Текст книги "В Афганистане, в «Черном тюльпане»"

Автор книги: Геннадий Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Шульгин с трудом вывернул плечо из-под чьих-то ног, протянул ротному дрожащую от напряжения руку.

– Тяни, командир, не вылезти самим.

Вскоре все парни сидели наверху, отряхиваясь от липкой грязи, размазывая рыжую глину по потным щекам.

– Отличная атака, ребята, – похвалил всех Орлов, – самое удивительное, без потерь. А шансов уцелеть было немного.

Он весело подмигнул помятым солдатам и хлопнул Шульгина по плечу.

– Подтягивайтесь теперь за нами. Да не спешите. Отдыхайте теперь. Вы свое дело сделали. Рота уже на высоте.

Орлов махнул рукой в сторону высоты. Там уже хозяйничали разгоряченные солдаты орловской роты, с удивлением разглядывая душманские укрепления и следы недавнего боя.

Душманы изрыли всю высоту узкими щелями окопов, а пулеметное гнездо, господствующее еще недавно над платом, и вовсе выглядело абсолютно неприступным.

Сверху оно было перекрыто метровым накатом бревен, залепленным засохшей отвердевшей глиной. И самое удивительное: за пулеметным гнездом на обратном склоне высоты тянулась вниз до самого ущелья узенькая траншея для безопасного отхода душманской группы.

Все было продумано для долгой и крепкой обороны. Даже сделаны стойла для лошадей и ослов в каменных укрытиях, и в кормушках осталось хрустящее сено. Очевидно, на животных спешно эвакуировалось смертоносное оружие. Считанных минут не хватило орловским парням, чтобы накрыть стремительной атакой всю банду. Успели душманы уйти в ущелье по вырытому для отхода траншейному ходу. Только остались после них груды дымящихся гильз и два трупа в грязных стеганых халатах. Клочья косматых бород безнадежно запрокинулись в небо.

25

– Кончай перекур, – весело крикнул Богунов, разминая помятую грудь. – Опять повезло идиотам. В жизни не видал такой дурацкой лапты. Горячий свинец вместо мячиков.

Он закряхтел, одергивая лямки вещевого мешка:

– Нормальные герои перед ДэШэКа зарываются в землю по самые макушки. Или ползут раком в обратную сторону с лайнерской скоростью. А мы вперед, как кенгуру, по кочкам шлепаем, прыгая через пули.

Богунов добродушно ткнул в плечо невозмутимого Осенева:

– Ну ты, Робин Гуд. Сверли на парадном кителе дырку для ордена. Начальство такие штуки высоко ценит.

Осенев сердито передернул плечом, и шумный Богунов недовольно поежился.

– Хотя вряд ли тебе, Осень, наградной подпишут в политотделе. Запамятовал. «Идеология» у тебя не та. Не ихняя. Хотя мне такая «идеология» больше нравится…

Богунов покачал головой.

– Жизнь положить за друга своего! Вот это настоящая «идеология»!

Богунов обернулся по сторонам.

– Кстати, где наш второй пулеметчик? Где вечно кипящий Эльдарчик? Что-то давно не слышно этого крутого парня.

Богунов обвел всех шутливым взглядом, и недоуменно вытянулась его круглая медная физиономия.

– Не по-онял… Где этот Касымов? Что еще за хр-ренотень?

Солдаты обеспокоенно переглянулись.

Нахмурился Шульгин, недовольно прикусивший губы.

– Кто видел Касымова последним? – спросил он глухо севшим голосом.

Солдаты разводили руками.

– Когда окапывались в начале плато, он сзади меня сопел, – отозвался Матиевский, – тоже окапывался живой и здоровый, как бульдозер…

– Может, зацепило его позже, – предположил кто-то сочувственно.

– Может, уби-ило… – раздался чей-то вздох.

– Где он окапывался, Матиевский? – спросил Шульгин и решительно развернулся в обратную сторону, – за мной, быстро…

Матиевский закинул винтовку за спину, и вся группа поспешила за ним, встревоженно галдя высокими мальчишескими голосами.

Ровики их неглубоких окопчиков, вырытые наспех под пулеметным огнем, виднелись в полукилометре, но страшной тишиной веяло от них…

– Э-эй, Касы-ымов… Эльда-ар, – кричали солдаты наперебой, спотыкаясь в спешке о борозды распаханной земли.

Каждый на мгновение представил себе худшее, и омрачились выражения недавно еще счастливых лиц.

Они нашли Касымова в самом дальнем окопе, почти заваленным осыпавшейся с бруствера землей. Он лежал на своем пулемете, так и не выставив его из окопчика для стрельбы. Правая рука, согнутая в локте упиралась в холодный желтый лоб.

Шульгин проворно спрыгнул в окоп. Бережно склонился над бесчувственной глыбой Касымова. Взялся за уткнувшееся в землю плечо, с трудом перевернул тяжелое грузное тело на бок. Касымов вяло завалился на мягкую рыхлую глину, дернулись толстые складки на щеках, и вдруг тяжелый вздох изменил безликое выражение его лица, и появилась на нем недовольная брезгливая гримаса.

– Да он спит, – догадался кто-то и коротко заматерился, – вот душара…

– Спит младенческим сном, – подтвердил Шульгин, продолжая вглядываться в набрякшее сонным недовольством лицо.

– Касымов, подъем, – вдруг резко выкрикнул лейтенант.

– Вставай, скотина, – загудели взволнованные голоса.

– Совесть потерял окончательно…

– Вот это жучара…

Касымов лениво разлепил сонные глазки, поднял затекшую руку, оглядываясь вокруг недоуменным взглядом. Постепенно взгляд его осмыслился, и он вдруг понял всю нелепость и щекотливость ситуации, в которой оказался перед группой, осыпаемый бранью возмущенных товарищей.

Тяжелой злобой загорелось вдруг его вялое лицо.

Сузились черные злые глаза.

Пулеметчик рывком приподнялся на одно колено, угрожающе сжал свои огромные кулаки.

– Да пошли вы все, – взорвался Касымов с бранью, – плева-ать я хотел на вас, понятно…

Поднялась над землей огромная фигура, нависла над Шульгиным.

Касымов сделал шаг навстречу Шульгину, будто надеясь испугать его своей рослостью, дернул дюжим плечом и, вдруг взлетела по кривой тяжелая касымовская рука. И так же неожиданно для него молнией развернулся Шульгин, автоматически хлестко ответив на удар коротким встречным прямым.

От этого удара качнулась назад голова Касымова, руки разлетелись в стороны, весь он испуганно обмяк и в следующее мгновение взревел истошным жалким голосом.

Все болезненное унижение последних дней прорвалось в этом жалостном вое, смешавшись с мало знакомой ему резкой физической болью. Он обнял руками багровое лицо и закачался с тягучими причитаниями.

– Никто не би-и-ил Касымова, – всхлипывая, ревел он надсаженным басом, – папа пальцем не бил, мама не бил, никто не би-и-ил…

Сквозь пальцы Касымова, сжимавшие лицо, потекла вдруг обильная водянистая кровь. Она стекала под ноги частыми каплями, оставляя на пыльном солдатском бушлате бурые полоски.

Солдаты с растерянностью переводили взгляды то на качающуюся гигантскую фигуру пулеметчика, то на побледневшего лейтенанта.

– Не-е ви-ижу, – истерично рыдал Касымов, отрывая от лица руки и пытаясь глядеть сквозь кровавую пелену на потемневшее небо, – я ничего не ви-ижу…

Он размахивал окровавленными руками, размазывая кровь еще больше, и страшно было смотреть на его согнутую окровавленную фигуру, на исказившееся мукой лицо и кровавое месиво в черной глазнице правого глаза.

– Что здесь происходит? – раздался вдруг резкий оклик за спинами шульгинских солдат, и грубо проталкиваясь через солдатские спины, ворвался в узкий круг раскрасневшийся в гневе капитан Шкловский.

– Немедленно доложить мне, что происходит? Лейтенант Шульгин, докладывайте! Теперь вы уже от меня ничего не скроете…

– Я избил подчиненного, – доложил Шульгин бесцветным равнодушным голосом.

– Та-ак… – протянул Шкловский. – Случилось, наконец-то. Я все-таки поймал вас за руку. Во-от они – проявились неуставные замашки. Вы-ышли боком, наконец.

Рыдающий Касымов сквозь кровавые слезы увидел Шкловского и, заметив сочувственную поддержку, взревел еще громче и жалобнее:

– Никто никогда не тро-огал Касымова. А этот вот, зверу-уга, покалечил Касымова. Все они не любят Касымова. Чурка, говорят, чу-урка…

Касымов, растрогавшийся от жалости к себе, сотрясался в бурных рыданиях и, покачиваясь, демонстрировал всем жутко отекающий вздувающийся лиловый свой глаз.

– Не ви-ижу ничего, совсем не вижу…

– Ну-у, лейтенант Шульгин, – неприязненно зашипел Шкловский, притопывая нервно ногами комья сырой борозды. – Доигрались… Достукались… Вот к чему привело отсутствие элементарной дисциплины. Вот она вышла боком ваша партизанская вольница. Теперь уж придется отвечать по закону…

Он поперхнулся, словно не мог пережевать выплескиваемую злобу сухих слов.

– Это уже тяжелое воинское преступление. Превышение власти. Нанесение тяжкого увечья.

Шкловский резал колючими фразами, как ножом.

– Это неуставные взаимоотношения. Полное пренебрежение служебным долгом. Это же всякое отсутствие политической работы. Разведение религиозной дикости. Это садизм, наконец… Во-от, какой пример вы показали сейчас всему личному составу.

– Он действовал по обстоятельствам, – раздался из солдатской группы голос.

Маленький Осенев, немного робея, протиснулся вперед.

– Вы же ничего не знаете…

– А тут и знать нечего, юноша, – резко оборвал Осенева Шкловский, – тут все факты налицо. Вы бы помолчали! Вам за себя еще придется отвечать! А своего заступника нечего выгораживать. О себе беспокойтесь. Обо всех обстоятельствах случившегося подробно напишет сам потерпевший.

Шкловский покровительственно махнул пухлой ручкой все еще трясущемуся в рыданиях Касымову.

– Идемте, со мной, голубчик. Мы вас немедленно эвакуируем в медсанбат. В политотделе напишете подробную жалобу. Обо всем. Обо всех безобразиях в роте. А мы заведем уголовное дело, как полагается. Наказание последует жесточайшее. Обязательно. Есть еще законность в армии. Пойдемте… пойдемте…

Он подхватил вылезающего из окопа пулеметчика, обнял короткой ручкой за необъятную слоновью талию, и так они пошли, покачиваясь, в сторону штабных укреплений со звуками жалобных причитаний рыдающего Касымова и нежных отеческих уговоров Шкловского.

– Что теперь будет? – испуганно ахнул среди солдат чей-то взволнованный голос.

– Теперь Касымов такую телегу накатает…

– Навалит грязи по уши. Не отмоешься за всю жизнь.

– Нашелся, наконец, информатор для политотдела…

– А за что судить-то лейтенанта? Я бы и не так этой сволочи врезал…

– Он замахивается, душара, а ты ему щечку подставляй…

– Отставить разговоры, – Шульгин устало покачал головой, – хватит… Что вы, как на похоронах. Я еще живой, не разжалованный и с должности пока не снят.

Лейтенант выпрямился, заставил себя улыбнуться.

– Для нас война еще продолжается. Переживать будем после… После того, как выполним свой долг.

Шульгин окинул солдат невидящим взглядом, махнул рукой в сторону удалявшихся Шкловского и Касымова:

– Это все чепуха… Нам не привыкать… Переживем как-нибудь…

26

– Принимайте родственнички новорожденного, – громко воскликнула старшая сестра, – кто здесь ждет Алешину?

В ее огромных белых руках совсем потерялся маленький сверточек с красным пятнышком лица.

– Кто у нас встречает Татьяну Алешину? – зычно крикнула она на весь зал.

Анна Ивановна заметила худенькую женщину, которая испуганно взмахнула руками.

– Мы встречаем, – нерешительно отозвалась она о себе во множественном числе.

Но только возле нее никого не было.

И Анна Ивановна поспешно поднялась с деревянного кресла.

– Мы тоже встречаем, – почему-то тоже сказала она о себе во множественном числе.

И обе женщины смущенно посмотрели друг на друга.

– Ну, что же вы? Засмущались, гражданки, – пророкотала уверенным баском пышнотелая сестра. – Радуйтесь, бабушки. Встречайте нового родственничка! Вот вам мужичок с ноготок!

– А где же Танечка? – взволнованно спросила Анна Ивановна.

– Я здесь, – послышался тоненький голос Алешиной, и сама она выплыла из-за широкой спины старшей сестры.

– Мужчины какие-нибудь будут из родственников? – вскинула голову старшая сестра. – Положено мужчине принимать. Кому вручать младенца? Есть мужчины?..

– Здесь мужчины! – вдруг раздались звонкие голоса, и хлопнула входная дверь с треском.

Щелкнули гулкой дробью каблуки.

– Разрешите представиться… Курсанты Кремлевского высшего общевойскового училища… Воронин.

– Цветаев.

– Здравия желаем!

Блеснули соломенным цветом буквы «К» на погонах.

Взлетели ладони к вискам.

– Разрешите поздравить от имени курсантов военного училища…

– Да не ори же ты так, – послышался мягкий голос второго круглолицего курсанта. – Орет тоже… Разбудишь же маленького…

– Ничего, ничего… – добродушно разулыбалась старшая сестра, – его сейчас пушкой не разбудишь. Они в таком возрасте не реагируют на шум. Так что, салютуйте, товарищи курсанты!

– Ура-а! – вздрогнула тонкая полоска усов. – Поздравляем от всего сердца…

– Поздравляем, – тихим эхом произнес второй.

Танечка всплеснула ладонями.

– Какие вы молодцы, ребята! Как же вы нас нашли?

Она повернулась к маме:

– Это же мои санитары, мамочка! Я тебе рассказывала. А это Анна Ивановна…

Она повернулась в сторону замершей солдатской матери. Мать Алешиной прижала ладони к щекам.

– Большое вам спасибо! Как же я вам благодарна! Родные вы мои…

Курсанты смущенно затрясли головами.

Вытащили из-за спин одинаковые букеты тюльпанов.

– Что вы?.. Что вы?.. Ничего такого… Какие благодарности…

Один букет лег на руки Татьяны Алешиной, второй оказался в руках ее матери.

– Кому младенца вручать? – зычно спросила старшая сестра.

– Нам, – воскликнули курсанты хором.

И протянули руки разом.

– Вот это бравые молодцы, – усмехнулась старшая сестра и выбрала почему-то круглолицего. – Держите сына полка.

Тут же свернулось одеяло в неопытных курсантских руках, поползло складками, упал косой уголок на красный лобик.

Мать Алешиной торопливо поправила на младенце одеяло и встала рядом, словно приклеенная к курсантскому плечу. Букет из ее худеньких рук птицей перелетел в мощные руки старшей сестры.

– Будьте здоровы, – кивнула сестра пышной прической. – Передавайте привет боевому папаше. Пусть возвращается с войны живым и невредимым!

– Постойте! Как же вас-то благодарить? – охнула мама Алешиной.

– А вот по-русски благодарите, – воскликнула сестра и распахнула свои крепкие руки.

Худенькая фигура матери стремительно подалась вперед и скрылась в широких объятиях.

Так же исчезла в объятьях сама Алешина. И даже худощавый курсант потерялся в складках накрахмаленного халата, прижался бритой щекой к мощному плечу старшей сестры.

– Спасибо вам!

– Будьте здоровы!

– Дай вам Бог счастья!

Круглолицый курсант не сводил глаз с маленького красного личика. Он стоял возле дверей с белоснежным конвертом в руках и тяжело дышал от напряжения.

– Давай, сынок, подержу, – улыбнулась Анна Ивановна, – ты уже весь мокрый. Что ж ты так маленького испугался?

– Как вы нас нашли? – засмеялась Алешина.

– Секрет службы, – воскликнул худощавый курсант, а круглолицый курсант поправил.

– Никаких тут секретов! Профессора Селиверстова вся Москва знает. Он же у вас роды принимал. Вот мы и справились о выписке…

Во дворе роддома стояла блестящая бежевая «Волга» с шашечками на крыше.

Водитель призывно замахал руками:

– Проходите дамочки. Милости просим…

Курсанты поспешили объяснить.

– Это наше курсантское такси. Чтобы вам не ехать на электричке. Дядя Паша вас с ветерком довезет.

Худощавый курсант приоткрыл дверь.

– У дяди Паши племянник в нашем училище учится. Дядя Паша нас всегда выручает…

Второй курсант кивнул на багажник.

– Мы тут с ребятами еще небольшую посылку собрали. Вам же сейчас многое понадобится. Пригодится в хозяйстве…

– Да что вы, ребята? – смущенно сказала Алешина. – Зачем же вы тратились?

– Никак нет, – засмеялся молодцеватый курсант, – вовсе мы не тратились! Дядя Паша сам вызвался помочь! А остальное с миру по нитке. Весь наш курс участвовал понемногу. Кто чем мог…

В багажнике лежала груда армейской тушенки, гречневой каши с мясом, сгущенного молока и даже связанная стопка новеньких армейских простыней из каптерки, выделенная баталером по приказу командира курсантской роты.

27

Сбитая с укрепленных позиций банда отчаянно цеплялась за каждую высоту.

То исчезала в горном безмолвии, то неожиданно появлялась на флангах с вероломным треском очередей. Начались долгие выматывающие военные будни до появления кровавых мозолей на руках, от саперных лопаток и натертостей на ногах от не очень удобной для ходьбы по горам обуви.

Рейдовые роты терпеливо переходили с высоты на высоту, кружили по горам за петляющими душманами, без конца окапывались под огнем, тут же бросали обжитые окопы и вновь неслись по склонам горных высот.

Вскоре на тропах боевых действий стали находить измученных, сдыхающих ишаков. Даже терпеливые выносливые животные, казалось, не знавшие предела своим силам, беспомощно лежали на земле в мокрой испарине, хватали губами воздух и хрипло ревели.

Кровоточили их бока, истертые ремнями. Вывернутые белки глаз жалобно косили на проходящих солдат. Брошенные бежавшими хозяевами, ослики не знали, что подорвали свои силы из-за этих упрямых русских солдат.

– Вот, бедолажные, – вздохнул над подыхающими животными сержант Богунов. – Запарились совсем животные. Видимо, тащили на них ДэШэКа и ящики с боеприпасами. Смотрите, бока до крови стерты…

Он потер пальцами растерзанные бока.

– Вот же изверги! Разве это люди?.. Звери совсем!

– Даже хуже зверей…

– Звери, те с понятием…

Животные вздрагивали от судорог.

Один из затравленных ишаков поднял морду и заревел истошным воплем.

– Тоже жить хотят, хоть и четыре ноги, – сказал Матиевский.

– Ага! Голова, два уха…

– Хвост, опять же…

Кто-то гладил ишаков по выступающим ребрам.

Кто-то потер за ухом, как домашнюю кошку.

Кто-то трогал грязную кисточку неподвижного хвоста.

– Кончай зоопарк, – раздался старшинский голос прапорщика Булочки. – Их уже не поднять никакими молитвами. Загнали животных до смерти. Пристрелить их надо. Есть желающие?..

Однако желающих пристреливать не нашлось. Все отвернулись от старшины, от его нахмуренного взгляда…

– Добренькие все какие, – заворчал Булочка. – Му-усеньки… пу-усеньки… Вы еще под хвостом погладьте у них. Может, им легче станет… Да, они сами просят их пристрелить… Смотрите…

И действительно, ишаки протянули слезящиеся морды и заревели слабыми голосами, и-а-а-а… Словно просили о последней милости. И старшина уже снял с плеча автомат, железно лязгнула скоба предохранителя, и дульный срез поднял свой жестокий зрачок, как вдруг наперерез автоматному стволу бросился щуплый Осенев.

– Стойте, – закричал он, – не надо так! Мы же лю-юди! Не на-адо!.. Они же живые еще! Они поднимутся… Вот увидите!..

И он припал к шее одного животного и что-то стал горячо шептать в опущенные лопушки ушей. И рука Осенева легла под живот ишака. А другая рука затормошила лохматую челку.

– Вставай, бедненький, ну-у-у… Вставай…

И удивительное дело, не знавший русской речи ишак будто понял горячие причитания Осенева. Будто почувствовал живительный ток ласковых слов и задергался, закачался, задрыгал худыми ляжками, вытянул шею, подобрал передние ноги под себя и рывком встал, наконец, на свои шаткие копытца.

И второй ишак тоже задергался, вспучивая бугры мышц, и ра-аз… выбросил коленца вперед и тоже закачался на шатких ногах.

– Ура-а-а, – закричали все вокруг. – Поднялись на все четыре… Пополнение прибыло… Заменщики в наших рядах… Теперь Осенев может на дембель ехать… Двое будут вместо него служить…

Старшина крякнул, озадаченно почесал затылок, и лямка автомата вернулась на плечо, а черный зрачок дульного среза уставился в снег. Прапорщик Булочка носил автомат, как и многие в роте Орлова, дулом вниз. Придерживая спусковую скобу пальцами так, чтобы в любую секунду вывернуть ствол в нужную сторону.

– Как он их поднял? – с удивлением крякнул Булочка. – Они же убитые были совсем. Не понимаю.

– Наверное, Осенев слово заветное знает, – улыбнулся Матиевский. – Эй, Осень, если я так окочурюсь, пошепчи надо мной… Лады…

– И надо мной тоже, – засмеялся кто-то.

– Только вот что, – решительно сказал старшина, – нам жрать уже нечего, а тут целых два рта. Да еще каких! Провалиться в них можно. Кто будет кормить этих оглоедов? Пушкин? Я лично отказываюсь…

– При чем здесь Пушкин, – засмеялся Богунов, – когда они пасутся сами. Они же колючку едят. Чего хочешь пережуют, смотрите…

Он сорвал пучок прошлогодней травы и поднес его к мягким распаренным губам животного. Ослиные губы накрыли солому на протянутой ладони и покрыли ее вязкой слюной.

– Тьфу-у, – плюнул Богунов, – лижутся как…

И всем ужасно захотелось испытать, как лижутся благодарные ишаки, и полетели под самые ноздри сухая солома, тонкие пучки сохранившейся травы из-под тающего снега, колючки на веточках.

– Жри-ите, жри-ите, поросята ушастые…

– Набивайте матрасы лохматые…

– Мы вас прокормим…

И опять почесал голову старшина и махнул рукой.

– Ну, если без пищевого довольствия и обмундирования не надо никакого, то пожалуйста… Я в таком случае не против. Жаль только, они в ногу ходить не умеют…

– Научим, – заголосили вокруг старшины.

– Ив ногу ходить, и песни петь…

– И панаму носить…

А довольные ишаки лизали подставленные ладони и терлись ноздрями о грязные бронежилеты.