Текст книги "Возвращаясь на круги своя (СИ)"

Автор книги: Геннадий Леви

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

"Possible? Well, I could feel nothing but sorry for you if he was your distant relative. But what can we do – right? We don"t choose relatives. Besides, they all, good and bad, right and wrong, old and young, communists, capitalists, liberals and conservatives – all, without exception, were murdered by the criminals, who are now glorified in Lithuania as national heroes. Let their souls rest in peace."

"Yes, young man, that is true. Lithuanian partisans murdered all the members of my family, except me. Not Germans, not Nazis but Lithuanian fascists. The same thing happened to the Kohanskis family and almost every other Jewish family in our town."

"Yes, yes, of course, I almost forgot. One of the Dovid"s children has survived – family of Lithuanian peasants saved him. His name was Aaron but we all called him – Aronchik. He was the first son of Dovid and I remember how happy was his father on the day his son was born. After the war, we tried to send the boy to a special orphanage camp for the victims of holocaust but he, with the help of local Zionists, escaped to Israel."

"Oh, so he is the father of your uncle? That is interesting. How did he get from Israel to USA?"

"Oh, I see. And how did you, or your parents, get there?"

"Very interesting. They were deported by the Soviet authorities to Siberia! Now I can understand why you were interested in the fate of that capitalist Perelman. But see – there is Russian proverb "there is nothing bad without something good". Being in Siberia during WWII actually saved your family from annihilation – right? In retrospect, you should thank NKVD, not to blame it, because that is why you alive now!"

"So, what you are interested in Kohanskis family? Not family? Did I again miss something? We have been spoken for almost an hour and everything not about the thing you came here for! That is ridiculous! I guess my old age must be blamed. And loneliness perhaps... I am sorry"

"Oh, the land of Kohanskis? Of course, I remember. Is that why you came here to visit me? Yes, yes. Oh, silly me. You should say this right away. But.... Yes, I remember the estate. Of course. In the fifties a factory was built there. On your property. And later – a complex of several apartment buildings. Wait a minute... I have an old picture how your property looked before the war. Here, wait, I will bring it to you"

Она вышла в соседнюю комнату, но через короткое время вернулась, неся в трясущихся руках старую пожелтевшую фотографию. На фотографии была запечтлена группа молодых людей, можно сказать – подростков, на фоне большого дереянного дома. Слева и справа от дома тянулся низкий забор, а позади него простиралось поле, а еще дальше, за полем, виднелся лес.

"Вот ваша проперти" – сказала мне Люба – "Это вот был дом, где жила до войны ваша семья. Сейчас там все выглядит по-другому. Боюсь, что вы не узнаеете этого места. И... хотите знать мое мнение? Вы вряд ли получите за него что-нибудь обратно. Я знаю литовцев. Может быть долларов двести, в лучшем случае, как компенсацию"

"А кто эти люди на фотографии?" – спросил ее я

"Это?... Разные люди. Вот это я, например, в белом платье. Видите, какой я была в молодости? А вот наш сосед Пранас. А вот этот вот... Ну, про него я не хочу говорить."

"Почему?"

"Да потому.. да потому что он оказался фашистом. Понимаете? Мой однокласник! Человек, с которым я училась в одном классе. Слышали вы когда-нибудь фамилию Импулявичус? Нет? "Литовский мясник" – так его прозвали в Белоруссии за его дела. Он был убийцей многих невинных людей. Он убивал их и здесь, в Литве, и в Белоруссии. Мне стыдно, что я с ним была когда-то знакома вообще и что мы с ним на одной фотографии. Понимаете? А еще стыднее, и я вам в этом признаюсь, то, что я не сумела разгадать его гнусную натуру еще тогда, до войны, и не прикончила его своими руками прямо там, у нас, в Линкуве. До сих пор не могу себе этого простить. Он сбежал в конце войны к немцам, сперва в Германию, потом в Швецию, и потом, наконец, в Америку. Несколько раз прежнее правительство Литвы требовало его выдачу, но всегда находились юридические зацепки, чтобы его не отпустить. Эридические формальности. Так и не выдали его нам. Жаль. Говорят, что он там, в Америке, умер. Избежал справедливого возмездия. И как ему до сих пор новое литовское правительство не поставило памятник, ума не приложу. Оно сейчас всем бандитам и убийцам их ставит."

Пожилая женщина еще долго ворчала и причитала, а я, одолжив у нее старую фотографию и поклянясь, что непременно верну ее, до своего отьезда, тихонько вышел.

Когда приеду в Линкуву надо будет сравнить то, что я увижу с тем, что на этой фотографии, чтобы точно знать, что за эти годы и как поменялось, что понастроенно на нашей земле и где искать концы. Это надо точно установить.

Глава 4

Первый раз, когда я начал описывать про мои приключения в Литве, я остановился на том, что Сергей ушел куда-то «доставать» нужную ему деталь, а мы с Борисом Шмуцкисом остались ждать его в машине.

Мы тогда говорили с Борисом на английском языке, потому что мой русский в то время был не совсем хороший (не такой как теперь) и я записывал наши слова на диктофон. Сейчас я перевожу их на русский язык, всю нашу конверсэйшин (беседу). (Борис мне тоже иногда помогает – когда он "под настроением" ). А когда он не "под натроением", то я приношу большие извинения за неточности моего перевода: во-первых, потому, что Борис говорил тогда много непонятных мне (не английских, хотя он думал, что это английские) слов, а во-вторых потому, что я перевожу их только так, как умею.

Ну так вот, на следующий день, после того, как я посетил Люба Загорски и мы сидели вдвоем в машине Сергея, он мне сказал:

"По дороге в Линкуву нам надо будет заехать в Каунас, чтобы навестить тетю Сергея."

"Что? В Каунас?" – я очень удивился – "А это нам по дороге?"

"Ну да,..." – ответил тогда Борис – "Более или менее. Небольшой крюк, конечно, но он нам займет не больше чем один час. Смотри, Сергей не видел свою тетю уже несколько лет. Ты же сам понимаешь, как важно увидеть тетю после такого длительного перерыва."

Я не очень понимал почему это так важно, но тем не менее, я кивнул ему головой.

"Сергею очень трудно выбраться к тете" – продолжал Борис – "У него нет денег – ни на билет на поезд, ни на бензин. Просто так, ни с того ни с сего, он к ней не поедет. А тут – редкий случай подвернулся. Понимаешь? Мы долго не задержимся. К тому же нам нужно будет подкрепиться в любом случае – не можем же мы весь день ехать голодные. А его тетя замечательный повар. И стоить нам ничего не будет. Понимаешь? Мы сэкономим на столовой"

Последнее предложение меня очень заинтересовало.

"А она умеет готовить национальную литовскую еду?" – спросил я у Бориса.

"Ну, конечно. Это ее конек" ("конек" он сказал по-русски. Я не знаю конкретного значения этого слова, но, по-видимому, никакого отношения к лошадям оно не имеет)

"Мне тут недавно посоветовали попробовать одну литовскую пищу." – сказал я ему – "Интересно, сумеет ли она ее приготовить?"

"Какую пищу? Как она называется?"

"Сейчас, одну минуту, я посмотрю: у меня это название записано на бумажке"

Я порылся в кармане, нашел Лаймину записку и раскрыл ее.

И... Вместо литовского блюда с мудренным названием, я увидел номер телефона и под ним имя: Лайма.

Вот так да! Я как сидел, так и застыл, пришиблинный к сиденью – такого сюрприза я, конечно, не ожидал.

"Ну что там?" – нетерпеливо спросил меня Борис – "дай-ка мне сюда твою бумажку – я сам прочту что там написано, я знаю названия всех литовских блюд."

И он потянул за записку, так, что чуть не вырвал ее из моих рук.

"А?! Что это?!" – закричал он, как только взглянул на нее одним глазом – "Откуда у тебя Лаймин телефон?"

"Что?!" – закричал следом за ним и я – "Откуда ты знаешь Лайму?"

"А откуда ты ее знаешь?" – заорал он.

"Я?" – я все еще никак не мог прийти в себя – "я летел с ней в самолете. А ты откуда ее знаешь?"

"В самолете? Куда?"

"Как – куда? Сюда, в Литву. Она была моей стюардессой."

"Ах, вот оно что! Ну теперь мне все ясно: она хочет поймать тебя на удочку."

"Что? Что тебе ясно? На какую удочку? Про какие рыбы ты говоришь?"

"Какие еще рыбы? Что ты мелешь ерунду? Она хочет поймать тебя, а не рыбу. Она хочет уехать в америку и ищет таких дураков, как ты. Понимаешь? ... А впрочем, зачем тебе понимать? И почему бы не потрахаться с ней? Позвони – и ты будешь иметь море удовольствия. В постели она не имеет себе равных."

"Откуда ты знаешь какая она в постели?"

"Мне ли не знать? Она моя бывшая жена."

"Что?" – я не мог поверить чтобы у такой красивой женщины мог быть такой уродливый муж. И, к тому же, намного старше ее.

"Мы с ней развелись" – продолжал обьяснять мне Борис – "Я послал ее. Мне надоело с ней трахаться, а других качеств я у нее не нашел"

Врет, подумал я. Наверняка, это она "послала" его куда надо, а ему стыдно в этом признаться. Я знал уже несколько разведенных людей и каждый из них говорил друг о друге примерно тоже самое.

"У вас есть дети?" – спросил я Бориса, так, чтобы увести разговор в другую сторону.

"Слава богу – нет. Лайма хоть и глупая, но не настолько. А я... А мне они мешали бы в моей работе"

"В твоей работе? Работе гидом для иностранных туристов?"

"Да ты что – совсем глупый? Причем тут гид? Гидом я не работаю, я им подрабатываю."

"Вот как! А какая же твоя основная работа?"

"Я – ученый."

"Ученый – это как? А в какой области?"

"Во многих. Денег я этим не зарабатываю и поэтому должен подрабатывать еще и гидом. Из-за денег. Понимаешь? А иначе – как же мне жить?"

"Не-ет. Я не совсем тебя понял. То есть, я совсем тебя не понял – почему ты ничего не зарабатываешь на своей основной работе? В каком научном институте ты работаешь?"

"Ни в каком. Я отказался работать в научном институте. Почему – ты спросишь. А потому что, когда работаешь в какой-нибудь организации, будь то институт или еще что – ты должен выполнять ту работу, которую тебе там поручают. Понимаешь? Она может отвечать твоим интересам, а может и не отвечать. Это как повезет. Но даже если она подходит тебе на все сто процентов, то и тогда, в идеальном варианте, помимо основной работы, ты должен выполнять еще и кучу другой, второстепенной, отнимающей у тебя драгоценное время, то, которое ты мог бы потратить на решение более важных научных задач. Но главное – это свобода. Для того, чтобы открыть что-либо ученый должен быть свободен от тех пут, которыми опутывает его администрация. А если, к тому же, еще и твой прямой начальник дурак, то тогда что? Нет, для научных открытий нужна и свобода мысли и свобода действий. Оба условия просто необходимы"

"Но как же можно открывать что-либо без экспериментов и научных исследований?"

"Ну, во-первых кое-какие эксперименты ты можешь производить сам. А во вторых: зачем их тебе делать? Есть журналы, научные статьи; читай и строй выводы. Вот как Эйнштейн, например. Представь себе, если бы он работал в каком-нибудь научном институте каким-нибудь там профессором, то он вряд ли бы стал Эйштейном. Понимаешь? Заела бы его повседневная рутина. И Ньютон тоже открыл свои законы, когда сидел дома по случаю закрытия университета на карантин. О чем это тебе говорит?"

Наверное Борис представлял себя новым Эйнштейном или Ньютоном и поэтому я спросил его очень осторожно:

" А ты сам открыл что-нибудь?"

"Да, конечно"

Его ответ удивил меня.

"Что именно, если не секрет?"

"Нет, не секрет. Я сделал, на самом деле, несколько открытий. Например, я нашел точное, математически верное, определение количеству интеллекта"

"Открыл? Что значит – открыл? Разве не существует уже лет сто или сто пятдесят ай-кью тест?"

"Ты опять говоришь глупости. Ай-кью тест – это просто шарлатанство. Не путай его с наукой. Он не имеет ничего общего с моим определением."

"А с чем оно имеет?"

"Ты знаешь, что такое энтропия?"

"Боюсь, что нет."

"Это такая физическая величина..."

"У меня всегда были проблемы с физикой"

"Ну, тогда ладно – не будем про физику. Поговорим о чем-нибудь другом. Сейчас, например, я роботаю в иной области. В области психологии, если говорить конкретно. Конечно, многим может показаться, что психологические исследования не идут ни в какое сравнение с точными науками, с такими как физика, или химия или, даже, скажем, биология, где применяется математика и где умозрительные заключения можно подтвердить или опровергнуть хорошо поставленными опытами. На самом же деле и в психологических исследованиях можно прийти к неожиданным и, в тоже время, обьективным результатам. Сейчас я, например, исследую психологию людей в исторических реалиях и надеюсь, что моя работа позволит избежать непреднамернных последствий которые случаются в результате различных общественных экспериментов. В том случае, если, конечно, бездарная общественность переборет свой естесвенный ординаризм и доверится моему труду"

"Я тебя опять не очень понял."

"Окей. Я попытаюсь тебе обьяснить, если у меня это получиться. Возьми, например, какое-нибудь из ряда вон выходящее историческое событие. Холокост, например. Когда он начался?"

"Когда нацисты захватили власть в Германии... Или позже – когда напали на Польшу... Вобщем – на знаю. Какое это имеет значение?"

"Это имеет большое значение потому, что в психологии, как и в любой другой науке, необходима точность. И поэтому, для того, чтобы прийти к правильному выводу, нам совершенно необходимо проследить, по возможности наиболее обьективно и непредвзято, всю цепочку событий, приведшей к этому печальному результату. Итак, что же мы имеем?"

"Не знаю"

" Мы имеем то, что до прихода фашистов к власти в 1933 году полмиллиона немецких еврееев жили, можно сказать, "припеваючи": они занимали ответсвенные должности на государственной службе и в университетах, среди них было непропрциональное количество врачей и адвокатов, межнациональные браки стали обычным явлением и так далее и тому подобное, и многие из них уже считали себя не евреями, а немцами, даже большИми чем их белокурые соседи. И вдруг что-то поменялось с приходом нацистов к власти. Не сразу, конечно. Сперва, когда 1 апреля того же, 1933 года, нацисты обьявили бойкот еврейским бизнесам, то он не принес им желаемых результатов и кончился уже на следующий день. Но уже через неделю, с гораздо большим одобрением среди общественности, был принят закон запрещающий евреям занимать какие-либо должности в государсвенных учреждениях. Дальше все шло в нарастающей пропорции: в сентябре 1933 году был принят закон запрещающий евреям владеть землей, в октябре – закон запрещающий работать в газетах и так далее и все это кончилось печально знаменитыми нюренбергскими законами в 1935 году, которые лишали "чистокровных" евреев немецкого гражданства и запрещали межнациональные браки. Как мы видим, до этого времени, евреи не подвергались физическому насилию; только психологическому. Делалось это для того, чтобы заставить евреев уехать из Германии "по хорошему" – нацисты, вопреки установившемуся ныне мнению либеральных историков, не были слишком кровожадными и не стремились к уничтожению евреев. Они просто хотели жить без них. Проблема заключалась в том, что многие немецкие евреи, несмотря на унижения и оскорбления, не желали покидать Германию (это был, по-моему, Ремарк, который, когда его спросили "не скучает ли он по Германии", ответил: "я не еврей"), а те, которые желали, те не очень-то могли – западные страны отказались их принимать (были конечно исключения, но для этого надо было быть либо Эйштейном, либо иметь много денег). Единственным местом, куда евреи могли свободно убежать от фашистов была Палестина. За их счет численность еврейского населения Палестины с 1933 года по 1936 удвоилась, что привело к беспорядкам и вооруженным нападениям со стороны местных арабов. Англичане, испугавшись арабского недовольства, существенно ограничили, начиная с 1939 года, еврейскую иммиграцию, тем самым косвенно послав на гибель сотни тысяч людей.

Возвращаясь к Германии следует отметить, что потуги нацистов все-таки привели к кое-каким результатам и к началу 1938 года более трехсот тысяч немецких евреев покинули страну, которою они считали своей родиной. Но потом случилось вот что: весной 1938 года Германия обьединилась с Австрией и вместо трехсот с лишним тысяч своих евреев нацисты заполучили 200 тысяч австрийских. Пришлось начинать все с начала. Психологическое давление еще больше усилилось. Теперь фашисты уже не ограничивались одними лишь законами – начались прямые издевательства над евреями: венских евреев, например, заставили публично мыть тротуары, туалеты, убирать мусор и делать другую грязную и унизительную работу. Профессора, врачи и бизнесмены, их жены в дорогих норковых шубках и с брилиантовыми серьгами в ушах, ползали на корачках, под пинки и улюлюканье их недавних слуг и сослуживцев, по венским мостовым, очищая их от грязи и лашадиных фекалий. Немногие смогли стерпеть такое надругательство и толпы разуверившихся в людской добродетеле автрийских евреев ринулись по направлению к границе. Нацисты им активно помогали. Но случилось тоже самое, что недавно произошло с немецкими евреями: западные страны отказались принять всех желающих, а в Палестине к этому времени уже шла война. Раздраженные медленным прогрессом и не веря больше в "цивилизованные" методы воздействия, нацисты решили ускорить их физическими методами и в конце октября 1938 года они насильно депортировали примерно семнадцать тысяч евреев с польскими паспортами в Польшу. Польша, однако, отказалась принять своих бывших граждан и те застряли на "нейтральной полосе" между двумя государсвами, лишенные всяческих средств к сущесвованию.

Седьмого ноября сын одного из этих евреев Гершель Гриншпан затрелил немецкого дипломата в Париже вон Рата, что послужило предлогом для "хрустальной ночи": открытого погрома еврейских учреждений в Германии и Австрии.

Но и это не помогло нацистам. Сперва триста тысяч чешских, а затем, с началом второй мировой войны, еще и три миллиона польских евреев попало с сферу их "тысячелетнего рейха". Фашисты схватились за голову: столько лет мы добивались, чтобы их стало меньше, а их, наоборот, стало больше. Нет, не больше – намного больше.Что же делать? Появился дикий план переселения евреев на остров Мадаскар. Но пока суть, да дело, нацисты решили отделить евреев от основного населения (чтобы потом было легче с ними совладать) и создали систему гетто. Пусть поживут пока раздельно, а мы подумаем, что с ними делать.

Но вот, 22 июня 1941 года Гремания нападает на Советский Союз. Захваченны: западная Украина, западная Белорусия и часть Прибалтики. И сразу же, еще до прихода немцев, на Украине и в Прибалтике начинаются массовые погромы. Местные жители как будто сорвались с цепи – их дикий энтузиазм обескураживает даже фашистов. После первых двух-трех недель вакханалии оккупациионыые власти издают приказ: под страхом смерти запрещают дальнейшее избиение евреев и собирают их всех, по примеру Польши, в городские гетто. И тут же спохватываются: да разве это как раз не то, к чему мы так стремились? Избавиться от евреев путем их уничтожения, вот – простое и дешевое решение. Какой тут, к черту, Мадагаскар? И одновренно с созданием привычных уже гетто началось планомерное уничтожение евреев, планомерное – потому что, не будут же представители высшей цилизованной расы бесноваться и злодействовать, как тупые варвары, полумонголы-литовцы."

"Так что же получается?" – подьитожил свой рассказ Борис Шмуцкис – "А получается то, что мы приходим к следующему выводу: холокост, в прямом смысле этого слова, начался в маленькой стране, под названием "Литва" летом 1941 года. А почему там? Почему именно в Литве? Что толкнуло местное население на такое зверское отношение к евреям? Откуда пришла к ним эта ненависть? Может быть они были закоренелыми антисемитами? Так как же насчет сотен, а может быть и тысяч, литовских праведников, которые с огромным риском для себя и своих близких, пытались спасти и спасли незнакомых им евреев? Сейчас говорят – палачами были просто отдельные бандиты, каждая нация имеет подонков. Или еще – евреи были большевиками и энкэвидешниками, они способствовали оккупации Литвы Советским Союзом, а затем приняли активное участие в депортации литовцев в Сибирь. Чтобы все это лучше понять, кто прав, кто виноват, необходимо проследить историю отношений между евреями и литовцами, разобраться до конца где правда, а где – ложь, где факты и где выдумки?"

И потом, всю дорогу от Вильнюса до Каунаса, Борис рассказывал мне историю евреев в Литве.

Глава 5

Оффициально евреи появились в Литве в 14 веке (неофициально – гораздо раньше, но насколько раньше – никто не знает). Первым документом удостоверяющем их прибывание в Литве является указ великого князя литовского Витаутаса от 1388 года дарующий евреям города Брест определенные привелегии. Следом за первым указом последовали и остальные: они касались таких городов как Тракай, Лутцк и другие.

В связи с этим следует сказать несколько слов об авторе этих указов, великом князе Витасутасе, поскольку он играл в литовской истории примерно туже роль какую играл Петр Первый в русской.

Витаутас приходился внуком другого знаменитого литовского князя, Гедиминаса, основателя столицы литовского государства – города Вильнюса. Перед смертью Гедиминас поделил страну между своими двумя сыновьями: восточую часть ее он завещал Альгирдасу, а западную – Кетстутису. Однако сын Альгирдаса, Йогайла, после смерти отца, решил, что половина страны для него мало и начал гражданскую войну, чтобы отобрать другую половину у своего дяди Кестутиса. В какой-то момент он пригласил его, и его сына Витаутаса, к себе в гости, в замок, якобы для проведения мирных переговоров, но как только его имменитые родственники прибыли, он велел их тут же арестовать и посадить в тюрьму. Кестутис на следующий день скоропостижно скончался (при подозрительных (как бы вы думали?) обстоятельствах, а в отношении же своего двоюродного брата Йогайла допустил непростительную доброту: он разрешил жене Витаутаса навещать заключенного. Так вот, однажды, она явилась в камеру к супругу вместе со своей служанкой. Витаутас и служанка поменялись одеждами и он вскорости покинул место заключения под видом служанки своей жены. Когда же стражники обнаружили пропажу, то они выместили злобу на бедной девушке, замучив ее до смерти. Витаутас, между тем, начал войну против Йогайлы.

Но тут случился некоторый поворот в истории. Польские дворяне искали в это время жениха для несовершенннолетней польской принцессы Ядвиги и не нашли никого лучше, чем Йогайла. Йогайла принял их предложение, принял католицизм (до этого он был язычником) и стал польским королем. Литву же, как часть нового союза, он великодушно отдал своему двоюродному брату и тем самым положил конец братоубийственной войне.

В 1410 году совместная польско-литовская армия одержала сокрушительную победу над тевтонскими рыцарями в Грюнвальдской битве и остановила дальнейше продвижение немцев на восток вплоть до двадцатого века.

В течении последующих 600 лет, пока Литва была сначала частью Речи Посполитой, а затем и России, евреи жили замкнутыми общинами, отгородясь от местного населения как физически, так и морально; общение между ними существовало только на минимальном уровне. Надо отметить, что в Речи Посполитой литовские евреи не подвергались притеснениям и преследованиям со стороны властей, черни или духовенства, как это было в большинстве других стран, за исключением, правда, бойни, устроенной прорвавшимися в Литву в 17 веке казаками Богдана Хмельницкого.

Когда же Литва стала частью России, то царское правительство, которое притесняло почти все национальные меньшиства, придавило своей пятой и литовцев и евреев одновремвнно. Поэтому оба народа начали проявлять друг к другу симпатию и, можно сказать, даже взаимную солидарность.

Ситуация изменилась в начале 20 века, когда в феврале 1918 года Литва обьявила о независимости. (Первое же правительство было образованно несколько позже: только 11 ноября. А первым президентом Литвы стал Антанас Сметона, адвокат по профессии.)

В 1919 началсь война между Польшей и Литвой за обладание городом Вильнюсом.

Дело в том, что в своей декларации о независимости Литва обьявила город Вильнюс литовской столицей, ссылаясь на то, что он был столицей с момента его основания великим князем Гедиминасом и до потери Литвой независимости в 16 веке. Но с тех времен утекло много воды и композиция населения сильно изменилась. К 1919 году 60% его населения составляли поляки, 30% – евреи. Литовцев в Вильнюсе было меньше 10%. Учитывая это обстоятельсво польское правительство обьявило Вильнюс частью Польши и польская армия, пользуясь поддержкой стран Антанты (из-за войны с большевиками), сумела победить литовцев в короткой, но довольно кровополитной, войне.

Потеряв Вильнюс, Литва обьявила следующий по величине город, Каунас, своей "временной столицей" и через несколько лет захватила важный порт на балтийском море Мемель, переименовав его в Клайпеду. До первой мировой войны город принадлежал Германии, а потом, по условиям "Версальского договора", перешел к Франции. (в сотнях километрах от нее). Француский гарнизон оказал лишь незначительное сопротивление литовскй армии и поспешил быстренько сдаться.

До конца 1926 года Литва была более-менее демократической республикой. Парламентские выборы происходили раз 6 лет, а затем парламент избирал президента. С 1918 по 1920 президентом был Антанас Сметона, с 1920 по 1926 год – лидер христианских демократов Стульгинскис (в 1920 году произошли внеурочные выборы), а в 1926 президентом стал лидер крестьянской левоцентристкой партии Гринюс. Гринюс начал проводить в жизнь радикальные аграрные и политические реформы: он предоставил населению больше гражданских свобод, амнистировал многих политических заключенных, разрешил коммунистической партиии свободно функционировать и т. д. (до этого она считалась нелегальной). Все это привело к недовольству правых и военных и 19 декабря 1926 года группа старших офицеров осуществила государственный переворот. Гринюс был смещен со своего поста и на его место был назначен лидер националистической партии Сметона, который сразу же стал "закручивать гайки": 24 декабря военный трибунал признал четырех, захваченных во время переворота, коммунистов предателями и назначил им смертую казнь. Коммунистическая партия мгновенно ушла опять в подполье.

Вобщем, с начала 1927 года и до середины 1940 года, Литва была "банановой республикой", т. е. что-то наподобие латино-американских государств или путинской России: т. е. там существовали кое-какие гражданские свободы, регулярно проходили выборы, но президентом неизменно оставался Сметона и настоящая власть находилсь в руках не выбранных народом парламентариев, а генералов и высших полицейских чиновников. Тем не менее экономическое положение страны было достаточно стабильным, мировой кризис обошел ее как-бы стороной. В Литве создавались новые (в основном -текстильные) предприятия, развивалась внутригородская и междугородняя транспортная система, появилось множество увеселительных заведений, западного типа кафэ и ресторанов с музыкой и танцами, литовские баскетболисты достигли успехов в спорте, дважды став чемпионами Европы, летчики Дариус и Гиренас чуть было не установили мировой рекорд дальности полетов, попытвшись доставить почту из Нью-Йорка в Каунас в безпосадочном перелете (самолет разбился, не долетев до места назначения, всего с десяток километров) и вобщем народ, можно сказать, был доволен своим положением.

Тучи начали сгущаться к 1936 году, когда нацисткое руководство Германии потребовало от Литвы вернуть назад город Мемель. В марте 1939 года немецкий министр иностранных дел Рибентроп выдвинул Литве ультиматум. Будучи маленькой страной Литва оказалась перед лицом угрозы вторжения и, не получив поддержки западных тран, уступила грубому нажиму нацистов. Тысячи беженцев с Клайпедского края заполнили ее деревни и города.

В августе этого же года фашисты и большевики подписали мирный договор, разделив Европу на "сферы влияния" и меньше, чем через месяц, Германия напала на Польшу, начав таким образом вторую мировую войну. Семнадцатого сентября Советский Союз тоже включился в "общее дело" и Красная Армия, перейдя польскую границу, положила начало захвату (освобождению) восточной Польши (западной Украины и западной Беллорусии). (Это кто как хочет может называть, в зависимости от политических и национальных взглядов).

В состав "западной Беллорусии" входил Вильнюский край. В октябре советское правительство предложило Литве забрать его себе.

Естесвенно, в этом мире никто никому и ничего не отдает даром. Была цена и за предложенный подарок. Дело в том, что на территории Вильнюского края в это время находились части Красный армии учавствовашие в его захвате (освобождении). Советское правительсво заявило, что ему нужно некоторое время на то, чтобы вывести свои войска и Литва получила в придачу к желанной столице советские военные базы.

Поэтому, когда летом 1940 года Красная Армия начала продвигаться вглубь Литвы, оккупировав ее оставшуюся часть, она не совершила агрессию, как пытаются сейчас представить вышеупомянутые события, многие про-литовкие историки: она ведь не перешла государственную границу, поскольку находилась все это время в Литве с разрешения и одобрения литовского правительства.

Антанас Сметона, увидев, что дела "запахли керосином", схватил свои чемоданы и быстренько умчался на запад, в Америку. Временным президентом, тем временем, стал ставленник НКВД, литовкий левый демократ, бывший когда-то левым журналистом, Юстас Палецкис. Премьер-министр Меркис, в соответсвии с конституцией Литвы, обьявил досрочные выборы.

Опять-таки, многие про-литовские историки утверждают, что эти выборы были неправомочными и что избранное ими правительство должно быть признано незаконным, поскольку к выборам допускались представители лишь одной только партии – коммунистической (плюс – беспартийные). Однако ж в буржуазной "сметоновской" Литве к выборам допускалась тоже лишь одна только пария – нациналистическая. При советах был просто смещен акцент и новое правительство было настолько же правомочным, насколько правомочным было предыдущее.

Среди избранных депутатов были довольно известные люди: бывший министр образования Венцлова, бывший министр сельского хозяйства Мицкис, писатели Людас Гирас и Петрас Цвирка, мэр города Каунаса Гармус и другие известные личности. Весго было избрано 79 депутатов, из них 28 коммунистов. В списке было всего три еврейские фамилии.