Текст книги "Забытый вальс"

Автор книги: Геннадий Бачериков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

– Людочка! Наконец-то навестила старика, ты же у меня почти год не была. Заходите, заходите! Единственное, что попрошу, тапочки оденьте, а то у меня домработница на неделю уехала, так я стараюсь меньше мусорить. Есть хотите?

– Да нет, дядя Леша, спасибо, мы недавно ели.

– Ну, тогда от коньяка и кофе, надеюсь, не откажетесь. Кстати, Люда, может, ты меня познакомишь с молодым человеком?

– Ой, извините. Это Николай, мой друг.

– Очень приятно. А я Алексей Аполлонович. Давайте, помогите в кабинет с кухни сервировочный столик перевезти. Людочка, ты там все расставь, а я пока кофе приготовлю.

Кабинет неожиданно оказался залит розовым светом заходящего солнца, так как облака разошлись, и на улице стоял дивный июльский вечер. Одну стену кабинета занимали книжные стеллажи. Николай прошелся вдоль них, подбор книг поражал. На нескольких полках стояли роскошные альбомы по искусству зарубежных издательств. Однако Николая удивило, что художественная литература в большинстве своем была представлена расставленными по алфавиту разрозненными томиками собраний сочинений.

– Твой дядя большой книгочей, да к тому же оригинал, – сказал Николай, обращаясь к Люде, – Почему-то ни одного полного собрания сочинений хоть кого-либо нет.

– Не то слово. Я, честно говоря, большего энциклопедиста не встречала. А что касается собраний сочинений, то он считает, что у каждого автора настоящей литературы максимум на один том набирается, ну, может на два. А при его связях он всегда мог подписываться на что угодно. Так он себе оставлял то, что нравилось, а остальное раздавал. Я как-то спросила, почему он сразу не покупает отдельные книги, он сказал, что должен сначала сам оценить, что у автора стоит читать, а что нет.

Алексей Аполлонович внес в это время поднос с тремя медными джезвами. Вместе с ним в кабинет вплыл неповторимый кофейный аромат. Все сели в удобные кожаные кресла, расположенные около низенького стеклянного столика. Разлив по чашкам кофе, Алексей Аполлонович достал из бара бутылку «Хеннеси» и наполнил на треть пузатые низкие бокалы.

– Давайте, ребята, за вас. Не хочу предвосхищать события, но, по-моему, вы очень подходите друг другу.

Пригубив коньяк, все принялись за кофе. Николай, правда, этот напиток не жаловал. Кофе он пил, как правило, для того, чтобы подстегнуть уставший мозг, но сейчас благоразумно предпочел не афишировать это. Люда же восторженно высказалась, что лучшего кофе, чем у дяди Леши она нигде не пила. Николай в подтверждение промычал что-то одобрительное, да, мол, он, дескать, тоже присоединяется к предыдущему мнению, и чуть не подавился в этот момент, встретив ироничный лукавый взгляд, брошенный на него поверх очков Алексеем Аполлоновичем.

После того как было отдано должное коньяку, кофе и сопровождавшим его пирожным, которые как выяснилось, дядя Леша специально заказывал в ресторане «Прага», разговор перешел на обмен семейными новостями между Людой и ее родственником. Николай, почти не прислушиваясь к разговору, в котором мелькали незнакомые имена и события, скучающе водил взглядом по кабинету. Внезапно взгляд его остановился на толстом альбоме, стоявшем в одном из стеллажей. На корешке альбома золотыми буквами было написано «Карл Фаберже».

– Простите, можно я альбом посмотрю, – встал из кресла Николай.

– Да, пожалуйста, пожалуйста, – сделал приглашающий жест Алексей Аполлонович, – Вы уж нас простите, мы с Людочкой давно не виделись, а принадлежим мы, так сказать, к разным ветвям нашей семьи, представители которых редко пересекаются, поэтому нам есть о чем поговорить. Займите себя еще на некоторое время.

Николай взял тяжелый альбом в руки. Пробежав глазами оглавление и вступительную статью, он понял, что это как раз то, что нужно. В альбоме была информация о всех императорских пасхальных яйцах, изготовленных фирмой Фаберже, в частности указывалось, кому они сейчас принадлежат. В первую очередь он решил найти по оглавлению изображение найденного им яйца. Во введении отмечалось, что их сделали пятьдесят четыре штуки. Но он не дошел еще до конца первого десятка, как услышал обращенный к нему голос Алексея Аполлоновича, – Николай, вы, что интересуетесь изделиями Фаберже?

Николай замешкался, не зная с чего начать. Он бросил умоляющий взгляд на Люду в надежде, что та возьмет инициативу в разговоре на себя. Та его сразу же поняла.

– Дядя Леша, у нас тут некоторые проблемы возникли, нам нужно взять у кого-то взаймы на месяц примерно около пяти-семи тысяч долларов. В залог можем оставить очень дорогую вещь.

– Уж, не на свадьбу ли? – с улыбкой спросил Алексей Аполлонович.

– Да я, честно говоря, попал в странную ситуацию. Неделю уже со мной происходят весьма необычные события. А сейчас все сложилось так, что я даже в свою квартиру не рискую вернуться. Хотя возможно все опасности мной придуманы. Если рассказать вам все, то это значит, впутать вас. А если предположения мои верны, то дальнейшие события могут оказаться далеко не безопасными.

– Ну, да, да. Мне, старику впутываться опасно, а Людочке нет?

Николай замялся. Где-то подспудно, в глубине души он чувствовал, что не должен был вовлекать Люду в это. Но, с другой стороны, они же ничем не рисковали сейчас. Если ему удастся на месяц где-то скрыться, то все само собой разрешится.

– Я не то хотел сказать. Если реальная опасность и существует, то только для меня. Поэтому мне надо месяц примерно переждать где-то. Но для того, чтобы отслеживать ситуацию, мне нужен компьютер, желательно переносной, а он стоит две-три тысячи долларов.

– Хорошо, но все – таки я хотел бы получить побольше информации, если можно. Так что там у вас очень дорогое, любопытно было бы взглянуть.

Николай принес из прихожей портфель. Алексей Аполлонович с интересом спросил, – Это что, настоящей крокодиловой кожи?

– Да, мне в Штатах на презентации подарили.

– Не прост, Людочка, твой знакомый, – повернулся дядя Леша к своей родственнице.

– Но, я надеюсь, вы не портфель собираетесь закладывать? – пошутил он

– Нет, что вы, только часть его содержимого, – в тон ответил Николай.

– Что же в нем тогда находится? Золото партии или может быть библиотека Ивана Грозного?

– Дядя Леша, хватит прикалываться, – вмешалась в разговор Люда, – но, между прочим, готова спорить, что будете удивлены не меньше, чем, если бы там были книги из библиотеки Ивана Грозного.

– Ого! Так на что спорим?

– На ужин в «Арагви»!

– Людочка, да тебе надо месячную свою зарплату выложить, чтобы самой там поесть. А уж меня накормить…

– А вы не беспокойтесь, я не проиграю!

– Однако молодежь нынче самоуверенна. Ладно, считай, что поспорили. Так что там у вас? Прямо заинтриговали старика.

Николай достал из портфеля конверт с фотографиями, вынул из него маленький полиэтиленовый пакетик с сережкой и подал Алексею Аполлоновичу. Тот подошел к письменному столу, положил на него белый бумажный лист, аккуратно вытряхнул из пакета сережку, одел очки и замер на несколько секунд, склонившись над листом.

– Не может быть! Откуда это у вас? Хотя, впрочем, надо посмотреть сначала. Минуточку подождите, я принесу лупу из мастерской.

Алексей Аполлонович стремительно вышел из кабинета.

– А почему он нас в мастерскую не пригласил? – полушепотом спросил Николай.

– Да ты что! Он туда никого не пускает, я случая не помню, чтобы у него дверь там была не заперта.

Алексей Аполлонович вернулся минут через пять. В одной руке он нес большую лупу на штативе, в другой у него был бинокулярный микроскоп, а под мышкой толстая папка. Он водрузил все это на стол, включил настольную лампу. Осторожно взяв сережку пинцетом, положил ее под лупу и долго разглядывал, поворачивая то одной, то другой стороной. Потом сделал тонко очиненным карандашом несколько зарисовок, поменял местами микроскоп и лупу, переложил сережку под микроскоп и опять что-то рисовал.

Оторвавшись от микроскопа, он, ни слова ни говоря, открыл папку, после непродолжительных поисков достал оттуда несколько рисунков. Затем сдвинул очки на лоб и повернулся к Люде и Николаю, которые все время тихо сидели рядышком, боясь потревожить маэстро в процессе священнодействия.

– Люда, ты что-нибудь ему рассказывала?

– Вы имеете в виду Тягунова?

– Ну, да, да!

– Рассказывала и даже показывала свои сережки, которые вы мне сделали.

– Так вот, можете сравнить, один к одному, – с этими словами Алексей Аполлонович положил сережку под лупу и положил рядом один из отобранных им рисунков.

Люда и Николай, чуть не столкнувшись головами, ринулись к столу.

– Да, точно, эти самые! – восторженно воскликнула Люда, которой Николай все-таки уступил право первой убедиться в словах ювелира.

Николай, получив возможность протиснуться к лупе, наконец-то впервые увидел сережку во всей красе. Она, в самом деле, была очень похожа на рисунок на пожелтевшем листе бумаги.

Когда Николай оторвался от лупы, Алексей Аполлонович, серьезно глядя на него, сказал, – Ну, молодой человек, а сейчас я все-таки хотел бы услышать, как к вам могла попасть сережка из гарнитура Ее Императорского Высочества Александры Федоровны Романовой. Или, может быть, вы являетесь представителем императорской династии?

Николай без слов достал из конверта фотографии и подал те, на которых были футляр с колье и сережками. Алексей Аполлонович надвинул очки, всмотрелся в фотографии, положил их по очереди под лупу и опять полез в папку с рисунками. На этот раз поиски были недолгими, и новый листок лег рядом с лупой. Все столпились около стола. Поляроидовские снимки были небольшими, но, сравнивая детали украшений на фотографиях, видимые под лупой и на рисунках, можно было сделать однозначный вывод – они идентичны.

– Я на всякий случай проверил сережку, не подделка ли это, – сказал Алексей Аполлонович. – Но практически со стопроцентной точностью можно утверждать, что это оригинал. Во-первых, так гранили и закрепляли камни до начала двадцатого века, во вторых, на сережке есть личное клеймо моего деда, Александра Тягунова, оно имеет характерные особенности, и это его изделия. Так что, Николай, не буду скрывать, вы меня очень поразили, показав сережку, а уж фотографиями добили окончательно. Я так понимаю, что и колье и вторая сережка тоже у вас? Кстати, Люда, я сдаюсь, пари наше, конечно, выиграла ты, и я готов каждый месяц устраивать для вас обоих ужин в любых московских ресторанах, какие вы выберете. А пока давайте сядем и, будьте любезны, расскажите мне все подробно.

Николай помолчал минуту, собираясь с мыслями, и потом рассказал историю своей находки, не упоминая о золоте и пасхальном яйце и опустив смерть Грини, о которой он и Люде не рассказывал, великолепно понимая, что романтическая история с нахождением клада рискует получить уголовный окрас, характеризующий его не с лучшей стороны. Пришлось также коротко рассказать и о своих взаимоотношениях с МММ

– Да, можно только позавидовать, – задумчиво сказал Алексей Аполлонович. – Я даже не в смысле денежной стоимости, а в том, что вы такие вещи в руках держали. Эти колье и сережки – одно из лучших изделий моего деда и фирмы Фаберже. Гарнитур был сделан по заказу Николая Второго для его жены Александры Федоровны, когда у них родилась первая дочь, Ольга. Там использованы, кстати, колумбийские изумруды, камни необычайной густоты цвета. Изумруды эти, между прочим, дороже бриллиантов и значительно. Получены они были в обмен на оружие, в Колумбии как раз шла очередная война, и кто-то из русских купцов подсуетился и отправил туда большую партию старых винтовок. В России тогда ставили на вооружение трехлинейку Мосина, и старого оружия было, пруд пруди. Как видите, в стране российской мало что изменилось с тех пор. Колумбийцы расплатились с купцом изумрудами и золотом, а он предложил камни фирме Фаберже. Но давайте от исторических экскурсов вернемся к делам насущным. Дома у меня есть шесть тысяч долларов и пара миллионов рублей, учитывая нынешний курс доллара, это примерно как раз семь тысяч и будет. Я их вам без всяких сомнений сейчас же дам. Сережку и фотографии оставьте у меня, вам они сейчас все равно ни к чему. Кстати, а что за фотографии остались у вас в конверте, они к этой находке имеют отношение?

– Да у нас как-то речь о сережках и колье все время шла. Я не сказал, а в коробке кроме них было еще вот это, – Николай передал Алексею Аполлоновичу остальные фотографии. На снимки монет тот едва взглянул, отложив в сторону, но, увидев фото футляра из карельской березы, он на мгновение замер, словно боясь, что на следующем снимке футляр окажется пуст, и, наконец, осторожным движением снял фото футляра с последнего в пачке снимка.

– Да, ребята! – сказал он через минуту, – Вот так люди в моем возрасте и зарабатывают инсульты и инфаркты. Давайте-ка для профилактики по рюмочке выпьем.

На этот раз Алексей Аполлонович, не соблюдая ритуала потребления драгоценного напитка и не дожидаясь, пока его гости поднимут свои бокалы, махнул по-русски пол бокала коньяку и вкусно закусил его ломтиком лимона. Сразу же вслед за этим он положил фотографию пасхального яйца под лупу.

– Николай, так вы не нашли описание пасхального яйца в альбоме, который рассматривали во время нашего с Людочкой разговора?

– Да я только первую десятку пролистал, а там еще сорок четыре!

– Так, а зачем все подряд листать? Вы поняли, чей это портрет?

– Видимо кого-то из императорской семьи.

– Плохо историю знаете, молодые люди! Это же Александр Третий, отец Николая Второго, между прочим, государь весьма посредственный. Трон должен был унаследовать его старший брат, Николай, но он умер молодым. Кто-то из историков назвал Александра Третьего вьючным ишаком, который везет идейную ношу Победоносцева, обер-прокурора Святейшего Синода, ставшего «серым кардиналом» при государе. А обер-прокурор был противником всяческих демократических перемен, идеи о которых витали в обществе. Поэтому Александр Третий немало поспособствовал нагнетанию революционной смуты в государстве российском. Так вот, в альбоме есть табличка, в которой краткие сведения о каждом яйце даны. Название этого, видимо, как-то связано с именем Александра Третьего… Ну, вот, пожалуйста! Императорское пасхальное яйцо, которое так и называется – Александр Третий. Значится среди утерянных! Так, страница восемьдесят четвертая…рисунок… Никаких сомнений, оно!

Оторвавшись, наконец, от созерцания рисунков, Алексей Аполлонович снял очки, потер глаза и откинулся в кресле, задумчиво постукивая по колену сложенными очками.

– Николай, а что вы со всем этим делать-то собираетесь?

– Просто продать. Я собираюсь открыть свою фирму. У меня есть определенный задел в направлении, которое сейчас быстро развивается, да и обстоятельства к этому подталкивают. Я работаю программистом в российском филиале одной крупной американской компании. Но они сейчас задумали реструктуризацию, связанную с ожидаемым поглощением одного из конкурентов, и российский филиал предполагают закрыть. Работу для меня найти не проблема, но хотелось бы все-таки заниматься любимым делом.

– А вы понимаете, с какими трудностями это связано, я имею в виду продажу?

– Конечно. За такие деньги голову открутят, не успеешь охнуть. Поэтому я просил бы вас помочь. Как я понимаю, у вас есть связи в мире людей с деньгами, и вы могли бы сделать это достаточно безопасно.

– Жаль, что я не могу себе позволить купить этот гарнитур, – мечтательно вздохнул Алексей Аполлонович. – Вы не представляете, какая это работа. Шедевр! Но вас я понимаю. Помочь постараюсь, конечно. Сейчас появилось много клиентов, желающих получить оригинальные ювелирные изделия. Я при желании мог бы просто быть завален заказами, но делать килограммовые золотые перстни с бриллиантами в 10 карат, нет уж, увольте. Я стараюсь выбрать клиента со вкусом, чтобы и он понимал, что за вещь получил, и чтобы у меня душа радовалась. Слава богу, и такие есть. Но для серьезного разговора с клиентом нужно иметь в наличии весь гарнитур, да и пасхальное яйцо по фотографии тоже не продашь.

– С этим, к сожалению, проблемы. В течение месяца мне в банке, где лежат эти вещи, появляться не стоит. Вот развяжется ситуация с МММ, тогда, пожалуйста.

– Хорошо. Кстати, есть у меня один вариант. Вы ведь слышали о аукционах в Нью-Йорке и Лондоне?

– Это Сотбис и Кристис? Ну, конечно! Но кто же позволит вывезти из России такие драгоценности?

– Ну, это уже не ваша забота. Правда, придется, сами понимаете платить за услуги. Но если продать это там, то даже треть от общей суммы будет больше, чем за все при продаже здесь.

– Да я согласен. Меня беспокоит только одно – надежность всей этой операции. Вам я, положим, доверяю, но в цепочке будет еще кто-то.

– Этот кто-то будет всегда. А насчет надежности, то вспомните Карла Маркса – «нет такого преступления, на которое не рискнул бы капитал при трехстах процентах прибыли, хоть под страхом виселицы». А тут соблазн – получить даром. Жизнь людей сейчас не в счет. Поэтому надо соблюдать два правила: не связываться с криминалом и перестраховываться. У меня есть некоторые связи в президентском окружении. Я попытаюсь забросить удочки на следующей неделе. Сейчас минутку подождите, я принесу деньги.

Алексей Аполлонович вышел из кабинета и через несколько минут вернулся с пачкой купюр в руках.

– Пересчитайте, пожалуйста, на всякий случай. Тут шесть тысяч долларов и два миллиона рублей

Николай добросовестно пересчитал деньги.

– Вернете, когда сможете. Если нужны будут еще деньги, то не проблема, я человек не бедный, но остальное в банке. Да, фотографии монет не забудьте.

Алексей Аполлонович проводил их до прихожей, открыл сверкающий никелем какой-то навороченный дверной замок, – Ну, спасибо, Людочка, что навестила. Очень рад был вас видеть. Обязательно звоните. И, Николай, берегите Люду, постарайтесь, чтобы она была в стороне.

На улице уже были сумерки.

– Так куда сейчас? – спросил Николай, выезжая на улицу Чайковского. – Я же даже не знаю, где ты живешь.

– На Годовикова, это не доезжая до ВДНХ.

– Хорошо, машин сейчас мало, поехали по кольцу и дальше по проспекту Мира.

Когда они проезжали мимо спорткомплекса «Олимпийский», Николай увидел впереди по ходу движения милицейский «уазик», от которого неторопливо отделился милиционер, до того лениво куривший, опираясь одной рукой на капот. Он бросил недокуренную сигарету, и махнул жезлом, показывая Николаю, что тому следует остановиться.

– Вот, черт! Не было печали…, – в сердцах выругался Николай. Он свернул на обочину, остановился и заранее вытащил из бардачка документы. Гаишник неторопливо подошел к машине.

– Старший сержант Катренко, – представился гаишник. Он хотел, было, козырнуть при этом, но по случаю жары, видимо оставил фуражку в своей машине, и рука его нелепо дернувшись, замерла на полпути к голове, а потом потянулась в сторону Николая.

– Ваши документы.

Николай безропотно протянул права, доверенность и техпаспорт.

– Так, машина, стало быть, не ваша. Надо бы пробить на угон.

– Да помилуйте, товарищ сержант, час ночи! Потом ничего же не видно, а вам номера сверить надо.

– А у вас что, фонарика нет?

– Почему нет, есть.

– Ну вот, выйдите и сначала багажник откройте, посмотрим, что там.

Николай нашел в бардачке фонарик и вышел из машины. Открыл багажник, включил фонарик и передал его сержанту. Тот для порядка приподнял лежащую на боку пустую канистру.

– Ну что, товарищ сержант, все в порядке, ничего незаконного нет, – с легкой иронией в голосе спросил Николай.

– Незаконного-то нет, только законного вот тоже не видно, – почти ликуя, ответил сержант. – Где запаска-то?

Николай выругался про себя. Недавно ему пришлось отдать в ремонт машину, потому что когда он возвращался с работы домой, у него пробило колесо. С управлением он, слава богу, справился, но чиркнул крылом о разделяющее ограждение, недавно установленное на Алтуфьевке. Полноценная запаска у него была, а пробитое колесо он вместе с машиной отдал в ремонт и в круговерти последних событий просто забыл о нем, когда забирал машину.

– Виноват, товарищ сержант, только я не помню в правилах такого пункта. Есть запаска, нет запаски, я еду на четырех технически исправных колесах. Но если хотите, давайте я штраф заплачу и поеду, – предложил Николай, доставая из кармана джинсов пятидесятитысячную купюру. Но, передавая деньги, он совершил непростительную ошибку, подойдя слишком близко к сержанту.

– Опаньки, гражданин, да вы никак в нетрезвом виде за рулем! – обрадовано воскликнул сержант, уловив коньячный запах своим длинным носом, по чуткости, видимо, не уступавшим носам служебно-розыскных друзей сержанта.

Тут Николай просто похолодел. Если заберут в отделение, то есть шанс и немаленький остаться без денег, которые лежали в портфеле.

– Слушай, сержант, я выпил сто граммов, дорога почти пустая, у меня в машине любимая девушка, дом рядом, не порти мне ночь, давай договоримся.

– Ну, ладно, я не девушка, ломаться не буду, – хохотнул сержант, – начинай договариваться.

Николай перед выездом от Алексея Аполлоновича, положил в карман джинсов пятьсот тысяч. Сейчас он лихорадочно думал, то ли достать и отдать все сразу, то ли поторговаться, отдав сначала хотя бы половину. Наудачу он отделил в кармане от свернутой пополам пачки несколько купюр и протянул сержанту. Сержант аккуратно положил полученную до этого купюру к остальным, развернул деньги веером, пересчитал.

– Ну, что, как любил говорить Михаил Сергеич, процесс пошел. Считай, что уже наполовину договорились.

Николай, кляня в душе жадного гаишника, вытащил из кармана остаток пачки, протянул его сержанту, демонстративно вывернув карман.

– Все, больше нет.

Сержант аккуратно сложил деньги, перегнул пачку пополам и засунул в заметно оттопырившийся нагрудный карман своей летней куртки.

– Нормально, процесс завершен. Впредь попрошу не нарушать. Кстати, советую свернуть на Гиляровского и дальше тоже стараться не ехать по проспекту, а то у вас аргументы для того, чтобы договариваться, кончились. Желаю приятно провести ночь.

И в благодушном расположении духа, помахивая жезлом, сержант удалился по направлению к своему «уазику».

Улица Годовикова, густо заросшая деревьями с обеих сторон, освещалась куда скуднее, чем проспект. Николай медленно ехал вдоль домов.

– Вот за тем домом, на противоположной стороне, – махнула рукой Люда. – Если искать по номеру дома, то голову сломаешь. У нас дом пять корпус два, а стоит он почему-то на четной стороне за десятым. Если кто в первый раз приезжает, то всегда долго ищут.

Оставив машину возле подъезда, они поднялись на пятый этаж стандартной панельной двенадцатиэтажки.

– Прямо как дома, – рассмеялся Николай, когда они вышли из лифта на лестничную площадку.

– Да, только к тебе налево, а к нам направо.

Войдя в квартиру, Люда первым делом распахнула балконную дверь и все окна. В квартире давно никто не появлялся, и здесь было очень душно, несмотря на распахнутые форточки.

– Я в ванную пойду, а ты пока чайник поставь, – попросила она Николая.

Пока чайник закипал, Николай, сидя в маленькой, но весьма уютной кухне, решил проверить телефонные звонки за день на своем домашнем телефоне. Он достал из портфеля бипер – маленькую черную коробочку с крошечной цифровой клавиатурой на одной стороне и защищенным пластмассовой решеточкой выходом динамика на другой. На кухне стоял один из первых советских телефонов с цифровой клавиатурой. Работал он безупречно, но перехода в тоновый режим набора номера у него не было. Для таких аппаратов и придумали бипер. Набрав свой домашний номер, Николай дождался, пока ему ответит автосекретарь и, приложив бипер к трубке, набрал команду, после чего автосекретарь стал диктовать ему номера телефонов, с которых были сделаны входящие звонки, и оставленные голосовые сообщения. Звонков, собственно говоря, было немного, всего пять. Один раз позвонил приятель и поинтересовался, не хочет ли Николай в воскресенье поехать на рыбалку. Для остальных четырех звонков номера телефонов не определились, однако, Николай сразу же насторожился, так как шли эти звонки с пугающей регулярностью, почти ровно через час один после другого. Если он так сильно был нужен кому-то, то непременно должны были оставить сообщение. Похоже, что его ищут именно те, кого он опасался. На всякий случай он набрал на бипере команду стирания памяти входящих звонков.

Когда Люда вышла из ванной, на кухонном столе стоял свежезаваренный чай, сыр и масло, а Николай по очереди исследовал все шкафчики в поисках хлеба.

– Ты прямо как спаниэль на таможне при поиске наркотиков, – с подначкой в голосе сказала Люда.

– Да скажи уж сразу, что хлеба нет. Родители уехали, ты тоже здесь не бываешь, какой смысл хлеб дома держать, все равно заплесневеет.

– А вот и неправда, есть способ, – и Люда подошла к холодильнику и с торжественным видом достала из морозилки полиэтиленовый пакет с нарезанным батоном. – Давай иди в душ, сполоснись холодной водичкой, а то жарко, хоть и окна открыты, здесь даже дождя не было. А я пока в микроволновке хлеб разморожу.