Текст книги "Изгнанница Ойкумены"

Автор книги: Генри Лайон Олди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

IV

На обеде Регину ждал сюрприз – в лице давешнего толстяка, автора панегирика «О Шадруван!» Ник ей уже все уши прожужжал: Каджар-хабиб – местный уникум. Поэт, живописец, алхимик, полиглот; врач, астроном… Энтузиазма господина посла по поводу просвещенного аборигена Регина не разделяла. Пока сумма знаний молодого мира невелика, «универсалы» имеют право на существование. И все же – нельзя так разбрасываться! Разносторонность Каджар-хабиба наверняка шла во вред глубине познаний в каждой из выбранных толстяком областей. Оставалось надеяться, что людей он лечит лучше, чем пишет стихи. Иначе мир праху его пациентов.

А еще от него жутко несло потом. Несмотря на благовония.

В отличие от Регины, господин посол был в восторге от жирного гения. Обедать зовет, в друзьях числит… Господина посла можно понять: с кем тут вести беседы, если не с местным интеллектуалом? Не с Кейрин-ханом же? Ты ему о множественности миров, он тебе ножик в поясницу. Кому еще про множественность миров? Лейле, во время здорового секса? А госпожа Клауберг и так в курсе про множественность. И доложит куда следует.

– Рекомендую куфте. И немножко риса.

– Куфте?

– Вот эти тефтельки. Посольская стряпуха – волшебница…

– Из чего фарш? – с подозрением спросила Регина.

– Из врагов шаха, – серьезный, как гробовщик, ответил Каджар-хабиб. И не выдержал, рассмеялся: – Из баранины, моя госпожа. Из молодой баранины. Лук, яйцо, горох, зелень. И пряности. Хотите рецепт? Дома порадуете мужа…

– Я незамужем.

– О Господь Миров! Неужели сердце моей госпожи свободно? Где твоя юность, глупец Каджар?! Куда улетела она, коварная?!

Показалось Регине или нет, но при словах о юности по лицу Каджар-хабиба, круглому, как луна, скользнула тень. Можно было дать голову на отсечение, что толстяк имел в виду что-то личное, такое, от чего мороз по коже – и спрятал глубоко-глубоко, за семь слоев галантной иронии. Доктор ван Фрассен подумала, что при желании легко бы докопалась до истинных причин, потом вспомнила слепого шаха, эксперимент с Лейлой – и занялась тефтельками, пряча лицо.

Куфте и впрямь таяло во рту.

А неугомонный Каджар-хабиб уже декламировал:

 
– У моей госпожи миллион палачей —
Это взгляды ее беспощадных очей.
До утра палачи мою память терзают,
Умножая страданья жестоких ночей!
 

– Перевод господина посла? – не удержалась Регина.

– Никол-бек превращает медь моих строк в золото. Но эти слова ваш недостойный слуга сам перевел через площадь. Осудите меня, умоляю!

– Ну почему же? Это лучше того, что я слышала во дворце…

– Лучшие в мире слова, – Каджар-хабиб привстал, что далось ему с трудом, – принадлежат его величеству. Это неоспоримая истина. Но плач моего сердца принадлежит женщинам. Так и живем, моя госпожа: лучшее – владыке, сердечное – вам…

Он приложил к груди пухлую ладонь:

 
– У моей госпожи миллионы ключей
От влюбленного сердца. Дрожи, книгочей!
Госпожа в моем сердце – хозяйка в палатах,
До утра там горят миллионы свечей!
 

– Да вы просто дамский угодник! – рассмеялась Регина.

– О да, – согласился толстяк со странной гримасой. – Воистину моя госпожа видит скрытое… Стих – насилие над речью. Обычный человек не ищет ритмов и созвучий. Хвала обычному человеку! Он просит есть, или торгуется, или кричит от боли. Поэт же объезжает дикую речь, как наездник укрощает жеребца. Седлает, приучает к хлысту и шпорам. С этой минуты конь бежит туда, куда надо поэту. Стоит ли удивляться, что женщины чувствительны к стиху?

