Текст книги "Глиняный папуас (сборник)"

Автор книги: Геннадий Гор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

4

Два месяца пустовало место, где обычно сидел Коровин. Потом на это место сел Сидоров. Он верил в счастливые приметы и думал, что с ним тоже случится какое-нибудь необыкновенное происшествие, какой-нибудь случай, согласно законам больших чисел специально ожидавший тысячу или даже сотню тысяч лет. Но большим числам, видно, не очень нравился Сидоров. Ничего с ним не случилось, только схватил двойку по математике, а потом еще две. А потом пришлось место освободить. Вернулся из больницы Витька Коровин. И он ни за что не хотел расставаться со своим местом возле географической карты, что висела на стене.

Выглядел Витька замечательно. Он стал уже знаменитым человеком. Как и следовало ожидать, Коровин молчал. Ему не хотелось хвастаться и рассказывать, как к нему в больницу приходил журналист из пионерской газеты и старая детская писательница, приносившая с собой то яблоки, то апельсины. И журналист, молодой паренек, интересовался больше папуасом и теорией вероятности, чем Витькой, но зато седая писательница интересовалась исключительно Витькой и его семьей, которая его воспитала, как будто, родись Витька в другой семье и будь плохо воспитан, у папуаса не отломился бы случайно палец.

Витька словно воды в рот набрал. Он не рассказывал, что детская писательница заходила к нему в больницу еще три раза, папуасом интересовалась мало, а все больше витькиной семьей и его воспитанием. Я узнал об этом от Витьки, когда ходил его навещать. Но он просил никому не говорить, может из скромности, а скорей всего из-за того, что семья здесь ни при чем, и не семью выбрала папуасская стрела, а его, Витьку. Папуас мог вообще ничего не знать о семье и воспитанием совсем не интересоваться.

Витькину семью я знал хорошо, особенно мать и младшую сестренку Верочку. Верочка ничего собой не представляла, а только мешала нам с Витькой играть в шахматы. А мать была солидная женщина очень большого роста и носила пенсне, хотя уже полвека пенсне никто не носит. Я очень интересовался, где она их достает, ведь теперь продают исключительно очки, а пенсне можно увидеть только на старинных фотографиях. Что я еще могу сказать о Витькнной матери? Почти ничего. Дома она ходила в старых шлепанцах, работала на табачной фабрике помощницей главного бухгалтера и Витькиному воспитанию уделяла не так уж много времени. Ведь, кроме фабрики, ей нужно было еще заниматься домашней работой. Отца у Витьки не было, вернее, он был, но где-то отсутствовал, и по уважительной причине, а потом завел на стороне еще одну семью.

И вот детская писательница повадилась ходить к Витькиной матери и расспрашивать о ее методах воспитания и дарить свои книжки, разумеется, с автографом. Потом она сказала Витькиной матери по секрету, что собирается написать о ней толстую книжку, именно о ней, а не о Витьке, потому что в Витьке она пока ничего особенного не видит. Об этом я узнал не от Витьки, а от его сестренки Верочки. Я не стал огорчать Витьку и не сказал ему, что детская писательница собирается писать не о нем, а только о его матери и ее воспитательном таланте.

А теперь хватит о Витькиной семье. Я лучше расскажу о самом Витьке. Случай со стрелой не прошел для него бесследно. На Витькиной груди остался заметный шрам, веское доказательство необычайного происшествия. Но к Витькиной чести нужно сказать, что он этим доказательством пользовался крайне редко, никому, кроме меня, свой шрам не предъявлял, даже старшеклассникам, которые выражали сомнение. Среди сомневающихся особенно выделялся Валерий Девяткин из десятого класса, длинный такой, с довольно заметными рыжими усиками.

– Утка, – утверждал он, – и обывательские слухи. Музейная стрела не может никого ранить. Натяжение тетивы не то…

– То! – стал возражать я.

– Нет, не то! – настаивал Девяткин.

Меня это возмутило до глубины души. Ведь я своими глазами видел, как стрела вонзилась в Витькину грудь, И вылетела она не откуда-нибудь, а из рук глиняного папуаса. Но попробуй спорить с десятиклассником!

Я сказал Витьке тихо, чтобы никто, кроме него, не слышал:

– Предъяви ему доказательство.

– Какое?

– Шрам.

– Дурак, – сказал Витька.

– Кто дурак?

– Не он, конечно, а ты. Разве на шраме написано, что от стрелы?

– А ты стрелу покажи. Она у тебя с собой?

– Хватит, – сказал Витька. – Не смеши. Мне даже нравится, что Девяткин сомневается. Ни в чем не сомневаются только хвастуны и недалекие люди.

Я обиделся, но виду не показал, а только подумал про себя: неужели Витька считает не Девяткина, а меня хвастуном и недалеким человеком?

Но будет о Девяткине, тем более, что в десятом «А», кроме Девяткина, есть еще и Десяткин тоже.

Как-то я прихожу к Коровину и на столе у него вижу толстую книгу в позолоченной обложке, явно научно-фантастический роман.

– Кто же это читает? – спросил я Витьку. – Верочка?

– Да, будет Верочка читать!

– А кто?

Витька оставил мой вопрос без ответа. Ясно, что он читал. Я хотел ему напомнить о научных фантастах, которые подробно описывают далекие миры, ни разу там не побывав, но раздумал.

Однако же книга в позолоченной обложке дразнила мое любопытство.

– Интересная? – спросил я у Коровина.

– Ничего, – ответил Витька. – Читать можно. Но необыкновенного маловато. Действие происходит на другой планете, а описано все, как на Земле. Даже в телевизор по вечерам смотрят.

– А откуда ты знаешь, что там нет телевизоров?

– Знаю.

В Витькином голосе прозвучало нечто таинственное и загадочное, словно он действительно что-то знал о далекой планете.

5

В десятом классе двое было сомневающихся: Девяткин и Десяткин. Десяткин не имел никакого отношения к Девяткину. Он, кажется, даже не был однофамильцем. Просто у них была очень похожая фамилия, и учителя их часто путали, хотя один был очень длинный и рыжеватый, а другой наоборот. А сейчас они оказались единомышленниками, и оба сомневались, что Витька получил травму в музее от стрелы по неосторожности и легкомыслию стоявшего там глиняного экспоната.

– Такое явление противоречит фактам, – приставали к Витьке Девяткин и Десяткин.

– Хорошо, – кивал им Витька. – А такое явление, что в одном и том же десятом «А» учатся сразу Девяткин и Десяткин, разве не противоречит фактам?

Это было здорово подмечено, так здорово, что Девяткин и Десяткин уже больше не приставали. Странно только, что Витька подружился с ними и стал даже обмениваться марками и вести споры насчет разумных существ на других планетах и галактиках. Раньше Коровин считал, что на других планетах высокоразумных существ нет никаких, но теперь он стал придерживаться другого мнения.

Я часто стал встречать Витьку вместе с Девяткиным и Десяткиным. Однажды я встретил их возле памятника Добролюбову в скверике, где на скамейке обычно сидят старухи и о чем-то размышляют.

Витька и его новые приятели вели беседу о высокоразумных существах на других планетах и галактиках. Мы остановились возле памятника и от нечего делать стали его рассматривать.

Девяткин и Десяткин стали хвалить памятник и особенно работу скульптора, вытесавшего такую выразительную фигуру. Но я вспомнил про другого скульптора, доверившего глиняному экспонату настоящий лук с острой стрелой и не догадавшемуся, что это опасно, и стал возражать.

– Уверен, Добролюбов не был такого высокого роста и стройного сложения, – сказал я, – скульптор немножко преувеличил. И вообще, великий русский критик был куда проще, скромнее и добрее этого монумента. Если бы он в жизни был такой, как этот памятник, все бы его боялись. И никто не решился бы с ним поздороваться за руку.

Я думал, что Девяткин и Десяткин или Витька станут возражать, но они забыли о памятнике и стали опять продолжать разговор о внеземных цивилизациях. И Десяткин сказал:

– Насчет разума я вовсе не уверен. Может, он водится только у нас на Земле.

Девяткин стал поддерживать Десяткина и сказал:

– Если бы этот разум там был, он бы поддерживал связь с Землей.

– А откуда ты знаешь, что он не поддерживает? – спросил Витька.

– Ученые не стали бы замалчивать такой факт, – сказал Девяткин. – О нем написали бы в газетах.

– Ладно, – сказал Витька. – Скоро напишут. А пока…

– Что означает твое «пока»? – спросил я.

Сколько я ни бился, так и не мог добиться от Витьки ответа. Он мне напомнил одного докладчика, читавшего лекцию в ЖАКТе, и тоже о других планетах. На конкретные вопросы домашних хозяек и управхоза докладчик отвечал: «Это еще не известно науке» или совсем уклонялся от ответа. Витька тоже уклонился, хотя на науку сваливать не стал. Витька всегда очень уважал науку и знания. Он просто пропустил мой вопрос мимо ушей.

На углу возле кинотеатра «Молния» мы расстались с Девяткиным и Десяткиным. Однофамильцы сели в троллейбус, а мы с Витькой пошли пешком.

Погода стояла отличная, солнце грело вовсю. Какой-то тип в женском мятом берете шел под руку с толстоносой девушкой, таращившей на всех зеленые кошачьи глаза. Обстановка располагала к откровенности. И всю дорогу молчавший Витька вдруг стал изливать мне душу. Коровин стал рассказывать о своих переживаниях в те дни, когда он вернулся из больницы домой. Короче говоря, Витька был очень разочарован. Он понял, что случай с папуасом больше не повторится, его, Витьку, примет в свои объятия обыкновенная жизнь, и ему больше нечего ожидать от теории вероятности и больших чисел. Он ходил по комнате и видел обыкновенные предметы – шлепанцы матери, шкаф, утюг и этажерку с собранием сочинений Элизы Ожешко. Потом оп взглянул в окно и увидел тысячу раз виденную картину: продуктовый магазин, мастерскую, в которой ремонтировали обувь, и толпу домашних хозяек, возвращавшихся с Ситного и Дерябинского рынка. И Коровину страшно захотелось обратно в больницу, где все его очень уважали за травму, которую он получил в музее. И Витьке стало грустно. На другой стороне улицы он увидел краснощекого пенсионера Агафонычева, хорошего знакомого матери. Старик Агафонычев иногда заходил к ним на квартиру и рассказывал Витиной матери, как хорошо он прожил свою жизнь, ни разу не был ранен и контужен, никогда не болел' и благополучно дожил до пенсии. И Витька подумал, что его тоже ждет благополучие, покой и пенсия. Так Витька провел остаток дня, а поздно вечером вышел на улицу; ночь была ясная, и на небе светили звезды. И Витька стал смотреть на эти далекие звезды. И ему стало еще грустнее от сознания, что между звездами и им, Витькой Коровиным, нет никакого контакта. Звезды сами по себе, а он, Коровин, сам по себе. А вот в Куйбышевской больнице у него такого чувства не было. Скорей наоборот, ему казалось все возможным и доступным, даже звезды. И Витька стал сильно тосковать о необыкновенном и загадочном. И вот спустя несколько дней большие числа вспомнили о Коровине, и с ним, с Коровиным, снова произошел случай, в тысячу раз более удивительный, чем даже поступок экспоната, спустившего невзначай тетиву туго натянутого лука.

– Что же это был за случай?

Витька хмыкнул и заявил, что этот случай он пока не вправе разглашать.

6

А буквально на другой день после нашей беседы астрономы зарегистрировали какие-то сигналы, идущие из далекой галактики к нам. В газетах появились заметки и статьи, написанные крупными специалистами. Одни утверждали, что эти сигналы были искусственного происхождения и шли от разумных существ, а другие настаивали, что это недостойная шутка или обмолвка самой природы.

Я сидел у Коровиных и поджидал Витьку, который ушел к Десяткину за какой-то интересной книгой, как вдруг входит Агафонычев с газетами. На лице его удовлетворение, словно не только специалисты, но и он тоже получил телеграмму с далекой звезды.

– Да, – сказал он задумчиво, – прошло много миллионов лет, пока мы получили долгожданную весточку. Плохо же там работают почта и телеграф.

Мне хотелось заступиться за жителей далекой галактики и в то же время я не хотел обидеть Агафонычева, уважая его старость.

– Нет, не так уж плохо, – сказал я неуверенным голосом.

К моему удивлению, Агафонычев согласился:

– Может, мы и сами виноваты, поздно заметили их сигналы. Тогда они ни при чем.

Агафонычев замолчал и углубился в чтение газет. Лицо его становилось все грустнее и печальнее. Потом он тяжело вздохнул и сказал:

– Коротка жизнь человеческая.

Я кивнул головой:

– Да, коротка. Особенно по сравнению с этими сигналами.

– Твоими устами говорит со мной истина, – похвалил меня Агафонычев. При этом он пристально посмотрел в мою сторону, а я оглянулся и тоже пристально посмотрел – не стоит ли тут рядом истина, которая говорит моими устами. Но рядом ничего не было, кроме столика с проигрывателем и электрического полотера в углу. Агафонычев еще раз посмотрел пристально на полотер, и я тоже.

– Да, – задумчиво сказал Агафонычев, – полезная вещь, особенно если у кого старые и больные ноги. – И снова посмотрел сначала на полотер, потом на меня. И я подумал, что между мной, истиной и электрическим полотером есть какая-то не понятная мне связь, но спросить не решился.

Потом Агафонычев надел очки и стал читать журнал «Крокодил». И это тоже было непонятно и странно – что он надел очки. Ведь газеты он читал без очков, натурально, одними глазами.

Я долго ждал Витьку, наконец мне надоело, и я вышел на улицу подышать свежим воздухом. Только я спустился и вышел за ворота, как увидел его. Витька был не один, а с каким-то незнакомым мальчиком.

Увидев меня, Коровин растерялся и прошел мимо своего дома, делая вид, что меня не замечает. Потом он что-то сказал незнакомому мальчику, и тот сразу же скрылся за углом. Витька долго стоял в задумчивости, потом оглянулся.

– А, это ты? – заметил наконец-то он меня.

– Нет, это не я, – ответил я сердито. – А мой однофамилец.

– У тебя нет и не может быть однофамильца.

– Почему?

– Фамилия редкая.

– Не такая уж редкая. А кто был с тобой?

– Где? Когда? Со мной никого не было. Тебе показалось.

– Ну, знаешь, – сказал я. – Показалось… Я ведь отлично его видел. Ты что-то ему сказал, а он сразу за угол. Не понимаю. Разве я сделал ему что-нибудь плохое? Зачем ему от меня прятаться?

Витька замолчал. Он нередко прибегал к этому недозволенному приему. Замолчит, и все, как в пантомиме.

– Хочешь, чтобы я переменил тему?

– Угу, – кивнул Витька.

– Я этого не сделаю.

– Сделаешь.

– Хочу знать, кто это был?

– Слишком много хочешь знать.

– А кто же он?

– Невидимка.

– Глупости.

– Невидимка, – упрямился Витька. – Я же его не видел.

– Ладно, – сказал я. – Черт с тобой… Сейчас такие события. У вас Агафонычев сидит. Принес газеты с известием о сигналах из другой галактики.

– А какое дело Агафонычеву до этих сигналов?

Меня удивил этот вопрос.

– Сигналы же посланы человечеству, – сказал я, – а Агафонычев один из его представителей.

– А откуда вы с Агафонычевым знаете, что эти сигналы адресованы человечеству? Ведь когда оттуда стали сигналить, на Земле, возможно, не было еще никакого человечества.

– Но они могли предполагать, что человечество появится!

– Ерунда! Эти сигналы адресованы не вам с Агафонычевым и не человечеству.

– А кому?

Витька смерил меня насмешливым взглядом.

– Кому? Конечно, не тебе или мне и даже не тем ученым, которые сейчас спорят.

– А кому же?

– А может, тому, кого ты сейчас видел и кто скрылся за углом.

– Какая чепуха! Чем же он лучше тебя, меня и этих крупных ученых?

– Лучше, хуже… Не в этом дело.

– А в чем?

– В том, что это был необыкновенный парнишка. Таких парнишек никогда не было и не будет.

Витька сказал это, и больше мне не удалось вырвать у него ни одного слова.

7

На другой день, встретившись со мной в классе, Коровин спросил:

– Ну, как вы там с Агафоиычевым, все еще думаете, что сигналы посланы человечеству?

И спросил он это таким тоном, словно хуже нас с Агафонычевым не было никого во всей солнечной системе.

Теперь несколько слов не об Агафонычеве и но обо мне, а о самой солнечной системе. Насчет солнечной системы вскоре произошел спор между Витькой и преподавателем физики Осипом Соломоновичем. И как выяснилось из спора, Витька оказался большим знатоком Солнца и солнечной системы.

Вовсе не желая подлизаться к Витьке, а от всего сердца я сказал:

– Здорово ты знаешь солнечную систему.

А Витька хмыкнул носом:

– Да, знаю. Наверно, не хуже вас с Агафонычовым.

Мне стало очень обидно не за солнечную систему и не за себя, а за Агафонычева. Слушая Коровина, можно было подумать, что я, солнечная система и Агафонычев составляли одно целое. И поэтому я очень обрадовался, когда румяный пенсионер не стал больше появляться в Витькиной квартире. Правда, он исчез не совсем, а только переехал куда-то к Средней рогатке, в новый пригород, получив там отдельную квартиру с мусоропроводом и ванной. Появился он лишь через месяц.

– Воздух, – сообщил он Витькиной матери. – Два дерева под окном. Ванна. Лифт. И другие удобства.

На Витьку, видно, его слова произвели не очень благоприятное впечатление. Когда Агафонычев ушел, Витька сказал мне;

– У вас с Агафонычевым большое сходство.

– Какое? – спросил я с испугом.

– Оба вы очень удобства любите.

Это было зря сказано. Удобства я вовсе не люблю. И обычно сплю на раскладушке, хотя у нас свободная кровать и диван. Просто Коровин но хотел отделять меня от Агафонычева и воспользовался случаем.

Я стерпел и ничего не ответил. Стерпел я ради того, чтобы узнать о сигналах. Короче говоря, принес в жертву самолюбие ради истины.

И вот когда наступил подходящий момент, я спросил Коровина:

– Так что же предполагают ученые?

– Одни ученые предполагают, – ответил Витька, – что это естественная радиация, а другие, что это сигналы далекой цивилизации.

– А ты сам что думаешь?

– Я не думаю, я точно знаю.

– Откуда ты можешь точно знать?

Я весь дрожал от нетерпения и тревоги, ожидая ответа.

– От одного знакомого, – спокойно ответил Витька.

– А кто этот знакомый?

– Один мальчик.

– Из нашей школы?

– Нет, из 207-й.

– А где эта 207-я?

– Ну, скажем, на Васильевском острове.

– А как его фамилия?

– А тебе зачем?

– Зачем? Ни зачем. А просто для достоверности.

– Ну, хотя бы Громов. Тебе не все равно?

Я сделал вид, что мне все равно, и больше не стал спрашивать, отложил до следующего раза. И зря. Всегда надо ковать железо, пока оно горячо.

8

В газетах вдруг перестали писать о сигналах из другой галактики. Это иногда бывает. Ведь о плезиозавре, которого будто бы нашли в каком-то озере, тоже писали-писали, а потом вдруг замолчали, словно вовсе не было этого плезиозавра или он исчез вместе с озером.

Об Агафонычеве и о солнечной системе мне Витька больше не напоминал, но и о сигналах тоже говорил редко. И все же о Громове, об этом «невидимке», мне кое-что удалось узнать. Оказывается, Громов тоже интересовался теорией вероятности ц даже ходил знакомиться с Витькой в Куйбышевскую больницу.

Жил Громов на Васильевском острове, кажется, в очень обыкновенном доме, рядом с парикмахерской, но дальше все было необыкновенное. Отец Громова был археолог и сделал какое-то крупное научное открытие, но с опубликованием не спешил, чтобы не рассердить других специалистов, которые могли потребовать неоспоримых доказательств. Может быть, доказательств у него было маловато, не знаю. Когда я стал слишком подробно расспрашивать об этом Витьку, он хмыкнул носом:

– У вас с Агафонычевым есть эта привычка: хвататься немытыми руками за чужую тайну.

Я сразу замолчал, огорчившись, что для Витьки я опять перестал быть самим собой, а превратился в придаток Агафонычева.

– Ты хотел рассказать об отце Громова и об его открытии, напомнил я немного спустя.

– Отец Громова, – сказал Витька, – действительно совершил открытие. Его находки говорят, что на Земле задолго до человека и всех млекопитающих жило высокоразумное существо.

– Ясно, – догадался я, – значит, этому существу и сигналят сейчас из другой галактики?

– Точно, – сказал Витька.

Тут мне пришла в голову мысль, от которой у меня закружилась голова и стало не по себе.

– Значит, это разумное существо находится в квартире Громова?

– Скорей всего так, – оказал Витька тихо и побледнел.

Такой бледности на его лице я не видел, кажется, никогда, даже когда в него попала стрела. Мне даже показалось, что Витьку зазнобило.

– А ты бывал в этой квартире?

– Нет, не бывал. Но скоро попаду. Дело в том, что к ним дальняя родственница приехала. И заболела. И посторонних пока не приглашают.

Слово «посторонний» меня страшно огорчило. Если уж Витька Коровин там посторонний, то я буду совсем чужим и лишним.

– А пригласят, как ты думаешь, скоро?

– Если не скоро, я и без приглашения пойду. Мне хочется выяснить истину.

– А адрес помнишь?

– Еще чего не хватало! Я Громова много раз до дома провожал и, хотя далековато, езжу в их дом в парикмахерскую подстригаться.

– А он тебя ни разу не пригласил?

– Родственница приехала. Как ты не понимаешь?

– Понимаю. Все понимаю, отлично, но ведь не навсегда же она приехала! Уедет. Дело, наверное, не в ней.

Витька посмотрел на меня и усмехнулся.

– А ты думаешь, это существо живое?

– Не знаю. Предполагать все можно. Мертвому не станут сигналить.

– А ты слыхал когда-нибудь, – спросил меня Витька, – чтобы археологи нашли что-нибудь живое? Они всегда находят мертвые предметы, которые пролежали в земле много столетий и лет.

– А что Громов говорит?

– Громов хороший математик. Он занят тем, что вычисляет. А знает много. Мне ребята из его школы рассказывали, что педагоги не решаются его спрашивать.

– Наверное, знает не меньше, чем в учебниках? – перебил я Коровина.

– В учебниках! – засмеялся Витька. – Он знает, чего не знал ни Дарвин, ни Эйнштейн.

– А откуда?

– Откуда… Ясно, ему тот рассказывает, которому сигналят из других миров.

– Так это же мертвый предмет, археологическая находка, сказал я.

– И Агафонычев так думает? – спросил Витька.

– А при чем тут Агафонычев?

– Отсталые вы с ним люди. О теории информации слыхали? Можно не только содержание книги записать, но и тебя вместе со всей твоей информацией клеточной, молекулярной, мозговой.

– Теперь я понял, – сказал я.