Текст книги "Уран для Хусейна"

Автор книги: Геннадий Паркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

– Может, и нашли, – сказал он уже более миролюбиво, – там много чего интересного. Старик, – глянул Володя на меня в упор, – сейчас клиент должен подъехать. Ты давай дуй в мастерскую, сам с ним разберись.

– А ты? – подыграл я шефу.

– Ну его, нет настроения сегодня. Сам справишься. Позвонишь вечером, доложишь.

Зацепив со стола пару пачек «Мальборо» от Драконовых щедрот, я отправился на Ваганьково, мысленно моля Бога за успех гиблого дела, которое Володя, кажется, решил провернуть без меня.

Конец августа в тот год выдался на удивление жарким. Под немилосердно палящим солнцем Москва словно разомлела и обленивилась, обрела полусонный вид кустодиевской «Купчихи за чаем», превратилась из динамично суетящегося муравейника в аквариум с вяло порхавшими рыбками, отказавшись от обычной своей сутолоки и круговерти. Может, где-нибудь в центре жизнь и продолжала бить ключом, но здесь, в окрестностях Ваганькова, образцовый коммунистический город сильно смахивал к полудню на провинциальный южноевропейский городок, вроде Палермо, в часы сиесты. Даже Ваганьковский рынок, обычно гудящий, как пчелиный улей, удивлял непривычной тишиной и спокойствием, разве что активничала небольшая группа кавказцев, мельтеша у застрявшей в рыночных воротах фуры с арбузами.

Зной, а может, смешанный с пивом коньяк, подействовал на меня не лучшим образом. Опасность сложившейся ситуации обязывала все хорошенько проанализировать и обдумать, разработать свой личный план действий, прикинуть возможные варианты обрыва, а вот думать-то совсем не хотелось. Хотелось прыгнуть в поезд «Москва – Сочи», умчаться к ласковому морю, сигануть с головой в прибрежную волну и унырнуть в соседнюю мусульманскую страну Турцию, где, по слухам, нет ни МУРа, ни БУРа, зато навалом дармовой анаши и бесплатных фруктов.

Однако врожденная порядочность, которую так и не смогли из меня выбить за десять школьных и пару вузовских лет, заставила выбросить из головы правильные трезвые мысли. Володя, поддержавший меня в трудную минуту, попал в прожарку, и я обязан помочь ему выбраться. Как – не знаю, но обязан, и думать следовало сейчас только об этом.

И тут я вспомнил об Игоре. Он ведь тоже был понятым при эксгумации, ездил с гебешниками той ночью, давал подписку. Не может быть, чтобы КГБ заставил шустрить только Володю. Кто-то должен работать параллельно с ним, и скорее всего Игоря тоже принудили шевелить рогом. Иначе – грош цена комитету. Но ведь неизвестно, что будет, если Игорь узнает о наших с Володей планах. Вероятно, расскажет гебешникам, а им огласка вовсе не нужна. Меня же и искать никто не станет, крематорий под боком, проблем никаких. Даже хоронить не надо. Нет, полагаться следует только на себя, а на кладбище делать вид, что вся эта мышиная возня меня не касается. Главное – дождаться Володю, ведь неизвестно, как у него с Драконом повернется.

Предаваясь таким вот рассуждениям, я потихоньку добрел до кладбищенских ворот. Жара разогнала даже стойких цветочниц, да и туристов, основных покупателей цветов в будние дни, было негусто. Время обеденное, и они скорее всего жались сейчас в общепитовских очередях. На полупустой стоянке угрюмо отливала чернотой знакомая радиофицированная «Волга» с номером серии «ММГ». ЧК дремать не собиралась.

Я поднапряг извилины. Если гебешники захотят встретиться с Володей, то обязательно нарвутся на меня. Что ж, пусть видят заурядного ваганьковского забулдока, которому ни один нормальный человек никаких тайн сразу не доверит.

Приняв безмятежный вид, я скоренько прошмыгнул в мастерскую, достал из Володиного шкафчика бутылку «Лимонной», сковырнул пробку и выплеснул треть водки в умывальник. Затем сделал добрый глоток, закурил и, усевшись у окна, замер в ожидании гостей.

Как я и подозревал, гости появились незамедлительно. Первым в мастерскую вошел рыжий Игорь и радостно заорал:

– Вот ты где, бродяга! Три дня как в воду канул, мы уже испереживались все!

– Кто это мы? – нехотя поинтересовался я, имитируя бесконечную апатию к жизни и страшную похмельную тоску.

– Мы – это мы, – туманно пояснил Игорь, доставая из сумки одну за другой три «взрослые», по 0,75, бутылки «Кубанской».

– Тут ко мне ребята заскочили, вместе когда-то мяч гоняли, так ты уж позволь у вас посидеть. И тебе веселее, а то как одиночка, – кивнул он на «Лимонную». – Володя-то где?

– Дела какие-то, мне он не отчитывался, – ответил я, разглядывая входящих в двери футболистов, одетых в одинаковые светло-серые, кажется финские, костюмы. Один из вошедших прижимал к груди огромный полосатый арбуз.

Если эти ребята и гоняли где-нибудь мяч, то не в родном Игоревом «Торпедо», а скорее всего в «Динамо», уж больно лихо принялись они разыгрывать из себя рубах-парней, ударившихся в загул. Через десять минут в мастерской царило безудержное веселье, прерываемое тишиной лишь тогда, когда кто-нибудь начинал рассказывать очередной анекдот.

Под кончину второй «Кубанской» Игорь наконец перешел к делу.

– А ты куда той ночью исчез? – как будто случайно вспомнил он, сворачивая горло третьей бутылке. Динамовцы увлеченно чавкали арбузной мякотью, но я затылком ощутил их напряженные взгляды.

– Какой ночью? – попытался вспомнить я. – А, это когда нас камчатским триппером подъезжали наградить? Думаешь, я помню? Мы же, считай, ящик цитруса повалили.

– Во дает, – повернулся Игорь к своим «друзьям», – одинаково ж выпили. Ну помнишь, как машины заезжали. Коля-мент сказал еще, что проверка.

– А что, это разве не проверка была? – сделал я наивные глаза. – Я же сразу сорвался – и через забор. Проснулся у Вячика, а как до него добрался, ни хрена не помню.

– Тебе что, Володя ничего не рассказывал?

Поощряемый взглядами динамовцев, Игорь превратил пьянку в форменный допрос.

– А что он должен был мне рассказывать? И когда? Я же его с той ночи, считай, не видел. Утром прямо от Вячика в Дмитров уехал по делам, а как вернулся, только по телефону побазарили, он объяснил, чем мне сегодня заняться, и все. Наверное, подъедет скоро. А чего там было, ночью-то? – решил я перехватить инициативу.

– Да так, ничего особенного. Пахан с бодуна почудил маленько. Опять, видно, балерина померещилась. – И начал рассказывать враз поскучневшим динамовцам кошмарную историю борьбы балерины за суверенитет личного склепа.

Должно быть, сыграл я удачно. Игорь не добрался еще даже до пробуждения дяди Димы в мусорном контейнере, как его «приятели» засобирались, попеняли на неотложные дела и вскорости отчалили. Водку, правда, допили до капельки, даже мою «Лимонную» прикончили, в компенсацию оставив пол-арбуза. Игорь смылся вместе с ними.

Я занялся уборкой, мысленно похваливая себя за предусмотрительность. Проверку вроде бы выдержал, и, судя по реакции гебешников, никакая опасность с их стороны мне не угрожала. Беспокоиться следовало за Володю, и я решил, на свой страх и риск, обратиться к Вячику.

Вячеслав Ордовитин – Вячик, как его звали друзья, – жил неподалеку от Ваганькова, на Пресненском валу. Лет ему, как и Володе, было около сорока. Когда-то он уверенно набирал обороты, делая карьеру по ментовской линии, даже в МУРе оперативничал, но однажды все у него пошло наперекосяк. Расследуя Очередное убийство, Вячик по простоте душевной арестовал внучатого племянника министра иностранных дел товарища Громыко А. А. И вместо того чтобы повиниться в содеянном на комсомольском собрании, отправился что-то доказывать Генеральному прокурору СССР, когда узнал, что убийцу с извинениями отпустили. Такой неслыханной наглости Вячику простить никак не могли. Заместитель министра внутренних дел лично сорвал с наглеца погоны и распорядился уволить того из МУРа без права работать даже в ВОХРе. Заодно уволили из прокуратуры Замоскворецкого района супругу Вячика Татьяну, хотя она никого не арестовывала и по приемным Прокуратуры Союза не бегала. Видимо, кто-то из власть имущих вспомнил, что муж и жена одна сатана.

Вячик пристроился грузчиком на какую-то галантерейную базу в районе метро «Полежаевская». Татьяну, окончившую юрфак МГУ с красным дипломом, взяли инженером по снабжению в один из бесчисленных московских главков. Оба начали попивать горькую, причем Татьяна с каждым днем все активнее. Так уж повелось на Руси, что в водке ищут и, главное, находят спасение почти все униженные и оскорбленные.

На галантерейной работе Вячика очень уважали, поскольку в ОБХСС ГУВД Москвы была у него масса друзей-приятелей.

Максимализм комсомольской юности Вячик утерял вместе с погонами, в явный криминал, правда, не лез, но кое-какие недоразумения, иногда возникающие между ОБХСС и руководством базы, помогал ликвидировать, и небезвозмездно. За это его никто не принуждал заниматься погрузкой-разгрузкой, и, не обремененный чрезмерной занятостью, Вячик всегда находил время для общения со старыми друзьями.

Где и как они познакомились с Володей, я не знаю, но дружили почти лет десять. Во взаимной любви друг другу не объяснялись, по мелочам в жилетку не плакались, понимали один другого с полуслова и не обижались, когда кто-то из них ошибался, а приятель его поправлял.

По нашему с Володей плану, Вячика следовало призвать на подмогу только в случае крайней нужды. Скорее всего Володя просто боялся впутывать друга в авантюру с непредсказуемым финалом, зная, что тот ни перед чем не остановится и может наломать немало дров. Визит в мастерскую Игоря с гебешниками показал, насколько серьезно все складывается. Наша частная детективная деятельность начинала выглядеть исключительно глупой затеей, а Вячик был все-таки профессионалом. И чем скорее он обо всем этом узнает, тем лучше, решил я, прикидывая, как-то еще у Володи с Драконом сложится…

Во дворе огромного шестиэтажного дома, выставившего глазницы окон на гараж Министерства обороны СССР, Вячик занимался воспитанием подрастающего поколения. Шестеро пацанов, завороженно раскрыв рты, наблюдали, как он, ловко ту суя карточную колоду, творил чудеса в духе Акопяна. Карты сами по себе перелетали из руки в руку, шестерки превращались в тузов, тузы становились валетами, а бубновый король, для верности прижатый к доминошному столу узенькой ладошкой конопатого мальца, сам по себе трансформировался в пиковую даму.

– Кадры для Тишинки готовишь? – поинтересовался я, подходя и здороваясь с Вячиком. – Или бригаду в «Дагомыс»?

– Знаешь, малыш, – иначе как малышом Вячик меня не называл, ввиду солидной разницы в возрасте, а может, потому, что я тогда весил под сотню, – затеяли вот эти бесенята игру под интерес. А в картах – ноль по кушу, передернуть толком не могут. Вышел я коврик выбивать, смотрю, какой-то гусь залетный, твой ровесник, разводит их тут, как последних лохов. Так пусть бы мелочь проигрывали, что мамка на кино дала, так нет. Гарик вон колечко материно на кон поставил. Хорошо еще я заметил, теперь вот ликбез открыл.

– Поговорить надо, Слава. У Володи неприятности.

Вячик смахнул с лица улыбку и, изящным движением кисти спрессовав карты в колоду, метнул ее на середину стола:

– Играйте, пацаны, но смотрите, дурью не майтесь. На шелобаны – пожалуйста, а на деньги – ни-ни.

Я помог ему скатать так и не выбитый ковер, и мы отправились к Вячику домой. Татьяна была на работе, восьми летняя дочка Олюшка в пионерлагере, поэтому разговору никто не мешал. Вячик провел меня на кухню, достал из холодильника две заледеневшие бутылки «Столичного» пива, сковырнул стальными пальцами пробки и, ткнув мне в руку наполненный стакан, приготовился внимательно слушать…

– Идиоты, – констатировал он, когда я рассказал все, что знал. – Вы с Вовкой на своем Ваганькове напрочь мозги поотпивали. Ну скажи, зачем он к Дракону-то полез, почему со мной не посоветовался?

– А ты бы на его месте что делал? – попытался я защитить шефа. – Он и меня уговаривал не встревать, я, считай, сам напросился.

– Напросился, так свое получишь, мало не покажется, – пообещал Вячик, – в этом болоте, малыш, водятся такие крокодилы, одной человечиной питаются. Поверь, уж я-то знаю, – заключил он и снова полез в холодильник, на сей раз за водкой.

…Может, кому-то покажется, что все, о ком я рассказываю, сплошь конченые алкоголики, шагу не способные сделать без спиртного. Согласен, пили действительно сверх меры. Но, однако же, жили, работали, крутились, кто как умел, и ущербными людьми себя не ощущали. Не одни мы хватались за бутылку по любому поводу – вся Россия не в меру увлекалась спиртным в то время, пьет точно так же теперь, и неизвестно, найдет ли какой-либо иной стимулятор жизненной активности в обозримом будущем. Привычка решать любую проблему, рассматривая ее сквозь призму граненого стакана, прочно укоренилась в нашем сознании, и избавиться от нее пока возможным не представляется. Как ни печально сие звучит, но это правда…

Залпом оглушив полнехонький «маленковский» стакан, Вячик проанализировал обстановку.

– Дракон ваш, в самом деле, тот еще артист. Поверь старому оперу, без папы он ноль без палочки. Никто ему самовольно загуливать по Пресне не позволит. Комитету его копеечные дела до веника, а менты лишний рублик в жизни не упустят. Работает он скорее всего на районное управление, география у него больно обширная, а вот в районе кто-то напрямую с министерством связан. Я краем уха слыхал кой-чего насчет убийства Федотовой. Темная история, но очень большие за ней стоят люди. МУР они в свои дела не посвящают, там совсем другой уровень. Андропов секретарем ЦК стал, Ленька на ладан дышит, вот КГБ и собирает на щелоковскую шоблу компромат. Мне другое интересно, на чем они Володю прихватили, – вопросительно глянул он на меня.

– Не знаю, Вячик, но там, по-моему, слишком все круто, – я потянулся за сигаретой, – такое ощущение, что он где-то здорово влип.

– Если я не ошибаюсь относительно Дракона, то нам с тобой надо срочно найти Володю. Там все может очень плохо кончиться, – принял решение Вячик и пошел переодеваться. Вернувшись, он достал из кухонного настенного шкафчика шипастый никелированный кастет и протянул его мне. Затем полез под умывальник, выволок на середину кухни здоровенный фанерный ящик с картошкой и, засунув на самое дно руку, извлек оттуда тряпичный сверток.

– Ось так, хлопче, – почему-то по-хохляцки промурлыкал Вячик, любовно потирая увесистый вороненый «ТТ», – номеров нет, в розыске не значится, где я его нарыл, лучше не спрашивай. – После чего пистолет как бы растворился у него под пиджаком.

Все эти манипуляции породили неприятный холодок, скользнувший у меня между лопатками, но уверенная тяжесть кастета, который я запихнул в карман джинсов, вселяла надежду на благополучный исход. Хотя надежда – это ведь только химера.

– Поехали, – по-гагарински улыбнулся Вячик, прибирая под рубашку небольшой моток нейлоновой бечевки, и мы вышли из квартиры.

Пивной зал встретил нас все тем же пьяным гулом, перебиваемым иногда разудалыми всхлипами аккордеона. К обеду здесь обычно возникал непросыхающий аккордеонист Шурик, некогда лауреат конкурса имени Чайковского, пианист-виртуоз, скатившийся с высот музыкального Олимпа исключительно из-за козней вездесущего КГБ. По крайней мере, так он рассказывал, вымогая кружку пива или стакан партейного вина у ваганьковских меценатов.

Кроссвордисты уже не гадали, занимались решением чисто арифметических задач, скидываясь на очередной пузырь беленькой и пытаясь разлить ее сообразно внесенной каждым доли. Поэт Леша едва успевал изымать из-под столов опорожненную посуду, а к старшине-вымогателю присоединился хитромордый белобрысый сержант; один старшина косить рублики уже не управлялся. Еще подходя к пивной, мы обратили внимание на отсутствие в переулке не только Володиной «Лады», но и «двойки» Дракона. Вячик недовольно засопел, предвидя возможные сложности, да и я, после кухонного разговора, никак не мог избавиться от нехорошего предчувствия. Следовало как можно скорее получить всю возможную информацию, чем мы тотчас занялись.

Некоторую ясность внес Леша, которого мы оторвали от сбора пушнины и наглухо зажали в углу.

– Они с час назад в бассейн поехали, в Краснопресненские бани, – пытаясь оторвать от плеча мою нехилую руку, жалобно проблеял поэт-уборщик, – ну пусти, дурак здоровый, кости переломаешь.

Наш возбужденный вид здорово его напугал, и Леша отчаянно трусил.

– Вдвоем поехали? – Вячик положил свою мускулистую лапу поверх моей.

– Вдвоем-вдвоем, ну пустите же, мне работать надо, – пискнул поэт и стриганул в толпу.

Известие не предвещало ничего хорошего. Краснопресненские бани Дракон давно превратил в персональный восстановительный центр, устраивая там по ночам, а иногда даже днем некое подобие римских терм времен императора Калигулы. Работали там ребята из его команды, и о банях ходила самая дурная слава.

От Ваганьковского рынка до Краснопресненских бань нормальным шагом можно было добраться минут за пятнадцать. Подстегиваемые тревогой за Володю, мы махнули это расстояние за пять. Стоянка перед банями утвердила нас в худших своих опасениях: ни Володиной, ни Драконовой тачек здесь не было. Да и сами бани не работали. На массивной дубовой двери болталась табличка с надписью «Санобработка».

– Спокойно, малыш, – ухватил Вячик мой локоть, – сейчас пойдем в разведку, – и увлек меня за угол. – Слушай внимательно, сперва мы завалимся к слесарям, попросим продать водки, – он посмотрел на часы, – в штучном как раз обед начался. Пить будем прямо у них, твоя задача втянуть их в любой разговор, хоть голый пляши, но чтобы я мог спокойно все там облазить. Если что не так, бей первым и не кулаками маши, а железкой. Коли начнется, то терять нам все равно нечего.

Я переложил кастет из кармана за пояс, приткнув его сверху рубашкой, и мы пошли на разведку.

Служебный вход, ведущий в подсобные помещения, неприметно втерся между кубических кирпичных выступов с обратной стороны здания. Здесь нас ожидал сюрприз: зеленый нос Володиной «Лады» выглядывал из-за штабеля громоздившихся у стен кирпичей.

– Интересно, – промычал Вячик, разглядывая сквозь тонированные стекла салон, – а Драконовой лайбы нет. Не нравится мне это, малыш.

Мы поднялись на небольшое крылечко. Стальная дверь с красной надписью: «Посторонним вход воспрещен» – была заперта.

– Звони, – указал Вячик на кнопку звонка.

Напряженным пальцем я принялся вызванивать какую-ту заковыристую мелодию, напоминающую гимн Гондураса. Вячик аккомпанировал мне мощными ударами ноги. Наши музыкальные способности были признаны очень быстро. Дверь резко распахнулась. Слесарь, или кем он там был, пылая гневным взором, вырос на пороге и свирепо прорычал:

– Куда ломитесь, морды из тряпок, от жары, что ли, офанарели?!

Вячик, знавший на Пресне всех и вся, миролюбиво выступил вперед:

– Не реви, Дима, мы по делу. Вмазать захотелось, а гастроном прикрылся. Есть у вас что-нибудь?

Слесарь Дима прищурился, пытаясь вспомнить, откуда он знает Вячика. Знакомое лицо и уверенный тон все же подействовали, гнев и подозрительность сменились на физиономии деловитостью.

– Семерочка по таксе. Сколько вам?

– Парочку возьмем. – Вячик уже протискивался в дверь.

Следом шагнул и я. Слесарь приглашающе мотнул головой и повел нас в закрома.

В небольшой прокуренной комнатушке оказались еще Димин напарник и пьяная в дымину девица. Они убивали большой перезрелый арбуз, запивая его «Русской» водкой. Второй арбуз, еще более гигантских размеров, покорно ожидал своей участи посреди стола. Дима буквально из воздуха материализовал две поллитровки и посмотрел на нас. Я выудил из кармана червонец и пятерку, а Вячик, зачем-то понюхав воздух, предложил:

– Малыш, ну что мы с тобой по подворотням будем отираться. Смотри, какая закусь. Димыч, разреши у вас посидеть.

– Нальешь, сиди, – пробурчал второй слесарь, – только недолго.

– Об чем разговор, ребята, – радостно засуетился Вячик, разливая по стаканам. Себе и мне он бухнул чуть меньше, чем хозяевам, а девице – так и вовсе почти до краев.

Выпили, угостились арбузом, выпили еще.

– Малыш, анекдот бы какой рассказал, что ли, – обратился Вячик ко мне и подмигнул. Давай, мол, действуй.

В то время я довольно удачно пародировал, вернее, передразнивал Брежнева. Леонид Ильич не только сам успешно веселил народ с экранов телевизоров, но и порождал массу гениально смешных побасенок и анекдотов. Исторический бестселлер Генерального «Малая земля» вообще забивал в звуковом исполнении лучшие монологи Райкина и Хазанова, чем я не преминул воспользоваться.

– Днеуников на вайне я не вёу, – загнусавил я, рыча и всхлипывая, не забывая периодически щелкать якобы выпадающей челюстью, – но тышача чатыраста вашемна-ат-ать днеу и начеу запомнилысь мнеу на усю жижнь…

Минуту спустя аудитория покатывалась от хохота, не обращая внимания на Вячика, бесшумно растворившегося в длинном коридоре. Примерно четверть часа в слесарке царило безудержное веселье. Под благодарными, мокрыми от слез взглядами слушателей я вдохновлялся все больше и больше и уже дошел до легендарного приветствия в аэропорту: «Дарагая гаспажа Индира Га-анди…» – когда где-то в закоулках подсобок гулко ударил пистолетный выстрел.

Девица еще продолжала автоматически хихикать, но слесари среагировали и ошеломленно уставились друг на друга. Донеслись какие-то вскрики, громкий топот, дверь едва не соскочила с петель, и на пороге возник возбужденный Вячик с пистолетом в руке.

Слесарь Дима шустро вскочил и рванул с подоконника ребристую стальную арматурину. Его напарник в растерянности пытался обхватить пьяными пальцами горлышко водочной бутылки, а смех девицы потихоньку перешел в натуральную истерику.

Позабыв о кастете, я ухватил со стола исполинский арбуз и изо всех сил обрушил его на Димину макушку. Бахчевая ягода тянула на полпуда, поэтому удар получился что надо. Вячик втер рукояткой «тетешника» второму слесарю в переносье, что-то там треснуло, и напарники одновременно улеглись на заплеванный арбузными семечками пол. Густая кровь смешалась с арбузной мякотью, отчего интерьер живо напомнил мне что-то из раннего Сальвадора Дали.

– Скорее, малыш, – оторвал от себя навалившуюся девицу Вячик, – надо Вовку уносить.

«Почему уносить», – мелькнуло у меня в голове, но спрашивать было некогда, Вячик уже тянул меня куда-то в глубь бани. Мы пролетели запутанным лабиринтом узких коридоров и оказались в шикарном номере люкс.

Огромная ванная голубого кафеля, с югославским массажером в торце, была наполовину заполнена розоватой от крови водой. До пояса раздетый Володя, весь в царапинах и ссадинах, бессознательно уткнув в грудь подбородок, полулежал на дне. Из-под малиновой пластиковой кушетки торчали чьи-то ноги в кроссовках сорок пятого размера.

– Берем Вовку, – скомандовал Вячик, и мы принялись извлекать шефа из ванной. Все попытки привести его в чувство успехом не увенчались. Пришлось мне взваливать Володю на плечи, что оказалось совсем не легким делом. Весил он ненамного меньше меня, да и влажное тело здорово скользило.