– На что это вы намекаете, несносный вы человек? – вмешалась госпожа Клауберг.

– Я? Ни на что. Я лишь хочу заметить, что в любви – благослови ее Господь Миров! – также есть доля насилия. Начиная от потери девственности – и до потери части привычек, неугодных возлюбленному существу. Радостен тот, кому довелось испытать это насилие!

Каджар-хабиб возвысил голос:

 
– У моей госпожи миллионы мечей,
Кровь струится из ран моих – красный ручей,
Я от боли подобен злодею на дыбе,
Я от счастья пылаю огня горячей!
 

Замолчав, толстяк набил рот рисом.

– Разве невозможна любовь без насилия? – спросил Ник. – Сотрудничество без насилия? Взаимовыгодное партнерство? Какой же вы все-таки упрямец, Каджар…

– Разумеется, друг мой! Я верю в благотворительность! – речь Каджар-хабиба осталась внятной, словно жевал кто-то другой. – Вы, гости со звезд, мудры и чисты душой. Вы даете от ваших щедрот, и насилие претит вам. Я прав? Но посмотрим не со звезд, а с земли. Я знаю, что отвар из листьев мелиссы помогает от сердца. Листья ежевики полезны от болячек во рту. Отвар из репы врачует больные суставы. От вздутия желудка следует пить настойку из семян укропа, фенхеля и аниса. А от парши хорош серный порошок, смешанный с луковым соком. Что предлагаете мне вы, учителя мои?

– Что? – заинтересовалась Регина.

– Пилюлю! Белую пилюлю! И от сердца, и от желудка, и от парши. Да, она помогает. О, она куда лучше моих жалких средств. У нее есть всего один крошечный недостаток. Исчезни вы, как дым, как звездный свет днем, я все равно буду знать, где найти мелиссу, репу и серный порошок. Я выращу лук и отыщу куст ежевики. Но где мне найти вашу пилюлю? Как изготовить ее? Не надо, говорите вы. Не трудись. Мы дадим. Мы даже научим тебя отличать одну белую пилюлю от другой. Но голодному нужен не кусок мяса. Ему нужен самострел и навыки охотника. Кусок мяса – благодать. А самострел и навыки – насилие. Ведь хочется есть, а не охотиться! Только есть захочется и завтра, и через неделю. А вас, о мудрые, завтра может не оказаться рядом…

– Каков? – не стесняясь толстяка, кивнул на него Ник. – И вот так мы спорим, считай, каждый день. Я ему: наши пилюли – не милостыня. Мы научим тебя готовить такие пилюли. А он мне: пропасть не перепрыгнуть в три прыжка. Гори они ядерным огнем, эти варварские двусмысленности!

– Это потому, друг мой, – подмигнул ему Каджар-хабиб, – что ты мужчина. Вот госпожа моя поняла толстого спорщика. Не так ли, солнце моего неба?

И завел по-новой:

 
– О моя госпожа! В миллионах речей
Прославляю тебя. Миллионы врачей
Не излечат влюбленного. Смерть – его лекарь!
О, позволь умереть у тебя на плече…
 

– Вы похожи на одного моего знакомого, – сказала Регина. Еще минуту назад она не собиралась этого говорить. – Не близкого, но все равно. Его зовут Монтелье, Ричард Монтелье. Он… Ну, скажем, он организатор представлений. И тоже любит поговорить о насилии, как инструменте. Только он похож на ястреба, а вы…

– А я на слона, – любезно подсказал Каджар-хабиб.

– Я не хотела вас обидеть. Мой учитель тоже был похож на слона. И тоже частенько поминал насилие. В вас троих я усматриваю несомненное сходство. Не внешнее, нет. Вы понимаете, о чем я?

– Да. И знаю причину. Все подвергаются насилию. Плачут, умоляют, сквернословят. А мы трое осознали насилие, творящееся над нами, и пользу, исходящую от него.

– Какое же насилие испытали вы? – улыбнулась Регина.

– Меня оскопили, – ответил толстяк.

