Текст книги "Качели"

Автор книги: Геннадий Седов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Ксения мягко отказалась.

Вечером принесли срочную телеграмму: тётя забронировала два билета первого класса на туристский теплоход «Маршал Конев», отплытие одиннадцатого августа в девять ноль-ноль с четвёртого причала Химкинского речного вокзала.

«Безумству храбрых поём мы славу!»

В ликующем настроении, целуя мысленно тётю извлекла из ящика стола заветный план-схему, вывела жирно цветным карандашом напротив «билеты» свежую галочку. Ура!

На повестку дня встал очередной пункт генерального плана: «спираль».

10.

– Ты такая сладкая сегодня, – бормотал в упоении Валя. – Сладкая как никогда…

Нервные его пальцы ласкали ей ягодицы, промежность.

– Оо-о, моя маленькая… – проникал он в неё… – моя Ксюшенька…

Она ловила губами Валины губы, чувствовала пронзительно близость разрядки, желала, торопила этот миг. «Сейчас, – ликовало её естество, – сейчас!»

Валя закричал, задёргался, сжал что было сил плечи. С хищной радостью она ощутила содрогание внутри себя, пик телесного блаженства…

– Ты никогда не была такой изумительной, – тыкался он по-щенячьи подмышки, целовал грудь, живот, лобок. – Моя ненаглядная, как мне хорошо с тобой, какое сладкое у тебя гнёздышко!

Она лежала на постели, в полудрёме, без мыслей.

Валя ушёл на кухню, гремел посудой.

«Хочешь кофе? – слышался его голос. – Сейчас сварю, лежи».

Она торопливо подтёрлась, спрятала салфетку под матрац.

«Кажется, вышло»…

Побывала накануне в женской консультации, сняла спираль. Врач-гинеколог поддержал её решение рожать: «Самое время»…

– Брр, замёрз…

Валя нырнул под одеяло, принялся щекотать пятки.

– Валюша, перестань, – толкала она его коленями. – Ну не надо…

Дурачились, бросались подушками. Он кусал грудь, целовал между ног. Кофе, разумеется, убежал.

Вновь вернулся их медовый месяц. Вместе обедали в её перерыв в кафетерии, ходили в филармонию, на премьеры в Дом кино, два раза Валя оставался у неё ночевать. Ликовала душа: любима, желанна, у ног красавец-мужчина, умница, эстет. Об их романе сплетничают в городе, ей завидуют. Живёт полноценной жизнью, надеется родить ребёнка, верит, что будет счастлива…

К Эдику всё же пришлось обратиться: не удавалось приобрести на нужный срок авиабилеты. Отпускной сезон был в разгаре, возле отделений «Аэрофлота» бурлила толпа в окружении нарядов милиции, кассы брались с кулачным боем, порядка не было никакого. А тут еще как на грех вышла замуж за негра из Замбии и уехала в Африку знакомая Валина кассирша, выручавшая его в трудных случаях за небольшое вознаграждение.

«Приезжай, что-нибудь придумаем», – отозвался на телефонный звонок Эдик.

Сидела в просторном его кабинете пока он названивал по телефонам. Родственнику жены Сурену из потребительской кооперации, родному дяде Ашоту, ответственному сотруднику городского комитета партии Крайнову.

– Эх, бабы, бабы, где у вас только глаза, – бормотал склонившись над столом, записывая на листке адрес, по которому следовало получить правительственную «бронь» на два авиабилета до Москвы. – Что вы нашли, непонятно, в этом херувиме? То одна, то другая… Вот, держи, – протянул записку. – Отдыхай на здоровье.

Она чмокнула его в щёку:

– Спасибо! Будешь писать Женечке, передай горячий привет.

За день до вылета Валя появился у неё с вещами: перешёл, по его словам, на нелегальное положение, чтобы избежать ненужных объяснений в семье. Сказал, что едет Москву поработать в публичной библиотеке над темой будущей диссертации.

Летели они в столицу на только что вышедшем на трассы аэробусе, билеты были в первый салон, места удобные, обслуживание безупречное, обалденная еда: чудный салями, ростбиф с картофелем-фри, пирожное, бразильский растворимый кофе.

Валя в кожаной куртке и джинсах был несомненно самым заметным мужчиной в салоне. Переговаривался с соседями, шутил со стюардессами, сделал пару остроумных замечаний в ответ на информацию по внутреннему радио, помог соседке слева, даме неопределённых лет в пепельном парике справиться с индивидуальным вентилятором, читал Ксении вслух Цветаеву. Его уговорили участвовать в викторине на знание истории Москвы, и он выиграл первый приз, танцующую твист заводную обезьянку.

– У вас чудесный супруг, – заметила Ксении соседка когда Валя удалился в туалет. – Такой внимательный! Сразу видно воспитание. Вы идеально подходите друг другу.

– Да?

– Вне всякого сомнения.

К тёте в Зеленоград ехали с городского аэровокзала на такси. Валя по дороге попросил водителя заехать на главпочтамт.

– Зачем, Валюша? – глянула на него удивленно.

– Я должен позвонить домой. Сообщить о благополучном прибытии.

– Позвонишь завтра. Или сегодня вечером. От тёти.

– Мне может прийти корреспонденция до востребования.

– Какая корреспонденция? – ей было смешно. – Мы же полдня как из дома.

– Пожалуйста, успокойся, это займёт пятнадцать минут, не больше.

– Ну, хорошо, как знаешь.

Отвернулась к окну: начинается, Валя в своём репертуаре!

Москва задыхалась от испепеляющего зноя. На магистралях с нескончаемой рекой транспорта плавился асфальт.

– Чего сразу не сказать, не понимаю, – бурчал перестраиваясь в машинной толчее водитель. – Крутись теперь по светофорам.

Притормозил у здания почтамта, подождал, пока выйдет Валя, проехал к станции метро, припарковался на площадке у деревянного забора, за которым чернел свежевырытый котлован и громыхал пушечно экскаватор забивавший в землю сваи. Вышел покурить оставив включённым счётчик, она выбралась следом Праздничное настроение улетучивалось.

«Опять двадцать пять, опять ненарушимые семейные правила. Не может никак человек перебороть себя. Или не хочет»

Ходила взад-вперёд, бросала взгляды в сторону почтамта: Валя не показывался. Ей всё больше делалось не по себе.

Водитель докуривал сигарету, смотрел на болтавшийся над улицей траспорант аршинными литерами: «БОНИ М. ГАСТРОЛИ В СССР!»

– Не пойму, – швырнул окурок в урну, – чего люди находят в этих неграх с барабанами? Из-за чего такой психоз? В Москве все с ума посходили, ни о чём больше не говорят. «Бони Эм, Бони Эм». Я бы даром на них не пошёл, ей богу.

– А что, можно попасть?

Спросила, чтобы поддержать разговор.

– Сорок рубликов спекулянтам отвалите, может, попадёте.

– Сорок рублей? – изумилась она.

– Как минимум.

Ахнула: треть её месячной зарплаты.

– Про кассы и не думайте, – водитель обрадовался случаю поговорить с пассажиркой. – На таких гастролёров билеты распределяют, знаете где? – повёл наверх головой. – На Новой площади, лично товарищем Шaypo. Слыхали, наверное. Главный босс по культурным делам… Вы надолго в Москву?

– Нет.

Разволновалась не на шутку: что с Валей, куда он запропастился?

Таксист рассказывал про открывшуюся недавно вещевую ярмарку в Измайлово, про торговые точки где выбрасывают дефицит, про наводнивших Москву цыган и кавказцев жульничающих и обворовывающих доверчивых москвичей. Она едва слушала:

«Господи, вдруг снова припадок!»

– Я сбегаю узнать, что с мужем.

Перебежала под оглушительные сигналы машин дорогу, поднялась торопясь по ступеням почтамта, влетела в вестибюль, озираясь по сторонам. Увидела Валю: он сидел обхватив голову руками возле телефонных кабин.

«Припадок!»

Через мгновенье была рядом.

– Валюша, тебе нехорошо? – теребила за плечи. – Нехорошо, да?

Он резко освободился из её рук. Лицо отрешенное, страдальческое…

– Что случилось?

– Потом, потом, – поднялся тяжело. – Подожди меня в машине.

Быстро пошёл к служебной стойке, справился о чём-то в окошечке. Вытащил деньги из портмоне, расплатился.

Она была сама не своя.

«Что происходит? Что с ним?»

– Идём! – схватил он её за локоть, потащил к выходу.

– Валя, можешь, наконец, объяснить, в чём дело?

– Я возвращаюсь, с Аллой несчастье!

Протянул бланк телеграммы-«молнии», она прочла развернув: «Алла попала транспортную аварию положение критическое выезжай немедленно мама».

Эту минуту она запомнила на всю жизнь. Как он стоял потерянный и жалкий прислонясь к колонне, она перечитывала телеграмму испытывая одновременно растерянность, тревогу и скрытное удовлетворение.

– Постой, – спрашивала, – ты дозвонился до дома? Что они говорят?

– Телефон не отвечает. О, господи! – он затравленно озирался по сторонам. – Это мне наказание! За всё!

Ударил кулаком по колонне, глянул жалобно на ушибленное место.

– Идём, я должен вернуться в аэропорт.

Она советовала ещё раз позвонить домой, он не слушал, торопился к машине. У него на руках телеграмма, его посадят на первый же рейс в Южный…

– Пожалуйста, ничего не говори шофёру.

– Конечно, это имеет сейчас большое значение.

– Имеет!

Водитель решил, что его разыгрывают.

– Вы что в самом деле, граждане? – у него не хватало слов. – Опять в Домодедово? У меня смена через полтора часа кончается. Нет, извините! В обратку потом порожняком мотать, сто двадцать километров.

– У меня серьёзная причина изменить планы, – объяснял Валя. – Понимаете: серьёзная причина!

– В Домодедово не поеду, – артачился таксист. – У меня смена кончается.

– Как вам не совестно! – сорвалась Ксения. – Как вы можете! У человека несчастье в семье!

– Ксения, я тебя просил! – хватал за плечи Валя.

– Он должен успеть на самолёт! – кричала она. – Вам это понятно или нет! Езжайте без разговоров, или я напишу на вас жалобу! У вас же правила здесь вывешены, для чего, спрашивается?

На глазах у шофёра они переупаковывали в багажнике вещи, делили отпускные деньги – выглядело это ужасно.

– Ну, денёк, – мрачно бормотал таксист. – Повезло, нечего сказать. Порожняком за свой счёт пилить.

– Да успокойтесь вы, наконец! – крикнула Ксения. – Вот вам на обратную дорогу…

Извлекла из кошелька, протянула пятнадцать рублей.

– Не смей этого делать, – останавливал Валя. – Это незаконно!

– Оставь, я плачу собственные деньги!

Ей было на все наплевать.

Таксист, сунув в карман кредитки, решил, что пришло время проявить человеколюбие.

– Давайте ехать, граждане! – заторопился. – Раз такое дело…

Ткнул для порядка ногой баллон, полез в кабину.

Ксения тащила с яростью из багажника чемодан и сумку.

– Может, доедешь с нами до аэровокзала? – спрашивал Валентин. – Там легче поймать такси.

– Не надо! Езжай один, у тебя мало времени.

Он порывисто ее обнял.

– Господи, – в голосе его слышался надрыв. – Как мы все наказаны!

– Иди, пожалуйста, – она мягко высвободилась из его рук. – Ни пуха, ни пера.

Он безвольно побрёл к машине.

– А вы что же, гражданка, – просунулось в окошко лицо водителя. – Не едете с нами?

Ксения махнула в ответ рукой, вскинула на плечо сумку, подняла чемодан.

«Вперёд заре навстречу!»

Вздрогнула шагая в сторону подземного перехода когда её обогнала машина, в заднем стекле которой мелькнул скорбный профиль улизнувшего вновь, правда, на этот раз по уважительной причине дорогого возлюбленного.

Никакое такси она ловить не стала: надо было экономить деньги, весёлый её отпуск только начинался. Постояв какое-то время на остановке и порасспросив людей влезла в троллейбус, пересела через несколько остановок на автобус, и через час с небольшим была в Зеленограде.

Глава вторая

11.

С детских туманно маячивших лет удерживался в Ксениной памяти образ одной из маминых сестёр жившей где-то на краю земли, у берегов Тихого океана, на полуострове Камчатка. Там, по книгам и рассказам взрослых, полыхали огнём вулканы, рушились дома во время землетрясений, случались страшные морские бури и наводнения. Камчатская тётя выглядела в её глазах героиней, сражающейся с силами природы, чтобы накормить страну океанской вкусной селёдкой и консервами «Натуральный лосось в собственном соку», а больных и недоразвитых детей рыбьим целебным жиром (жуткой гадостью на вкус).

А ещё тётя была сказочной феей-волшебницей. Не случалось в их доме Первомая, именин, встречи Нового года, чтобы ни приходила из далёкого города Петропавловск-Камчатский праздничная посылка с одеждой, крупой, макаронами, мясными и рыбными консервами, шоколадом, сгущённым молоком. Год за годом, в одни и те же числа месяца в адрес мамы поступали от сестры денежные переводы с неизменной припиской на бланке: сообщить телеграфно о получении. Помогала камчадальская тётя подобным образом и двум другим замужним сёстрам – Жене и Асе.

Ксения часто задавалась вопросом: отчего так не похожи родные люди? Мама и тётя Беата. Ничего ведь общего, у родных сестёр! Ни во внешности, ни в характерах.

Тётина судьба на протяжении всей жизни была отмечена печатью одиночества и скитаний. Второй по счёту ребёнок в многодетном семействе кировоградского часовщика Арье Ройтмана, самая некрасивая и самая одарённая среди семи сестёр и братьев, она в неполные двадцать лет, после смерти отца и последовавшего вскоре ареста старшего брата стала фактически главой семьи. Учила музыке юных оболтусов в богатых домах. Отправилась, лишившись учеников, на заработки в Одессу, устроилась (после бесконечных блужданий, ночёвок в нищенских приютах, а то и просто под забором) музыкантом-тапёром в любимый горожанами синематограф «Иллюзион», играла, сидя перед экраном, на пианино во время демонстрации немых фильмов.

Семейная хроника свидетельствовала: была у тёти туманная какая-то история с замужеством. Её оставил то ли муж, то ли жених влюбившись в другую женщину. Работу она тоже потеряла после того как арестовали и расстреляли как маскировавшихся шпионов директора, администратора и механика «Иллюзиона», а сам синематограф закрыли. Возвращаться домой не было смысла, и тётя подалась в Москву, поступила на курсы счетоводов, а по окончанию устроилась младшим бухгалтером на шоколадную фабрику «Рот фронт».

Она была рассудительна и бережлива, копила денежку на чёрный день. Потребности свела к минимуму: одно платье выходное, одно для работы, в еде побольше свежих овощей, в особенности моркови, калории расходовать разумно, чаще дышать свежим бесплатным воздухом на природе.

Ведя спартанский образ жизни переженила и повыдавала замуж выросших благодаря её стараниям младших сестёр и братьев, но сама больше попыток обзавестись семьёй не делала. Перед самой войной, списавшись с бывшей фабричной подругой, завербовалась на двадцать лет и уехала работать бухгалтером в самый крупный тогда рыбный морской трест на полуострове Камчатка…

Увидела её впервые Ксения на похоронах мамы. С наружностью, абсолютно не соответствующей облику щедрой благодетельницы, опекающей бедных родственников Тётя Беата оказалась подвижной сухонькой старушонкой с внушительным носом и рыжими, вразнобой торчащими вихрами – как у её любимой в детстве тряпичной куклы Василиски. Когда они обнялись, всплакнув, на пороге, Ксения нащупала под тётиным платьем из набивной вискозы небольшой аккуратный горбик.

Она прилетела из Москвы, где жила в последнее время, после того, как окончился срок её камчатского контракта, и ей разрешили согласно существовавшим льготам для ветеранов освоения Севера и Дальнего Востока покупку кооперативной квартиры в столице и московскую прописку.

Несколько дней они провели вместе в осиротевшей квартире. Отчим замкнулся в себе, молчал. Уходил покурить на кухню, долго не возвращался. Тётя раздражала его. Лезла с советами, всюду совала свой нос. Привезла портативный радиоприёмник «Спидола», ловила по ночам лёжа в ситцевой сорочке на кровати вещавшие по-русски еле слышимые в треске и рёве глушителей западные радиостанции: «Би-Би-Си», «Голос Америки» и «Свободу». Утром, за завтраком, пересказывала содержание бесед любимых радиообозревателей Бориса Парамонова и Анатолия Максимовича Гольдберга.

– Как тебе нравится, дитя? – обращалась к Ксении. – Мы, оказывается, собираемся бросить на Израиль атомную бомбу. Ради кого, спрашивается? Ради этого бандита Насера? Слышала, он перекрыл евреям выход в Красное море. Не понимаю, почему молчит Америка. Это же настоящий разбой!

Была отчаянная сионистка, восхищалась успехами Израиля, повторяла имена Голды Меир и Моше Даяна. Призналась: появись хоть малейшая возможность, немедленно бы туда уехала, не задумываясь.

Отчим как-то не выдержал, бросил в сердцах:

– Вы бы всё-таки, Беата Львовна, не очень тут антисоветчину разводили.

– Антисоветчину?

Тётя смотрела на него во все глаза.

– А то нет.

– Да об этом сейчас на каждом углу говорят!

– Пусть говорят кому не лень (Впервые после похорон побрился, лицо заострилось, помолодело) А Ксении нечего мозги засорять. Ей не в Израиле жить.

Чиркал нервно спичкой, закуривая очередную сигарету.

– Не видите разве, что творится? Пришьют политическую статью, и крышка. Жизнь кувырком…

Тётя отгоняла ладонью дым, задумывалась.

– Может, вы и правы. Я всегда была немного этой самой, эсеркой.

Слушать западные «радиоголоса» не перестала, но от комментариев в компании уже воздерживалась.

– Нет-нет, – бормотала у газовой плиты на кухне, – что-то с нами всё-таки происходит…

Совершенно не умела готовить, благородные её порывы покормить безучастно слонявшихся по дому Ксению и отчима заканчивались плачевно: еда сгорала, супы бурлили и уходили, кастрюли опрокидывалась на пол.

– Надо же быть таким уродом! – кляла себя тётя нарезая в очередной раз привезенные из Москвы колбасу и голландский сыр.

Несколько раз они выбирались вдвоём из дома, бродили по летнему Мурманску, на редкость солнечному, тёплому, с необыкновенным изобилием цветов – на городских клумбах, в домашних палисадниках, на балконах. Заходили в универмаг с полупустыми полками, в «Океан» торговавший консервами и мелкой рыбёшкой. Шли не торопясь к порту, смотрели, как разгружаются вернувшиеся с промысла сейнеры, кормили остатками бутербродов крикливых чаек у бетонной стенки парапета. С моря дул свежий ветер, пахло мазутом, рыбой. Под ногами скрипели горки засохшей рыбьей чешуи вперемешку с солью.

– Я тебя прошу, дитя, – говорила тётя. – Не забывай, что ты не одна. У тебя есть родная тётка. Будешь нуждаться, не стесняйся, звони. Чем смогу, помогу. Ты у меня, кстати, записана в завещании, имей это ввиду.

– Тётя, милая, – обнимала она её за плечи, – ну, что вы всё об одном и том же! Живите на здоровье! Не надо мне вашего наследства!

– Не говори чепухи, – сердилась тётя.

Палочка-выручалочка, что бы она без неё делала?

Денег хронически не хватало. Отчим первое время подбрасывал какую-то мелочь, потом перестал. Событием становилась покупка тёплых ботинок к зиме, выходного платья. Заведуя отделом республиканской библиотеки она то и дело прибегала к тётиному кредиту. Обратиться в тяжёлую минуту к помощи Вали не решалась. Как-то у них повелось с самого начала: денежные дела в отношениях не фигурировали. Он покупал изредка что-нибудь к ужину: бисквитный гастрономовский тортик, бутылку сухого вина. Приносил цветы. На дни рождения дарил сувенир: матерчатую матрёшку в ярком кринолине для заварного чайника, фигурку буйвола из резной кости, эстамп в рамке. В жизни не рискнула бы попросить у него взаймы. Доверительно ей поведал: не в его правилах утаивать деньги от семьи, всю зарплату до копейки отдаёт жене, на карманные расходы оставляет гонорары от публикаций и разного рода халтурные приработки, выпадающие, к сожалению, крайне редко. Тётины триста рублей, истраченные на покупку болгарской куртки, возвращал частями сетуя на скудость гонорарных поступлений и непредвиденные расходы. Язык не поворачивался его упрекнуть.

– Что случилось? Где вы пропали? – вскричала на пороге квартиры тётя Беата с разливной ложкой в руке. – Ты одна? А где твой спутник? Входи… – пробовала отнять сумку. – Дай мне…

Обнялись, сели рядышком на диван. В комнате чувствовался запах гари.

– По-моему, у вас что-то горит, – обронила она.

– Боже! – тётя устремилась на кухню. – Я же готовлю утку с яблоками! Подожди минуту…

Она откинулась на спинку дивана, закрыла глаза. Кружило пространство, её слегка подташнивало.

«Куда подевался твой друг?» – послышался голос тёти. Появилась облизывая ложку в дверях, присела.

– Кажется, что-то получается… Что произошло, скажи? Я вижу, ты не в себе.

– Он уехал.

– Уехал? – тётя захихикала. – Что значит уехал? Куда? Зачем?

– Домой. Так было нужно. Пожалуйста, давайте о чём-нибудь другом.

– Интересный номер. А как же волжский круиз, билеты? – тётя запнулась. – Хорошо, хорошо, молчу!

Ужинали копчёной колбасой, шпротами и сыром: утка оказалась наполовину сырой, наполовину обуглилась, яблоки отсутствовали, тётя впопыхах забыла их положить.

– На Камчатке я для себя ничего не готовила, – оправдывалась разливая по чашкам кофе. – У нас в тресте была хорошая столовая, можно было брать обеды на дом. Очень удобно. Налить тебе сливок?

– Да, пожалуйста.

«Чем будет, господи! до отплытия теплохода двое суток!».

Не могла вообразить, что поплывёт по Волге одна. в таком состоянии. Сдать билеты, вернуться домой? А что толку?

В битве за волжский круиз тётя совершила гражданский подвиг. Потолкавшись в туристских агентствах и осознав полную безнадёгу чего-либо добиться, отправилась в парикмахерскую. Сделала шестимесячную завивку, покрасила ногти («Представляешь, детка? Бабуля из оперетты»), двинулась во всеоружии в министерство морского и речного флота, где, по слухам, работал важной шишкой бывший сослуживец по камчатскому рыбному тресту. Пробилась сквозь строй секретарш в служебный кабинет, заставила шишку вспомнить о знакомстве, а когда тот попробовал деликатно выпроводить её за дверь, объявила, что ляжет сейчас на пороге и пусть её, камчадалку и пенсионерку, разобьёт на его глазах паралич…

– Видела бы ты его физиономию, дитя! – вспоминала об авантюрном визите тётя. – Тут же написал записку в служебную кассу, проводил до лифта… Кстати, очень видный мужчина…

Она думала неотрывно о случившемся в Южном. Что с Офелией: жива, нет? Жаль было соперницу. В любом случае она была частью Валиной жизни, матерью его детей. Разумеется, делала все возможное, чтобы их разлучить. А какая женщина на ее месте вела бы себя иначе? Гадиной, однако, не была, упрекнуть её в низости приёмов казалось несправедливым. Спокойно ведь могла прибегнуть к испытанному методу. Настрочить жалобу библиотечному начальству, направить письма под копирку в нужные инстанции от лица возмущённых соседей. Так, мол, и так, разбивает семейную жизнь, сеет разврат. Непременно бы отреагировали. Вызвали в директорский кабинет на «ковёр», устроили баню, а то, глядишь, и с работы попёрли. Государство ревниво оберегало здоровую советскую семью, безжалостно боролось с «аморалкой»…

После ужина тётя включила телевизор. Изображение прыгало, по экрану проносились серые полосы. Тётя вставала время от времени с места, била кулаком по корпусу – мельтешение ненадолго прекращалось.

– Два уже раза отдавала в мастерскую, представляешь? Новый телевизор!

По центральному каналу выступал новый руководитель страны. Объяснял, с помощью каких кардинальных мер жизнь советских людей изменится к лучшему.

– В нём всё-таки что-то есть, – откликалась на монолог президента-реформатора тётя. – По крайней мере, хоть одет по-человечески. Ты со мной согласна, дитя?

– Не знаю, – вяло отозвалась она – Меня это совершенно не интересует.

– Прости! – всплескивала руками тётя. – Речь ведь идёт о будущем страны. Ты же интеллигентный, мыслящий человек. Говорят, он обещал Рейгану выпустить евреев в Израиль.

– Мне действительно всё равно, – поднялась она с кресла. – Мне двадцать шесть лет. Я должна устроить личную жизнь. Пока не превратилась в старуху…

Пошла к окну, отодвинула занавеску. Смотрела прижавшись лицом к стеклу на подступившую вплотную к домам микрорайона тёмную стену лесного массива, россыпь огней посёлка по ту сторону железнодорожного полотна, на вознёсшиеся на фоне розовато-искусственного неба, блистающие вдали как циклопические новогодние ёлки башенные высотки Московского университета, «крепости науки», как пелось в популярной песне.

Подошла выключив телевизор тётя, обняла за плечи.

– Всё устроится, детка.

Она уткнулась в тёплую тётину грудь.

– Я, кажется, беременна, – шепнула.

– От него?

– Да.

Они вернулись в обнимку к диванчику.

– И замечательно, – тётя целовала её в ладошку как маленькую. – Замечательно, детка! Я ещё успею побыть бабушкой. У тебя что, задержка? Ты не ошиблась? Сколько уже времени?

– Три недели.

– Тебе нельзя быть легкомысленной, отнесись, пожалуйста, к этому серьёзно. Необходим строгий режим. Прежде всего, питание, витамины. Погоди! – тётя бросилась к книжному стеллажу, принялась шарить по полкам, перебирать корешки книг. – Где-то у меня была… – бормотала, – медицинская энциклопедия…

– Тётя, оставьте! – звала Ксения.

– Минутку…

Сыпались на пол книги, энциклопедии не находилось.

– Куда я её могла подевать, не понимаю?

– Вернитесь, ничего пока не ясно, – звала Ксения.

– Потерпи минутку. Я же хорошо помню, держала её недавно в руках…

Книги валились пачками. С любовью и жалостью смотрела Ксения на горбатенькую тётину спину, на вылезший из-под пластмассовой заколки рыжий вихор на затылке, на сухие искривлённые ноги в шлёпанцах.

«Может, поплывём вместе? – подумала. – Отличный же вариант. И второй билет не пропадет»…

– Тётя, знаете, что я решила? – она чувствовала радостное облегчение. – Вы едете со мной. И все проблемы!

– Маразм крепчал…

Тётя перешагнула россыпь книг.

– Хочешь посмеяться? Сейчас вспомнила. Медицинскую энциклопедию я оставила на Камчатке. Подарила жене юрисконсульта, соседке по квартире. Она собиралась рожать…

Ксению душил смех.

– Как тебе это нравится? – подхихикивала тётя.

Светлело на душе.

– Едем вместе, да?

– По Волге я с тобой не поплыву, – тётя сморкалась в платок.

– Почему? Что вам мешает? Неотложные дела?

– Да какие дела… – тётя присела напротив, моргала по-совиному. – Понимаешь, детка… Мы ведь с тобой откровенны друг с другом. Я привыкла к одиночеству.

– Что с того?

– Не перебивай. Это, понимаешь, как болезнь… Я ведь почти сорок лет одна… Сорок лет, представляешь? Живу со своими привычками. Обедаю в девять вечера, спать ложусь в четыре утра. Ночью мне хочется прибраться в квартире, я встаю и мою полы. Я отвыкла от людей. Стыдно признаться, но они меня утомляют, даже родные. Ты знаешь, как я любила твою маму, дорогую мою сестру… пусть земля ей будет пухом, – тётя промокнула рукавом повлажневшие глаза. – Мы постоянно переписывались, звонили друг дружке, я помогала ей чем могла. Ближе у меня не было в жизни человека! Помнишь, когда у неё обнаружили эту страшную болезнь? Я тут же взяла на работе отпуск за два года и полетела в Мурманск. Чтобы ухаживать за Манечкой, поддержать её морально…

Тётя умолкла, смотрела испытующе.

– Хочешь знать, на сколько времени меня хватило? На одну неделю! Дело было не только во мне, себя бы я сумела побороть. Но я раздражала Маню. Абсолютно всем. Разговорами, обедами, своим присутствием. Веришь, когда я заходила к ней в спальню, она тут же закрывала глаза, делала вид, что спит… Боже мой, боже мой! – тётя раскачивалась на стуле, слезы обильно текли по её щекам. – Как я проклинала себя за бессердечие! За эгоизм! Я ведь мечтала поскорее уехать, представляешь? Бросить Маню и вернуться домой. Видела, что она тоже этого хочет, что ещё немного, сама меня об этом попросит. В конце-концов мы нашли ей вместе с капитаном сиделку. Русскую старуху-староверку, она никогда не снимала с головы платка. И Маня сразу успокоилась, старуха сразу её к себе расположила…

Тётя поднялась со стула.

– Мне надо умыться.

Исчезла в ванной, крикнула оттуда:

«Я не хочу тебе надоесть, ясно?»

Вышла причёсываясь.

– Давай не будем рисковать хорошими отношениями. Да?

Утром она отправилась на Речной вокзал в надежде продать лишний билет, насилу отговорила от этого тётю. Впечатлений набралась выше крыши. Уже на конечной остановке автобуса у станции метро была встречена стоявшими шеренгами возбуждёнными людьми оравшими в лицо: «Продаёте билет на круиз?»… «Имеете лишний билетик?»… «Гражданка, минуту! У вас билет? Подождите!» Шла через подземный переход к набережной – поток ловцов «горящих» путёвок пугающе возрастал. Толпились в узких коридорах игрушечного вокзальчика возле наглухо задраенных касс, сновали в чахлом скверике неподалёку, сидели на скамейках, ступеньках причала. Угадывали в ней маскировавшегося продавца, кидались наперерез, хватали за руки, умоляли признаться в наличии билета (билетов), заранее соглашались на переплату.

«К чёрту! – решила она наконец. – Отдам первому, кто подойдёт!»

Уже не различая лиц в галдящей толпе поймала неожиданно радостно-испуганный взгляд молодой женщины в цветастом сарафанчике пытавшейся ей что-то сообщить – губы у незнакомки беззвучно шевелились…

Она помахала рукой, женщина вспыхнула, просияла, стала продираться отчаянно сквозь толпу работая локтями. У неё были распущенные по-русалочьи волосы, красивый, чуть удлинённый овал лица, высокий лоб в жаркой испарине…

– Ой… здравствуйте! – незнакомка говорила с придыханием, широко распахивая глаза. – Вы продаёте, да?.. Мне только один, любого класса… даже третьего, всё равно…

Сарафанчик на ней был помят, подмышками расплылись два тёмных пятна.

– Потише, пожалуйста, – попросила Ксения (в их сторону повернулось разом несколько насторожённых лиц). – Давайте отойдём…

Они быстро пошли к лодочному причалу в конце пристани, незнакомка шагая рядом безумолку говорила: не могла поверить свалившейся удаче… Как это гражданка её заметила? В такой толпе? Именно её. Похоже на мистику, да?. Господи, она не представилась: Поля. А вас? Очень приятно, такое необыкновенное имя. И так вам подходит, правда.

Пока рассчитывались за билет Ксения успела узнать, что новая знакомая родом из Урала, что в настоящее время живёт в Казахстане, где устроился на работу муж, он у неё горняк, проходчик, что сама она трудится в Совете Министров республики секретарём-стенографисткой, у неё две дочери, семи и двенадцати лет, которых она устроила на два срока в правительственный пионерский лагерь, поскольку смотреть за ними некому: у мужа вахтенная работа, домой он приезжает раз в месяц…

– Я вам так благодарна, – улыбалась жалко – Просто не знаю как… Буду ждать вас завтра на пристани, хорошо? В половине девятого.

Палило немилосердно солнце, пахло удушливой гарью: в подмосковных пригородах пылали пожары, горели леса. Она чувствовала, что перегрелась: клонило ко сну, ужасно хотелось пить.

«Что я делаю, господи? – стучало в висках. – Я же никуда не хочу ехать».

– Давайте встретимся в восемь тридцать, у четвёртого причала? – протягивала руку Полина. – Ой, я вам, наверное, уже надоела, извините!

– Хорошо, хорошо…

Пошла торопясь к центральному зданию с парусным корабликом на крыше: «Немедленно узнать, что там у Вали»…

– Будете долго ждать, женщина, – предупредила телефонистка за стойкой. – Много заказов. Хотите, могу соединить по срочному тарифу?