Текст книги "Изгнанница Ойкумены"

Автор книги: Генри Лайон Олди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

IV

Разгрузка каравана не потребовала ее участия. Каджар-хабиб взял все на себя. В посольстве Регину встретила Матильда Клауберг. Первое, что сделала комиссарша – сгребла доктора ван Фрассен в могучие объятья и разрыдалась. Регине даже пришлось ее утешать. Видеть слезы на щеках железной Матильды? – нет уж, увольте! Необъяснимый кураж играл в крови, кружа голову. После такого куража лежат пластом неделю, и больше. Но это потом, и хватит об этом. Заперев Фриду в каморке и велев госпоже Клауберг озаботиться скорой ветеринарной помощью, Регина сразу отправилась к господину послу. Если нас ищут, то примут и замарашкой. А если нас не ищут, то горе всем дипломатам Ойкумены!

Крики она услышала еще на подходах к кабинету.

– Это преступление!

– Подбирайте слова! Вы – посол, а не прокурор!

– Вы мне за это ответите!

– Зоммерфельд, возьмите себя в руки…

– Я лучше возьму в руки лучевик!

– Прекратите истерику! Вы дипломат – какое право вы имеете…

– Похищена гражданка Ларгитаса! С утра я болтаюсь на гипере, как удавленник на виселице, пытаясь заставить вас реагировать! И что я слышу в ответ? «Ждите, Зоммерфельд! Ничего не предпринимайте, Зоммерфельд! Все под контролем, Зоммерфельд!»

– И еще раз повторю: ждите…

– Я немедленно подаю ноту протеста…

– Запрещаю! Мы уже связались с 3-й исследовательской группой. Кауфман обещал пробить ситуацию по своим каналам…

– Кауфман? Это работа Хеширута! Вы понимаете? Хеширута! Какие у Кауфмана каналы на его невменяемое величество?! Что вы мне голову морочите?!

– У вас есть доказательства, что похищение санкционировал шах?

– Нет у меня доказательств! Я знаю! Знаю, и все!

– И вы хотите подать ноту без доказательств?

– По-вашему, лучевик предпочтительней?

– Зоммерфельд, я не знаю, что вы там курите…

Господин посол бушевал. Господин посол был вне себя. Задержавшись в дверях, Регина любовалась Ником. Мужчина дрался за нее. Как мог, как умел. Так дрался бы тот, прежний Ник – минус предательство, плюс годы опыта, превратившие румяного хомячка в поджарого волка. Спиной к дверям, лицом к рамке гиперсвязи, Николас Зоммерфельд стоял на грани. Казалось, либо он сейчас кинется в рамку и голыми руками удушит большую политическую шишку, давившую на резоны – либо схватит крупнокалиберную ноту протеста и ринется во дворец.

Большая шишка понимала это. Вернее, Большой Шиш – гипер демонстрировал лысину, усы и мешки под глазами. Усы поникли, лысина взмокла. Господин посол вышел из-под контроля, и Большой Шиш предчувствовал беду. Похищение доктора ван Фрассен, судя по всему, он в беды не зачислял.

– Если к вечеру Кауфман не предоставит…

– Зоммерфельд! Вы мне это бросьте!

– …веские доказательства непричастности Хеширута…

– Хотите лишиться посольского статуса?

– Угрожайте своим лизоблюдам! Я – единственный, кто сумел договориться с этим мясником Кейрином! Я выбил шахские фирманы для Кауфмана и Берга! Кстати, я был против прилета доктора ван Фрассен на Шадруван! Это вы настояли! Значит…

– Вы в курсе, почему…

– …ответственность мы делим поровну! И если вы боитесь шевельнуть пальцем, то я разберусь без вашей сраной помощи…

– Добрый день, госпожа ван Фрассен.

– Что?!

– Рад видеть вас живой и здоровой.

– Вы рехнулись?

– Обернитесь, Зоммерфельд. И прекратите брызгать слюной.

Ник обернулся. Бледный, всклокоченный, он смотрел на Регину, как на призрак. А потом протянул руку себе за спину, нашарил панель и выключил гиперсвязь.

– Там у меня караван, – невпопад сказала Регина. – Разгружается.

– Караван, – повторил Ник. – Да, хорошо.

– Я заперла Фриду у себя.

– Фриду?

– Мою химеру. Нам понадобится ветеринар.

– Конечно, ветеринар. Найдем.

Медленно, словно шел по хрупкому льду, он пересек кабинет. Пальцы господина посла тронули лицо доктора ван Фрассен. Легко, еле слышно; прикосновение слепого шаха было ощутимей. Щека, подбородок. Линия носа. Татуировка на крыльях. Брови. Губы. Ник изучал ее заново; проверял – не подменили? Регина знала, что сейчас произойдет, знала, еще стоя в дверях, и не сопротивлялась.

«Reves D'automne», подумала она.

Осенние мечты.

V

– Хочу кофе.

– Сейчас.

– Ты куда?

– За кофе.

– Тебе надо выйти в кофейню? Тогда оденься.

– Никаких кофеен. Мне поставили аппарат. Но если ты хочешь экзотики, я могу сходить к Матильде и попросить ее организовать нам пару чашечек. С доставкой в постель.

– Тебе нравятся крупные женщины? Любовь втроем?

– Мне не нравятся женщины. Никакие. Кроме тебя.

– Льстец. Дипломат. Иди делай кофе.

– Тебе со взбитым желтком и капелькой ликера?

– Помнишь?

– Помню.

– А про ветеринара?

– Каджар-хабиб сказал, что все в порядке. Заживет, как на химере.

– Он осматривал Фриду?!

– Спящую. Ей вкололи снотворное. Отвлекли Артуром и сделали инъекцию. Ты в курсе, что у них любовь?

– Твой сын такой же бабник, как и ты. Но по молодости предпочитает химер и психиров. Да, и служанок. Лейла, я надеюсь, сбежала?

– С чего бы? Она ни в чем не виновата. Какая-то женщина спросила тебя. Ну, Лейла и вызвала. В остальном она себя не винит. Кстати, вымани она тебя нарочно – тоже не винила бы. Покорность у нее в крови. А тут приказ, сама понимаешь, и не просто приказ. Ты бы обвинила Каджар-хабиба, исполни он приказ шаха?

– Вряд ли. Но и не простила бы. Это точно.

– Ты не умеешь прощать.

– Не умею. И не надейся.

– А если так?

– Перебьешься. Нет тебе прощения.

– А так?

– М-м…

– Ну?

– Не мешай мне думать. И не останавливайся.

VI

Сутки она приходила в себя. Много спала. Во сне ей являлся раб с разорванным горлом. Незрячий взгляд покойника – окна дома в заброшенном городе – слезы в белых глазах шаха… Они надвигались, из проколотых зрачков вырастали иглы. Регина просыпалась от собственного крика, в холодном поту. В таком состоянии нечего было и думать о сеансах пси-терапии.

На второй день она взяла себя в руки.

– Здравствуй, Артур. Это я, тетя Ри. Пришла поиграть с тобой.

– И… – механически повторил Артур.

И отвернулся.

Планшет для рисования, любимые кубики, игрушки из шкафа – ничто не заинтересовало малыша. Регрессия была очевидна. Все труды насмарку? Нет уж, милый мой! Так просто тетя Ри от тебя не отстанет. Как ни странно, общий пси-фон не изменился. Деятельность мозга – на прежнем уровне. Значит, произошло перераспределение активности. Она сунулась проверять недавно простроенные связи – половина отсутствовала. Остальные просматривались с трудом. Не оставалось сомнений, что они «рассосутся» через день-другой. Столь стремительный регресс доктор ван Фрассен наблюдала впервые.

Дельта-ритм, уровень глубокого сна без сновидений – едва намечен. Так и должно быть: сейчас ребенок бодрствует.

Бета-ритм, состояние активного бодрствования. Вот вам и первый сюрприз, доктор: интенсивность снижена вдвое!

Альфа-ритм, состояние отдыха и релаксации в режиме бодрствования. Близко к норме. Лишь пики занижены.

А вот вам и главный сюрприз! Тета-ритм, уровень неглубокого сна или транса: гораздо выше нормы! Можно подумать, ребенка кто-то ввел в гипнотический транс, или он сам ушел в глубокую медитацию. Ну-ка, Артур, покажи тете Ри: что там у тебя? Тете тоже интересно…

Она потянулась глубже – и ушла «под шелуху».

Сполохи играли в низком небе. Палевый жемчуг, аквамарин; бирюза, выцветшая на солнце. Полотнища света колыхались над головой, извивались угрями. Протяни руку – коснешься. По голубоватому песку скользила рябь теней – как по дну мелкой лагуны. Безымянное светило полыхало в зените – косматый лик божества. Лучи его пронзали тело насквозь, рождая под кожей электрический зуд.

Не так ли чувствуют себя энергеты?

Песок струился, звеня мириадами хрустальных подвесок. Ветра не было. Песок тёк без видимой причины, засыпая развалины города. Волны песчинок уже погребли под собой мозаичную брусчатку, ступени храмов и дворцов. Теперь они подбирались к окнам первых этажей. Слепые глаза окон – капли и луковки, овалы и ромбы – взирали на этот потоп с равнодушием мертвецов.

Некогда стены зданий были украшены фресками. Время слизало их шершавым языком, оставив кое-где, на кусках уцелевшей штукатурки, объедки – жалкие, блеклые. Крепостная стена зияла проломами. Четыре из пяти белокаменных башен центрального дворца обрушились. Последняя гордячка упрямилась – тянулась ввысь, пытаясь отомстить небу, вонзиться в него шпилем, горящим на вершине золотого купола.

Городу оставалось недолго. Песок наступал.

Свернув за угол, Регина увидела джинна. Джинн – огромный, с кожей оливкового цвета, в рубахе-матроске и шортиках – сидел на стене дворца. Доктор ван Фрассен никогда раньше не встречала джиннов. Да и услышала-то про них совсем недавно. Но когда увидела – узнала сразу.

– Здравствуй, Артур. Вот ты где, оказывается?

– Тетя И?

Никогда там, снаружи, в голосе ребенка не звучало столько чувств. Радость, удивление… Предвкушение? Да, наверное.

– Тетя И! Пишла! Пишла игать?

– Да, я пришла играть. С тобой.

– Игать! Да!

Джинн по имени Артур Зоммерфельд взмахнул рукой. Регина едва успела зажмуриться: вокруг нее взметнулся песчаный вихрь, обнажая развалины. Туча голубого песка взмыла в небо, зависла над городом. А на туче, словно местный божок, громоподобно хохоча, восседал Артур в ореоле искр. Собственно, он и был божком своего мира. Места, куда он сбегал ото всех, переставая реагировать на окружающих.

– Да!

Сполохи сделались ярче. Из тучи пролился сухой дождь. Дома и башни, храмы и дворцы, стены крепости и купола – они восставали из руин. Песок заново творил все: фрески на стенах, цветные витражи в окнах, флаги и флюгера на шпилях… На улицах началось движение. Их заполнили ходячие куклы. Регина узнала солдатиков и слонов, щекастых пупсов и лупоглазых лягушек из шкафа с игрушками. Теперь понятно, почему Артур не играет с ними дома! Здесь играть гораздо интереснее…

– Итим, тетя И! Итим!

Джинн рухнул из поднебесья. Пухлая ручища ухватила гостью и вздернула ввысь. Итим, значит. Как птички. Ребра сдавило: ни вдохнуть, ни выдохнуть. В глазах потемнело. От прикосновения джинна кожа готова была пойти волдырями. В жилах Артура текла не кровь – пламя.

– Мне больно, Артур! Пусти!

– Не бойна! Не бойна! Итим!

– Отпусти! Немедленно!

– Не бойна!

Ах, так?! В ладони возникла флейта. Не ребенку-аутисту противостоять «под шелухой» телепату-психиру – будь он хоть джинн, хоть броненосный генерал Ойкумена! Мелодия взвилась к небесам – сама, без человеческого дыхания. Отразилась от низкого купола, вернулась, окутала Регину плащом – силовым коконом.

– Ай! Бойна-бойна!

Тиски пальцев разжались. Джинн шарахнулся прочь. Регина повисла в воздухе, словно на антиграв-подушке. Кажется, она перестаралась: какой бы огонь ни плескался в жилах ребенка, Артура сильно обожгло. Ничего, лучше запомнит. В другой раз будет осторожнее.

Джинн свечой уходил вверх – подальше от жгучей «тети И». Однако высоко взлететь ему не удалось. С разгону он врезался в карусель сполохов, казавшихся такими безобидными. Треск – нож-невидимка распорол небо надвое. Вспышка едва не ослепила Регину, следившую за полетом.

– Ай! Бойна! Хочу-хочу!

Раз за разом джинн бился о небесный свод – и шипящие разряды молний отшвыривали его прочь. Воздух наполнился грозовым запахом озона. Сполохи кружились, образуя щит, не желая пускать Артура в горние выси и дальше – в космос, за пределы атмосферы.

Выходит, ты здесь не всесилен, малыш?

«Джинны не могут летать высоко. Если они поднимаются выше положенного, ангелы Господа Миров сбивают их пламенными копьями…» На миг Регине почудилось, что она не «под шелухой», а снаружи. Если двигаться к горизонту, взяв левее уцелевшей башни, то через день пути впереди объявятся дворцы, трущобы и бесчисленные арки мостов Шадрувана – города, где на третьем этаже ларгитасского посольства доктор ван Фрассен проводит сеанс пси-терапии с Артуром Зоммерфельдом…

Наваждение мелькнуло – и сгинуло.

– Бойна! Хочу!

– Артур, хватит! – велела флейта. – Спускайся!

Джинн повиновался, пусть и с явной неохотой. Кружил неподалеку, опасаясь приближаться. Запомнил урок, малыш. Это хорошо.

– Ну что, Артур? Летим дальше?

– Да!

– Что ты хотел мне показать?

– Итим!

…Аутисты не живут «под шелухой». «Под шелуху» уходят только пасынки человеческой эволюции – энергеты и менталы. И еще помпилианские рабы – да, она это помнила. Но факт был налицо: Артур Зоммерфельд изрядную часть времени проводил «под шелухой». Вот и корень его аутизма. Неконтактность, заторможенные реакции, рассеянность внимания, ослабление синаптических связей…

Нет. Корень – глубже. Он пьет соки из трагедии «Цаган-Сара». Воздействие флуктуации континуума на беременную Амалию Зоммерфельд. Неужели малышу-джинну суждено однажды поплыть к кораблю-призраку – белой искре между черным небом и черным морем? Часть симптомов сходна с «разрежением психики», наблюдавшимся у пассажиров яхты. Но вместо общего снижения уровня мозговой активности у Артура произошло перераспределение.

Защитный уход «под шелуху».

Мальчик – энергет? Нет. Ментал? – ничуть не бывало. Джинн? Свет звезд, заключенный в тюрьму тела? Не оттого ли ты бьешься в броню неба, желая выйти в космос, и не можешь, скован условностями материи… Значит, само наличие галлюцинативного комплекса – вторичного эффекта Вейса – результат влияния флуктуации на плод в утробе матери?

Иного объяснения доктор ван Фрассен не видела.

Впереди, растолкав барханы, возник оазис. Рощица деревьев – таких одинаковых, что Регину пробрала беспричинная дрожь – замерла в ожидании. Ни один лист не шелохнулся, когда они подлетели ближе. Ну да, конечно: такое же дерево росло за окном детской возле посольства. Здесь их было десятка три – клонов-двойников. И все казались залитыми в глянцевый пластик. Меж стволов из песка вставали башни – разноцветные кубики, поставленные друг на друга. От деревьев и башен в небеса, истончаясь, уходили прозрачные тросы – точь-в-точь ментальные «лонжи», какими Регину страховали коллеги при спуске в глубины разреженной психики Леопольда Эйха.

Синаптические связи?

– Пахое деево! Ямать!

Что означает загадочное слово «ямать», Регина поняла, лишь когда ближайшее дерево разлетелось на куски от удара пухлого кулака. Обломки вспыхнули веселым фейерверком. «Лонжа» истлела, шипя по-змеиному.

– Пахое! Ямать!

Джинн хохотал: разрушать ему нравилось не меньше, чем строить.

– Пахая баш-ня! Ямать!

– Ямать!

– Ямать!..

Шипели «лонжи»-синапсы. Горели сломанные деревья. Сполохи изменили цвет – охра и кармин, пурпур и киноварь. По барханам скользили кровавые блики. Следя за разрушением, Регина уже не сомневалась в причине регресса. Новые образы-энграммы Артур утаскивает сюда – и с удовольствием уничтожает. Новое так интересно ломать. А в остальном ребенку вполне достаточно…

Словно в подтверждение, из-под земли полезли иные деревья. Скрученные жгутами стволы. Кроны – многопалые ладони. Пронзительная бирюза на кончиках ветвей. Молнии, бьющие снизу вверх.

– Хватит, Артур!

Джинн не слышал ее, поглощен созиданием и разрушением. Это был его мир, и он не желал видеть здесь что-либо из скучных будней, где он не мог летать, а окружающие не могли его понять.

«Увы, Артур. Я не позволю тебе навсегда остаться в твоей сказке. Однажды ты вырастешь, и поймешь: тетя Ри была права. Или не поймешь. В любом случае, у меня нет выбора. Я врач, малыш. Я делаю свою работу.»

– Хватит.

Джинн замер с занесенным кулаком. Звук флейты сковал его надежнее цепей.

– Не надо ломать. Это хорошие деревья. Красивые. Смотри.

Под тонкую, как кисея, мелодию, «молнии» менялись. Зеленели, обрастая нежными клейкими листочками. Распускались почки, наливались соком и лопались бутоны… Теперь все деревья вокруг были разные. Но от каждого в поднебесье тянулась «лонжа», восстанавливая ассоциативные связи.

– Видишь: они цветут. Чувствуешь запах?

Комплексная энграмма. Ее можно создавать и «под шелухой». Главное – простроить связь с реальным миром. Вытащить Артура наружу. Даже против его желания. Насилие оправдано. Более того – необходимо.

Кто будет делать это каждый день, когда доктор ван Фрассен улетит с Шадрувана?

– Пойдем, Артур. Пора возвращаться.

VII

– Вот, – она положила брелок на стол. – Подарок.

– Спасибо.

Ник взял брелок, повертел в руках. Крошечная, размером с палец, флейта. Короткая цепочка. Кольцо. Можно прикрепить связку ключей. Или кристалл памяти в чехле. Или еще какой пустячок.

– Тонкая работа.

– Скажи спасибо Каджару.

Каджар-хабиб и впрямь постарался. Где он нашел грамотного ювелира, и как растолковал ему заказ доктора ван Фрассен, осталось тайной. Но мастер постарался на славу. Флейта была серебряной. Губки – золотыми. На рычажке – инкрустация рубиновой пылью. Красота, и только.

– Послезавтра я улетаю. Челнок пришлют на закате, к мосту.

– Мы еще увидимся? Ты прилетишь на Шадруван?

– Нет. Ты прилетишь на Ларгитас. С Артуром. Курс лечения надо повторять. В идеале – раз в полгода. Ник, ты меня не слушаешь. Повторяю для дипломатов: завтра я улетаю. А ты остаешься. С сыном. Которого надо растить и без присутствия доктора ван Фрассен.

– Я знаю, – обиделся благородный отец.

– А я лишний раз напоминаю. Матильда получила самые подробные указания. Но такое сильное средство воздействия, – Регина указала на брелок, – я не могу доверить Матильде. Только тебе, как близкому родственнику. Понимаешь?

Во взгляде господина посла родилось подозрение. Он заново изучил брелок; даже дунул разок. Флейта пискнула по-мышиному. Звук был менее всего похож на звучание флейты. Подозрения Ника укрепились – ему морочили голову. Или… Он уже знал историю слепой рабыни, волей случая превратившейся в «солнце врачей». И недоумевал: флейта – намек?

– Сейчас я залезу к тебе в голову, – терпеливо продолжала Регина. – Я обещала не делать этого без твоего разрешения. Разреши мне, пожалуйста. Потом я все объясню.

– Объясни сейчас.

– Не могу. Я должна выстроить устойчивую ассоциативную связь. Своего рода шок. Будет больно, Ник. Потерпи, ладно? Знаешь, как говорят в скверных фильмах? Доверься мне. Я не обману.

– Это ради Артура?

– Да.

Краткое молчание, и он кивнул.

– Дунь еще раз.

Писк флейты, и она ворвалась в мозг Николаса Зоммерфельда. Энграмму Регина подготовила заранее. Никто не знал, чего ей стоила эта энграмма; никто и не узнает. Заснеженное шоссе распахнулось до самого горизонта. С серого неба пикировали самолеты: L-127 «Emissarius», атмосферная поддержка. Импульсные пушки честно делали свое дело. Шоссе вскипало гейзерами, трескалось, вставало на дыбы. В аду метался внедорожник, пытаясь свернуть на проселок. А над всем этим, от сугробов за облака, выше самолетов, маячили две колоссальные тени – он и она. Студенты, пси-анестезиолог и международник, знакомые с детского сада, счастливые тем, что вместе. Скажи кто-нибудь, что будет иначе – и двое тряхнут мир так, что судьба полетит вверх тормашками. Грохот взрывов перекрывался флейтой: «Reves D'automne» в сопровождении симфонического оркестра. Так и должно быть, потому что взрывы – всего лишь взрывы, а флейта – всегда флейта. Нет предательства, пела она. Нет разлуки. Нет обиды. Есть только я и вы. Нас четверо – видите?

Неправда, возразил Ник. Нас трое – ты и мы.

Четверо. Приглядись.

Между двумя молодыми людьми стоял ребенок. Артур Зоммерфельд держал отца за руку. Лицо мальчика было спокойным и сосредоточенным. Он поднял голову, желая что-то сказать отцу, и на этом энграмма оборвалась.

– Это жестоко, – сказал Ник. – Спасибо.

– Посмотри на брелок.

Он послушался. Сохраняя контакт, Регина видела, как при первом же взгляде на игрушечную флейту в мозгу у Ника вспыхнула заветная картинка: шоссе, взрывы, двое людей от земли до неба, и ребенок между ними. Музыка звучала даже лучше, чем она надеялась.

– Я держу Фриду на поводке, – чтобы не тратить время даром, она вбросила Нику суть ментального поводка в виде мнемо-пакета, и продолжила: – Тебе часто понадобится вызывать Артура из его внутреннего мира наружу. Иначе ничего не получится. Артуру там хорошо, доброй волей он не пойдет. Будь ты телепатом, ты бы выстроил поводок сам. Ничего, я сделаю это за тебя.

– Поводок?

Ник нахмурился. Его мучил неприятный образ: сын на четвереньках, в суровом ошейнике с шипами, взятый на поводок строгим отцом. Дурацкая аналогия, подсказала Регина. И, чтобы сбить негативный эффект, развила образ – она сама на четвереньках, в приятном неглиже, и Ник с поводком, пускающий слюни. Дождавшись, пока господин посол рассмеется, доктор ван Фрассен разорвала контакт.

– До отлета я свяжу тебя с сыном напрямую. Флейта – символ, спусковой крючок. Полагаю, со временем нужда в ней отпадет. Но в данный момент тебе потребуется внешний сигнал для срабатывания поводка. Если ты свистнешь один раз, Артур обязательно услышит тебя. Даже если не свистнешь, а просто сожмешь брелок в кулаке и вообразишь, будто свистишь… Внимание ребенка сразу после вызова сосредоточится на тебе. Ты сможешь объяснить, научить; приказать, наконец.

– А если он не послушается?

– Это вполне вероятно. Тогда ты свистнешь во второй раз. И Артур вернется, потому что ему будет больно. Первый раз – вызов. Второй – наказание за непокорство. Ребенка иногда следует наказывать, Ник. Особенно такого сына, как твой. Вызывай его часто. Он должен привыкнуть, что основное время проводит здесь. Что здесь – главное. Даже если главное – это насилие, отрывающее его от приятного времяпровождения.

– Если я свистну в третий раз, Артур…

Пустыня, думала Регина. Заброшенный город. И ребенок-джинн, строящий дворцы из песка. Голосистый старец пел, что третий раз убьет джинна. Кажется, Ник все понял. Это хорошо.

– Ты глупее, чем я думала. Нет, Артур останется жив. Хоть свисти ты соловьем, от рассвета до заката. Третий раз даст тебе доступ к мозгу сына. Очень ограниченный: ты не прочтешь его мысли, он не воспримет твои. Очень краткий – вряд ли больше двух минут. Но в это время двигательные центры Артура частично поступят в твое распоряжение. Ты сможешь шевелить его руками. Бегать его ногами. Донести ложку с супом до рта. Понимаешь?

– Зачем мне это надо? Зачем это надо моему сыну?!

– Допустим, ребенок стоит на подоконнике. Окно раскрыто. Пятый этаж. Артур вполне способен, уйдя в себя, сделать шаг вперед. Он уверен, что полетит. Тебе нужны еще примеры? Третий раз – страховочный трос.

– Но я не смогу свистнуть трижды, не пройдя через второй раз! Через боль и наказание!

– Не считай меня дурой. Первый, второй или третий раз – у тебя в голове. И в мозгу Артура. Когда свистишь, просто думай, какой это раз. Вызов, наказание, захват. Поначалу придется свистеть столько, сколько надо. Позже – свистеть единожды, фиксируя в сознании: первый, второй или третий. С годами надобность в брелке отпадет. Свист перейдет на уровень спускового образа. Извини, более сложный поводок я тебе не выстрою…

В дверь постучали.

– Да! – крикнул Ник.

– Его величество Хеширут IV, – сообщил Каджар-хабиб, войдя, – справедливый и милостивый, желает выказать свое расположение «солнцу врачей». Он шлет госпоже подарок. Вот, прошу…

Деревянный футляр лег на стол. Еще не поднимая крышки, Регина знала, что там. И не ошиблась. В темно-лиловом бархате спала флейта. Серебряный корпус. Серебряная механика. Губки, впайка, корона и пробка – золото. Инкрустация рубинами. Почти точная копия брелка.

– Вы обо всем докладываете шаху? – спросила Регина.

– Кейрин-хану, – поправил Ник.

И ответил за толстяка:

– Обо всем. А как же иначе?

КОНТРАПУНКТ РЕГИНА ВАН ФРАССЕН ПО ПРОЗВИЩУ ХИМЕРА

(из дневников)

…я ходила к комиссару Фрейрену, как на работу. Меня выпотрошили, выкрутили, словно тряпку, намочили и снова выкрутили. Кажется, по возвращении с Шадрувана я только и делала, что писала отчеты и отвечала на вопросы. Железный комиссар также был озадачен. Рядом с Фрейреном все время присутствовали блеклые, невнятные особы – никто не сомневался, что полномочий у них больше, чем у всех комиссаров Ларгитаса, вместе взятых. Нет, особы ни во что не вмешивались. Они присутствовали, и этого хватало, чтобы взбеситься.

Удивительное дело – маленький Артур никого не интересовал. Отчет о лечении аутиста, что называется, лег под сукно. Мне сказали, что идея с «поводком» оригинальна. Сказали, что изучат и внедрят. И напрочь забыли про Зоммерфельда-сына. Зато каждый мой шаг обнюхивался и облизывался по сто раз. Дошло до того, что в моей жизни опять появился Клод Лешуа – телепасс высшей квалификации, он скачивал архивы моей памяти для анализа. Естественно, с моего письменного разрешения.

Иногда я думаю: что было бы, не дай я разрешения?

То же самое, отвечает мне здравый смысл.

Клод – мастер. С его помощью я обнаружила ряд нюансов, зафиксированных, но не осознанных. Да, я наконец поняла, что Хеширут велел: «Играй!» – раньше, чем Каджар-хабиб вмешался с переводом. Да, это был не вербальный приказ «Играй!», а повелительная энграмма, перехваченная на лету. Да, в это время я еще не играла, но уже держала флейту в руках. Да, во время исполнения «Reves D'automne» я транслировала мальчику-слепцу свои зрительные образы. Как? – спросите что полегче. Наверное, так, как всегда. Да, без флейты у меня ничего не получалось.

Спасибо, Клод. Уверена, для блеклых особ ты подготовил куда более подробный рапорт. Мне же хватило кратких бесед с тобой. Ты был потрясен увиденным не меньше моего. Твое потрясение – реакция взрослого, опытного мужчины-ментала – убедило меня, что я не истеричка и не трусиха. Я нуждалась в этом.

Вопрос: «Скажите, госпожа ван Фрассен… Для ментального контакта с шадруванцами вам необходимо играть на флейте – или достаточно держать инструмент в руке?»

Ответ: «Не знаю.»

Вопрос: «Наш эксперт отмечает ряд пси-контактов между вами и Хеширутом IV до начала исполнения музыкальной пьесы и после окончания исполнения. О чем это говорит?»

Ответ: «Не знаю.»

Вопрос: «Но вы можете хотя бы предположить: да или нет?»

Ответ: «Нет. В смысле, не могу предположить.»

Потом я спросила, вернут ли зрение Хешируту. Мне ответили, что этот вопрос сейчас прорабатывается. И спросили в свою очередь: согласна ли я вернуться на Шадруван и провести ряд экспериментов с аборигенами? Я отказалась.

Благодарим за сотрудничество, доктор ван Фрассен. Говорят, вы учитесь играть на флейте?

Да, учусь.

И как?

Не очень.