Сперва доктор ван Фрассен не поняла. А когда поняла – готова была отрезать себе язык. Каджар-хабиб смотрел на нее, пунцовую от стыда, словно ждал: когда же гостья со звезд провалится сквозь землю? Время шло, и становилось ясно, что толстяк ничего такого не ждет, а просто молчит. Молчание вскоре стало невыносимым, и Регина брякнула первое, что пришло на ум:

– Какую же пользу это вам принесло?

– Я стал вхож в гаремы владык.

– Куда?

– В гаремы, – толстяк объяснил, что значит «гаремы», и продолжил: – Жены сильных мира сего болеют, госпожа моя. Врач-мужчина не должен касаться их тел. Я же больше не мужчина. Я нужен великим, и я в безопасности. А ведь когда-то вопрос стоял так: нож хирурга – или бассейн с крокодилами. Для меня, моей жены и наших сыновей. Кстати, я сам руководил действиями дворцового хирурга, и операция прошла успешно. Одобрите мой выбор, о луноликая!

 
– У моей госпожи миллион калачей
Для льстецов-подхалимов. Их хор все звончей!
Я, страдая, молчу, а ее воспевают
Миллионы бездарных, тупых рифмачей!
 

V

Впереди шли два чернокожих громилы. И позади шли два чернокожих громилы. Регина никогда не видела столько холодного оружия, собранного в одном месте, сколько висело на этой четверке. При должном усердии можно целый город перерезать. Громилы зыркали по сторонам и подкручивали усы. Прохожие, кому не повезло оказаться у них на пути, испарялись за секунду.

– Это обязательно? – спросила Регина.

Каджар-хабиб только развел руками.

А вокруг роскошь соседствовала с нищетой. Роспись красками и золотом. Язвы побирушки. Бубны и дудки. Вопли попавшегося воришки. Мозаичные плитки. Колдобина. Купола, похожие на груди красавиц. Глухие заборы. Безумие орнаментов. Безумие в глазах пляшущего аскета. Голубиные башни – пометом птиц, как разъяснил толстяк, удобряют поля. Сухое дерьмо под ногами – судя по виду, человеческое. Всадники, презирающие толпу. Толпа, бегущая из-под копыт. Запах жареного мяса. Вонь помоев.

– На Террафиме было поприличней, – сказала Регина.

– Где? – не понял толстяк.

– Неважно. С другой стороны, там были террористы.

– Кто?

– Неважно.

Каджар-хабиб сам вызвался сопровождать «госпожу». Он честно дождался, пока доктор ван Фрассен закончит сеанс с маленьким Артуром – и отправился в путь, пыхтя, как чайник на огне. Кто организовал вооруженный конвой – толстяк или Ник – Регина не знала. Она знала другое: по уверениям Каджар-хабиба, его приятель держал лавку с украшениями, и женщины называли эту лавку раем.

Что ж, поглядим на здешний рай.

Рядом шла Фрида, взятая на поводок. Настоящий, с кожаным ошейником. Ник не возражал, чтобы химера прогулялась по городу вместе с хозяйкой. На Шадруване знатные дамы, уверил он, часто держат ручных леопардов. Ты справишься с ней, если что? Справлюсь, кивнула Регина. От паланкина она отказалась. Тем более Каджар-хабиб заверил, что здесь недалеко.

– Славный зверь, – заметил толстяк. – Барс?

– Угадали.

«Будем надеяться, – подумала Регина, – Фриде не взбредет в голову менять ипостась.» Во время последнего сеанса она рискнула познакомить Артура с химерой. Результат превзошел все ожидания. Замкнутый Артур и вредная химера просто слились в экстазе. Это была любовь с первого взгляда. Фрида позволяла все, как щедрая красотка. Малыш деликатничал, как истинный рыцарь. Попытка разлучить их вызвала истерику. Регине пришлось цыкнуть на Фриду и пообещать Артуру новую встречу с «тетей Идой». Объяснять, что химера не тетя, она не стала.

– Кто это поет? Забавная манера…

– Сейчас узнаем.

