно получить какое-нибудь практическое указание. Мудрец закрыл лицо руками и стал размышлять.

– Первое, что следует сделать, – заговорил он, – это заставить девушку относиться к вам благосклонно, и этого лучше всего достичь (к подобному средству я не часто прибегаю), если дать девушке выпить любовный напиток, подходящий для этого случая. Если вы зайдете сюда завтра, то хозяйка этого дома – достойная женщина, хотя несколько суровая по внешности – передаст вам его.

– Это не яд? – подозрительно спросил Адриан.

– Какая глупость! Разве я торгую ядами? Напиток только приворожит сердце девушки к вам.

– Как же употреблять его?

– Дать выпить в воде или вине, которое она пьет, а потом стараться заговорить с ней как можно скорее. Итак, мы условились, – прибавил он мимоходом. – До свидания.

– Стало быть, задатка вы не требуете?

– Нет, пока все не свершится. Ах, если б вы знали, какое удовольствие для утомленного жизнью и много испытавшего человека помогать молодежи в достижении цели, способствовать бедной, тоскующей душе найти подругу, предназначенную небом, тогда вы не стали бы говорить о задатке! Кроме того (я буду с вами откровенен), в ту же минуту, как я вошел в эту комнату, я почувствовал в вас родственную натуру, способную под моим руководством совершить великие вещи, более великие, чем я могу сказать. Какое видение стоит перед моими глазами! Вы – муж красавицы Эльзы и обладатель ее большого состояния, а я возле вас – ваш руководитель со своим опытом и знаниями. Чего мы достигнем вдвоем! Это мечты, без сомнения, мечты, но как часто мои мечты бывали пророчеством! А лучше забудьте их, мы же с вами будем друзьями! – сказал он и протянул руку Адриану.

– С удовольствием, – отвечал Адриан, прикасаясь к холодным пальцам. – Много лет я ищу кого-нибудь, на кого мог бы положиться, кто бы понял меня, как вы понимаете меня. Я это чувствую.

– Да, да, я действительно понимаю вас, – сказал маг.

– И подумать, что я могу быть отцом такого дурака, – начал он рассуждать вслух после ухода Адриана, как делал часто, когда находился наедине с самим собой. – Впрочем, это мне на руку. В данном случае красивый самовлюбленный дурак может быть мне полезнее, чем молодой человек со здравым умом. Надо свести свои счеты. За наем конторы заплачено, и с первого числа я буду уже получать жалование от правительства как новый смотритель тюрьмы. Стало быть, могу заняться собиранием улик против почтенного наследника Бранта, Дирка ван Гоорля, его предприимчивого сына Фоя и этого негодяя, Красного Мартина. Раз они попадут ко мне в тюрьму, то один из них непременно выдаст мне тайну богатств Бранта. Женщины, вероятно, ничего не знают, да я и не желаю иметь с ними дело. Ничто не разубедит меня, что… – Он содрогнулся, как при неприятном воспоминании. – Надо добыть неопровержимые улики. Последние казни и допросы вызвали такой шум, что правительство не допустит казни без приличного предлога… Даже Альба и Кровавое Судилище начинают опасаться. Кто, кроме Адриана, доставит важные улики? Но так как, видимо, он человек совестливый, то не стоит открыто допрашивать его. Прежде всего надо уличить старого друга Дирка в ереси, а молодому человеку и слуге предъявить обвинение в убийстве солдата и в пособничестве бегству еретиков с их состоянием. Убийство – тяжкое обвинение и не вызывает общественной симпатии, в отличие от ереси.

Он подошел к двери и позвал:

– Мег! Хозяйка!

Напрасно он трудился, так как, едва отворил дверь, почтенная хозяйка очутилась у него чуть не в объятиях.

– Что это?… Вы подслушивали? Какой стыд! Но женщины любопытны… – а про себя подумал: «Надо быть осторожнее. К счастью, я говорил негромко».

Он позвал Мег в комнату и, внимательно оглядевшись, занялся некоторыми приготовлениями.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю