Текст книги "Урок мастера"

Автор книги: Генри Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Глава 3

Курительная комната в Саммерсофте ничуть не уступала всем прочим: такая же высокая, и светлая, и удобная, она была украшена столь тонкой старинной деревянной резьбой и фигурной лепкой, что ее можно было принять скорее за будуар, где дамы вышивают блеклою цветною шерстью, чем за место, где привыкли собираться мужчины и где стелется дым от крепких сигар. Мужчин в этот воскресный вечер там было немало, и все почти скопились в одном конце комнаты, перед красивым холодным камином белого мрамора, доску которого венчал изящный медальон итальянской работы. Другой такой же камин находился у противоположной стены; вечер был теплый, и ни в одном из них не загорался огонь; вместо этого гостей должен был объединить накрытый в углу возле камина столик, на котором стояли бутылки, графины и высокие стаканы для вина. Пола Оверта нельзя было назвать настоящим курильщиком; он, правда, мог иногда выкурить сигарету, другую, но по совсем иным причинам, а никак не из пристрастия к табаку. Именно так и обстояло дело на этот раз; привела его в эту комнату лишь надежда, что ему удастся хоть немного поговорить с глазу на глаз с Генри Сент-Джорджем. Огромной важности разговор, перспективой которого знаменитый писатель обнадежил его утром, так еще и не состоялся, и его это очень огорчало, ибо он знал, что на другой день сразу же после завтрака все гости разъедутся. Разочарование ждало его и здесь: по всей видимости, автор «Призрачного озера» был не склонен продлить свой вечер. Его не оказалось ни среди толпившихся в курительной комнате в ту минуту, когда Оверт туда вошел, ни среди тех, что появились там, уже в вечерних костюмах, в последующие десять минут. Молодой человек помедлил немного, подумал, что Сент-Джордж, может быть, вернулся к себе, чтобы облачиться в какое-нибудь диковинное одеяние; это могло объяснить его задержку и вместе с тем еще раз подтвердило бы сделанное Овертом ранее наблюдение, что он стремится соблюсти все общепринятые условности. Однако он не пришел; оставалось думать, что он одевается в нечто еще более необычное, чем можно было от него ожидать. Пол уже примирился с мыслью, что больше его не увидит, но чувствовал себя все же несколько задетым, несколько обиженным тем, что тот не счел возможным уделить ему и пяти минут. Он не сердился на него, он продолжал дымить своей сигаретой и только вздыхал, сожалея, что упустил этот исключительный случай. И он медленными шагами расхаживал по комнате, разглядывая старинные эстампы на стенах, как вдруг почувствовал, что чья-то рука опустилась ему на плечо, и услышал дружественный голос:

– Вот как хорошо. Я надеялся, что вы здесь. Для этого я и пришел.

Это был Сент-Джордж, все в том же костюме и с приветливым лицом – на этот раз это было его серьезное лицо, – и Оверт горячо откликнулся на его слова: он сказал ему, что пришел сюда только ради него, для того чтобы немного с ним поговорить, что он сидел и ждал, а потом, видя, что его все нет, собирался уже было уйти и лечь спать.

– Знаете, я ведь не курю, жена мне не позволяет, – сказал Сент-Джордж, ища глазами место, где бы они могли расположиться. – Это мне очень полезно, очень полезно.

– Вы хотите сказать, что вам полезно курить?

– Нет, то, что она мне не позволяет. Это большое дело, иметь жену, способную определить то, без чего вы можете обойтись. Самому-то ведь никогда до этого не додуматься. Она не позволяет мне даже прикоснуться к сигарете.

Они уселись на диван, находившийся на некотором расстоянии от группы курильщиков, и Сент-Джордж продолжал:

– А у вас есть?

– Что, сигарета?

– Да нет, жена.

– Нет. И все же я готов был бы поступиться сигаретой ради того, чтобы иметь жену.

– Вам пришлось бы тогда отказаться и от многого другого, – заметил Сент-Джордж. – Вместе с тем вам бы воздалось за это сторицей. Существует множество доводов в пользу жен, – добавил он, сложив руки на груди и скрестив вытянутые ноги. Закурить он решительно отказался и продолжал держать в руке незажженную сигарету. Тронутый его учтивостью, Пол Оверт не стал курить сам; клубившийся в комнате дым не достигал их, курильщики были далеко, в противоположном углу. Сент-Джордж возобновил прерванный разговор, сказав, что было бы, конечно, жаль, очень жаль, если бы они расстались, так и не успев поболтать.

– Я ведь все о вас знаю, – добавил он, – знаю, что вы человек очень незаурядный. Вы написали замечательную книгу.

– А откуда вы это знаете? – спросил Оверт.

– Ну что вы, мой дорогой, об этом же говорят, пишут в газетах, это известно всем, – ответил Сент-Джордж с фамильярностью литературного confrere тоном, в котором собеседнику его почудился шелест лавра. – Ваше имя на устах у всех мужчин и, что еще того важнее, у всех женщин. К тому же, я только что читал вашу книгу.

– Только что? Утром вы ее еще не читали, – сказал Оверт.

– Откуда вы это знаете?

– Вы сами знаете откуда, – ответил молодой человек, смеясь.

– Вам, наверно, мисс Фэнкорт сказала.

– Право же, нет. Из ее слов я скорее мог понять, что вы ее читали.

– Ну да, это больше на нее похоже. Не правда ли, она все хочет видеть в розовом свете? Но вы же ей не поверили? – спросил Сент-Джордж.

– Нет, не поверил, когда вы подошли к нам.

– Так, выходит, я тогда притворялся? И притворялся плохо? – И, не дожидаясь ответа, Сент-Джордж продолжал: – Таким девушкам всегда надо верить, всегда, всегда. Есть женщины, которых мы принимаем с какими-то оговорками, со скидками, но ее вы должны принимать такой, какая она есть.

– Она очень мне нравится, – сказал Пол Оверт.

В тоне его было нечто такое, что на мгновение поразило его собеседника своей несообразностью; может быть, это была рассудительность, с которой он эти слова произнес.

Сент-Джордж разразился смехом и ответил:

– Лучшего вам и не придумать. Это бесподобная девушка! Говоря правду, должен вам признаться, что когда мы с вами увиделись сегодня днем, я действительно еще не читал вашу книгу.

– В таком случае, вы видите, как я был прав, что именно в этом не поверил мисс Фэнкорт.

– То есть как же это вы были правы? Да разве я могу с этим согласиться, если из-за этого я лишился вашего доверия?

– Так неужели же вам непременно хочется казаться всем таким, каким она вас подает? Вам же нечего бояться, – сказал Пол.

– Милый юноша, не употребляйте слова «казаться» применительно к таким, как я! Мне давно уже пора от всего отказаться, и от этого никуда не уйдешь. Для ее юного воображения (такого богатого, не правда ли?) найдется лучшее применение, чем тем или иным способом «подавать» такую усталую, изношенную, заезженную скотину, как я! – В словах Сент-Джорджа внезапно появилась грусть. Она вызвала в Поле протест, но, прежде чем он успел открыть рот, чтобы возразить, собеседник его перевел разговор на только что написанный им роман.

– Я не мог даже подумать, что вы пишете так хорошо, мало ли что приходится слышать. Но это безусловно хорошо.

– Я буду писать, безусловно, лучше, – сказал Оверт.

– Я это вижу, и меня это привлекает в вас. Другие последовательно становятся хуже – во всяком случае, большинство. Насколько же это легче становиться хуже! Видит бог, я все это испытал на себе. Знаете, меня не так уж волнует, что люди пытаются сделать и что им удается. Но вы должны быть лучше, чем они, вы должны держать голову высоко. Что там говорить, мне это не удалось. Это очень трудно – в этом-то и вся загвоздка; но я вижу, что вам это по силам. Будет таким позором, если вы не сможете.