Старец был тощим и жилистым. Казалось, он растет из мостовой, как можжевельник из скалы. Голос старца, противореча наружности, звучал сильно и глубоко. Виолончель, подумала Регина. Сплошные фиоритуры, трели и глиссандо. Складывается впечатление, что мелодия – орнаментально украшенная гамма. Есть в этом что-то от аудио-галлюциногена…

– О чем он поет?

– Это очень трогательная история, – Каджар-хабиб колыхнул щеками, что означало улыбку. – Один слепец раздобыл волшебную серьгу. Амулет, чарующий… причаровывающий… Не знаю, как сказать. Короче, серьга давала власть над джинном.

– Над кем?

– Над джинном. Это такое существо, похожее на человека. Только у нас в жилах течет кровь, а у джинна – огонь. Джинн может летать с огромной скоростью…

– Антис?

– Кто такой антис?

– Человек, способный… – Регина поняла, что вступает на скользкую тропу. – Способный уходить в волну. Существовать в волновой форме.

– Антис – великий пловец? Дитя моря?

– Не вполне. Антис способен выйти в космос без средств защиты. Ну, в небеса, и дальше. Он перемещается со сверхсветовыми скоростями, не прибегая к РПТ-маневру…

– Тогда это не джинн, – безапелляционно заявил Каджар-хабиб. – Джинны не могут летать высоко. Если они поднимаются выше положенного, ангелы Господа Миров сбивают их пламенными копьями. Джинн в силах принимать разные обличья. Он может построить дворец из ничего – и разрушить город без видимых причин. Это самый полезный раб и самый опасный враг. Если, конечно, вы не ангел Господа Миров с пламенным копьем.

Регине представилась забавная картина. Джинн, похожий на горящего толстяка, стартовал с космодрома, не зная, что в черных небесах его ждет адмирал ван Фрассен с плазматором наперевес. Идея была достойна Монтелье. Тот сделал бы из этого дивный фильм, и забрал бы все премии оптом.

– Так вот, слепец, – продолжил Каджар-хабиб. – Он отправил своего джинна на гору Ар-Коф, за новыми глазами. Это очень, очень далеко. Считалось, что на горе есть все, и новые глаза – мельчайшее из тамошних сокровищ. Джинн улетел, а слепец остался ждать. Прошло много времени, и слепцу надоело.

Подтверждая слова толстяка, старец взвыл с таким отчаянием, что горстка слушателей разразилась приветственными восклицаниями. Кто-то даже бросил монетку в войлочный колпак, валявшийся у ног певца. Старец, замолчав, с достоинством поклонился. Лютнист, сидевший рядом, тренькал, как ни в чем не бывало.

– Слепец подергал серьгу, призывая джинна. Надо сказать, что если тронуть амулет, джинн вернется к хозяину. Но наш джинн не имел такой возможности. Плененный своими врагами, он сидел в зачарованной темнице, скован зачарованными цепями. Тогда слепец, сердясь, дернул серьгу во второй раз. Это было сильнодействующее средство. Если тронуть амулет дважды, джинна-ослушника пронзит сильнейшая боль.

– Бедняга, – посочувствовала Регина.

– У моей госпожи доброе сердце. Джинн испытал боль, но не смог вернуться к хозяину. Тогда глупый слепец, обуянный гневом, дернул серьгу в третий раз. Огонь вырвался из жил джинна и сжег его дотла. Так бывает всегда, если тронуть амулет трижды. В итоге глупец остался без глаз и без джинна. Да, он мог продать ювелиру серьгу за бесценок. Но вряд ли это скрасило бы ему остаток жизни.

– Мораль?

– Гнев – вор. Он крадет у нас последнее.

– Это очевидно.

– Я счастлив, что моя госпожа никогда не гневается. Ведь очевидное – то, чего легко избежать. Полагаю, у вас на звездах есть много новой, неизвестной нам морали. Узнав ее, мы уподобимся ангелам.

– С пламенным копьем?

Толстяк не ответил. Он подошел к певцу и бросил в колпак золотую монету. Старец рассыпался в благодарностях. Судя по жестам, на голову Каджар-хабиба призывались все благословения Галактики. Господа Миров, поправилась Регина. Галактика здесь – фикция. История с джинном, как ни странно, взволновала ее. Значит, первый раз – призыв? Второй – наказание? И третий – кара? В системе крылся смысл, выходящий за рамки сказки.

Постичь его не удавалось.

VI

На ужин Ник не явился.

«Господин посол просил его не ждать. У него много работы,» – с каменным лицом сообщила госпожа Клауберг. Кроме нее и Регины, столовую почтили присутствием двое секретарей и специалист по техническому обеспечению. Видимо, они в поте лица трудились днем – даже обед пропустили! Зато теперь наверстывали упущенное, отдавая должное лагману, как здесь называли гибрид жаркого с супом.

«А господин посол что? – Регина подмигнула пустому месту во главе стола. – Весь день бездельничал, а под вечер спохватился? Оригинальный график работы!»

Вернувшись в свои апартаменты, она занялась изучением трофеев. Фрида, нахалка, немедленно запрыгнула на кровать. Покупки ее очень заинтересовали: отобрав у хозяйки нефритовый кулон, химера принялась гонять его лапой по покрывалу.

К счастью, не выпуская когтей.

Ювелирная лавка – «Бирюза – кровь неба! Сердолик – кровь заката! А янтарь? Кровь солнца!..» – заворожила доктора ван Фрассен. Салон, где каждая безделушка дороже звездолета, ее бы не удивил – насмотрелась, мотаясь по Галактике. Но здесь… Лавочник не соврал, хвастаясь. Ожерелья и серьги, перстни и браслеты лежали на прилавке навалом, гроздьями винограда свисали с потолка, сотнями глаз подмигивали из ларцов. Спасибо Каджар-хабибу: помог выбрать, а потом до хрипоты, как с заклятым врагом, торговался с приятелем-хозяином за каждое зернышко бус. Расплачивался тоже он. Когда же Регина заикнулась, что готова обменять галакт-экю по курсу и рассчитаться – толстяк стал багровей помидора и выпроводил «госпожу» из лавки. Реплики о состоятельности, самостоятельности и женской гордости отлетали от него, как речная галька от брони линкора. Во сколько в итоге обошелся увесистый мешочек трофеев, Регина так и не узнала. И успокаивала себя, что, кажется, не слишком дорого.

Впервые она принимала подарки от скопца.

Фрида, наигравшись, удалилась к себе – спать. А доктор ван Фрассен еще с полчаса вертелась перед зеркалом. Еще бы «выгулять покупки», как шутит Линда! Да, отметила Регина, ни капельки не смущаясь. Мне хочется восхищенных взглядов. Простительная слабость для женщины моих лет. Вот только кто оценит по достоинству…

…Ник?

А, гори оно все пропадом! Почему бы и не нанести поздний визит господину послу? Что это он, в самом деле? Режим не соблюдает, ужин игнорирует! Мы, как врач, имеем полное право… Дивясь собственному игривому настроению, Регина двинулась известным ей путем. На сигнал вызова никто не откликнулся. Может, господин посол, покончив с делами, отправился на боковую? А она, как дура… Регина коснулась сенсора еще раз – и вдруг, потянув носом, уловила смутно знакомый запах.

Кальян, подсказала память.

Дверь открылась от легкого толчка. «Пожар?» – мелькнула первая мысль. Пряди дыма струились по кабинету. Где панель противопожарной системы? Почему не сработала сигнализация? Глаза слезились, в горле першило. Чуть не плача, доктор ван Фрассен – вся такая красивая, да – высмотрела, бес его дери, кальян на столе, Ника, храпящего на диване… Сквозь слезы и кашель почудилось: все вернулось. Тринадцать лет предательства и разлуки исчезли в черной пасти космоса. Нелепый, смешной, беззащитный, Николас Зоммерфельд был сейчас безбородым юнцом, а не матерым дипломатом. Изредка, перестав храпеть, он блаженно улыбался, словно видел на потолке – на изнанке своих сомкнутых век? – гостиницу в Непае, снег за окном, чашку кофе, за которой надо спускаться в холл, к администратору…

Терпкий дым. Комок в горле. Кашель налетел и прошел, и наваждение сгинуло. Остался человек на диване – усталость, отчаяние, жажда забвения. Больной человек. Первым делом Регина удостоверилась, что жизни Ника ничто не угрожает. Активность мозга… базовые ритмы… Обещание? Сейчас не до того! Если у Ника передозировка… К счастью, помощь господину послу не требовалась. Наркотический транс уже переходил в обычный сон.

Не слишком здоровый, но какой есть.

«Утром, – Регина установила климатизатор на интенсивное проветривание, накрыла Ника пледом и постояла минутку, глядя на спящего, – у тебя будет раскалываться голова. Ты станешь прятаться от меня. Стыдиться, если поймешь, что я была здесь. А ведь ты поймешь, ты умница. Сколько времени ты сидишь на этой дряни? Год? Больше? Ты еще и пьешь, как я понимаю. Хочешь бросить? Реабилитация, медикаментозная поддержка, очистка организма; восстановительные процедуры… Ничего ты не хочешь. Ну и ладно. Спокойной ночи…»

Она вышла из кабинета.

VII

В спальне царил полумрак. Тлел лишь ночник. Дверь в каморку химеры была приоткрыта. Из щели на ковер, сочным мазком пятная темный ворс, падала охристая полоса. Фрида научилась сама включать свет? Как? Зачем?!

Она и в темноте отлично видит…

Стук сердца, казалось, разбудит все посольство. Если кто-то проник в ее жилье… Если он справился с химерой… Ментальный дар не действует на местных. Поднять тревогу? Вместо этого пальцы сомкнулись на бронзовом подсвечнике. На Кутхе, шепнула гордость, мы управились без всякой телепатии. Глупо, откликнулся здравый смысл. Не переоценивай свои шансы в рукопашной схватке с грабителем. Но отступить, возразила гордость, позвать на помощь… Стыдно. Не находите?

Сегодня был вечер дурацких поступков.

Ковер глушил шаги. Обогнув кровать, занимавшую треть спальни, Регина споткнулась о чью-то руку. Крик застрял в горле. Почудилось – на полу нет ничего, кроме руки! Фрида не подвела: это все, что осталось от злоумышленника. Секунда, другая, и она разглядела тело, лежащее у кровати.

– Лейла?!

Служанка не отозвалась.

– Свет!

Утром, разобравшись с настройками, она активировала систему голосовых команд. Как чувствовала – пригодится. Под потолком вспыхнули «солнышки», и Регина зажмурилась. Когда она вновь открыла глаза, в спальне по-прежнему были двое: она и бесчувственная Лейла. Из каморки Фриды никто не появился. Надеясь на лучшее, Регина опустилась на колени рядом со служанкой. Подсвечник мешал, но она не спешила отложить его в сторону. Крови не видно. Дыхание – есть. Пульс – в норме. Вспомнился рассказ госпожи Клауберг. Взгляд Артура; полчаса, выпавшие из жизни Лейлы… У девицы проблемы с нервами? С мозговым кровообращением? Чуть что – хлоп в обморок?

Но кто ее так напугал?!

Отведя руку для удара, Регина шагнула к Фридиному логову – и застыла на пороге. Химера не спала. Впервые с прилета на Шадруван она пребывала в ипостаси целофузиса. А меж когтистых лап ящера, привалясь к лоснящемуся боку, мирно посапывал Артур Зоммерфельд. Фрида подняла голову. На хозяйку уставился глаз – круглый, желтый, с вертикальной щелью зрачка. Картина сложилась, как объемный паззл. Регина хорошо помнила, как канючил Артур, не желая расставаться с химерой:

«Коса! Хочу косачку!»

Небось, устроил Лейле истерику – та и взяла малыша в гости к «косачке». Наиграется – угомонится. А химера возьми, и смени облик! Тут у кого хочешь нервы не выдержат…

– Хулиганим, подруга? Не стыдно?

Химера мигнула. Регина шагнула ближе, и ящер тихо зашипел: не суйся! Разбудишь! Целофузису нравилось тепло, исходившее от ребенка. Но огрызаться на хозяйку, когда та взяла Артура на руки, Фрида не посмела. Лишь облизнулась с явным разочарованием. Регина погасила свет в каморке химеры, затем – у себя, оставив верный ночничок; уложила спящего Артура на кровать – и занялась Лейлой.

Хорошо, была аптечка. Стимулятор подействовал мгновенно. Веки Лейлы затрепетали. Девушка вскочила на ноги, словно ее подбросила незримая пружина. Качнулась, едва не упала, схватившись за столб балдахина.

– Господжа! Дарган! Вай-ме, дарган!

– Не ори! – осадила ее Регина. – Ребенка разбудишь.

При взгляде на Артура лицо служанки отразило такую гамму чувств, что любая актриса удавилась бы от зависти.

– Дарган… – потерянно шептала девушка.

– Нет никакого даргана. Успокойся. Все в порядке.

Главное – не слова. Главное – тон. Девчонка все равно ничего не соображает. К счастью, Лейле хватило ума не соваться к Фриде. В спальне даргана нет, и хвала Господу Миров! Служанка бросилась к Артуру – подхватила на руки, прижала к себе. Сцена из дешевой мелодрамы. Все страсти – наружу. Ребенок в спектакле не участвовал – дрых, и ухом не вел.

Затискай до полусмерти – не проснется.

«Так ли это плохо? – думала Регина, наблюдая за девушкой. – Мы, дети цивилизации, разучились быть естественными. И скептически кривим рот, когда при нас дают волю чувствам. Мужчины обнимаются – гомосексуалисты. Женщина плачет – истеричка. Старик хохочет – идиот. Малыша не придуши, дуреха – от большой-то любви…»

– Все хорошо, Лейла. Понимаешь?

Служанка кивнула – без особой уверенности.

– Иди, уложи Артура. И сама ложись. Ночь на дворе.

Она вышла в коридор вместе с Лейлой; подождала, пока та убедится в отсутствии чудовищ, и вернулась обратно. Сна, естественно, – ни в одном глазу. Принять снотворное? Выйти, совершить моцион? Ну и денек! Не придя к какому-то решению, Регина активировала спрятанный в бюро терминал. Сунулась в базу, нашла раздел «развлечения». Фильмы, интеркниги… Музыка. Что-нибудь из «релакса»? Пожалуй…

Стук в дверь раздался на середине «Сюиты моря» Деларю.

– Да! – терминал исчез в недрах бюро. – Кто там?

– Лейла, господжа…

– Чего тебе еще?

Служанка маячила на пороге, кусая губы.

– Артур?

– Артур спать, господжа.

– А ты почему не спишь?

– Матид-ханум…

– Матильда Клауберг? Она меня зовет?

– Звать! – просияла Лейла. – Ошень звать!

Что это комиссарше приспичило? Ох, дождется…

– Ладно. Пошли.

Они спустились на первый этаж, к выходу из посольства.

– Матильда ждет меня на улице?

– Улиса. Тут.

Снаружи горел тусклый фонарь. Настоящий, масляный – не имитация. Меры против цивилизационного шока – как же, знаем. Поодаль, куда не доставал зыбкий свет, маячила темная фигура.

– Матид-ханум! Вот.

Оставив служанку у дверей, Регина спустилась по ступенькам. В темноте фигура «комиссарши» выглядела не столь внушительно, как днем. Ночь скрадывала очертания.

– Вы хотели видеть меня, госпожа Клауберг?

– Хабиб-ханум?

Чужой голос. Это не Матильда!

– Я – доктор ван Фрассен. Кто вы, и что вам нужно?

Цепкие пальцы ухватили за руку – не оторвать. Женщина в накидке, скрывавшей большую часть лица, затараторила по-шадрувански. Регина не понимала ни слова. Пальцы говорили яснее – с настойчивостью одержимых они тянули доктора ван Фрассен за угол здания. По инерции Регина сделала несколько шагов. Фонарь скрылся из глаз, зато на стене ожило желтое, словно глаз Фриды, пятно – окно ее спальни.

Тени вокруг пришли в движение. Крепкая ладонь зажала рот.

– Хабиб-ханум?

Для ментальной атаки нужна доля секунды. Паралич двигательных центров, отключение сознания… Удар рухнул в пустоту. В космический вакуум. Державший ее человек был неуязвим. Проклятье! – да его просто не было. Физическое насилие, и никакого мозга. Потеряв душевное равновесие – так, промахнувшись, спотыкается боец на ринге – Регина забилась пойманной рыбой, силясь вырваться. Тени заплясали, надвинулись со всех сторон. Грубо завернули руки за спину: не дергайся!

Запястья стянула веревка.

Отчаянный, резкий звон – это разлетелось стекло на третьем этаже. Вниз, на плечи и головы, посыпались куски рамы. В хрустком дожде, вся ярость и хрип, с высоты ударила молния – клыки, когти, смерть. По ушам полоснул вопль, полный боли и муки. Кто-то упал, покатился по булыжнику. Рычание и брань слились в единый хор. В мозгу Регины до предела натянулся «поводок», грозя отбросить химеру назад.

Нельзя нападать на людей!

…можно!

Она лихорадочно срывала с «поводка» стопоры запретов. Не меч из ножен, но ножны с меча, отбрасывая их прочь. Хватка ослабла, и Регина впилась зубами в ладонь, служившую кляпом. Мужчина, выругавшись, отдернул руку.

– Взять их, Фрида! На помощь! Ник! Кто-нибудь…

Ей снова заткнули рот – грязной, вонючей тряпкой, чуть не выбив зубы. Ночь кипела, лопаясь жгучими волдырями. Карусель теней. Высверк стали. Бешеный рык. И вдруг – жалобный, истошный мяв. Боль ворвалась в мозг – словно не Фриду, а ее достал острый клинок.

«Фрида, беги!»

Было ясно: химера не послушается. Фрида, девочка моя, ты будешь защищать хозяйку до конца – и ляжешь трупом на мостовой. Тебе не справиться с толпой вооруженных мужчин. Здесь нужна не ты, карликовая химера, а твоя старшая сестра, истинная гроза Сякко – какой-нибудь лев-дромеозавр-нильгау. Прости меня, хорошая, ты не оставляешь мне выбора…

Приказ хлестнул Фриду через «поводок». Усилился, не принимая возражений, подавляя и ярость, и верность; швырнул в спасительную темноту. И погнал прочь – дальше, дальше, по улицам чужого, безразличного города.

Беги. Я хочу, чтобы ты жила.

На краткий миг Регина увидела глазами химеры: улица, несущаяся назад, стены домов, близкий камень мостовой. А потом ей на голову накинули мешок. Упала тьма: пыльная, душная. «Поводок» натянулся до предела, стремительно истончаясь – и оборвался.

…беги. Не останавливайся.

КОНТРАПУНКТ РЕГИНА ВАН ФРАССЕН ПО ПРОЗВИЩУ ХИМЕРА

(из дневников)

 
Не тюльпаном в саду, не страдальцем в аду,
Не пророком, в чьем сердце – тоска,
 
 
А последним в роду по дороге бреду —
Словоблуд, виршеплет, зубоскал.
 
 
Бормочу, как в бреду, на бегу, на ходу —
Всё слова, да слова, да слова —
 
 
Не боец, не колдун, и властителем дум
Не бывать мне. Хожу в дураках.
 
 
Не ходите за мной. За моею спиной
Не укрыться от бурь и дождя.
 
 
Я не ломоть ржаной, не гашиш, не вино —
Я – никто. Я – забытый рассказ.
 
 
Память снов, соль основ, трубный вопль ослов,
По стремнине несущийся плот,
 
 
Терпкий воздух лесной, уж, сверкнувший блесной —
Зубоскал, словоблуд, виршеплет.
 

Каджар-хабиб, «Газелла странствий» (пер. Н. Зоммерфельда)