Текст книги "Нас кто-то предает"

Автор книги: Геннадий Головин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

– Где этот мальчик? – спросил Даут. Даут был в седле. На окраине Кумрата роились воины, всадники выстраивались в боевые порядки. – Где этот мальчик? Сын рыбака… Далмата?

– Здесь!

Тимура подтолкнули к царскому стремени.

– То, что ты говорил… об Эрике и Десебре…

– Я слышал это собственными ушами, – быстро подтвердил Тимур. – Десебр сегодня к вечеру скажет свое решение. И решение будет не таким, каким бы тебе хотелось, царь… – сочувствующе закончил мальчик.

– Я знаю. Поэтому я говорю: это не должно произойти. Сделай все! Убей Эрику, если нужно, но это не должно произойти! – Он склонился с седла к уху мальчика и шепотом договорил: – Далмат! Мне нужен день и еще ночь, чтобы поднять народ и повести его на Перхлонес. Задержи свадьбу! Делай все, что хочешь, но свадьбы не должно быть! – Затем опять выпрямился в седле и обычным голосом спросил: – Сколько людей тебе надо?

– Нисколько. Во дворец им все равно не попасть. Пусть твои люди поскорее доставят нас в город.

– „Нас“?

– Меня и Сандру. Мы вместе привезли в Кумрат донесение Горгеса.

Сандра выступила из толпы, и Даут обомлел на мгновение:

– Эри… – начал он, но тотчас понял, что обознался. – Боги! Как она похожа на Эрику! – пораженно произнес царь. – Дамдир! – скомандовал он. – Ты проводишь их до Перхлонеса.

Подвели коней. Тимур и Сандра поднялись в седла.

– Я надеюсь на тебя, Далмат! – крикнул Даут. – Любая награда. Какую награду ты хочешь, сын рыбака?

– Никакой! – засмеялся Тимур, а потом с весельем в голосе прибавил, покосившись на Сандру. – Хотя… Ты обещаешь мне отдать в жены вот эту… девушку?

– Обещаю, Далмат! И обещаю быть гостем на твоей свадьбе!

Сандра фыркнула:

– Какое он имеет право? Тоже мне!

– Он, Сандра, великий царь Даут Мудрый! – засмеялся Тимур. – А царское слово – закон!

– Мы этих царей в семнадцатом году… в гробу видали… в белых тапочках…

– В семнадцатом, говоришь? – продолжал веселиться Тимур. – А в каком веке, случайно, не помнишь?

Этими репликами они перебрасывались, скача рядом, следом за Дамдиром.

…И снова – стремительный веселый галоп по долинным дорогам, и снова – мучительное преодоление горных осыпей и узеньких тропок, и снова – торопливым наметом, не теряя ни секунды, скорее туда, в Перхлонес!

Раннее летнее солнце уже освещало им дорогу. Туман косыми седыми крыльями реял в низинах. Горы переливались всеми оттенками синего. Сине-зелено, ясно, свежо и чисто было в мире.

– Ax! – с наслаждением вздохнула Сандра, оглядевшись вокруг.

Они остановились на минуту: Дамдир искал брод.

– Красота какая! – вздохнула Сандра. – Никуда я не хочу. Ни в Перхлонес твой, ни в Москву, ни даже в Монреаль на Олимпиаду не хочу. Останусь вот здесь. Буду только смотреть и дышать. Какой воздух, Тимочка! Прямо клубника со сливками!

Дамдир уже перебрался на другой берег речушки и крикнул оттуда, показывая, где следует перебираться.

– Двинули! – сказал Тимур. – Нам уже машут.

– Ну, двинули… – с вялым капризом отозвалась Сандра. – Ну, машут… А я, может спать, уже хочу… И вообще на утреннее построение наверняка уже опоздала.

Они подскакали к Черной Мельнице.

Стоя невдалеке от слива, уже спешившись, Дамдир, перекрикивая шум льющейся воды, говорил Тимуру:

– Я буду здесь, знай. Если буду нужен, пришлешь сказать: „Змея и Роза“. – Затем трудно улыбнулся и коснулся одежды Тимура: – Мы благодарны тебе, знай. Великий День Возвращения… ты приблизил его. Ты и…

Он никак не назвал Сандру, только посмотрел на нее добрыми, вмиг повеселевшими глазами.

Тимур с Сандрой карабкались вверх по тропинке, к городу.

Вдруг требовательный, жалобный и обиженный крик раздался у них за спиной.

Следом за ними, явно не поспевая, торопился котенок.

– Мурзила! – восторженно возопила Сандра. – Бедненький ты мой! Вот! Весь мокрый даже… Какие мы с тобой все-таки редиски, Тимур, оставили мальчика ночью одного!

– Сам виноват, – хмуро отозвался Тимур, ревниво косясь на ласкаемого котенка. – Шмыгает, как дурак Отсюда – туда, оттуда – сюда. Уследишь за ним, как же…

– Теперь я тебя никуда не отпущу! – сказала Сандра котенку, который, конечно же, уже мурчал у нее на руках. – Даже плавать вместе со мной будет. Понял?

– Гляди! – прервал ее Тимур. Утренний ветерок уже почти разогнал туман в низине, откуда они выбирались. На месте Черной Мельницы чернели руины.

– А что же это все-таки было… с нами? – тихо и пораженно спросила Сандра.

– То и было, о чем я тебе рассказывал.

– Хорошо хоть пончо оставили! – неожиданно переключилась Сандра. – Аккуратненько можно заштопать… – Затем, вспомнив, откинула полуоторванный лоскуток с груди, обрадовалась: – Уй! Смотри, Тимур! Уже заживает!

С полуомертвелым, жутковатым лицом Тимур шагнул, наклонился и поцеловал, вернее ткнулся губами в уже рубцующуюся рану чуть ниже ключицы Сандры.

– Бац! – совсем не оскорблено и нисколько возмущенно воскликнула девочка, стукнув для порядка Тимура по голове. И тотчас обомлела: – Тимочка! Что у тебя с головой?!

– Что с головой? – обиженно отозвался Тимка. Бьют по голове.

– Ты ж седой совсем! Это, наверно, от этого… И вдруг взволновалась: – А у меня? Посмотри. У меня тоже?

– Ты рыжая. У тебя не заметно.

– Сам рыжий! Я платиновая.

В волосах у Тимура и в самом деле гораздо прибавилось седины за эту ночь. Это особенно было заметно, когда он стоял на берегу бухточки, глядя вслед уплывающей Сандре, а утреннее солнце освещало его.

Надпись была еще цела на песке: „После отбоя жди“.

Котенок чинно восседал на комком свернутой одежде, которую Сандра держала в высоко поднятой руке, подгребая одной лишь правой.

Тимур разгреб копешку соломы невдалеке от дома.

Все вокруг спали.

Добыл мешок с монетами.

Только сейчас, при свете утра, обнаружил маленькую дырку, через которую высыпались монеты. Мешок перевернул дыркой вверх, понес его под мышкой. Он открыл калитку. Поглядел на спящий дом и пошел не туда, а в подвал. Незнакомца не было. Солома была странно разворошена. Керосиновая лампа лежала на боку. Тимура аж пошатывало от усталости. Он сгреб ногами солому в кучу. Положил мешочек с деньгами под голову и мгновенно заснул.

Эрика играла с котенком. Котенок был тот самый – черный с белым. Матерчатый бантик на ниточке подскакивал на полу, котенок бросался на него, воображая бантик дичью, а себя не иначе как тигром. Эрика смеялась, но невесело. Слишком уж невеселые думы одолевали. На ней по-прежнему было серое монашеское облачение. И прав, конечно, был царь Даут, да и Тимка тоже, когда отмечали поразительное сходство между Эрикой и Сандрой. Они были похожи, как близнецы, неодинаково одетые и неодинаково стриженные. Возле дверей этой комнатки с зарешеченными окнами стояло на столике блюдо с едой и фруктами. Эрика посматривала на него время от времени, сглатывала слюну.

Вошел молчаливый слуга, цахец, судя по непомерным усам-штопорам.

Забрал нетронутое блюдо. На его место поставил точно такое же.

За огромным столом, заваленным свитками, фолиантами, картами местности, восседал Януар. С лупой в руке читал очередное чье-то донесение, написанное на обрывке ткани.

Прочитал. Взял несколько других донесений (одно было на пергаменте, другое – на куске кожи, третье – на дощечке), положил их рядом. Перечитал бегло.

Встал встревоженный.

Гремя коваными сапогами, размахивая руками нетерпения идти быстрее, пошел коридорами в покои Десебра.

Все, кто встречался ему на пути, норовили либо заранее свернуть в какой-нибудь закоулок, либо вдавиться в стену, дабы стать понезаметнее; воины вытягивались во фрунт с окаменевшими лицами. Боялись Януара при дворе наместника, явно боялись.

Возле решетки, отделяющей замок от покоев Десебра, он вынужден был остановиться. Цахец – охранник каменно смотрел на верховного советника, не сделав и движения, чтобы открыть замок. – Ну! – нетерпеливо гаркнул Януар.

Цахец по-прежнему без всякого выражения зрил начальство. – Истукан цахский! – произнес Януар в сердцах, заметно напрягся, припоминая слово-пропуск. Наконец вспомнил: – „Змея и дьявол“, чтоб твоя корова сдохла! – Однако быстро успокоился, пока охранник открывал засовы: – Впрочем, молодец! – И сунул ему монету. – Премного благодарны стараться вашей милости! – хриплым полушепотом гаркнул цахец, дважды стукнул алебардой по полу, трижды пристукнул каблуками.

Тимур, оказывается, был свидетелем этой сцены: вжавшись в стену, неподалеку от решеток покоев наместника.

„Змея и дьявол“, – повторил он. Дождался, когда охранник начнет ходить там, за решеткой, повернувшись к нему спиной, и ударился бегом по коридору, придерживая под мышкой завернутый в материю мешочек с деньгами.

Десебр был занят: сидел на краю маленького круглого бассейна и кормил рыбок. Вынимал из серебряного ведерка маленьких отборных лягушат и бросал им. „Рыбки“ – острозубые, свирепые хищники – взлетали со дна к поверхности. Лягушата и дрыгнуть лапками не успевали.

– Позволь оторвать тебя, чтимый из чтимых, от государственных раздумий твоих… – с почтительной язвительностью произнес Януар, остановившись за спиной у Десебра.

– Хе! Ты шутишь, Януар? Это тревожит… Что, за неприятность ты собираешься сообщить мне? Десебр неохотно оторвался от своего занятия.

– Царь Даут объявил День Великого Возвращения.

– !!! – хрипло и досадливо каркнул Десебр и встал. – Он что? Возомнил себя воином после ночей с Детрой?!

– Вчера вечером он казнил Детру ядом. Десебр коротко и негодующе взвыл. Взял ведро с лягушками и разом высыпал в бассейн. Вода в бассейне тотчас вскипела от взметнувшихся со дна рыб-чудовищ.

– Ах, Детра! – скорбно покачал головой Десебр. – Верная девочка моя… Я ведь рассчитывал на нее – очень! – в моих делах с Септебром, любимейшим из любимых! – Последние слова он произнес с ненавистью.

– Я подождал бы, чтимый из чтимых, думать о Септебре. В Кумрат идут воины со всех концов провинции. К утру у Даута было, уже семьдесят сотен копий. Почти все на конях. Войско Даута увеличивается каждый час.

– Распорядись, чтобы во всех когортах седлали лошадей. Заставы усилить вдвое и выслать их как можно ближе к Кумрату!

– Я знал, что ты сделаешь именно так, чтимый из чтимых, и посмел опередить тебя.

Десебр зыркнул на него с неудовольствием.

– Может быть, ты сам и поведешь моих латников на сброд Даута? – осведомился он. – Веди. А я пока покормлю моих рыбок.

– Прости, чтимый из чтимых. – Что еще у тебя? – сварливо спросил Десебр, видя, что Януар не торопится уходить.

– Эрика, дочь Даута… – напомнил Януар. – Сейчас самое время объявить о будущей свадьбе. Это надломит Даута. Это внесет разброд и неуверенность в его войско. Позволь, я прочту то, что будут кричать глашатаи на всех площадях и базарах Перхлонеса.

Януар извлек из простой холщовой торбы, которая болталась у него на боку, кусок пергамента.

– „Эрика, светозарная дочь царя Перхлонеса Даута Мудрого, объявляет сим о своем горячем намерении сочетаться узами жены и мужа с самым чтимым из всех чтимых во всей Фаларии, наместником Десебром. Не одно лишь сердечное чувство к солнцеподобному Десебру, но и желание, чтобы мир и тишина царили на земле Перхлонеса, будут говорить устами Эрики, светозарной дочери Даута Мудрого, когда завтра в полдень она ответит „Да!“ на вопрос святой церкви, желает ли она стать любимой и верной женой наместника Десебра. Радуйся, народ Перхлонеса! Тишина и мир на нашей земле уже на пороге!“

– Она читала это? – чем-то недовольный, спросил Десебр.

– Ей необязательно это читать. Я даже не знаю, грамотна ли она. Я жду твоего слова, Десебр. Время уходит.

Десебр все еще морщился.

– Так ты видел ее? Какая она?

– Да будь она с лицом грифона, руками обезьяны и ногами крокодила, ты все равно должен был бы сказать: „Да!“ Но у нее лицо ангела, руки нежны и белы, ноги… Ног, впрочем, не видел. И ты тем более должен сказать: „Да!“ В твоем разговоре с Септебром, о котором ты так мечтаешь, ты будешь слышать за собой дыхание сотни сотен преданных тебе перхлонесцев, ты…

– Да! – рявкнул вдруг Десебр. – Да! И проваливай отсюда, ты мне надоел! Априла, Августа, Кривого Десебра и этого… германца, главного над арбалетчиками…

– Суитерн… Но он не германец.

– Какая разница?! Гони ко мне! Чтоб через десять минут были!

– Слушаю, чтимый! – Януар торопливо закосолапил к выходу.

Распахнулась дверь в комнату, где в заточении пребывала Эрика.

Эрика в растерянности и испуге смотрела на вошедших воинов во главе с Януаром и на двух женщин с ними.

– Встань, Эрика! – почти попросил Януар. – Надеюсь, ты не хочешь, чтобы к тебе применяли силу.

– Что вы хотите?

– Ничего страшного, девочка. Всего лишь снять с тебя мерку. Не к лицу дочери великого царя Даута Мудрого быть на собственной свадьбе в одеянии монахини.

Эрика онемела от удивления и возмущения.

– К-к-какой свадьбе?

– Не делай вид, Эрика, что тебе ничего не известно о собственной свадьбе. На всех площадях и базарах Перхлонеса глашатаи читают вот это…

Он протянул ей свиток.

– …Я не могу не выразить своего восхищения мудростью, которую ты выказала этим поступком. Истинно, ты – дочь Даута Мудрого. Наконец-то тишина и мир придут на истерзанную землю Перхлонеса.

Эрика была возмущена и растеряна.

– Это ложь! Я ничего не знаю об этом! Я не собираюсь быть женой ненавистного мне Десебра!

– Ну, это дела уже семейные… – усмешливо и нагло произнес Януар. – Собираешься не собираешься, но мерку с тебя снять нужно. – Он сделал знак. Два воина взяли Эрику за руки и как бы распяли ее. Женщины – надо полагать, портнихи – боязливо приблизились и стали обмерять девочку. Монашеский балахон явно мешал им в их деле. Одна из женщин, пожилая, сказала об этом Януару.

– Сбросьте с нее это! – приказал он воинам. Те, с маслеными улыбками, с готовностью повиновались. Эрика осталась в коротенькой и тоненькой рубашонке. Слезы бессилия и унижения текли по ее лицу.

– В платье из кружев цвета бледной розы, – похотливо озирая Эрику, заговорил Януар, – ты будешь самой прекрасной невестой, какую только видел Перхлонес! Зависть – тяжелый грех, но я не могу не признаться, Эрика: впервые мне захотелось оказаться на месте Десебра!

– Я не забуду своего унижения, мерзкая тварь! – сквозь слезы, теперь уже сквозь слезы ненависти и злобы, проговорила Эрика. – Ты еще вспомнишь эту минуту!

– Я всего лишь исполнитель чужих желаний, милая Эрика. Увы! Всегда исполнитель и всегда чужих желаний. Не держи на меня обиды… Вы закончили? – обратился он к женщинам.

– Да, – ответили портнихи.

– Отпустите ее!

Воины отпустили руки Эрики. Все стали выходить из комнаты.

– Я убью себя!

Януар даже не изменился в лице.

– Она по-прежнему не ест? – спросил он у начальника охраны.

– Не ест и не пьет.

– Прекрасно. С этой минуты – вообще ни воды, ни капли вина. Никаких фруктов. Распорядись на кухне, чтобы в еду не жалели соли и перца.

Горбун вытер слезы.

– Это слезы радости, Далмат. Не смотри на меня с укором. Я и не чаял, что дождусь этого дня, Великого Возвращения. Многие из моих друзей не дождались. И твой отец в том числе.

– Рано плакать от радости. Великий День Возвращения не состоится, если Десебр успеет со свадьбы, Воины Даута не обратят копья против тех, кто защищает не просто ненавистного Десебра, а законного мужа законной наследницы престола! Я только сейчас понял все змеиное коварство их замысла.

– Я это понял сразу. Я вызнал, где они держат Эрику: В Старой башне. Туда один лишь ход.

– Ты говорил о деньгах, – сказал Тимур. – Вот деньги! – Он кинул горбуну мешок.

– Вход в Старую башню охраняют люди из цахской долины. Их нельзя подкупить. Но к Эрике ходит человек с кухни – он тибериадец, приносит еду. Сегодня приходили белошвейки – они шьют свадебный наряд для Эрики. Попробовать можно.

Келья Атиллы Лавениуса являла собой типичную картину лаборатории алхимика.

Когда Януар отворил двери, Лавениус внимательно следил за чем-то ядовито-зеленым, бурлящим в колбе.

– О! Благодарение небесам! – с наигранное радостью воскликнул придворный лекарь. – Сам Януар осчастливил эти зловонные стены своим появлением.

Он что-то бросил в колбу – колба яростно забурлила и мгновенно окрасилась всеми цветами радуги. Что-то бросил в тигель – тут же раздался взрыв, взметнулся дым. Сделал жест – и оглушительно, на разные лады, завыли крохотные еще зверолюди за решетками клеток.

– Я всегда так делаю, Януар, – по-простецки объяснил Лавениус, – когда кто-то навещает меня в моем уединении. Человек сразу же преисполняется трепета и почтения перед моими занятиями.

– Зря старался. Я и так преисполнен почтения.

– И все же… Позволь еще один фокус? Его еще никто не видел. Быстро слил из нескольких кувшинов какие-то жидкости, встряхнул.

Что-то немощно зашипело, поплыл тощий дымок.

Лавениус сморщился.

– Не получилось, верховный советник… Не изволь казнить. Должно быть, твой приход слишком взволновал меня, – почти весело прокомментировал он свою неудачу.

– Меньше вони будет.

– Тогда взгляни хоть на моих ребятишек! Я боюсь пасть в твоих глазах. Обрати внимание, им нет еще и года, а зубы у них, как у вполне взрослого шакала. У них не будет этой смешной человеческой привычки ходить прямо. Зато в проворстве бегать и прыгать они не уступят горной кошке. Хороши? Сознайся, Януар! Они тебе нравятся?

– Меня тошнит глядеть на твоих „ребятишек“! – отозвался Януар. – Ты знаешь это. Когда ты умрешь и попадешь в ад, надеюсь, терзать тебя будут именно они.

– Неужели я попаду в ад? – с притворным ужасом вскричал Лавениус. – Ты это точно знаешь? Откуда? И расхохотался, безбожный человек.

– Десебр хочет, чтобы сегодня к вечеру Эрика, дочь Даута, уже вкусила твоего настоя.

– Наш юный жених от нетерпения роет землю копытом?

Януар посмотрел холодно:– Ты не настаиваешь, Лавениус, чтобы я передал твои слова Десебру?

– Пожалуй, что я не настаиваю. Впрочем, дело твое.

– Настой готов?

– Или я зря сижу в этой темнице? Вот он. Он показал невзрачный глиняный флакон, заткнутый тряпицей.

– Не хочешь попробовать?

Он подманил кошку, греющуюся в солнечном квадратике на подоконнике. Капнул из флакона на пол. Кошка недоверчиво обнюхала, лизнула. Затем жадно вылакала все, что было налито. Даже камень дочиста вылизала.

– Посмотри, что с ней сейчас будет. Кошка сделалась словно бы пьяная. Вдруг начала двигаться какими-то замысловатыми кругами… затем пала набок, томно отбросив лапы… затем перевернулась на спину… Стала верещать требовательно и страстно. Затем и вовсе уже непристойные вещи стала проделывать.

– Бедная Эрика! – почти искренно сказал Януар. – Неужели она будет вытворять то же самое?

– Чувствовать она будет то же самое… – отозвался Лавениус. – Даже одно только прикосновение мужской руки к ее руке сделает ее покорной и беспамятной, как народ солнпеподобной Фаларии. Этого вы хотели с Десебром?

– Ну… Пожалуй, что этого.

– Я счастлив, что сумел угодить влюбленному Десебру!

– Твои шутки, Лавениус, приведут тебя на плаху.

– Все дороги ведут на плаху. Просто не все проходят эту дорогу до конца. Слышал я, что Даут идет на Перхлонес?

– Тебе-то что беспокоиться? Ты просто лекарь.

– Я и не беспокоюсь. Этот вопрос – к твоим словам о плахе. В случае чего обращайтесь с Десебром ко мне: у меня есть дивная композиция! Стоит только помазать, и отрубленная головенка приклеивается намертво!

– „Намертво“ сам себе приклеивай, старый циник. Сколько этого зелья требуется влить в кувшин с вином?

– Лей, не жалей, Януар! Десяти капель хватит даже для глубокой старухи.

Януар взял флакон осторожно и боязливо. Бережно опустил в карман одежды.

Блюдо для дочери Даута было уже приготовлено.

Януар, спустившийся в кухню, спросил у тибериадца, готового взять поднос:

– Эрика, дочь Даута, что-нибудь съела за день?

– Ничего не ела. Ничего не пила. Ничего не пила, потому что пить было приказано ей не давать.

– Сейчас дай.

На блюде появился кувшин с вином и еще один – с водой.

Януар накапал в каждый кувшин из глиняного флакона.

– Неси!

Тибериадец понес блюдо вверх по крутой лестнице.

На одном из поворотов глаза у него полезли из орбит от страха.

Перед ним стоял горбун, направляя острие копья к горлу.

Посуда забренчала на блюде.

Тибериадец затравленно оглянулся – с другого бока его подталкивал Тимур. Лицо Тимура было наполовину закрыто плотной повязкой.

Посуда забренчала и того пуще.

– Осторожно, дружок! – приветливо сказал горбун. – Так ты оставишь бедную Эрику без обеда.

Совместными усилиями они завлекли тибериадца в каморку, здесь же, на площадке лестницы.

Горбун взял у него блюдо, поставил на стол.

– Давай-ка на всякий случай и это… – сказал он, расстегивая пояс с мечом.

– Ва-ва-ва… – сказал тибериадец трясущимися губами.

– Я отдам тебе твой меч, не бойся. Никто и не узнает. Ты лучше скажи мне, дружок, сколько у тебя коров?

– Ко-ко-ко?..

– Смотри не снесись, – заметил горбун. – Именно ко-ко-ко-ров.

– Не-е-е! – наконец выдавил нечто членораздельное тибериадец.

– Плохо, Служишь, служишь, а ни одной коровы нет. А хочешь ведь?

– А-а! – воскликнул, разулыбавшись, тибериадец. – Да!

– Видишь? – Горбун показал ему кошелек. – Тут не одна корова. Тут целое стадо коров. Стадо коров лучше, чем одна корова?

– А-а! – опять, уже с мечтательностью во взоре, осклабился солдат.

Горбун дернул завязки на кошельке, высыпал на стол монеты.

Глаза тибериадца вспыхнули.

– Ты пока посчитай, сколько у тебя будет коров. А чтоб удобней было… – Горбун снял с его головы шлем, надел на Тимура. Снял плащ. Тоже надел на мальчика. Перепоясал мечом.

– Ты какие слова говоришь страже, когда проходишь?

Тот уже считал монеты, откликнулся с готовностью:

– Змея!

– А еще?

Тот задумался, не отрывая глаз от груды монет. Почесал в голове, вспомнил:

– И дьявол! Во!

– Молодец!

Тибериадец опять принялся за монеты. Удивительнейшим образом он стал в этот момент походить на Георгия. Тимур смотрел потрясенно.

– Ты погоди! Успеешь сосчитать свое богатство. Кто-нибудь что-нибудь добавлял в еду, в вино, в воду?

– А-а? – У солдата вид был невменяемый. Глаза глядели тупо, он вряд ли понимал вопрос. Взглядом то и дело возвращался к деньгам.

– Кто-нибудь… – раздельно, как больному, повторял горбун, – в еду или в вино… делал… буль-буль?

– Буль-буль! – слабоумно обрадовался тибериадец. – Януар. Буль-буль. Вот! И вот! – И он показал на кувшины с вином и водой. Глядел на горбуна, сияя и глупо улыбаясь.

– Считай, считай…

Горбун вылил вино и воду из кувшинов на пол, из угла выволок большую плетеную бутыль. Сполоснул кувшины. Налил из бутыли.

– Ну, Далмат… – сказал он, волнуясь. Поправил шлем на голове Тимура, расправил кольчугу, свисающую с боков шлема, – Усы бы тебе! – сказал с сожалением.

Тимур обиделся:

– И так сойдет!

Попытаться освободить Эрику силой, как надеялся Тимур, было бы безумием.

Ближе к вершине Старой башни стражники, в основном цахцы – неподкупные, тупые, все как один с усами-штопорами, – стояли чуть ли не через каждую ступень.

Тимур нес блюдо, очень опасаясь уронить его, и все его мысли были заняты только этим. Может быть именно поэтому вел он себя естественно и подозрений не вызывал.

Возле решеток, непосредственно у входа в комнату Эрики, дорогу ему заступил начальник стражи.

– „Змея и дьявол“! – с некоторой досадой в голосе сказал Тимур. – Открывай, не тяни. Ничего не жрет, а все равно наложили целую гору. Все руки оттянул.

Начальник стражи смотрел не то чтоб с подозрением, но с некоторым удивлением.

– А где этот? – Он жестом обрисовал усы тибериадца.

– Януар велел отрубить ему голову: он опрокинул кувшин с вином на одежды верховного советника. От пупа и ниже верховный советник сделался красным.

– Га-га-га! – подумав, заржал начальник стражи – цахец, разумеется. – Красный? Га-га-га!

Хохоча, он отворил решетки, сбросил наружу засовы на комнате Эрики. Предупредил:

– Будь осторожен. Она кидается чем попало.

– Ничего… – успокоительно произнес Тимур, входя с блюдом в комнату, и в ту же секунду о шлем со звоном разбилось что-то стеклянное.

– Тише ты, дура! Убьешь ведь! „Змея и Роза“ шепотом добавил он.

Эрика застыла с занесенной в руке тарелкой.

– Повтори… – попросила она с мольбой и надеждой.

– „Змея и Роза“, – повторил Тимур и только теперь взглянул на нее пристально. Он поразился: перед ним стояла Сандра, но длиннокудрая, в сером монашеском балахоне.

– Слушай! Вчера я видел твоего отца. Он сказал свадьбы не должно быть ни в коем случае. Он сказал мне: можешь убить ее – тебя то есть, – но свадьбы не должно быть.

– Ее и не будет! Скорее солнце поднимется на западе, скорее…

– Погоди ты! Ничего не пей. Вот это – можешь. Мы подменили вино. Они подмешивают зелье, после которого ты послушно станешь невестой Десебра.

– Никогда! Лучше я… Я лучше вот этими самыми руками…

– Ты можешь слушать? – уже сердясь, оборвал Тимур.

– Я лучше умру от голода и жажды, нежели соглашусь…

– С тобой хорошо мыло есть – не даешь рта открыть. Повинуйся только тому, кто скажет Змея и Роза“. Но только повинуйся. И не болтай столько!

– Я целый день молчала, – резонно ответила Эрика.

– Представляю, какая это была мука для тебя. Мы тебя не оставим. Свадьбы не будет. Свадьбы не должно быть, и ее не будет, сказал твой отец.

– Только, если можно, не убивай меня, а? – Она сделала глазки.

– Ч-черт! – не удержался от восклицания Тимур, на секунду задумавшись. – До чего ж ты похожа на одну мою знакомую!

– Эта тарелка все-таки сейчас полетит в твою голову. Я наследница престола. Я Эрика, дочь Даута Мудрого! А ты смеешь сравнивать меня…

– Ладно, ладно… Наследница престола… Вот обижусь, брошу вас тут одних – посмотрю, как запоете!

– Ты когда придешь? Приходи скорей. Я хоть и швыряю в них чем попало, а мне страшно. Да и тарелок уже не осталось. – С тарелками поможем…

Выходя из комнаты с блюдом, Тимур заметил начальнику стражи:

– Откуда вы такую взяли? Ведьма, а не девчонка! Бедный, бедный Десебр! Мне от души жалко его…

– Миловидова! Не сачкуй! – привычно заорала в мегафон „мадам Карабас“, глядя вслед уплывающим девчонкам. – Я тебя все равно вижу! – И, исполнив сей обязательный ритуал, облегченно направилась к креслу, стоящему на солнышке. На ходу уже снимала тренировочный костюм.

Девочки лениво плыли к буям на выходе из бухты. Переговаривались:-…он говорит: „А сегодня вечером?“ Я отвечаю:– „А сегодня вечером – тем более!“ – Ну и дура! – …а в магазине рядом, за те же двадцать франков, смотрю!.. – …опять, говорит, лишний компот взяла? Это ж надо такой стервой быть!

Рядом с плывущей Сандрой появилась вдруг из-под воды седая голова Тимура. – Боттичелли! Не сачкуй! Сандра была почти грустная.

– Я тебя ждал-ждал на берегу! А ты все плаваешь-плаваешь…

– Будешь плавать, – отозвалась девочка. – Она меня собирается со сборов отчислить. Уже в Москву позвонила. Я же на построение тогда все-таки опоздала. Она покосилась на Тимура, плывущего рядом:

– А ты опять там был? Совсем белый стал, бедняжечка… Тимур искренне огорчился.

– Ты, значит, никак не можешь?

– А что там случилось?

– Да понимаешь… – горячо стал рассказывать Тимур – Все на волоске повисло!

„Мадам Карабас“ загорала, подставив солнцу телеса.

Ей было славненько. Она даже мурлыкала какую-то песенку себе под нос.

Вдруг почувствовала, что солнце кто-то заслонил. Открыла глаза. Перед ней стояла Сандра.

– Почему не в воде, Миловидова? Опять сачкуешь?

– Мне нужно в город. Срочно позвонить. В Москву.

– Зачем в Москву? – вскинулась „мадам“.

– В ДСО „Труд“. Зайцеву. Вы же меня все равно отчисляете?

– Ты, Миловидова, не дури. Решения еще никакого нет…

– Мне надо позвонить.

– Ты понимаешь, что собираешься делать?! На носу первенство, через месяц – приз „Советской женщины“, а она… ишь, чего выдумала! Никуда не пойдешь!

– Мне надо позвонить. Мне нужно в город, – закаменев в упорстве, повторила Сандра, повернулась и пошла. Она была уже одета для города. В руках была полиэтиленовая сумка.

– Миловидова! Стой! – караульным голосом гаркнула „мадам Карабас“. – Ты же команду разбиваешь! И бросилась за Сандрой.

Сандра тоже побежала.

– Не сметь звонить Зайцеву! Сашка! Не дури!

– Я вернусь, не бойтесь! К вечеру вернусь! – крикнула издалека Сандра, которой почему-то жалко стало в эту минуту тренершу.

– Спокойно, Людочка! – сказала себе „мадам Карабас“. – Вздохнули! Вы-дохнули! – Она подняла и опустила руки. – Она же сказала, вернется, так что спокойно, Людочка… Вдох! Выдох!

Смотритель наливал из заварного чайника в большую кружку и вдруг в изумлении прервал это занятие.

– Пришел? – спросил он.

– Вот… – Тимур положил на стол свиток с пятым донесением Детры. – Чтоб вы не думали… Монеты, правда… Но вы же сами говорили, что они вам не нужны!

– Насчет монет ты не беспокойся! Я и милиции сказал, что абсолютно ничего не пропало. Так что не беспокойся. Зря ты, конечно… Мог бы и так попросить.

Тимур порылся за пазухой, достал последнее донесение Детры.

– Ее последнее донесение. Даут казнил Детру.

– Казнил? А как он догадался?

– Догадался… – неохотно отозвался Тимур. – Вы перепишите, если вам надо. О чем она написала? Смотритель с интересом схватил свиток.

– „Человеку, вручившему это, верь. Даут пока послушен и тих, но очень мешает Рахмет. Пришли нужного человека, чтобы Рахмет не мешал. Шесть десятков всадников ушли в сторону Карачара ждать сборщиков налогов. Слово теперь будет „Змея и Небо“. Пусть этот мальчик придет опять“.

– „Этот мальчик“ был ты? – тихо и потрясенно спросил смотритель.

– Я.

Сандра заглянула в комнату смотрителя из зала музея, недовольно спросила:

– Ты скоро?

– Кто это?

– Сандра. Она была там со мной. Мы опять собираемся. Десебр затеял свадьбу с Эрикой. Держит ее взаперти. Даут объявил День Великого Возвращения, но если свадьба будет… Они поэтому и торопятся со свадьбой.

– Подожди, подожди! – ошарашено сказал смотритель. – Она тоже была, ты сказал? Как же ей удалось?

– Не знаю. Как-то удалось. Сам не знаю. Лицо смотрителя вдруг сделалось вдохновенным и одновременно же каким-то умоляющим.

– Тебя как звать?

– Тимур.

– Тимур! Друг дорогой! Попробуй, чтобы и я с тобой! Я же историк, Тимур! Мне нужно только одним глазом глянуть! Сделай!

Тот пожал плечами.

– Пожалуйста… Только не знаю, получится, не получится. А потом, Там же все по-настоящему! Сандру так даже пытали, до сих пор шрам. Может так повернуться, что и не вернемся.

– Все равно! – в лихорадочном возбуждении вскричал смотритель. – Только бы глянуть! Своими глазами глянуть! И стал торопливо рассовывать по карманам блокноты, карандаши, авторучки.

Втроем они очень быстро и озабоченно шли по набережной.

Возле причалов, перемахнув через ограду, возник перед ними Георгий.

– А вот и я! – заорал он, не сомневаясь, что все ему обрадуются. – Меня ищете? Я тута! Сделал вид, что только-только заметил Сандру: