Текст книги "Черная книга"

Автор книги: Геннадий Русский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Сказ восьмой
ПРО АНТИХРИСТА И ВРЕМЕНА ПОСЛЕДНИЕ. ПОУЧЕНИЯ ИРИНАРХОВЫ

Об антихристе говорить – наше это, русское дело.

Вот чему, в передаче верных людей, поучал батюшка наш, старец Иринарх. Точно его слов не помню, но примерно скажу. А вы терпения наберитесь, потешного сегодня ничего не будет, не любо – не слушай.

«Об антихристе вам толкую и о временах последних. Тайна страшная, мировая, глубинная в том, что мы, люди русские, первыми почуем антихристов приход. Имеется предчувствие некое или намек, что мы его угадаем. Необъяснимо, соблазнительно и гордыня. Но таков промысл, ибо дыхание антихристово уже коснулось нас.

Мы, русские, первыми антихриста распознаем, и для того мы посланы Богом, и в том наша история. Есть народы, первыми Богом избранные, им суждено было Бога-Слово родить, другим – Благую весть нести и передать, и есть народы последние, трудники двенадцатого часа, уж мы из таких – третьим Римом нас величают, а четвертому не быть!

На то, дерзаю говорить, и ввел Бог наш народ в историю, чтобы мы антихриста поняли и первыми встали против его козней. Страшно супротив антихриста выйти и погибель суждена, зато перед Богом оправдание и слава вечная. Близко нам Слово Божие и страх Божий ве́дом, оттого и думаем мы неустанно о днях последних. Раскольники наши, староверцы, уж триста лет антихриста чуют и знаки его видят. Знаем мы, православные, близок его приход, и трепетно содрогаемся.

Верно говорю: в русской земле первой антихристово дыхание обнаружится. Мы первыми антихриста распознаем, но не мы его родим. Антихриста-губителя тот же народ породит, что и Христа Спасителя. А как же иначе? В тех же недрах он созреет, кои истинного Спасителя отвергли, ложного спасителя создадут. Их будет семя антихристово, а соблазн наш и мира всего.

И будет, как святой апостол Иоанн глаголет, а також Матфей: Христос пришед во имя Божие, антихрист прииде во имя свое. Христос рек: Царствие Мое не от мира сего, антихрист же прорече: царство мое от мира сего. И научит он людей, как жить безбедно и безбожно, и тем прельстит многих.

Посмотрите окрест себя, не нечто ли подобное зрим? Про мир голодных и рабов вспомните. Он, детушки, он, его предтеча! Произошел из народа иудейского и весь мир собою хочет осчастливить, на меньшее не согласен, земной рай нам всем хочет дать, а кто не берет, того туда палкой загоняет. А Бог, мол, зачем? Без Него обойдемся! Вот уж поистине гордыня сатанинская! Слабый человек хочет на место Бога встать! Выше Бога! Смешно и страшно. Неуж поверим, что один ученый иудей брадатый всей земле счастье даст? Много было лжепророков, но такого дерзкого еще не бывало. Вот тут-то он, враг, веселится. Обманул-таки нас! Нашел чем прельстить – у меня-де всё по науке! Вместо Бога – наука, она вам всем счастье даст, а Бог Живой вам не нужен, хватит вам мертвой науки. Вот они по науке и поступают. Церкви Божии закрывают, Бога истинного проклинают, молятся на паршивую бороденку. Так и случилось, как по писаному: первыми мы испытали натиск антихристова войска, смрадное дыхание его пронеслось над Святой Русью, – и оскудели грады и веси, и зачахли вертограды Христовы.

Так оно и быть должно. Раз мы первыми антихристово дыхание испытаем, то первыми от него и пострадаем. Страдали-то мы всегда и много, но тут уж пострадаем небывало. Почему же так? За что же? Вот за что. Мы Христа ярче всех приняли и мы же от Него ярче всех отречемся и уже отрекаемся. Были мы христоносцы, станем... Да не будет!

Не бывать на Руси царству антихристову! – дыхание его нас опалит, но не из нашей земли зверь выйдет. Наше призвание иное – первыми распознать врага, первыми пострадать от него и первыми вступить с ним в состязание. Знаем мы, что будут лжепророк и зверь. Лжепророк выйдет из стран, Христа забывших, из земли западной, а зверь, всех клеймящий и праведников распинающий, откуда? Не из православного же царства! Хоть бьют и гонят у нас веру, а все ж жива она, и устоим мы и семя зла пересилим! В другом народе тот зверь обнаружится, в народе великом и нехристианском. Тайна великая в том, что несть врагу полного торжества в христианском народе, завет любви Христовой ему мешает, нужно, чтоб закон зла царствовал и не привилось в нем Евангелие. (Проповедано-то оно по всему свету, да не везде привилось.) Что же за народ этот? Желтый это народ. С Востока зверя ждите.

Дерзаю так мыслить, ибо чую антихристов приход, ибо у порога он!»

Вот что батюшка-то Иринарх предрек! Тайны глубинные и символы опасные! С Востока, говорит, зверя ждите, а лжепророка с Запада. Не он один, многие о том полагали. Так-то и герб наш старый русский – орел двухглавый – на две стороны был обращен: на Запад смотрел и на Восток. Так-то и держава наша русская стоит вечно меж Европой и Азией, и в этом наша тайна и разгадка. Нет, не глупые были раньше люди и во всем большой смысл предполагали. Уж поумнее теперешних, которые герб русский звезде морской пятипалой или каракатице уподобили. Велик орел русский и далеко крылья простер!

После чего толковал старец о последних днях.

«Чтоб антихристово время пришло, тут одно условие надобно: чтобы люди Бога забыли. А оно ныне исполняется.

Потому-то стоим мы у порога последних дней. Когда они наступят? Скрыты времена и сроки, но чаю, что скоро. Исчерпался мир в добре и зле, и ничто его не поворотит. Ждать будем срока. Говорят иные: ведь не завтра последний день наступит! Нет, мои любимые, – завтра! Где для человека вечность, для Бога – един миг, наш день короток, Божий – длинен. Неизвестны нам времена и сроки, но срок приблизился. Живите со страхом Божьим, как если бы последний день завтра наступил. Верные, крепитесь и полагайтесь на бесконечное милосердие Божье. Потому и не бойтесь. Страшен суд, да Христос милостив.

Спрашиваете вы: почто ж Господу губить сей мир, Свое творение, доброе весьма, как некогда Содом и Гоморру? Не хочет Бог губить сей мир, ибо не губитель Он, а Спаситель. Не хочет Он испепелять мир – сам человек свой мир оскверняет и испепеляет – вот в чем вражеский-то умысел! Вот к чему грехи наши ведут! Не ясно ли сказано: перед Судом Божьим попытаются люди устроиться без Бога и сами создать совершенное и справедливое царство на земле, вроде второй Вавилонской башни построить. Но не выйдет, и тем глубже они в отчаянии окунутся во зло. Зло дойдет до последнего предела своего, и решит тогда Господь переделать краткий и несовершенный наш мир и сделать его вечным и совершенным.

Все сие речено в Откровении апостола Иоанна Богослова. Великие тайны и дива дивные открылись ему от Духа Святого. Кто еще и мог сподобиться, кроме любимого ученика Господа? Но как все свершится, когда настанут времена и сроки, один Господь ведает.

Быть может, умилостивится Господь, пощадит род людской и не пошлет ему столь страшных кар.

Быть может, так разгневается Господь, что и Иоанном сказанное малым окажется.

Велик дар пророка и апостола, но Бог один всеведущ, Он выше всех. Будем же помнить сие и уповать на милосердие Его.

Все свершается по предначертанию Божьему, по воле Его и произволенью. Христос искупил грехопадение, утвердил правду на земле и основал Церковь Свою, но власть имеющего державу смерти не упразднена, и есть князь мира сего, князь зла. Христос принес нам благую весть о спасении и дал Свет Истины, его же тьма не обнимет. Жили прежде люди во тьме, и появился свет горний. И сей свет победит тьму!

Но как победит? Человеческим ли устроением? Нет, ибо человек несовершенен, а совершенен один Бог. И дабы окончательно упразднить тьму и утвердить Свет, придет Спаситель, но не через вторичное воплощение (ибо после Христа воплотиться может только антихрист), а как Царь Славы во всем Могуществе Своем, и скоро, други, скоро, мы узрим Его приход!

И вот тогда будет свет на веки вечные и не будет тьмы, ибо во всей вселенной существует только свет, и упразднится совсем князь тьмы и всё войско его.

Странный вопрос вы мне задаете: "Что же, значит, мир Богу не удался, коли не может на земле добро одолеть зло?"

Я вас спрошу тоже: кто был первым творением Божьим? Адам? Нет. Тот, кто предвременно существовал, кто Еву соблазнил. Змий в райском саду, сиречь диавол. Тут соблазн для ума наибольший.

Диавол-то кто? Тоже Божье творенье. И создал его Отец Небесный прежде Адама и прежде сотворения мира. Падший он ангел, любимый некогда Богом. За великую гордыню низвергнут Богом, и так появилась тьма.

Безбожно думать, будто Всеблагий Отец наш Господь сам себе сотворил врага, а нам злобу лютую, чтоб Адам искушен был и род человеческий проклят. Сие есть творение отпавшее, частица Божия, самовольно против Бога восставшая и замысел Его самовольно искажающая.

Но так возлюбил Бог человека, что отдал Сына Своего Единородного, дабы искупить грехопадение Адамово.

Но не побежден еще враг рода человеческого. И идет брань великая добра со злом. И в той борьбе крепчает и мужает человек, но и урону немало для слабых душ. Крепнет человек, но и сила дьявольская крепнет, и тому примеры повседенно зрим: полетел человек по небу, как птица, а зла средь нас стало больше.

И вот почему не может человек окончательно устранить зло сам: отпавшее Божье творение Сам Бог-Творец упразднит. И будет так в день Страшного Суда».

Продолжали недоумевать иные, слабые верой, слыша эти старцевы слова, спрашивали: «Почто ж Бог отдал человека на состязание с диаволом, почто не упразднил его власть заранее?»

Отвечал старец: «Не отдавал Бог человека на состязание с диаволом, а человек сам себе определил участь через грехопадение. Но не оставил Бог человека. Душа в человеке – Божья. Уготовал нам Творец жизнь вечную. Здесь мы только странники, только приуготовляемся в путь, и спасен будет тот, кто до́бро приуготовлен. Пройдя юдоль скорби, пройдя плоть и тление, входит душа в обитель горнюю. Адам, первый человек, имел жизнь райскую, туда же все праведные вернутся, и есть в этом конец и начало, начало и конец. Иного не мыслю».

И еще добавил старец: «Не задавайтесь вопросами крайними, веру искушающими, не допускайте в душе своей ржавчины сомнений, как один из вас, маловер, только что вопрошал. Выходит, по его словам, что коли мир есть творение Божье, то и за неустройство его Бог ответствен. Грех большой он взял на душу: тварь стала спрашивать с Творца! Но еще раз скажу, чтоб не осталось недоумений: Бог дал простор миру, дал ему свою Душу и свой Разум. Так и враг душу свою и разум имеет. И вот душой и разумом своим он вступил в состязание с Богом, а поле той битвы – души людские. Всякое творение Божье вольно в умыслах своих, в любую сторону склониться может, к добру и ко злу, потому что дал Творец творению волю и простор. И столь велика та воля, что в гордой душе переходит она в самоволие. Так отпал некогда любимый ангел Божий и стал в самоволии своем врагом Ему, такова участь и всех иных самовольцев – все они враги Божьи. И вот стал самовольный враг осквернять всякое творение Божие и высшее из творений Его – человека. И толкнул он первых людей на грехопадение, и так началась борьба тьмы со светом. Но предречен ее исход. Погибнет враг, а с ним всё зло, но перед этим, в последние дни, власть его будет небывало велика, потому что самоволие распространится в мире. Знает он, что немного ему остается, и потому будет лютовать. И будет казаться, что совсем он победил. И страшен будет вид последних людей, потому что в сердцах их тьма загасит свет. И крохотная искорка, быть может, одна останется – уж не в детском ли сердце? – и не даст погаснуть свету, ибо не может тьма победить свет окончательно. И радостно нам знать это, и ничего не страшно, потому что Господь не отвернется от Им созданного мира – доброго весьма – и даст ему новый облик, совершенный, как Божье Сияние!

Так на что же люди приходят в мир, зачем живут в сей юдоли скорби и греха? Для искушений ли? Нет! Для утверждения Высшей Славы Божьей, для прославления Имени Божьего, для грядущего соцарствия со Христом, и это такая радость, выше которой нет ничего и не может быть! Нет ничего выше Бога, и радость тому, кто это понял, а иначе – смерть духовная, обездушивание полное, человек, как отблеск Божий, превращается в лишнего человека».

И тогда заговорил старец о неугодных душах. «Сызмальства я задумывался, почему Бог наш, такой добрый, и допускает, что родятся уроды всякие, безумные, кривые, горбатые, хромые, слепые, глухие, и детки малые в крестьянстве почему мрут как мухи или как котята ненужные? Жалко-то их как! Знаем, что жизнь наша есть юдоль скорби и что страдая живет человек. Так то – человек обычный, созданный по образу и подобию Божьему, а те, уроды, по чьему они образу? Кто их искривил, исказил, затворил те врата, чрез кои в нас входит мир? Да как же они Бога познают, коли слепы и безумны? Странным мне это казалось – кто же столь зло исказил человеческий облик? Уж не вечный ли исказитель? Вестимо, он. Но почто же получается так? Такова расплата за грех первородный, который вошел в мир и поразил человека и всю тварь. И одно утешение сердцу, что не будет таких в Царствии Божьем, что обрящут все тело воскресшее и преображенное. Но вот деточек-то невинных так жалко!..

Страшно урода видеть, но то уродство зримое и взору понятное. А души́ искажение? Кабы ду́ши, внутреннее наше, можно было столь же просто обозрить, как внешнее, как бы мы ужаснулись! Тут и кривые, и хромые, и горбатые, и слепые, и глухие! Так где же больше уродства: во внешнем или внутреннем? Вестимо, во внутреннем, в душе. Плоть наша изменна и бренна, пройдет сквозь распад и воскрешение, душа же неизменна, и душа злая, нераскаянная пребудет веки вечные в уродстве своем, во тьме погибельной до скончания времен.

Как предречено, придут последние времена и останутся последние люди. В этом тайна и намек. Что это за люди? Это люди лишние, это ду́ши уродливые. Веру забывшие, облик человеческий утратившие, оскотинившиеся, озверившиеся. Просто будут плыть они по течению жизни и просто сходить без Бога. Вся жизнь их будет в ненависти, и чем дальше, тем больше будет их ненависть бесчеловечная и потеря святого начала в себе.

Как же так – вы спро́сите? Неужто есть лишние для Бога, для милосердия Его? Безгранично милосердие Божие, и нет для него ни лишних, ни избранных среди тех, кто приходит к Нему. Вспомните притчу Христову про пастыря и заблудшую овцу. Все – дети Божьи, все Ему дороги. Но есть иные – проклявшие Бога, принявшие врага; они – лишние. Они сами от души бессмертной отказались в дерзком самоволии своем, и лишит их Бог души! Ни воскресения, ни прихода Спасителя, ни грозного Суда Его они не узнают – как прах они истлеют. Их жизнь – уже смерть, а смерть их – есть смерть вторая.

Дерзаю на сии слова, ибо, как во времена апостольские, настали дни гонений. Прости, Господи, согрешение мое!

Всех, всех Господь рассудит по делам и помыслам, и даже неверных, сомневающихся среди них, даже татей и злыдней и многих раскаявшихся простит в бесконечном Милосердии Своем, но проклявших Его отринет Бог от Себя, и тьма их ждет, и пустота во веки вечные! И много уже таких, лишних, в ком чувства животные и страсти диавольские и нет сердца человеческого, много! Их-то и возьмет в легкую добычу князь мира сего. Без них-то он ничто, он ими силен. Ненавидеть будут лишние праведных, и бить, и гнать, и мучить, и мало кто спасется. Вы, праведные, приуготовляйтесь к пути крестному!

Но вот придет день последний, придет, как "тать в нощи", и явится миру Утешитель и Спаситель в сияющих ризах, в Фаворском сиянии. И тогда в един миг всё прейдет. Всё, что мы мнили и ценным и великим, чем в жизни услаждались, чего домогались и людей обижали, чем радовались и чем печалились – всё уйдет, ничего не будет, кроме Совершенного Лика Божьего.

Многое мы знаем, ве́дома нам Благая Весть Господа нашего Иисуса Христа, но не всё, а в тот час мы будем знать всё, всё до последнего! Узна́ем мы Высшие Тайны Божии и позна́ем, зачем всё было так и весь замысел Божий. И что тогда будет – несказа́нно, выше это ума человеческого! Дерзаю я жалко лепетать и проклинаю дерзкий язык свой. Прости меня, Господи! Помолимся, други!»

И чего сказываю? Препустейший ведь человек, никакой во мне основательности, враль я московский. А вот все складываю, чего для? Передаю вам поучения угодника нового старца Иринарха. Славы мне, что ли? Куда такому нескладному! И вот ведь о чем говорим, о каких высоких материях рассуждаем: о Боге, о конце мира, об антихристе – не меньше, о вещах великих, а сами в жалком ничтожестве пребываем, живем в крайней мизерности, при подвальном образе жизни, на торжище людском толчемся, муравьи незаметные. А вот уж – судьбы народов решаем, куда там – судьбы мира! А сами... Куда взял! А надо говорить, Валаамова ослица и та заголосила...

На той последней беседе Иринарха с верными своими вспомнил старче про ту ослицу и себя с ней сравнил: никогда-де он не говорил и не проповедовал, а вот разобрало его перед близкой разлукой, и поведал он нам одну историю, с ним в давние годы случившуюся.

«Я тогда проходил обет молчания, наложенный на меня наставником моим, и работал в хлебне. Целый день в занятии, помолиться некогда. И еще сторонился я люда, а у нас в монастыре всегда гостей жило довольно, богомольцев со всех сторон. Уже поздно было ночью, пробираюсь я из хлебни в свою келейку и вижу – распахнуты врата Успенского храма, главной нашей святыни.

Странно мне сие показалось – на ночь, когда службы нет, храм запирался. Вошел я. Темно в храме, пустынно, еле лампадки у икон светятся, а иные погасли. Прошел я вперед немного и чуть о кого-то не споткнулся. Думал – молится человек, перед Богом простерся. Пригляделся – без памяти лежит. Я его из храма вынес и у паперти на скамеечку посадил. Там фонарь у нас горел. Узнал я его – философ это был знаменитый, очень его у нас в монастыре все любили, и ему гостить у нас нравилось. На воздухе он отдышался, в себя пришел, спрашивает меня: "Что со мной было?" А я ответить не могу, палец к губам прикладываю. "А, знаю, – говорит, – ты молчальник, помню. А они где?" И при этом вопросе затрясся весь. Я его руку взял, а он ко мне подался и шепчет: "Я его видел!" Понял я, о ком он, и перекрестился. Он тоже стал креститься и, вижу, плачет. Я бы хотел его утешить ласковым словом, да не могу, не дано мне говорить, а он совсем как ребенок ко мне прижался и всё плачет так горестно, что и я с ним заплакал.

Стало мне его жалко, что он такой человек громкий и так распинается предо мною, а я ведь кто – монашек убогий и безвестный. "Брат, – говорит, – я тебе всё открою, потому что ты молчальник и не проговоришься".

И пошли мы с ним рядышком. Из монастырских ворот вышли, идем по нашей дороге, она у нас в соснах проходит, мягкая, песчаная, иглами усыпана, светлячки обочины усеяли, лунный свет дорогу полосами пересекает, – и так-то хорошо, и благостно, и тихо, и величаво, как во храме. А философ мне говорит: "Он меня давно преследует, я его часто вижу. Он мне за всё отомстит, сожрет меня". И рассказывает: "Лег я было спать, но не спится, голос какой-то мне шепчет: ступай во храм Пресвятыя Богородицы. Иду. Всегда на ночь врата закрыты, тут обе половинки распахнуты. Вошел я и встал среди храма на колени. Не знаю, сколько времени так простоял, и начинает мне казаться, что есть возле меня кто-то незримый. Оборачиваюсь – нет никого, а вроде бы какой-то шорох и дуновение. И чудится мне, что есть кто-то в алтаре и начинаются какие-то приготовления. И вдруг свет в алтаре засветился, но странный какой-то свет, не свечной, теплый, а холодный, синий, и лампадки перед иконами синим огнем вспыхнули. И отворяются царские врата и вся церковь заливается фосфорическим сиянием, и видно мне, как выходит он, в черной ризе и черной тиаре римского первосвященника, а за ним по чину сатанинские кардиналы и епископы и всё сатанинское духовенство, и заполняют они храм всё гуще и гуще, так что живого места нет, а они всё прибывают и прибывают.

Один я стою на коленях в кругу, и они меня не задевают, но от их одеяний до меня доходит зябкое дуновение. Остановился черный папа позади меня и начинает служить по мне лжепанихиду, черную мессу. И хор ему подпевает: кто "ave", кто кошкой пищит, кто сорокой стрекочет, а какой-то баловник на разлаженной фисгармонии бубнит и фальшивит нестерпимо. И все эти чернослужители, что рядом стоят, как-то странно возглашают: "Помянем, помянем раба чертова, имярек, ох-ох, чтоб он сдох!" А хор подпевает: "Сукин сын, сукин сын!", и визжит, и мяучит при этом.

Долго они так меня отпевали, потом он говорит мне: «Восстань, раб чертов!» Я встал. Стоит он передо мной на возвышении: «Проповедь вам прочту», и все вокруг орут не поймешь что. «Только что мы отпели нашего непримиримого врага. Он много нанес нам вреда, но мы извиним его незнанием, ибо не ведал он, что мое царствие близко, ближе, чем иные полагают. И будет место сие пусто! – и ударил посохом об пол, и гром потряс храм, и заплакал где-то ребенок жалобно. – И будешь ты, как многие славные ныне, проклят как собака, ныне, присно и во веки веков. Аминь и черт с ним! Подведите меня к нему», – говорит, и двое служек в фосфорических одеяниях ведут его под руки ко мне. «А-а, – говорит, – про антихриста пишешь? Вот тебе за антихриста!» Поднял посох, и сверкнули три синие молнии и пронзили меня насквозь, и я умер, сгорел сердцем, думал, что умер, пока ты меня не поднял".

Тут философ остановился и так-то странно на меня посмотрел – лицо у него бледное в лунном свете и глаза огнем фосфорическим горят, право, жутко мне стало. "А ведь это чепуха! – говорит. – Это мне привиделось потому, что я Гоголя вспомнил". Да как захохочет, а смех у него был резкий, крикливый и по всему лесу отдался, возбудил он ночных птиц, и над самыми нашими головами захохотал кто-то и захлопал крылами. Философ меня за руки схватил, затрясся и шепчет: "Нет, нет, он тут, всё это была правда, знаю!"

Чудно́ мне было и странно, что такое могло привидеться в стенах святого храма, что нечистый там обедню служил – грешно помыслить такое! Иное было странно – кто врата открыл, и еще более странно – паникадило ночью рухнуло.

Философ как узнал об этом, – весь больной от нас уехал. Помер он вскоре. Перед отъездом своим велел меня вызвать. Я по обыкновению в хлебне работал, весь белый в муке вышел. Он посмеялся: любил шутить, а добр и прост был – ребенок малый. Но посерьезнел. Обнял меня и на ухо шепнул: "А про него помни!" С тем и уехал.

Недоумевали многие в монастыре, почему такой славный человек вдруг меня избрал, а спросить не могут – молчу я. Только после сего начался для меня соблазн. Слух нелепый обо мне прошел, стали приезжать разные господа на меня взглянуть, за ними простой народ потянулся, обступают, прохода не дают. Игумен меня с работы снял, повелел книжным делом заниматься и к народу выходить. А потом я старцем стал, и много было соблазну к славолюбию и гордыне. Ну, да Господь милостив и обратил вскорости меня в малость, коей и всегда быв».

Вот что рассказал старец своим верным. А уж ночью глухой тайно подъехала к их дому повозка, чтобы старца увезти. Слезно прощались они с Алешей.

Спрашивал Алеша у отца своего духовного: «Отче, пошто стало так на русской земле, что гонят нас и преследуют, пошто губят святую православную Церковь? Не до́бро ли наше слово?»

И ответил старец: «Правда Божья, сыне, столкнулась с правдой человечьей». – «Разве две их правды, отче?» – «Две их правды, две. Одна правда – Божья, она в жизни с Богом, наша правда, другая – для нас лжеправда, для них правда – безбожья. Это когда человек такой высоты ума достигнет, что полагает самовольно, будто Бог ему помеха и всё в мире может он разрешить сам. Одна правда Христова, другая – против Христа, сиречь антихристова та правда». – «Страшно, отче!» – «Уж так-то страшно, что и не вымолвить. Бьются две правды, и каждая себя правой считает. У нас своя правда, у них своя. Мы от своего не отступимся, и они отступаться не хотят.

Всё сбывается, как писано. Создадут люди свою правду и ей одной поверят. Отрекутся от Христа и проклянут Его, и возлюбят антихриста, и ему станут поклоняться, и бысть смута, глад, мор и трус и неустройство великое. А нас, тех, кто со Христом, останется горстка малая, и будут нас бить, заушать и оплевывать и казнить смертию лютою. Всё сбывается, но неизреченны времена и сроки и неведомо, в кой день». – «Что же делать нам, отче?» – «Молиться, сыне мой возлюбленный, и за веру святую стоять насмерть. Молиться надо за весь мир. А за себя не молитесь, стыдно сие. За спасение мира стойте на молитве. Господа молите, чтобы гнев Он свой умерил и хоть детишек малых пощадил. Он добрый, Он услышит. Сыне мой, прозреваю приближение дней погибельных. Благословляю тебя, сыне, иди к Сергию Преподобному. Сам бы пошел с тобой, да трухляв гриб и неугодна моя жертва». – «Как к Сергию? там и обители нет?» – вопрошал Алеша. «Не оскудел Сергиев святой кладезь, и тебе из него живой воды пить. Свой путь у тебя, Алеша, им и иди. Возрос ты, возмужал, вступай с миром в состязание. Прозреваю в тебе великого богатыря веры Христовой, аз же недостоин разрешити ремень сапог твоих. Настали времена, когда вера христианская внове будет украснена мученичеством. Знаю, всё знаю. За веру святую стой насмерть». – «Что говоришь, отче? Объяснись!» – «Ничего не скажу тебе, сыне. Всё свершится по воле Божьей». – «Как покину тебя, отче?!» – «В скрытню удаляюсь. Нет в миру мне места. Великий есмь грешник и несть мне прощения». – «Отче, пошто унижаешься?» – «Знаю, всё знаю. Мерзок есмь, аки кал смердящий. Лика людского зрети недостоин. Скоро предстану пред Господом и за всё ответ понесу. А тебе, Алеша, не в скрытню путь. Тебя Господь в мир посылает. Дал Он тебе душу неколебимую и чистоту ангельскую. Избран ты на великий путь, и ждет тебя радость горняя: сподобишься участи Христовых страстотерпцев и воссядешь одесную Престола Божия. Благословляю тебя». И со слезами старец благословил юношу.

Благословил старец Алешу и совсем было идти собрался. Да приостановился. «Алешенька!» – позвал. Бросился к нему Алеша, обнял старца, плачет, и старец плачет. «Вспомни-ка, Алешенька, – старец шепчет, – каково Господу-то было, когда посылал Он в мир Сына Своего Возлюбленного. Так-то наша скорбь что́! Знал Он, всё знал, а послал ведь! Отцу-то как это не понять! Как тяжко сына своего на страсти и муки отдать! И рад бы взять тебя с собой, от мира укрыть, от зла схоронить, так что мочи нет, но как вспомню про Господа, Сына своего Единородного не пожалевшего, и проклинаю греховную слабость свою. Так-то мне жалко тебя, так-то сердце болит, смерти хуже́е... Знаю, что тебя ждет, да надо так. И сын мой, Алешенька, нужен миру. Иди смело в мир, сын мой, не смущайся скорбию моею. Должен ты прославить веру Христову, и радостно мне, отцу твоему духовному, что я тебя на путь сей благословил! Да вот сердце-то плачет, стар я совсем, дряхл, как ребенок малый, плачу вот... Да как же горе выплакать, ведь и Господь-то плакал по Сыне Своем...»

Что-то и я расстроился... Всё я вам сказки рассказывал, друзья хорошие, а сегодня не тот разговор был. Оно верно: мне сказка дорога, люблю я их измышлять, да и как вас не потешить ума хитросплетениями? А про Алешу и Иринарха – это уж не сказка, а житие, да не мастер я их складывать, вот и закругляюсь. Наговорился я всласть, насказал вам больше, чем от себя ожидал, так что сам удивляюсь, откуда всё и взялось. Ну да, видно, надо так. Низко всем кланяюсь. Спасибо за компанию. Счастливо оставаться.