Текст книги "Возвращаясь на круги своя (СИ)"
Автор книги: Геннадий Леви
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)
21 июля новоизбранный сейм обратился с просьбой к советскому правительству принять Литву в "братский союз советских республик" и 3 августа президиум верховного совета СССР удовлетворил эту просьбу. Независимости Литвы пришел конец.
А что делали литовские евреи все это время, как они отнеслись к этим радикальным переменам?
В буржуазной Литве евреи пользовались определенной, довольно обширой, автономией: повсюду функционировали синагоги и йешивы, создавались светские еврейские школы, сионисткие кружки, театр, газеты, книжные издательства на еврейском языке – все это действовало беспрепятственно. Многие евреи становились врачами, адвокатами, инженерами: дискриминация в высших учебных заведениях практически отсутсвовала. Процветал также еврейский бизнесс: евреи владели почти пятидесятью процентами срених и крупных предприятий (там, где численность работников превышала 6 человек; в Литве не было слишком больших предприятий), а среди мелких заведений (торговцев, кустарных мастерских, парикмахерских и т.д.) их было даже больше, чем пятьдесят процентов. Это при условии, что среди общего населения, евреи составляли всего 7 или 8 процентов (их относительная численность увеличилась после присоединения вильнюсского края – около 70 тысяч человек и к 1941 году численность еврейского населения в Литве возросла до 220 тысяч).
Где евреев не было вообще, так это среди высших чинов армии и полиции, т.е. тех, в чьих руках была реальная власть: евреев к ней просто не подпускали. Конечно, кто-то может возразить, что деньги тоже имеют власть, но как когда-то выразился знаменитый поэт: "все куплю сказало злато, все возьму сказал булат" – булат все-таки был покрепче.
Возможно поэтому, а возможно по какой-либо другой причине, но непропорционально большое количество евреев участвововало в Литве в "борьбе за светлое будущее всего человечества": т.е. были членами, обьявленной вне закона, коммунистической партии: они сидели в тюрьмах, руководили стачками и демострациями, писали критические, по отношению к правительству, статьи. С другой стороны их численность в коммунистической партии, в литовской литературе и в сознании многих литовцев, сильно преувеличина. Смотрите сами: в коммунистической партии Литвы до прихода советской власти никогда не было больше чем пятьсот – шестьсот человек. Из них евреев было меньше половины, т.е по отношению ко всему еврейскому населению они составляли не более 0.003 процента. Ничтожное количество. Конечно, относительно всех членов коммунистической партии 50 процентов – это было много. Но в целом – очень мало.
Провозглашение Литвы частью Советского Союза подавляющее большинство евреев, в отличии от коренных литовцев, встретило с восторгом. И это несмотря на то, что пострадали они от советской власти не меньше литовцев. Дело в том, что вместе с администрацией в Литву пришло и вездесущее НКВД и сразу же включилось в поиски явных и скрытых "врагов народа". А что это были за враги? Всякие там националисты, духовенство, капиталисты... А уж капиталистов среди евреев хватало. И не только "капиталистов". Множество еврейских, (так же как и литовских) националистов (сионистов) тоже пострадало. Самым известным из них был будущий премьер-министр Израиля, Менахем Бегин. Его арестовали в сентябре 1940 года и сослали в Печорский лагерь в Коми АССР.
Арестовывали тогда целыми семьями и ссылали в лагеря и на поселения, в Сибирь, на север, в Воркуту... (Не знали ссыльные евреи, что им несказанно повезло, что тем, кого власти оствили в покое, оставалось жить совсем не долго).
Советские органы не ограничивались арестами; они опечатывали йешивы и светские еврейские школы, разгоняли театральные кружки, закрывали еврейские газеты и журналы.
И тем не менее евреи отнеслись к "оккупации" СССР в большинстве своем положительно – они понимали, что зажатая между двух алчных держав маленькая Литва не сможет долго оставаться независимой и предпочли советское НКВД немецкому Гестапо.
Литовцы однако имели другое мнение: часть из них считала, что фашисткая оккупация более предпочтительна, а еще большая часть – что немцы, в отличии от большевиков, оставят их в покое и Литва снова станет независимой.
Одним из таких "мечтателей" был литовский посол в Германии Шкирпа. Когда к власти в Литве пришли коммунисты и отозвали литовских послов из других стран, он отказался вернутся. Вместо этого он связался с немецкой разведкой "абвер" и с их помощью создал организацию "фронт литовских активистов". Целью этой организации был захват власти в Литве и создание независимой литовской республики (у абвера, конечно, были совсем другие планы – они хотели использовать литовских националистов для атаки на красную армию изнутри). Шкирпе удалось установить связи со своими сторонниками в Литве и создать две подпольные группы – одну в Вильнюсе, другую в Каунасе. В вильнюскую группу входили в основном офицеры бывшей литовской армии переименнованную советскими властями в 29 территориальный корпус красной армии, а в каунасскую – студенты Каунасского университета. Началась активная подготовка к восстанию.
В конце мая органам НКВД удалось поймать несколько связистов, под пытками выудить у них имена подпольщиков и за пару недель до начала войны начались массовые аресты. Кроме самих подпольщиков арестовывались также их родные, друзья, а то и совсем случайные люди. Уже много месяцев НКВД готовила, составленные по доносам, списки "неблагонадежных элементов", как-то критиковавших политику коммунистической партии, неуважительно отзывавшихся о товарище Сталине, вывешивавших старый национальный флаг и так далее, и сейчас, пользуясь случаем, сводило счеты. На этот раз жертвами террора стали, почти исключительно, литовцы. По приблизительным подсчетам около 40 тысяч было отправленно в Сибирь, несколько тысяч – в тюрьмы, десятки были расстрелянны.
Определенную роль в этой вакханалии сыграли литовские евреи. Дело в том, что новая (советская) администрация позволила евреям получить то, о чем они когда-то могли только лишь мечтать, а именно – власть над другими людьми, а именно, тот "булат", который до недавнего времени находился исключительно в руках коренных литовцев и с помощью которого те имели возможность "все взять". Советской администрации было абсолютно все-равно какой национальности был человек, литовец, русский или еврей, главное – чтобы он был предан сталинской идеологии и ее целям. НКВД нужны были свои люди среди местного населения (кто же может распознать скрытого врага – бывшего полицейского или лавочника, например?) и ими, в достаточно большом количестве, оказались евреи. Из грязи – в князи, как говорят: ведь совсем недавно, всего только год назад, такого просто не могло быть, в такое никто бы и не поверил – чтобы еврей мог арестовать литовца, пытать его, глумится над ним... Наоборот -это да, наоборот – это хоть сколько. А вот чтоб еврей литовца...
С другой стороны существует сильно преувеличенное мнение, будто НКВД чуть ли не сплошь и рядом состояло из евреев. Это неправда – в НКВД было полно русских (приезжих), литовцев и поляков, евреи состовляли меньше половины его состава. Но опять-таки, в силу относительного расхожедения в процентном отношении между общим населением и сотрудниками НКВД у местного населения создалось неправильное мнение о засилии евреями аппарата НКВД. Данное обстоятельство использовали, для своей неприкрытой антисемитской пропаганды, литовские и нацисткие юдофобы. Короче говоря, к моменту начала войны, у большинства литовцев понятия еврей, коммиссар и чекист стали равнозначны.
22 июня члены "фронта литовских активистов", те, которых НКВД не успело до этого дня арестовать, подняли восстание. Они перекрыли дороги отступающей красной армии. По этим дорогам убегали не только солдаты, но и евреи, спасающиеся от фашистов; в них стреляли литовские белопогонники, стреляли как по врагам, потому что – нет, никто из них не должен был уйти от "правого возмездия". Даже дети.
В каунасском районе еврейской бедноты – слободке, независимый от ФЛА, отряд Климайтиса в ночь на 25 июня устроил погром: сотни людей были убиты, тысячи ранены, их имущество разграбленно, десятки домов сожжены. Местному раввину, в присутсвии его жены и детей, отрубили голову и выставили ее в окне для всеобщего обозрения.
Особой известностью пользуется инцидент происшедший в каунасском гараже "Летукис", в самом центре города. Не потому что он был особенно зверским или наиболее крупным, а просто потому, что немецкий военный фотограф Гунсилюс сумел запечатлеть происшедшее и его фотографии разошлись по свету как неподкупные свидетели бойни.
Все началось с того, что 24 июня оставленные, для уничтожения важных документов, несколько сотрудников НКВД явились в гараж "Летукис" чтобы реквизировать какую-нибудь машину и удрать на ней из города, следом за своими начальниками. Но у них ничего не вышло – их арестовали работники гаража и посадили под замок. Следующим утром (по чистой случайности?) в гараж явились только-что выпущенные из тюрьмы "политические заключенные". Кто-то из них, по-видимому, опознал среди сидящих под замком чекистов своего бывшего истязателя. И во дворе гаража состоялся "суд," т.е. избиение захваченных сотрудников НВКД всеми подручными средствами: их били всем, что попадалось под руку – ломами, кольями, палкими... Забивали насмерть. А если кто-то шевелился после этого, то его отливали водой и снова били. На шум сбежалось много народа: женщины, старики, дети. Принесли аккордеон, начали петь патриотические песни. Тем временем "белоповязочники" стали приводить новых, захваченных в черте города, "преступников", и настоящих и мнимых. Всех их били насмерть, вне зависимости от вины. Сколько людей было перебито, сколько из них было евреев – никто точно не знает.
В последующие дни "центр тяжести" перемистился из центра на окраины – в седьмой форт. Туда привозили схваченных по каким-либо причинам евреев, а также тех, кто пытался бежать из Литвы и был пойман по дороге. К началу июля в форту скопилось несколько тысяч человек. Женщин отделили от мужчин и заперли в казематы. Мужчин оставили на открытом воздухе. День за днем, ночь за ночью, без пищи и воды они лежали лицом к земле, так, как им велели их мучители. Дни тогда стояли жаркие, сухие и жажда мучала всех невероятно, но каждого, кто поднимал голову и просил воды, нещадно били плеткой.
Когда охранникам становилось особенно скучно они находили для себя развлечения. Так, однажды, собрав с десяток желающих попить, они заставили их встать на колени и, под общий смех, начали мочиться каждому в рот. Другой раз, вытащив толстого и лысого еврея из толпы, один из охранников зажал его голову у себя между ног, а другой, спустив с него штаны, вставил в задний проход ружье заряженное солью и выстрелил. Весь взвод потом катался со смеху, видя как он скачет по полю со спущенными штанами и дико орет.
По вечерам и ночам заключенные слышали раздающиеся из казематов вопли и крики о помощи – это подвипившие охранники насиловали их жен.
В первых числах июля начались массовые расстрелы...
Тоже самое происходило не только в больших городах, но и на перефирии. В лесу Райняй, например, органы НКВД 24 июня, перед тем как убежать, растреляли 79 "политических заключенных" тяльшайской тюрьмы. Растреляли потому, что не знали, что с ними делать: не брать же их с собой, в конце концов, а освобождать из тюрмы, ни с того ни с сего, тоже было как-то несподручно. Вот и растреляли.
Могилы жертв были обнаружены через несколько дней. К ним пригнали около сотни, случайно пойманых в Тельшае, евреев (не литовцев же) и заставили откапывать, уже начавшие разлагаться, трупы, обмывать их и целовать. Затем велели евреям лечь в освобожденнные только-что могилы, где их и растреляли. Кого растреляли, кого, так, живым закопали. (Сейчас каждый может посмотреть в райняйском лесу на большой и красивый памятник, поставленный "жертвам советского террора". Ну и при желании, конечно, и если хорошо присмотрится, то сможет разглядеть между деревьями и невзрачную мемориальную доску, установленную "жертвам нацисткой окупации"). В самом Тельшяе, жители, услышав "про кровавые преступления жидов", немедленно начали свою "акцию справедливости".
Дикой ненависти к представителям семитской расы не было предела. Даже немцы схватились за голову при виде такой всеобщей, спотанно возникшей по стране, вакханалии убийств. Но одноврененно с приказом остановить бойню и отправить евреев в гетто, пришли и другие приказы. В маленьких городках и поселках, вдали от больших населенных пунктов, там где не имело смысла создавать гетто, начались массовые расстрелы. Теперь ими руководили уже немецкие офицеры из небезызвестной эйзацгруппен А, но черную работу выполняли все теже литовские добровольцы. Настолько хорошо они ее выполняли, что фашисты отправили их продолжать начатое в Белоруссию в связи с нехваткой там собственных убийц. Особенно "прославился" своими действиями второй (двенадцатый) полицейский батальон под командованием Антанаса Импулявичуса.
Убийства продолжали сопровождаться издевательствами над обреченными людьми. Так, скажем, в Мариямполе литовские "партизаны" сперва расстреляли всех мужчин. А на следующий день на место их расстрела привезли женщин, заставили их раздеться догола и танцевать на, все еще шевелящейся, могиле их мужей и братьев. Потом и их тоже расстреляли.
Оценив энтузиазм местных жителей в Литву начали свозить для расстрела евреев из других стран: из Австрии, Чехословакии, Германии. Убивали их либо в девятом форту в Каунасе, либо в Панеряй в Вильнюсе.
На этих "фабриках смерти" убийства перешли "на промышленную основу": никто уже не издевался над обреченными – их нужно было убивать как можно больше и за как можно короткое время. Следом за инстранцами настала очередь и местных евреев: в октябре были проведены в Вильнюском и Каунасском гетто малая и большая "акции".
(В Каунасе расстрелами руководил офицер СС, некий Хельмут Раука. После войны он иммигрировал в Канаду и на награбленные деньги открыл, неподалеку от Торонто, гостиницу. Однажды его опознал бывший узник каунасского гетто и обратился в бюро Вейцмана, а тот, в свою очередь, к германскому правительству. Это случилось в 1961 году. Германским властям понадобилось еще двадцать лет на то, чтобы проверить эту информацию. В 1981 году они подали официальный запрос Канаде о выдаче массового убийцы под суд. Процесс занятулся до середины 1982 и в конце этого года Раука умер по болезни так и не дождавшись суда).
К концу войны в Литве уцелело не больше пяти процентов евреев. Это были либо те, кто ушел в партизаны, либо те, кого немцы держали до последнего, обладатели "нужных профессий": портные, сапожники, парикмахеры... В семидесятые годы и они покинули Литву, уехав в Израиль. Сейчас в Литве живут считанные единицы.
Вот так и закончилась шестивековая история евреев в Литве.
Если вы когда-нибудь приедете в страну, то вам покажут замечательные памятники старины – башню Гедиминаса и Тракайский замок, расскажут старинные мифы о Каститисе и Юрате или об Эгле, королеве ужей, отведут в музей Чюрлиониса, чтобы показать картины этого замечательного и уникального художника или в военный музей, посмотреть на остатки разбившегося самолета Дариуса и Гиренаса,или в долину песен или в музей славы баскетбольного клуба "Жальгирис"... Вы пройдете по улицам носящими имена Витаутаса и Майорониса – теми, кем до сих пор гордится литовский народ. И если вам повезет и вы попадете в веселую компанию любителей пива, то вы сможете услышать, в любимом литовцами, хоровом исполнении народные песни: "ант кално мурай йойа летувяй" или "Шалио келио карчама"...
Все это – наследие многих поколений, то, что составлят культуру, да и саму сущность литовской нации.
Ну а евреи? Что они оставли после себя за шестьсот лет своего пребывания в Литве? А оставили они после себя разбросанные по всей стране мемориальные доски в местах массовых расстрелов. Вот и все. Их вам не покажут, если вы специально об этом не попросите. Хотя это ведь тоже часть наследия литовкого прошлого.
Глава 6
Вот такую историю о пребывании евреев в Литве рассказал мне Борис Шмуцкис пока мы ехали из Вильнюса в Каунас. (На самом деле я привел здесь выписку из его, все еще не изданной, книги о локальном помутнении сознания, но в принципе, это то, о чем он мне рассказал по дороге).
Дорога нам заняла, между прочим, три с половиний часа, в два раза дольше чем, если бы мы ехали на поезде. Несколько раз машина глохла и останавливалась. А один раз она так долго не заводилась, что я подумал – она больше никогда не заведется. Сергей велел нам толкать ее, но Борис сослался на свое плохое здоровье и мне пришлось толкать ее одному. Короче, к тете Сергея мы приехали только к трем часам пополудни.
Тетя оказалась высокой и довольно молодой женщиной, по-моему даже моложе Сергея, что выглядело довольно страннно. Она отказалась готовить ципелинны, заявив, что это долгая и кропотливая работа и нам пришлось довольствоваться пиццей из соседней пицерии. Платить пришлось мне, поскольку ни у кого из них не было денег.
После обеда я выбрал удобный момент, когда Борис удалился в туалет помечтать в одиночестве, и спросил у Сергея как я могу позвонить от его тети в Вильнюс. Но говорил я тогда на очень плохом русском языке и Сергей меня не понял.
"Почта!" – сказал он, ворочая глазами – "Почта, понимаешь? Ферштейн? Почта!"
"I don"t need post office" – я попытался обьяснить ему – "I just need to make a telephone call" From here. Отсюда. Do you understand? How may I do that? "
"Ни хрена я не андерстанд. Чего ты хочешь? Если хочешь звонить – то иди на почту"
"I don"t need почта. Я нид позвонить"
"Вот тупарь какой! Ладно, я передам Борису. Он тебе все обьяснит"
"Нет, не надо сказать Борису. Don"t say anything to him...."
Но Сергей меня не послушал, потому что ровно через пять минут, после того, как Борис вышел из туалета, он меня спросил:
"Who did you want to call? Give me the number and I will do it for you".
"Nobody" – сказал я Борису – "Sergey didn"t understand me. Он мне нe понял. I asked him, я спросил – when are we leaving? Когда мы уедем?"
"When?" – Борис подозрительно уставился на меня – "Soon. Why is such rush?"
Я понял, что позвонить Лайме отсюда мне все-равно не удасться и что нужно срочно поменять тему разговора.
"Ты знаешь, Борис, вот то, что ты рассказал мне о евреях в Литве, есть одно место, где я не верю"
Борис снова уставился на меня, пытаясь переварить мной сказанное и какое оно имеет отношение к предыдущему разговору.
"Что именно?" – спросил он наконец.
"Вот ты мне говорил, что Хельмута Раука так никогда и не судили, что он, не скрывая своего имени, жил в Канаде больше тридцати пяти лет, хотя о его активности во время второй мировой войны было известно, по крайней мере, лет пятнадцать, а то и больше."
"Да, так оно и есть"
"Ну как же так? В Германии строгие законы – там сажают за решетку даже тех, что кто-то скажет что-нибудь неправльное в отношении холокоста, если кто-то даже усомнится в его подлинности. А тут человек сам принимал участие, сам был убийцей сотен, а может быть и тысяч людей, а Германия не телилась. Если верить тебе, то ей понадобилось больше десяти лет, чтобы запросить его у Канады, больше десяти лет тянулся процесс. Так не может быть. Что-то тут не то."
"Не только не может быть, но только так и бывает. Возьми кого угодно. Возьми, например, литовского бандита Импулявичуса. (Импулявичус? Где-то я слышал уже это имя). В течении десяти лет советская прокуратура запрашивала о его выдачи у американцев. И что? А ничего. Никакого суда над ним так и не состоялось, никто его не выдал и он умер у себя дома, в кругу своей семьи. Такие примеры – сплошь и рядом. И кто там не телился в отношении Раука – Германия или Канада установить трудно. Главное, что во всех, без исключения, западных странах помогают нацистким преступникам уйти от правосудия"
"Я не думаю, что помогают, Борис. В этом ты не прав. Просто у нас раньше не было доверия к советской системе "правосудия". Понимаешь? Советский суд имел плохую репутацию, он осудил столько много невинных людей, не говоря уже о правозащитниках, едиственной виной которых была критика правительства. Нет, Борис, ты, конечно, не прав. Да у нас было недоверие, но никто, намеренно избежать правосудие, нацистким преступникам не помагал"
"Никто? А адвокаты, которые ради денег или ради каких-то там бредовых идей о всеобщей справедливости делали все, и правдами и неправдами, чтобы эти самые преступники смогли уйти от заслуженного наказания. Ну, и плюс еще и либеральная политика этих стран..."
"Это не так, Борис. Ты, как всегда, преувеличиваеь. Мой дядя, например, адвокат..."
"А-а, ну тогда понятно"
"Нет, нет, ты меня совсем не понял. Я сам готовлюсь стать адвокатом. Я не об этом. На западе, в отличие от того, что было у вас в Советском Союзе (я не знаю, как теперь в Литве), каждый человек считается невиновным, будь он кто-угодно, покамест его виновность не доказана судом. Понимаешь? Это делается для того, чтобы невинный не пострадал. Это самое главное для западной юриспруденции условие: чтобы невинный не пострадал. Поэтому процесс у нас тянется довольно долго. Но не десять лет, конечно."
"Главное чтобы невинный не пострадал? А как насчет того, чтобы виновный не ушел от наказания?"
"Это не так важно. Важно чтобы невинный не пострадал. Тем более, что промахи в отношении виновных случаются крайне редко."
"Ну, ты даешь! Если хочешь знать, то до 1950 года большинство наиболее крупных нацистких преступников, например, кончили свои дни на виселице. А вот после 1950 года почти что все, за исключением, может быть, одного Эйхмана, умерли в своей постели, в окружении своих семей. Остались ненаказанными."
"Ты, Борис, опять преувеличиваешь! Такого не могло быть!"
"Не веришь? Когда вернемся назад, в Вильнюс, я тебе дам почитать составленный мною список. Увидишь сам"
(По приезде в Вильнюс Борис действительно дал мне почитать рукописный текст своей новой книги. Я приведу здесь только небольшую часть составленного им списка:
Франц Стангль, комендант лагерей смерти Треблинка и Собибор.
Австриец. Епископ Алоис Нудаль помог ему бежать после войны, снабдив его документами "красного креста", сперва в Сирию, а потом в Бразилию. Несмотря на то, что еще в 1951 году он зарегистрировался в австрийском консулате в Сан Пауло под своим собственным именем, Австрии понадобилось десять лет, чтобы потребовать его выдачи. Еще шесть лет понадобилось Бразилии, чтобы его арестовать. В 1967 году он был выдан Австрии. В 1970 году он, в конце концов, был признан винивным в убийстве 90000 человек и приговорен к пожизненному заключению. Умер в 1971 году от сердечного приступа.
Курт Франц, следующий, после Стангля, комендант Треблинки.
Этот никуда не удирал. Жил себе спокойно в Германии, работал поваром в одном из ресторанов Дюссельдорфа. В 1959 году его наконец арестовали, в 1965 году признали виновным в убийстве 300000 человек и приговорили к "пожизненному" заключению. В 1993 году его выпустили из тюрьмы на свободу в связи с "плохим состоянием здоровья". Умер в 1998 году в кругу своей семьи. Густав Муцингер, заведующий газовыми камерами, сначала в Треблинке, а затем в лагере смерти Ресиера ди Сан Сабо (в Словении).
Этот тоже никуда не удирал. Жил в Германии до 1963 года, пока его наконец не арестовали. В 1965 признан виновным в преступлениях против человечности и приговорен к 12 годам тюрьмы. Выпущен через шесть лет "за хорошее поведение". Умер в 1977 году в кругу семьи.
Фриц Шмидт, "работник" в Треблинке. Его "работой" было включать и выключать двигатель, который подавал газ в газовые камеры.
Арестован в 1950 году, осужден на 9 лет, через год освобожден "по амнистии". После этого получал пенсию, как "военный ветеран" Умер в 1983 году в кругу семьи.
Эрнст Лерч, один из основных архитекторов "операции Рейнхард", правая рука Одило Глобочника.
После войны вместе с Глобочником (с помощью того же Алоиса Нудаля) скрывался в горах в Австрии. Захвачен в плен 31 мая 1945 года англичанами. (Глобочник покончил с собой, проглотив капсулю с цианистым калием). В 1947 году сбежал из английской тюрьмы. В 1960 году вновь арестован и осужден на два года. Снова предстал перед судом в 1976 году и освобожден "за нехваткой свидетелей". Умер в 1997 году в кругу семьи.
Ну и так далее. На полный список не хватит и книги)
"Ну хорошо, возможно, что твои данные правильные" – сказал я Борису – " я могу сделать такое допущение, но во многом я с тобой, тем не менее, все-равно не согласен. Например, с тем, что даже самые злостные преступники должны быть повешенны. Этот архаичный принцип "глаз за глаз" давно себя изжил, и в нашем цивилизованном двадцать первом веке он не имеет права существовать. И скажу тебе честно – наличие смертной казни в советском законодательстве являлось одной из причин, по которой западные страны не хотели выдавать людей. Скажи мне, ну вот что поменяется для жертвы, если через какое-то время повесят его убийцу? Ничего!"
"Это смотря кого считать жертвой. У вас на всем есть влияние религии. Этот принцип "чтобы невинный не пострадал" – он ведь тоже религиозный, как и "глаз за глаз". Не понимаю, в чем разница? Почему он существует?"
"Ну нет, он не религиозный. Он общепринятый..."
"Как и глаз за глаз..."
" И потом, один – старый и варварский принцип, а другой – прогрессивный. Но это не единственное, в чем расходятся наши системы юриспруденции и почему западные страны не желают выдавать людей. Есть и другие причины. Например, у нас, в отличии от вас, никогда не применяется коллективное наказание поскольку такая концепция как коллективная вина не существует. Вина всегда строго индивидуальна."
"Ну ты и зарапортовался. Разве у вас не вводят иногда комендантский час?..."
"Ну, это не наказание"
"А что это такое?"
"Я не говорю про такие вещи. Я говорю про депортацию, например. Литовцев, вон депортировали, целыми семьями. Это вот и есть коллективное наказание. У нас такого нет. Было немного, во вторую мировую войну, когда японцев переселили с тихоокеанского побержья. Сейчас нам всем стыдно из-за этого."
"Из-за этого вы так часто попадаете в трубу. Чтобы не было стыдно. Возьми, скажем, любой процесс над нацисткими преступниками. Вам говорят: я выполнял приказ. А что отвечает на это ваш прокурор? Это не имеет значения; приказ был незаконным. Но позвольте – по каким законам незаконный? По законам нацисткой Германии он был вполне законным. А что касаетсе ваших законов – то откуда мне было их знать? Неважно, ты все равно виноват – говорит прокурор. И все хором поют: да, да, виноват. Вобщем – победителей не судят, только побежденных. Ни логики, ни здравого смысла тут совершенно не нужно. Прописная истина"
"Пойми, Борис, кроме законов страны существуют еще универсальные законы, законы которые обязаны для всех. Почитай, что в уставе ООН записано".
"Ну какие же они универсальные, если в Германии их не было? Законы придумали потом, чтобы людей наказать. Закон ведь какой-то нужен был для того, чтобы наказывать, нет? Иначе получается беззаконие. А оно как раз-таки и присутствует. И ты знаешь в чем ваше проблема?"
"В чем?'
"А в том, что вы отрицаете коллективную вину. Вначале все правильно было: обьявили СС преступной организацией. А потом попятились: как же так, не могут все быть виновны. Кто-то убивал, а кто-то и нет. Опять попали на удочку той же христианской морали: виновен индивидуум. А на самом деле это есть просто случайность"
"Что за случайность?"
"А то, что человек может быть виновен, только когда у него есть выбор. Понимаешь? А если выбора нет – то он невинен. Дали приказ – иди, выполняй, никакой вины тут нет. Другое дело – почему такой приказ дали именно ему, а не другому? А? Случайно? Нет, совсем не случайно. Он был в позиции получить такой приказ. Понимаешь? Кто служил в концлагерях? Все, кто угодно? Нет, не все – только эссэсовцы и украинские добровольцы. А эсосвцем разве кого-нибудь заставляли быть? Нет, не заставляли, человек сам решал за себя быть эсэсовцем или нет. А раз принял решение, сделал выбор, то и отвечай за него. Тоже самое быть офицером: и здесь тоже был свободный выбор. Другими словами, тот же Эйхман был виновен не в том, что посылал людей в лагеря смерти, а в том, что он был эссэсовким офицером."
"Ну, ты и даешь! Тогда получается, что все эссэсовские офицеры одинаково виновны. Даже те, кто ни совершал преступлений!"
"Да, это именно так. То что Эйхман был в своей должности, а, скажем, какой-нибудь Ганс писарем – это чистая случайность. Могло быть наоборот. Кто-то, например Гиммлер, мог назначить Ганса ответственным за уничтожение евреев, а Эйхмана – писарем. Понимаешь? И Эйхман и офицер СС Ганс одинаково виновны и поэтому подлежат одинаковому наказанию. Тогда это будет справедливо, потому что именно справедливость, а не то, что называешь "невинный не пострадал" должно являтся главной основой любой юриспруденции, и нашей и вашей"
"Позволь мне с тобой, Борис, снова не согласиться – коллективной вины не бывает. Не могут же все офицеры СС быть одинаково виновными"
"Тогда почему же виновен кто-то один из них? Ты знаешь, что сказал на суде Франц Стангль, бывший комендант в лагерях смерти Треблинка и Собибор? Он сказал, что совесть его чиста. Почему? Потому что когда-то давно, когда он еще учился в полицейской школе, ему обьяснили, что для состава преступления необходимо иметь четыре составляющих, что если хотя бы одно из них отсутвует, то никакое акция не является преступлением. Во-первых должен быть закон, который эта акция нарушает. Даже если представить, что им должен быть выдуманный много лет спустя некий "универсальный закон", цель которого подогнать под себя раннее совершенные действия, то остается все еще три составляющих. Следующее составляющее – это обьект. Ну, им были евреи. Это есть, с этим ничего не поделаешь. Третье составляющее – это само действие. Оно тоже было – убийство. А четвертым составляющим является намеренье. Вот его-то как раз-таки не было: он не хотел никого убивать. Ему приказали. Так что выходит, что даже по вашим надуманным законам он невиновен."
"Пустая философия. Коллективной вины нет и быть не может. И поэтому коллективное наказание само по себе является преступлением"
"Ну видно я тебе никогда не докажу. Смотри, мы сдесь уже полчаса болтаем, а ехать в Линкуву нам еще часа четыре. Где Сергей? Что он там делает?"