– Чье это? – показал Вячик на связку ключей и бумажник, лежащие на кушетке.

– По-моему, Володино, – просипели, поудобнее перехватывая могучий торс шефа и направляясь к двери.

До самого выхода нас никто не тормознул. Повозившись с запорами, Вячик распахнул наконец стальную дверь, и мы выпулились на ослепительно прекрасный, после мрачных банных переходов, залитый солнцем двор.

На ходу перебирая ключи, Вячик указал мне в сторону Володиной «Лады», отпер переднюю дверцу, перегнулся и распахнул заднюю:

– Грузи, не задерживайся.

Я кое-как всунул Володины ноги в салон и, перехватив его под руки, попытался протолкнуть тело на сиденье. Вячик уже вставил ключ в замок зажигания и заводил движок.

Вдруг прямо перед лобовым стеклом выросла, вся в арбузных семечках, фигура слесаря Димы. В руке он сжимал все ту же арматуру, примеряясь половчее врезать по лобовухе.

– Ах ты, король говна и пара! – взревел Вячик и выкатился из машины. Стальной прут звякнул об асфальт где-то в глубине двора, но от второго удара Дима ловко ушел и удачно зарядил Вячику ногой поддых. Я, наконец угнездив Володю на подушках сиденья, вырвал из-за пояса кастет и грохнул обращенного ко мне спиной слесаря по затылку. Он тотчас опустился на колени, поэтому удар ноги Вячика пришелся ему точнехонько в лоб. Двойной, как теперь говорят «в стиле Ван Дамма», удар по голове гарантировал Диме потерю трудоспособности на всю оставшуюся жизнь.

Мы за руки и за ноги раскачали и закинули потухшего слесаря в кусты, запрыгнули в машину и рванули подальше от негостеприимных бань.

Месяца за два до описываемых событий, слоняясь по столице в поисках пьяных приключений, я познакомился с очень интересной девчонкой. Не помню, как меня занесло в ничем не примечательное кафе «Аист» на Ленинградском проспекте и почему я вообще оказался в разгар рабочего дня не на Ваганькове, а в районе стадиона «Динамо». Но хорошо помню, как прямо у входа в душный зал я налетел на пробегавшую с полным подносом официантку, отчего все ее разносолы тотчас же очутились на полу.

Я признал себя виноватым и согласился полностью компенсировать нанесенный ущерб, однако, к моему удивлению, администратор налетел не на меня, а на несчастную официантку, которая оказалась здорово под газом. Девушка не стала долго выслушивать гневные тирады метрдотеля, а просто взяла да и шарахнула подносом по его красивой седой голове. После чего заявила, что в гробу видала членистоногие гадюшники типа «Аиста», и пошла переодеваться.

Я дождался гордую столичную штучку у выхода и наговорил ей кучу комплиментов. По моему мнению, самое большое преступление против человеческой личности – это когда ломают кайф, и этому нет прощения. Верка, как звали девушку, полностью разделяла эту точку зрения, мы легко нашли общий язык и отправились замачивать знакомство в «Славянский базар», где она работала до «Аиста».

Знакомство незаметно переросло в постоянную любовную связь. Верка располагала прекрасной двухкомнатной квартирой неподалеку от Тимирязевской академии, так что относительно мест встречи проблем у нас не возникало. В свои двадцать семь лет она уже дважды побывала замужем. Имела пятилетнего сына, который неотлучно находился при дедушке с бабушкой в Бибиреве. Обычно жила там и Верка, а квартиру на улице Вишневского они с бывшим мужем использовали по очереди во вполне определенных целях.

Несмотря на конфликт с метрдотелем, из «Аиста» ее почему-то не уволили. Может, потому, что директор, по Веркиным словам, надеялся на взаимность строптивой официантки, а может, просто пожалел. Три-четыре раза в неделю, так как работала она через сутки, я встречал ее после закрытия кафе, и мы ехали на Вишневского, где проводили изумительно бурные ночи. Наутро я катил на Ваганьково, Верка в Бибирево, и так до следующей встречи. Нас обоих такая жизнь вполне устраивала, хотя иногда бывали у моей подруги пьяные закидоны.

Некогда Верка училась в первом мединституте, откуда ее выставили за аморальное поведение. Но три года обучения должны были оставить хоть что-то в ее красивой головке, поэтому я убедил Вячика везти Володю к «Аисту». Тем более никто, кроме Володи, о моей связи не знал, а мы сейчас, как никогда, нуждались в надежном укрытии.

Оставив шефа под присмотром Вячика на стоянке у метро «Динамо», я пересек Ленинградский проспект и, кое-как протиснувшись сквозь толпу голодных москвичей и приезжих, забарабанил по дверному стеклу. Отставной полковник Петрович, с которым я неоднократно коротал время за бутылочкой вина, поджидая Верку, радостно приподнял над головой швейцарскую фуражку и поспешил запустить меня в прохладу холла.

– Твоя опять отличилась, – радости Петровича не было границ, – представляешь, шампуром директору жопу проткнула. Шашлык по-карски называется.

– Почему по-карски? – машинально спросил я.

– Фамилия у него такая, Карский, – хохотнул Петрович, – иди скорее, пока она его на рубленый бифштекс не запустила.

Я взлетел на второй этаж и лоб в лоб сошелся со своей кровожадной подругой. Трупов нигде не валялось, что меня несколько успокоило.

– Все, отработалась, – с ходу заявила Верка, чмокая меня в щеку, – свободна, как Африка. Давай на недельку в Гурзуф съездим. Ой, а чего это ты так рано сегодня? – осознала она наконец неожиданность моего появления.

– Считай, что тоже отработался, только с Гурзуфом пока повременим.

Мы спустились в холл, где нас встретил восхищенный вопрос Петровича:

– Жить-то будет?

– Такой возможности медицина не исключает, – успокоила швейцара Верка, и мы распрощались с «Аистом» навсегда.

– Да он достал меня, козел вонючий, – скороговоркой тараторила она, пока мы добирались до «динамовской» стоянки, – постоянно проходу не давал, глазки строил. А сегодня с утра пораньше озверину принял и вразнос пошел. Хочешь, говорит, барменшей стать, пошли в кабинет, напишешь заявление. Светка-то в «Полонез» перевелась. Ну я, дурища, поверила, зашли в кабинет, а он с ходу на колени и головой под юбку полез. Еле вырвалась, а Карский, сволочь, вслед кричит: «Отправлю на сифилис проверяться». Тут мне шампур под руку подвернулся, хотела яйца проткнуть, так он развернуться успел. Вот настолько засадила, прямо в дырочку, – развела она руки сантиметров на двадцать, – правда, я у тебя хорошая?

– Интересно, как это тебе в институте ухитрились аморалку пришить? – польщенный Веркиной стойкостью поинтересовался я. – А он не заявит?

– Пусть только попробует. Весь кабак подтвердит, что он первый полез. И потом, он женатый.

Вячик нервно тусовался перед машиной и, завидев нас, сразу же уселся заводить мотор. Верка нырнула на заднее сиденье, заохала-запричитала, как клуша, и первым делом принялась выщупывать Володин пульс. Никаких объяснений она не потребовала, понимая, что сейчас расспросы вовсе ни к чему.

Тенистый двор хрущевской пятиэтажки встретил нас петушиным клекотом и кудахтаньем, кур, норовивших сунуться под колеса.

– Во дают, – ловко избежав столкновения с очередным бройлером, подивился Вячик. – Почти центр, а как на птицеферме!

– Продовольственная программа в действии, – внесла ясность Верка, бережно поддерживая поникшую Володину голову. – Жрать-то хочется, а в магазинах они какие-то синие.

Кур разводила Веркина соседка тетя Фира, избегавшая непомерной свинины по три тридцать и сомнительных диетических яиц. Двор относился к курятнику с симпатией, так как в недорогих свежих яйцах тетя Фира никому не отказывала. Участковый же ежемесячно имел пару копченых кур и в упор не замечал птичьего разгула. Первое время я сильно нервничал, просыпаясь ранним утром от петушиного крика, но потом привык. Верка, та вообще считала, что это хорошо стимулирует утренний секс, с чем я, честно говоря, не спорил.