– Мне очень интересно услышать все, что вы рассказываете о себе, только я не могу понять, на что вы намекаете, когда говорите, что сплоховали, – заметил Пол Оверт с лицемерием, которое ему, правда, можно было простить. Собеседник его сейчас так ему нравился, что в эту минуту он уже, кажется, готов был больше не думать о постигавших знаменитого писателя неудачах.

– Не говорите этого, не говорите, – многозначительно ответил Сент-Джордж; он сидел, откинув голову на спинку дивана и устремив взгляд на потолок. – Вы прекрасно понимаете, что я хочу сказать. Я не прочел и двадцати страниц вашей книги, как увидел, что это именно так.

– Вы очень меня этим огорчаете, – пробормотал Пол.

– Я этому только радуюсь, пусть это послужит вам своего рода предупреждением. Конечно, это потрясающее зрелище – особенно для юноши неискушенного, полного веры – видеть, как человека, достойного лучшей доли, постигает в мои годы такое бесчестье.

Оставаясь все в той же созерцательной позе, Сент-Джордж говорил мягко, но решительно и нисколько не волнуясь. В тоне его была какая-то бесстрастная прямота, которая становилась неумолимо жестокой, жестокой по отношению к себе самому. Пол Оверт опустил руку ему на плечо, словно в знак протеста. Но говоривший не унимался и продолжал, в то время как глаза его, казалось, следили за искусными изгибами лепки прекрасного потолка работы Адамов:^{5}

– Внимательно вглядитесь в мою судьбу и сделайте вывод из полученного мною урока, ибо это действительно урок. Пусть вам пойдет на пользу хотя бы то, что жалкий мой вид повергнет вас в содрогание; пусть это поможет вам в будущем не сворачивать с прямого пути. Не становитесь в старости тем, чем стал я – горьким, невольным примером того, к чему приводит поклонение ложным богам.

– Помилуйте, о какой же это старости вы говорите? – спросил Пол Оверт.

– Именно это меня и состарило. Но мне нравится то, что вы молоды.

Оверт ничего не ответил; около минуты они провели в молчании. Слышно было, как курильщики толковали о парламентском большинстве.

– А что же это за ложные боги? – спросил Пол Оверт.

– Идолы рынка – деньги, и роскошь, и светская жизнь, заботы о том, чтобы устроить детей и одеть жену – все, что толкает человека на этот путь наименьшего сопротивления. О, на какие только подлости не приходится из-за этого идти!

– Но ведь всегда же надо бывает как-то устраивать детей.

– Незачем их вообще заводить, – бесстрастно изрек Сент-Джордж. – Разумеется, если вы намерены создать что-то значительное.

– Но разве дети не вдохновляют вас, не толкают на творчество?

– Образно выражаясь, они толкают вниз, становятся для вас проклятием.

– Вы коснулись очень глубоких проблем, которые я хотел бы с вами обсудить, – сказал Пол Оверт. – Мне бы хотелось, чтобы вы мне рассказали о себе еще и еще. Для меня это настоящий праздник!

– Я в этом не сомневаюсь, жестокий вы юноша. Но для того, чтобы показать вам, что, как ни низко я пал, я все же еще способен на самопожертвование, я привяжу ради вас тщеславие мое к столбу и сожгу его дотла. Надо, чтобы вы пришли ко мне, надо, чтобы вы пришли к нам. Миссис Сент-Джордж женщина обаятельная; я не знаю, представился ли вам здесь случай поговорить с ней. Она будет счастлива с вами повидаться. Она любит людей знаменитых, будь то знаменитости начинающие или уже утвердившиеся в своей славе. Вы должны прийти с нами пообедать, жена вам пришлет приглашение. Где вы живете?

– Вот мой адрес. – Оверт вытащил из кармана записную книжку и достал оттуда визитную карточку. Но, пораздумав, тут же спрятал ее обратно и заметил, что не хочет обременять этим своего нового друга и что лучше он просто приедет к ним в Лондоне и тогда оставит эту карточку в случае, если не удастся их повидать.

– Ну так скорее всего вам это и не удастся. Жена постоянно где-то в бегах, а если приходит, то валится с ног от усталости. Вы должны приехать как-нибудь к нам пообедать, хоть от этого, может быть, тоже толку не будет – жена любит устраивать званые обеды. Вот что: вам надо приехать к нам за город, это самое лучшее; у нас там очень просторно и совсем неплохо.

– Как, у вас есть загородный дом? – с завистью спросил Пол.

– Ну, не такой, как этот! Но мы там любим бывать, час езды с Юстонского вокзала.^{6} Это и есть одна из причин…

– Одна из причин чего?

– Того, что я пишу такие плохие книги.

– Вы должны рассказать мне обо всех остальных! – воскликнул Пол Оверт, смеясь.

На это Сент-Джордж ничего не ответил; он только с какой-то резкостью спросил:

– Нет, почему я не встретил вас раньше?

Тон, которым он это произнес, был необычайно лестен для его нового друга, в нем сквозило убеждение, что он теперь только понял, что долгие годы ему чего-то недоставало.

– Отчасти, может быть, потому, что у нас с вами не было случая увидеться. Мне не доводилось бывать в свете – я имею в виду ваш круг. Много лет меня вообще не было в Англии – я жил в разных городах за границей.

– Ну так, пожалуйста, этого больше не делайте. Вам надо заняться Англией – она этого стоит.

– По-вашему, я должен писать о ней? – спросил Пол Оверт, и в голосе его слышалось покорное, почти детское простодушие.

– Конечно, должны. И не забудьте, что писать вы должны замечательно! В моих глазах достоинство последнего вашего романа несколько умаляется тем, что действие происходит за границей. Черт с ней, с заграницей! Оставайтесь у себя на родине и делайте свое дело здесь. Выбирайте такие предметы, о которых мы можем судить.

– Я последую любому вашему совету, – сказал Пол Оверт, слушая его с напряженным вниманием, – только простите, но я все-таки не понимаю, как это вы могли читать мою книгу, – добавил он. – Целый день вы были у меня на глазах, сначала мы долго гуляли, потом пили на лужайке чай, пока не пошли переодеться, а весь вечер мы провели за обедом и были здесь.

Сент-Джордж повернулся к нему с улыбкой.

– Я читал ее только какие-нибудь четверть часа.

– Четверть часа – это хорошо, но, верите ли, я никак не пойму, во что же они вклинились? В гостиной после обеда вы же ведь не читали, вы разговаривали с мисс Фэнкорт.

– Это, по сути дела, было то же самое, мы ведь говорили о «Джинистрелле». Она рассказала мне содержание, а потом одолжила мне книгу.

– Одолжила вам книгу?

– Она ее возит всюду с собой.

– Просто не верится, – пробормотал Пол Оверт, краснея.

– Это очень лестно для вас, но, согласитесь, мне ведь тоже повезло. Когда дамы расходились, она была так мила, что предложила прислать вашу книгу. Горничная принесла ее в холл, и я взял ее к себе в комнату. Я вовсе не собирался сюда приходить, я так редко себе это позволяю. Но рано я никогда не засыпаю, я привык еще час или два читать. Я не стал даже раздеваться, скинул только пиджак и сразу же принялся за ваш роман. Мне кажется, это свидетельствует о том, что любопытство мое было сильно возбуждено. Читал я, как вы уже знаете, какие-нибудь четверть часа, но этого было достаточно, чтобы он успел меня поразить.

– Ну вот, а начало там как раз не очень удачное – надо непременно все дочитать до конца, – сказал Оверт, с огромным интересом слушавший все, что он говорил. – И что же, вы оставили книгу и отправились за мной? – спросил он.

– Да, до такой степени она меня взволновала, я подумал: «Это явно ни на кого не похоже, а написавший ее здесь, рядом, и вот уже вечер, а я не перекинулся с ним даже несколькими словами». Потом мне пришло в голову, что вы можете быть в курительной и еще не поздно будет исправить мою ошибку. Мне хотелось оказать вам какое-то внимание, и вот я оделся и спустился сюда. Теперь мне уже будет не оторваться от вашей книги.

Пол Оверт заерзал на диване, он был неимоверно тронут этим проявленным к нему доброжелательством.

– Право же, вы исключительно добры. Cela s'est passe comme ca?<sup>[5]5
  Вот оно, оказывается, как было? (фр.)


[Закрыть]</sup> А я вот сижу тут рядом с вами и даже не предполагал этого и не поблагодарил вас!

– Благодарите мисс Фэнкорт, это она меня так настроила. После ее слов у меня такое чувство, будто я прочел весь роман целиком.

– Это настоящий ангел! – воскликнул Пол Оверт.

– Еще бы! Такой девушки я не встречал ни разу. У нее совершенно особый интерес к литературе, как ни у кого другого, и это трогательно. Она относится к этому так серьезно. Она понимает искусства, и ей хочется понимать их еще лучше. Тем, кто занимается ими, становится стыдно за себя, так велик ее интерес, ее участие, так она верит в их творческие силы. Ну можно ли написать что-нибудь на уровне того представления о вас, которое она себе создала?

– Это редкостная натура, – вздохнул Пол Оверт.

– Такого душевного богатства я еще не встречал ни в ком, такой удивительной чуткости к искусству. И еще в сочетании с такой красотой! – воскликнул Сент-Джордж.

– Такую девушку хочется вывести в романе, – продолжал Оверт.

– Да, конечно, ничто, ничто не сравнится с жизнью! Когда ты уже человек конченый, выжатый лимон, когда ты вымотан жизнью и уверился в том, что все уже позади, с тобою все еще говорят, и тебя вдруг что-то начинает трогать, волновать, возникает какой-то замысел, рожденный из лона окружающей тебя действительности… убеждает тебя в том, что ты еще на что-то способен. Только я не стану этого делать, она не для меня!

– Как это так – не для вас?

– Мое время уже прошло; если хотите, она – для вас.

– Ну что вы! – возразил Пол Оверт. – Она отнюдь не для какого-нибудь захудалого писаки; она для мира, для яркого богатого мира, где процветают подкупы и награды. И этот мир завладеет ею, он ее унесет.

– Он попытается это сделать, но это как раз тот случай, когда может завязаться борьба. И за девушку эту стоило бы бороться человеку, на стороне которого молодость и талант.

Полу Оверту трудно было отделаться от впечатления, которое произвели на него эти слова. Какое-то время он молчал.

– Удивительно, что она остается такой, как есть, что она так щедро себя отдает, а ей так много дано.

– Вы хотите сказать, остается такой простодушной, такой непосредственной? Поверьте, она нисколько не заботится о себе, она отдает от избытка. У нее есть свои чувства, свои представления о вещах; она нисколько не думает о том, что ей надлежит быть гордой. Притом она ведь здесь совсем недавно, ее еще не успели испортить. Какие-то наши светские правила она переняла, но лишь те, что пришлись ей по вкусу. Она провинциальна, но талантливо провинциальна; сами промахи ее очаровательны, в ошибках ее есть своя прелесть. Она вернулась сюда из Азии, исполненная неуемного любопытства, раздираемая неутоленными желаниями. Это личность выдающаяся, но силы ее уходят на заурядное. Это сама жизнь, а меж тем она полна интереса к имитациям жизни. Она способна все перепутать, и вместе с тем нет ни одной вещи, к которой у нее не было бы собственного отношения. Она видит все как бы издалека, можно подумать, что с вершины Гималаев, и вместе с тем все, к чему она прикасается, становится как бы крупнее. Надо сказать, что она все преувеличивает, разумеется, в собственных глазах. Она преувеличенного мнения о вас и обо мне.

В словах этих не было ничего, что могло сколько-нибудь смягчить возбужденное состояние, в которое привел нашего молодого друга только что набросанный портрет этого прелестного существа. Ему казалось, что он ощутил в каждом штрихе приводивший его в восхищение стиль Сент-Джорджа, и он проникся им, упоенный образом девушки, который парил теперь перед его внутренним взором, – образом, которому следовало стать неотъемлемой принадлежностью доведенного до совершенства романа. Минуту спустя он увидел, что образ этот обернулся облаком дыма, а из этого дыма – последней струи, извергнутой толстой сигарой, – послышался голос генерала Фэнкорта, который, покинув компанию курильщиков, предстал теперь перед сидевшими на диване.

– Ну, уж раз вы втянулись в такой разговор, вы, верно, просидите тут до полуночи, – произнес он.

– До полуночи? Jamais de la vie!<sup>[6]6
  Ни за что! (фр.)


[Закрыть]</sup> Я соблюдаю правила гигиены, – ответил Сент-Джордж и поднялся с места.

– Сразу видно, что вы тепличные растения, – сказал генерал со смехом. – Так вот вы и выращиваете свои цветы.

– Мои распускаются каждое утро между десятью и часом. Цветение у меня происходит регулярно! – подхватил Сент-Джордж.

– И еще какое роскошное! – прибавил учтивый генерал, и Пол Оверт имел возможность заметить, как мало автора «Призрачного озера» смущало, когда к нему обращались как к знаменитому романисту. Молодой человек был уверен, что сам он никогда бы к этому не привык – ему всякий раз становилось бы не по себе (от одной мысли, что люди могли бы подумать, что они обязаны это делать), и ему хотелось бы этого не допустить. По-видимому, его знаменитый собрат по перу сделался в этом отношении более жестким и твердым – сумел выработать в себе неуязвимость. Мужчины докурили сигары и каждый, взяв со стола свой подсвечник, приготовился идти спать; но, однако, прежде чем все разошлись, лорд Уотермаут пригласил Сент-Джорджа и Пола Оверта чего-нибудь выпить. Вышло так, что оба отказались. По этому поводу генерал Фэнкорт заметил:

– И это вы называете гигиеническим правилом? Вы не хотите полить ваши цветы?

– О, я бы охотно их совсем затопил! – ответил Сент-Джордж, но, как только они с Овертом вышли из комнаты, тоном капризного ребенка шепнул ему: – Жена мне не позволяет.

– Что же, я рад, что не принадлежу к вашему лагерю! – воскликнул генерал.

Близость Саммерсофта к Лондону явилась источником разочарования для человека, предвкушавшего совместную поездку в вагоне после завтрака: большинство гостей отправилось в город в собственных экипажах, поездом же поехали только слуги, которые повезли багаж. Несколько молодых людей, и в их числе Пол Оверт, последовали их примеру; перед этим, стоя у подъезда дома, они проводили всех отъезжавших. Мисс Фэнкорт, прежде чем сесть вместе с отцом в викторию,^{7} пожала Полу Оверту руку и, улыбаясь, обворожительно просто сказала ему:

– Мы с вами должны еще повидаться. Миссис Сент-Джордж так мила: она обещала пригласить нас обоих обедать.

Дама эта вместе со своим супругом уселась в отлично снаряженную карету (она изъявила желание ехать непременно в закрытом экипаже), и, в то время как в ответ на их кивки он помахивал им шляпой, молодому человеку подумалось, что чета эта достойным образом воплощает в себе успех, материальную обеспеченность и общественную репутацию литературы. Это, конечно, было еще не все, но тем не менее он в какой-то степени был за эту литературу горд.