Текст книги "Качели"

Автор книги: Геннадий Седов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Давайте по срочному… – она рылась в сумке в поисках записной книжки с Валиным телефоном, руки у неё дрожали.

Ждать пришлось недолго. Едва присела на край скамьи рядом с каким-то кавказцем в грязных босоножках вступившим немедленно в разговор («По-моему, я вас где-то видел, девушка. Вы случайно не из Баку?»), её позвали в кабину.

Рванула тяжёлую дверь, шагнула в отдававшую человеческими испарениями душную конуру, схватила трубку.

«Говорите, абонент на линии», – прозвучал в динамике голос телефонистки.

– Алло!..

Ждала обмирая: кто ответит? Валя? Его мать? Кто-нибудь из родственников?

– Алло… – повторила.

«Да, слушаю вас, – пронзил зарядом тока женский голос, который она не спутала бы ни с каким другим на свете. – Кто говорит?»

В телефонной кабинке сгорал кислород.

«Как это понять… она жива?»

Сдула с лица прядь волос.

«Не молчите, пожалуйста, – звучал в трубке явно не с того света мелодичный голос Офелии. – Я вас слушаю»

Что оставалось делать? Не играть же с воскресшей Аллой в молчанку!

– Это я, здравствуйте, – произнесла по возможности спокойно. – С вами всё в порядке? Вы уже дома?

– И что она тебе ответила? – спрашивала тётя стоя у дивана, на котором она лежала отвернувшись к стене. – Ты хочешь сказать, что они всё это подстроили? С телеграммой?

«Гадина, гадина, – повторяла она про себя.– Какая же он гадина… Гадина, мразь!»

Всё рухнуло как карточный домик: планы, мечты – всё, всё. Провели как последнюю дуньку, примитивным способом. Поверила, а! Переживала, идиотка, за эту артистку, за него, бедного!

«Мерзее всех он, – думала. – Не позвонил узнав про обман, не успокоил. Хвост поджал, жалкий предатель!.. Дура, вечная дура! Получила, наконец, то, что заслужила. Кусай теперь локти у тётки на диване»

– Только, пожалуйста, ничего сейчас не предпринимай! – убеждала за спиной тётя. – У тебя в запасе целая ночь. Утро вечера мудренее…

Каким позором был этот разговор по телефону, как её великолепно оттаскали за патлы!

«Так вы, значит, в курсе дела по поводу моих злоключений? – звучал в трубке подчёркнуто вежливый Офелин голосок. – Ужасно глупая история. Ехала на работу троллейбусом, засмотрелась в окно, водитель резко затормозил. В общем, пустяки, небольшой перелом ключицы. Не стоило поднимать панику. Это всё Валина мама: испугалась, вызвала из Москвы сына. Испортила вам отпуск… Очень мило, что позвонили, не ожидала. Как это вам пришло в голову? Вспомнили, наверное, какой-нибудь западный фильм, да? «Семейную жизнь» Ингмара Бергмана. Смотрели, надеюсь?.. Знаете, что? Давайте, я переведу разговор на наш счёт, хорошо? Зачем вам тратиться понапрасну? Я сейчас постучу по аппарату на междугородную, а вы на минуту повесьте трубку… Не хотите? Ну, как знаете, дело ваше»…

Наверняка дожидалась её звонка, верещала как заведённая.

«Поговорить с мужем вам, к сожалению, не удастся, он поехал с мальчиками покупать рыболовные принадлежности. Уезжаем на будущей неделе семьёй на отдых на озеро Иссык-Куль… Не приходилось там бывать? Говорят, изумительное место: сочетание горного климата с морским… Не волнуйтесь, Валя вам напишет, мы с ним обо всём договорились».

– Напишет?

«Да, объяснится. Видите ли, Ксения… Мой муж натура увлекающаяся, иногда чересчур. Но он порядочный человек, не хам! Обязательно перед вами извинится. Он так воспитан, понимаете?»

– Извинится за что? – ей было на всё наплевать. – За то, что спал со мной? Ставил в позы?

«Ну, зачем так вульгарно? – протянули укоризненно в трубке. – Вале неловко из-за того, что породил в вас ложные надежды, не объяснил с самого начала: то, что вы молодая и хорошенькая и прыгаете с вышки»…

– С трамплина…

… «хорошо, с трамплина… вовсе не повод, чтобы стать новой женой доцента Кициса. У него и в мыслях не было ничего подобного».

– Вот в чём вопрос.

«Именно в этом, Ксения».

Пора было ставить точку, телефонный фарс заканчивался.

– Можно, Алла, – произнесла, – спросить у вас напоследок?

«Разумеется, спрашивайте. Я вся внимание».

– Скажите… – она торопилась – Как вам удаётся терпеть? Ведь вы же не до такой степени наивная, не слепая. Oн же вам изменяет на каждом углу, с кем придётся. Со мной, с пятой, с десятой.

«Простите, но вы заблуждаетесь! – оборвали её. – Это он вам изменяет! Со мной! Понимаете? Вам из-ме-ня-ет!» – выкрикнули по слогам, и, как того требовали законы жанра, повесили трубку.

Последнее слово осталось за птичкой.

Душная августовская ночь тянулась бесконечно, с путаницей мыслей, вскриков души. Снотворное бездействовало, сон не шёл. В спальню, где она лежала на тётиной кровати среди скомканных подушек, долетали звуки работавшего радиоприёмника, пошлёпывание домашних туфель по полу, стук наткнувшейся на препятствие деревянной швабры: тётя прибирала в третьем часу ночи квартиру.

Всё, что приходило на ум, казалось ненужным, пустым. Мучил стыд за роль, которую уготовила себе сама, бессилье, тщетность любого возможного шага. Как могло случиться, кричало проснувшееся самолюбие, что я оказалась по уши в этой грязи? Легла в постель к самовлюблённому эгоисту, эпилептику. Жмоту, кормившемуся за мой счёт, не подарившему любовнице за несколько лет связи приличных духов на день рождения. Дрожавшему как бы ни огорчить изменами дорогую супругу и бедную больную мамочку. Любившему не меня, а мою манду, мою задницу! Чёрт возьми, я же красивая женщина, я нравлюсь мужчинам! Могу спокойно выйти замуж. Павел до сих пор пишет письма, зовёт приехать. Какая муха меня укусила, что я нашла в этом нарциссе? Как могло прийти в голову завести от него ребёнка? Меня же убить за это мало!

Лучшим лекарством было взять себя в руки, перестать казниться,: ничего уже не изменишь, случилось то, что случилось. Сплочённая семейка отстояла принадлежащее ей по праву: законного сына и отца. Она их недооценила. И переоценила себя, силу своего влияния на любовника.

Надо было решать, как жить дальше. Снова с нуля. Господи, что же это за распроклятая такая судьба, что простое женское счастье: семью, нормального мужа нужно добывать при помощи кулаков? Хитрить, изворачиваться. Разве она не такая как все? В чём она провинилась перед господом Богом?

13.

«Женщина обязана быть умнее мужчины, у неё больше проблем», – любил повторять отец. Он воспитывал её как мальчишку: утром зарядка с холодным обтиранием, пешие походы с рюкзаком, езда на велосипеде. Они ходили вместе на футбол, слесарили по дому, обсуждали, когда у неё появились месячные, запретные темы взаимоотношения полов. Мать приходила с работы издёрганная, без сил, едва успевала просмотреть её школьный дневник, попенять за грязь под ногтями, поцеловать торопливо перед сном.

Среди одноклассников она пользовалась авторитетом, была независимой, умела постоять за себя. К ней тянулись униженные и оскорблённые. Время от времени оказывалось рядом незаметное какое-нибудь существо вроде Райки Гнездиловой, ходило по пятам, заглядывало в рот. Она водила подопечных домой, кормила, оставляла к молчаливому неудовольствию родителей ночевать.

«У Маргулис новая прилипала», – говорили в классе.

Оборотную сторону своего положения Ксения ощутила довольно скоро: обнаружилось, что, в отличие от большинства девчонок у неё нет ухажёра – даже на уровне школьных сплетен. Мальчишки столкнувшись с ней терялись, старались побыстрее улизнуть. Трудно было представить, что кто-то притиснет её к стене на переменке, станет щупать. А ведь замечала, что нравится, что засматриваются даже старшеклассники, но всякий раз с опаской, соблюдая дистанцию.

Она была к тому времени влюблена, в сверстника, шахматного гения из параллельного класса Сашу Каминского, сына известного в городе детского врача.

Саша, по всей видимости, ни о чём не догадывался. В школе его видели редко, он занимался по индивидуальной программе, участвовал в турнирах, куда-то постоянно уезжал. О нём писали в газетах, фотография его висела на стенде в вестибюле: «Наши маяки». Шутка ли, двенадцатилетний кандидат в мастера спорта СССР, чемпион Всесоюзной спартакиады школьников!

Каминский не водился ни с кем из девчонок, но молва приписывала ему то интерес к жгучей гречанке из шестого «А» Элефтерии Кириакидис, то скрытную дружбу с Ксениной одноклассницей, кривлякой и задавалой Наташкой Самарцевой, то загадочную любовь к девочке– шахматистке из Великобритании, с которой познакомился на международной олимпиаде и состоял в тайной переписке.

Страдая из-за его слепоты Ксения вела по каждому случаю отдельное расследование. Версии, к счастью, одна за другой отпадали.

Прежде всего, можно было вычеркнуть из списка Самарцеву: слухи распускала сама Наташка, причём бездарно, воруя сюжеты своих, якобы, отношений с шахматным чемпионом из кинофильмов. Отпала вскоре сама по себе жгучая гречанка уехав с родителями в Грецию. Оставалась английская шахматистка.

Конечно, у неё с Сашей могло быть общение только по общим интересам, не больше. Но почему-то именно англичанка казалась причиной Сашиной замкнутости, её образ, целиком сотканный из ревностных фантазий, не давал покоя.

Саша был педант. Ходил в школу по одной стороне улицы, посещал один и тот же книжный магазин на улице Карла Маркса, покупал в павильончике возле театра кукол одно и то же фруктовое мороженое. Она знала маршруты и часы его передвижений, номера автобусов, едущих в его микрорайон, расположение окон квартиры в девятиэтажном доме-башне, цокольный этаж которого занимала сапожная мастерская со стеклянными просвечиваемыми стенками. Склонённые за одинаковыми верстаками черноволосые молодые сапожники в засаленных передниках вскидывали при её появлении глаза, узнавали, весёлыми жестами приглашали зайти.

Она жила в угаре. Красила тайком губы, опускала и тут же убирала чёлку на лбу. Всё было уродливо, ужасно, в особенности грудь, едва заметная под оборками платья, не желавшая, хоть убей, нисколечко расти. Грудь была каждодневной мукой, источником униженья: вся девчоночья половина класса словно в насмешку была грудаста, все без исключения, даже Ксенина молчаливая тень Райка Гнездилова носившая на внушительных формах лифчик второго размера. Одна она только была физический урод, доска…

Чем больше она думала о Саше, тем больше запутывалась. Он редко выходил на переменках из класса, не гонялся во дворе с мячом. А потом исчезал, не появлялся неделями: играл где-то в шахматных турнирах.

Она сочинила про них обоих романтическую историю. Саша по ней сохнет, от дружбы с ней его ограждают тренеры, чтобы чемпион не отвлекался на личные дела. Жила с убеждением, что никто никогда на свете не узнает её тайны, ни одна живая душа. И напрасно: кто-то за ней шпионил, подсматривал из-за кустиков, собирал компромат. В школе стала ходить по рукам мерзкая записка: «Поздравляем Сашулю К. с психованной невестой Ксенией М.». До адресата послание не дошло и, скорее всего, ему не предназначалось, а служило исключительно для развлечения жадных на скандалы широких школьных масс.

За Ксениной спиной прыскали, раздавались шуточки: Маргулис втрескалась в недоделанного Каминского. Ого-го! Угу-гу!

Срочно надо было действовать. Выяснить, прежде всего, кто автор?

Писала, скорее всего, девчонка, мальчишки на такое были неспособны. Писала змея, гадина, завистница. Круг подозреваемых сужался. Существовала серьёзная улика: «психованная» было любимым словечком Наташки Самарцевой употреблявшей его беспрерывно по любому поводу. И, в принципе, на подобную пакость была способна среди её окружения, пожалуй, только «Самара»…

Наташка словно почуяла опасность, ходила в окружении своей компании, перестала появляться вечерами возле кафе-«стекляшки», с Ксенией едва здоровалась. Не оставалось сомнений: «Самара»!

Подкараулила её на субботних танцах в парке Дома офицеров. Долго следила за деревьями как мелькает на освещённой эстрадке вискозное Наташкино платье с дурацким поясом-бантом ниже талии.

«Самара» не отдыхала, танцевала то с одним кавалером, то с другим.

«Ничего, – щурилась она сквозь листву на яркий свет фонарей, – всё равно захочешь в туалет, подождём».

Когда в перерыве между танцами Наташка устремилась колыхая вискозными крылышками по боковой аллее в сторону туалета, она вдруг растерялась. Представила как треплет «Самару» за патлы посреди парка, на глазах у людей. Ужас!

Наташка обмахиваясь батистовым платочком прошла мимо. Не сознавая что делает она выскочила из укрытия, догнала, перегородила «Самаре» дорогу.

– Ты чего?

В кошачьих с рыжинкой Наташкиных глазах застыл страх.

Она взяла её за руку.

– В чём дело? – Наташка делала попытку освободиться. – Эй, пусти! Больно же!

– Будешь пакостничать, прибью.

Показала кулак.

Вырвавшись Наташка побежала к эстраде.

– Дура! Дура! – крикнула обернувшись.

Она шла торопясь к выходу, кусала губы: отомстила, называется. Точно – дура!

Наташка на время заткнулась, сплетня, однако, не утихала. Зa партами шушукались, заключались идиотские пари. Публика в нетерпении ждала возвращения чемпиона: будет классное представление, закачаешься!

Она не находила себе места, соображала лихорадочно: что предпринять? Рисовала мысленно картину его появления, этот зверинец. Нет, надо срочно поговорить с отцом, переходить в другую школу. Пусть они все провалятся!

Едва узнала Сашу по голосу, когда он неожиданно позвонил домой, онемела услышав в трубке:

«Здравствуй, это Каминский, я только сегодня приехал, как дела? Извини, что так поздно».

Было около десяти вечера, она смотрела по телевизору фильм «Доживём до понедельника» про школьную любовь.

«Я звоню из автомата, – слышалось в трубке. – Ты можешь выйти? К «Стекляшке»…

Сон, не иначе: он, оказывается, ей звонил чтобы предложить дружбу!

– Если, конечно, это правда. Ну, эти разговоры. Про тебя и меня.

Был в твидовом костюмчике, импортных мокасинах, аккуратно причёсан как всегда.

Пусть не думает, говорил, его абсолютно не волнует школьная болтовня. Хочет только узнать: она в самом деле хорошо к нему относится? Только честно. Признался: обратил на неё внимание в пятом классе. Ходил смотреть волейбол когда она играла.

– Помнишь, в прошлом году? Вы встречались с девчонками из Фрунзенской школы. Ты тогда потрясно вмазала поверх блока, прямо в судью. Помнишь? Димке Богатырю по кумполу. Мы тогда все лежали, он чуть с вышки ни брякнулся!

Она сглотнула слюну: ещё бы ни помнить. Увидела его среди болельщиков, растерялась, едва ни провалила игру. Этот её удар в Димку был результатом психоза.

– В третьей партии вы их классно задавили, – вспоминал он.

– Но ты ведь тогда ушёл до конца встречи.

– А-а, ты помнишь? – удивился он.

– Помню, конечно.

– По-моему, я торопился на занятия в шахматный кружок.

– Ты ушёл вместе с Элькой Кириакидис, – напомнила она.

– Да? – он поморщился. – Она постоянно ко мне приставала. Хотела, чтобы я научил её играть в шахматы. Но у неё абсолютно не было аналитических способностей.

– Понятно.

– Так ты согласна? Дружить?

– Согласна.

– Чтобы все знали? Или по секрету?

Она вспыхнула:

– Почему по секрету?

– Ну, не знаю. Может, ты так хочешь. Сам я против всяких секретов.

Протянул руку:

– Дружба? Да?

О, как он умыл этих козлов! Какие у всех были идиотские морды!

– Внимание! – произнёс Саша переступив на следующее утро порог их класса. – Небольшое объявление…

Отыскал её глазами, улыбнулся.

Стихли разноголосица и шум, все смотрели на шахматного чемпиона.

Каминский положил потрясающий свой гэдээровский «кейс» с позолоченными замочками на учительский стол.

– Во-первых, – произнес, – я перехожу в ваш класс, есть приказ дирекции. А во-вторых, кому интересно. Мы с Ксеней Маргулис решили дружить…

Минута торжества, расплата за всё! Школьная банда получила наглядное представление о красивых отношениях девочки и мальчика. Фигу вам всем!

Он проводил её после уроков домой. Держал за кончики пальцев, рассказывал про шахматные дела: где играл, с кем. У него уже один мастерский балл, надо набрать в течение года ещё два, и тогда он мастер спорта. Добьётся во что бы то ни стало…

– Идём, – потянула она его к полуразорённой детской площадке, когда они проходили через соседний двор. Обежала песочницу, уселась на качели, заболтала в воздухе ногами.

– Качай! – приказала.

Он толкнул её несильно в спину.

– Оставь портфель, толкай сильнее.

Поставив «кейс» на край песочницы Саша засучил рукава.

– Сейчас ты у меня полетаешь!

– По-о-летаю-ю, – пропела она. – 3а-амеча-ательно-о!

– Полетаешь! – он толкнул сильнее.

– Уухх! – выдохнула она. – Ещё! Сильнее!

Он отбегал, ловил её за талию, толкал всё азартней.

– Ещё! Сильней!

Свистел в ушах ветер, рвался с колен подол юбочки. Она улетала в поднебесье, в голубизну неба, в простор.

Запыхавшийся, с мокрой прядью Саша ждал внизу, ухватил веревки, тормозил скользя ногами качели, остановил…

Его лицо! Счастливое, милое, растерянное.

Всё что копилось последние дни в душе, вырвалось наружу. Спрыгнула с сидения, шагнула к нему, прижалась губами к просящим губам…

Ни часу друг без друга! Не садились на трамвай, шли после уроков пешком, прощались до вечера, звонили без конца, находили любую возможность чтобы улизнуть из дома, врали напропалую родителям. Простаивали часами среди гаражей, в закоулках, тупичках, шептались, целовались до изнеможения. В школе обсуждали явные признаки любовных безумств неразлучной парочки, они общественное мнение игнорировали: плевать, пусть чешут языками, если нравится.

А потом разом всё оборвалось. Не спрашивая согласия его увезли в Прибалтику к бабушке (узнала об этом из его письма). Так решили, писал он, родители, прежде всего мать, которой подробно доложила про него и Ксению куратор класса Анна Васильевна. Дома был разнос, мать и отец кричали, что из-за какой-то девчонки он запустил учебу и занятия шахматами, что рухнул график его подготовки к открытому молодёжному первенству Москвы, где он мог рассчитывать на место в пятёрке победителей («А это автоматом мастерское звание.»). «Здесь, в Таллине, – читала, – со мной согласился заниматься гроссмейстер Пауль Керес, это, конечно, невероятная удача. Я, скорее всего, проживу у бабушки всю зиму, тут же буду учиться, пока ещё не знаю, в какой школе. Скучаю по тебе, видел один раз во сне»…

Первой реакцией было – бежать! В Таллин. А потом бежать вместе, неважно, куда, хоть на Северный полюс. Или на Камчатку. Именно на Камчатку, к тёте Беате, всесильной и могущественной, которая может всё. Надо срочно написать ей письмо, умолить: пусть возьмёт их вдвоём к себе на время, пока они не закончат школу. А потом они с Сашей поженятся и вернутся домой, а, может, останутся навсегда на краю земли, будут там работать, вулканологами, к примеру, купят домик на берегу океана, займутся подводным плаванием…

Тётя впоследствии уверяла, что не получала от неё никаких писем – ответа из Петропавловска-Камчатского она так и не дождалась. Собиралась писать ещё, но жизнь в это время сделала очередной крутой вираж, и под откос полетело всё.

Занятая исключительно своими переживаниями и чувствами не вникала в причину внезапно поселившейся в доме отчуждённости. Замечала мимолётно, что между отцом и матерью не всё ладно, и тут же забывала, переключалась на своё. Требовали постоянного внимания жизненно важные вопросы: что именно имел в виду Саша когда вчера после уроков сказал: «Ты не любишь ходить в ногу, ждёшь, когда к тебе подстроятся»? Есть ли смысл ещё немного загореть? Отменяется: нос и без того ужасен, шелушится, крем Райки не помогает, не надо было её слушать, себе только навредила, и это уже не в первый раз… Иланка просит купальник на воскресенье – не дам, пусть обижается… Какой-то у него не такой был голос, когда он звонил вечером, надо срочно перезвонить. Всё волновало, переживалось, любой пустяк. Скрученный рубль найденный под скамейкой в детском парке, истраченный на солёные косточки. Поглаженный по дороге улыбчивый пёс с патлатой головой, который не хотел с ними расставаться, провожавший чуть не до самого дома. Сашин подарок: бледно-голубые клипсы из пластмассы купленные на ступеньках городского универмага у приставшей цыганки с золотыми зубами прятавшейся от милиционеров, затащившей для показа товара за угол дома. Вылупленные зенки Наташки Самарцевой столкнувшейся с ними нос к носу в толпе на субботней барахолке в Рабочем городке, где Саша искал для себя в книжных развалах шахматную литературу…

И, вдруг, стоп! Новость, которая не укладывалась в голове, казалась бредом: родители расходятся, мама уезжает к новому мужу в Мурманск! Бред, бред!

Всё что угодно могла себе представить, но чтобы мама? Это же анекдот! Да вы, что, мамуля, папа! Вы что, в самом деле! Мама, это правда? Да? Ну, чего ты молчишь! Правда?

Мать она считала немолодой женщиной. Невозможно было поверить, что она может в кого-то влюбиться, встречаться с мужчиной, хотеть выйти за него замуж и всё такое. В этом было что-то постыдное, извращённый какой-то порок, такое могло произойти с известной артисткой, певицей, балериной, но не с мамой-учительницей, которой почти сорок лет.

Вспомнилось прошлогоднее мамино возвращение из отпуска на курорт Трускавец – она первый раз отдыхала одна, без неё и папы. Трускавец ей был необходим по состоянию здоровья, а отцу в этот момент было не до отдыха: сдавал важный строительный объект, сутками пропадал в тресте, домой приезжал только переночевать. Что-то уже тогда возникло между родителями. Недомолвки, холодок в отношениях. И вот выяснилось: мать, принципиальная правдолюбка, созналась по приезду отцу, что во время отдыха и лечения увлеклась отдыхавшим в соседнем корпусе рыбным капитаном из Мурманска по фамилии Баштаев. Увлечение началось невинно, в очереди за стойкой в курортной библиотеке, где оба сдавали книги. Капитан оказался большим любителем художественной литературы, однако дилетантом: читал всё подряд без разбора, не всё до конца понимая, по такому же принципу собирал домашнюю библиотеку: что удастся достать. Мать, естественно, принялась его просвещать, воспитывать в нём литературный вкус. Капитан четыре недели ходил за ней по пятам выслушивая трактовку совместно читаемых журнальных новинок, повторял: «Вы, Мария Львовна, просто посланы мне судьбой», а потом, в соответствии с канонами классической литературы предложил руку и сердце…