Текст книги "Профессия: переводчик"

Автор книги: Геннадий Мирам

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

"Ничего себе код! Как же его расшифровать?" – скажете вы и будете правы, но лишь отчасти. Давайте разберемся.

Прежде всего надо иметь в виду, что все результаты сознательного отображения окружающего мира в человеческой деятельности связаны с этим миром не прямо, а опосредованно, т.е. через мыслительный образ (концепт) того фрагмента реальности, который человек отображает. А поскольку мыслительные образы субъективны, то сразу возникает неоднозначность любых отображений.

Это значит, к примеру, что когда мы рисуем дерево, то мы изображаем не дерево, каким оно есть в окружающем нас реальном мире, а образ (концепт) этого дерева в нашем сознании. Чаще всего это обобщенный образ, но может быть и утрированный, карикатурный, нарочито искаженный образ или образ, в котором выделяется одна из черт, присущих дереву: сравните, например, схематическое изображение дерева на топографической карте, деревья на картинах художников, генеалогическое древо, дерево решений и т.п., и вы увидите, что все эти образы, хотя и различны, но похожи на дерево, так как выражают общий концепт дерева.

Несмотря на стремление копировать действительность, изображение никогда не будет точной копией изображаемого предмета или фрагмента реальности (даже на фотографиях или картинах натуралистического направления в живописи) и всегда будет нести в себе черты индивидуального восприятия. Кроме того, в вечно изменяющемся мире двух одинаковых объектов не существует. Это наглядно демонстрирует пример так называемого персептрона.

Идея персептрона была выдвинута в свое время в кибернетике. Предполагалось создать автомат (персептрон), который должен был регистрировать все измеряемые параметры предмета (форму, размеры, материал, цвет, массу и многое другое) и потом на основании этих данных опознавать такие же предметы. Идею не удалось реализовать, так как выяснилось, что двух предметов с абсолютно одинаковыми параметрами не существует и поэтому персептрон не смог опознать даже самые простые геометрические фигуры.

С одной стороны, данный пример свидетельствует о постоянных изменениях в окружающем мире, но с другой -показывает, что человек изображает и опознает не сам объект окружающего мира, а его идею, собственное о нем представление.

Тем не менее изображения объектов реального мира имеют определенное сходство с оригиналом, их узнают по этому сходству разные люди. Это, конечно, своего рода код, но код, который легко разгадать. Когда мы рисуем, мы в большей или меньшей степени копируем окружающую реальность и узнаем предметы, изображаемые другими, поскольку человечество выработало их обобщенные образы. А вот автомат не узнает, так как такой обобщенный образ создать не может.

В отличие от рисунка язык не только не стремится копировать окружающий мир, но связан с ним исключительно на основе соглашения (конвенции) между говорящими на этом языке.

Поэтому говорят, что знак языка конвенционален, т.е. считается, что люди договорились о том, что, например, в русском языке такой предмет окружающего мира, как дерево, будет обозначаться сочетанием символов или звуков Д Е Р Е В О, в английском – сочетанием Т R Е Е, в немецком – В A U М, во французском – A R В R E и т.д.

И эту договоренность надо знать, потому что иначе закодированную надпись не расшифруешь. Как, например, понять, что значит "onemli not³, если ты не «присоединился к конвенции» говорящих по-турецки.

На заре человеческой цивилизации, когда письменность только начинала зарождаться, ее пытались создать, копируя образы окружающего мира. Письменный язык как информационный код был ближе к рисунку. В этом вы можете убедиться, рассмотрев египетские иероглифы (Рис. I²). Устная речь, по-видимому, тоже пыталась копировать природу. И сейчас элементы звукоподражания присутствуют в нашей речи: «кукушка» (ку-ку), «мяукать» (мяу-мяу). «рычать» (р-р-р) и т.п. Потом, однако, язык утратил какое-либо сходство с окружающим миром и возобладала конвенция (т.е. некое условное соглашение между говорящими).

Но мы же знаем, что конвенцию частенько нарушают (вспомним г-на Паниковского). Так, из-за нарушения конвенции возникла многозначность.

Кто же они, эти нарушители конвенции о языке? Да если подумать, то все мы, в большей или меньшей степени. Отдельные группы людей (территориальные, профессиональные, социальные, религиозные) начинают придавать иное значение словам – возникает жаргон, говор, диалект, потом эти новые значения признаются всеми, "подписывается новая конвенция", но и старая зачастую остается в силе. Возникает неоднозначность (многозначность). Новые поколения начинают иначе понимать значение слов, но и старые значения сохраняются, и снова возникает неоднозначность (многозначность).

Рис.1⁴

В английском языке возникновение новых слов обозначают образным словом "coinage" (чеканка). На мой взгляд, это очень удачный образ – новое слово, как новая монета: четко обозначено ее достоинство, т.е. она значит что-то одно, определенное. Но проходит время, монета стирается, происходит деноминация и, глядишь, 10 коп. уже означает один, а то и сто рублей или наоборот. Так и слова, как монеты в процессе обращения, принимают и теряют свои значения.

За примерами многозначности языка далеко ходить не надо, если знаешь английский. Возьмем, скажем, слово "board" – "доска", "стол", "питание", "полка", "картон", "борт", "правление", совет", "департамент", "министерство" и т.д. или на той же странице словаря "blue" – "голубой", "лазурный , синий , "испуганный", "унылый", "подавленный", "непристойный", "скабрезный", "относящийся к консерваторам". Шпиону, которому пришлось бы пользоваться таким кодом, не позавидуешь!

Сравним значения этих слов с рисунком или чертежом, на котором будет нарисован стол синего цвета (blue board) – никто ведь не подумает, что этот рисунок изображает, скажем, "унылый совет директоров"!

Английский, наряду с другими аналитическими языками (китайский, японский и др.), конечно, держит рекорд неоднозначности, но и синтетические языки (русский, немецкий и др.) отстают не намного.

Сравним, к примеру, рисунок или фотографию собаки со словом "собака". "Что делают, собаки, а?!", "Гяур, собака!" – в этих и подобных восклицаниях слово "собака" означает "человек". Или, помню, в детстве, когда мы носились как угорелые, моя бабушка бывало говорила: "У детей собачьи ноги". Едва ли она хотела этим сказать, что у нас ноги, как у собаки, т.е. покрыты шерстью, с когтями и т.д.

Таким образом, слово ."собака" означает иногда "человек", а слово "собачий" – "неутомимый", "выносливый". Как-то один грузчик сказал своему товарищу, который собрался было тащить тяжелую тумбу по лестнице: "Брось! Лифтом поднимем". Но, как это не удивительно, товарищ не бросил тумбу, а аккуратно поставил на пол. В данном случае "брось" значит "оставь эту мысль".

Таких примеров множество. Каждый мог бы привести не один. Язык, бесспорно, очень неоднозначен, но тем не менее мы друг друга почти всегда понимаем. Как же это получается?

Я хочу предложить вам еще одну аналогию. Давайте будем считать, что язык (слова, части слов, некоторые устойчивые словосочетания) – это набор деталей детского конструктора, а речь, или текст (фразы, предложения),– это те предметы, которые можно построить из таких деталей⁵.

Когда ребенок строит из такого конструктора, скажем, дом, то одна и та же деталь (например, кубик) может стать и частью стены, и элементом крыши, и ступенькой лестницы. А если из тех же деталей малыш начнет конструировать уже не дом, а, к примеру, слона или жирафа, то наш кубик может оказаться и ногой, и головой, и глазом этого животного.

Так мы приходим к понятию контекста. Контекст – это другие слова-кубики, которые окружают наше слово-кубик, и в зависимости от того, какую конструкцию мы создаем (какие кубики окружают наш кубик), слова приобретают то или иное значение. Если это дом, то наш кубик – это стена, ступенька, крыша, если же мы задумали построить жирафа, тот же кубик станет ногой, головой или даже хвостом. Назначение (значение) каждого кубика подсказывают нам соседние кубики и сама конструкция.

Возьмем то же слово "board" в разных контекстах (кубик в разных конструкциях): "board and lodging" – "стол и постой", «board of directors» – "совет директоров", «starboard» – "правый борт". Соседние слова (соседние кубики) подсказывают нам значение слова «board».

Конечно, контекст самый надежный и распространенный способ устранить многозначность. Но есть еще и другие. Это ситуация и так называемые фоновые знания.

Возвратимся к той же аналогии с многозначным кубиком. Если известно заранее, что наш малыш решил построить дом (т.е. если известна ситуация), то можно заранее (когда контекста еще нет) сказать, что кубики будут служить деталями стен, крыши, окна, а не ногами, головой или хвостом слона.

Понимание ситуации предполагает и наличие фоновой, т.е. уже известной информации. Сказать, что при постройке дома кубик не будет выступать в роли ноги, головы или хвоста, можно только в том случае, если знаешь заранее, что у дома ни ноги, ни головы, ни хвоста быть не может.

Курс общей лингвистики.– М., 1933) и положил начало современной структурной лингвистике.

Фоновая информация о связи значений необходима и при уточнении значения слова на основе контекста. Правильный выбор значения слова "crane" в предложениях "Cranes are flying" – "Летят журавли" и "Heavy powerful cranes" – "Мощные, тяжелые краны" можно сделать на основе контекста и фоновых знаний. Мы знаем: а) что краны не летают и б) что журавлей едва ли можно назвать тяжелыми или мощными⁶.

Проиллюстрируем эти средства устранения неоднозначности языка на примере английского слова "conductor". Вы прекрасно поймете, что это "провод" ("проводник"), если вам при этом покажут на какую-нибудь электрическую схему, и у вас не возникнет сомнений в том, что имеется в виду "дирижер", если разговор пойдет во время или после концерта, ну а если этим словом назовут человека, который продает билеты в автобусе или троллейбусе, то вы наверняка поймете, что это "кондуктор".

Во всех этих случаях значение слова "conductor" подскажет вам ситуация, но свой выбор вы сделаете на основе ранее усвоенных фоновых знаний о том, что тот, кто продает билеты в автобусе, зовется "кондуктор", а музыкант, дирижирующий оркестром, – "дирижер".

Однако здесь следует сделать оговорку, точнее, две.

Во-первых, выбор того или иного значения на основе ситуации и фоновых знаний носит относительный характер (в какой-то мере и журавля можно счесть тяжелым и даже мощным, а кран может летать, например, если привязать его к вертолету). Свой выбор мы, следовательно, делаем исходя из вероятности этого значения относительно других значений в пределах своего опыта.

Во-вторых, и ситуация, и фоновые знания – это тоже контекст, точнее, либо невербальный контекст, либо проекция ранее воспринятого вербального контекста на настоящий случай.

О том, что дядю во фраке и с палочкой в руке называют "дирижер", мы могли узнать от родителей во время первого в нашей жизни концерта, или услышать по телевизору, или прочитать в детской книжке, т.е. в ранее воспринятом вербальном контексте. Мы могли видеть, как журавль летит, и собственными глазами наблюдать, как работают краны где-нибудь на стройке или в порту, и понять из "контекста реальной действительности" (т.е. из невербального контекста), что краны мощные и тяжелые, а журавль умеет летать.

Для правильного понимания механизмов "означивания" слов необходимо учитывать, что все окружающие нас предметы располагаются "в контексте совместимости" и что все процессы тоже происходят в определенном "контексте". Все уместно и органично только в определенном окружении и выглядит странно и нелепо в "чужом контексте" (помните выражение "как слон в посудной лавке"?).

Язык отражает «контекст реальности» в речевом контексте, согласуй жизненные законы совместности со своими внутренними законами грамматики и благозвучия.

Однако, не забывая о том, что контекст, ситуация и фоновые знания основываются на едином принципе "совместимости вещей", мы все же будем разделять эти три средства устранения неоднозначности языка.

Такого рода разделение, хотя его и не всегда удается четко провести, очень важно для перевода. Об этом мы поговорим подробно в последующих главах книги.

Итак, естественный язык – этот неопределенный и ненадежный код, благодаря контексту, речевой ситуации и фоновым знаниям превращается в идеальное средство фиксации и передачи информации, с которым не может сравниться ни один искусственно созданный код или язык.

Многозначность, кажущаяся на первый взгляд недостатком языка, благодаря тем же трем магическим средствам обращается в достоинство. Язык как информационный код отличается гибкостью и помехоустойчивостью, которую нельзя сравнить ни с какой другой системой передачи информации. Это объясняется тем, что любой знак языка (будь то слова, слоги или даже буквы/звуки) означивается троекратно, т.е. получает свое значение из трех разных источников:

* за счет конвенции (договоренности) о том, что этот знак языка будет означать то-то и то-то;

* за счет ситуации/контекста, "подсказывающих" значение данного знака;

* за счет фоновых знаний о том, что в этом контексте (в этой ситуации) данный знак языка должен означать именно это, а не что-либо другое.

Своего рода чистым экспериментом, подтверждающим означивающую функцию контекста, ситуации и фоновых знаний, можно считать международные политические телевизионные новости на совершенно незнакомом языке. Вы поймете достаточно много, не понимая языка или плохо зная его, потому что вы будете узнавать имена и географические названия (контекст), уже связанные для вас с известными событиями (фоновые знания), и видеть происходящее на экране (ситуация). При этом первый источник означивания (конвенция) будет отсутствовать полностью или почти полностью, так как вы к этой конвенции не присоединились. Я ставил этот опыт на себе в Турции, Финляндии, Израиле и Египте с одинаковым результатом -понятна приблизительно половина. Можете попробовать сами, и я уверен, что вы получите примерно тот же результат.

Приведу еще несколько примеров. Однажды стюард-египтянин на пароходе сказал мне: "I shall wash your cabin, sir", но я понял, что он не будет мыть мою каюту, а скорее всего просто приберет в ней. Ситуация и фоновые знания откорректировали значение слова "wash".

Или вот еще случай. Как-то я подслушал на улице такой разговор двух женщин на украинском:

– Тут вiн пiдходить до мене i той. (Тут он подходит ко мне и это.)

– Таке! (Надо же!)

Для меня "той" и "таке" не значили почти что ничего помимо того, что первое выражало некое действие, а второе его эмоциональную оценку – я не был членом их "малой конвенции",– в то время как для собеседниц эти, казалось бы, бессмысленные слова были наполнены глубоким и конкретным содержанием.

Так мы приходим к понятию "малой конвенции". Рискуя надоесть читателю, я предложу еще одну аналогию: не только "Вся наша жизнь – игра", но и всякий вербальный контакт (т.е. попросту говоря, разговор) это тоже своего рода игра. Участники контакта определяют ее условия, заключая между собой договор о том, что будет что значить.

Если помните, в детстве мы играли, например, в поезд, и один из нас "понарошку" становился паровозом, второй вагоном, третий семафором на время игры и для участников игры. Подобную «малую конвенцию» заключают и участники вербального контакта на время контакта и для участников контакта.

Существуют "малые семейные конвенции", в которых значения определенных слов понятны только членам семьи. В нашей семье, например, старый сундук, стоящий на балконе, издавна было принято называть "хельга" – "Посмотри в хельге", "А в хельгу ты не положил?" (К сведению молодых читателей недоступно дорогой гарнитур финской мебели когда-то назывался "Хельга".)

Существуют "малые конвенции" в пределах города, района и т.п. Так, в моем районе один из магазинов все называют "Темп", хотя никто уже не помнит того времени, кода он так назывался. Для человека, не живущего в этом районе, название "Темп" ничего не значит – он не "подписал" эту "малую конвенцию".

Еще один пример "малой конвенции" в пределах города или даже региона. В Москве я как-то безуспешно спрашивал у продавщиц "кулечек", они не понимали это киевское конвенциональное слово, в сфере их "малой конвенции" пластиковый пакет зовется "пакетик".

А вот диалог из американской книжки о жизни Нью-Йорка, который, по-моему, говорит сам за себя:

– You know he is a PR?

– You mean Public Relations?

– Why? No. Puerto-Rican.

Все это "малые конвенции". Они могут касаться значения отдельных слов или охватывать весь лексикон, которым пользуется определенное сообщество (так называемый "in-house language"), они могут существовать долго, многие годы, века, и тогда их начинают называть жаргоном, говором и изучать. Они могут заключаться на определенное, очень малое время, для определенных преходящих ситуаций.

Мои коллеги, переводчики-синхронисты, работающие на международных конференциях в Турции, выработали схему общения с турецкими продавцами на базе двух турецких слов "kьcьk" (маленький) и "bьyьk" (большой). Например, "kьcьk bьyьk" в этой схеме означает пол-литровую бутылку в отличие от просто "bьyьk", означающего бутылку 0,75 л. Продавцы их прекрасно понимают. Это тоже "малая конвенция" о значении для узкого круга посвященных.

Подведем некоторые предварительные итоги. Итак, язык – это код (набор звуков или символов), значение которых определяет конвенция ("малая конвенция"), контекст, ситуация и фоновые знания. Конвенция определяет значение очень широко, контекст, "малая конвенция", ситуация и фоновые знания его сужают (Рис. 2).

Вот так. Казалось бы, проще некуда. Но давайте посмотрим, какие логические операции нужно было бы выполнить какому-нибудь лингвистическому автомату для того, чтобы правильно определить смысл такого, например, очень знакомого предложения, как "I go to school". Чтобы получить полное представление о сложности и числе таких логических операций, давайте их пронумеруем. 1. В письменном варианте предложение "I go to school" может восприниматься автоматом и как "h, т.е. римская цифра I. и "go to school" – "иди (идите) в школу", как некая часть пронумерованных инструкций, одна из кото-

ЗНАЧЕНИЕ (конвенция):

CRANE = журавль, кран, сифон (техн.)

ЗНАЧЕНИЕ ("малая конвенция"):

CRANE = сифон (техн.)

ЗНАЧЕНИЕ (контекст):

Cranes are flying = летят журавли / Heavy powerful cranes

= тяжелые мощные краны

ЗНАЧЕНИЕ (фоновые знания):

журавли летают/краны тяжелые и мощные

ЗНАЧЕНИЕ (ситуация):

(видишь журавлей) crane = журавль/ (видишь кран) crane = кран

Рис.2

рых гласит "Иди в школу!" Отметим первую логическую операцию: если после I. есть точка, то: "Иди в школу!", если же нет, то: "Я иду в школу".

2. Далее. "School" также имеет значение "косяк (рыб)", и наше предложение может означать "Я иду в косяк (рыб)". Мы, люди, по всей вероятности, отвергнем это предположение, поскольку ситуация нам подсказывает, что речь идет не об этом, но для автомата это равновероятный вариант.

3. "Go" наряду с "идти" означает "ехать, уходить, уезжать". Так как ни контекст, ни ситуация, ни ранее усвоенные знания не подсказывают автомату с определенностью, что эти значения не соответствуют рассматриваемому случаю, он будет считать, что "I go to school" может также иметь значение "Я еду в школу / Я ухожу в школу / Я уезжаю в школу".

4. Такое же положение и со словом "school" в значении глаголов "учить" или "учиться" – у автомата нет оснований отвергнуть такие значения "I go to school", как "Я иду учить" и "Я иду учиться".

5. Зато у лингвистического автомата есть формальные основания отвергнуть такое значение "go", как "иметь хождение , поскольку в этом значении у сказуемого "go" должно быть подлежащее из иного семантического ряда, отличного от "я" ("money, currency, notes" – "деньги, валюта, банкноты").

6. Автомат отвергнет и значения "гласить", "говорить" как значения "go" в этом контексте (например, "as the saying goes" – "как гласит пословица"), поскольку сказуемое в этом значении требует подлежащего из другого смыслового ряда ("word, message, saying" – "слово, послание, поговорка").

7. Не примет он и значения "гибнуть", "пропадать", так как в этом значении глагол "go" непереходный и противоречит предложному дополнению "to school".

8. С некоторой долей вероятности можно сказать, что автомат отвергнет и "к" и "до" как значения предлога "to" ("Я иду к школе", "Я иду до школы"), поскольку в этом случае перед словом "school" нужен был бы определенный артикль ("to the school"), хотя полностью алгоритмизовать употребление артикля, насколько мне известно, невозможно.      ,

Итак, для гипотетического автомата, по крайней мере, такие значения "I go to school", как "Я иду в школу", "Я хожу в школу", "Я еду в школу", "Я иду учить", "Я иду учиться", "Я иду в косяк (рыб)", "Я иду собираться в косяк" ("to school" – "собираться в косяк") будут равновозможны. Он исключит значения номер 5,6,7 и 8.

Как же поступает человек? Неужели мы, перед тем как понять значение этой фразы, мгновенно проводим весь Описанный выше анализ? Скорее всего не проводим. По крайней мере, об этом свидетельствуют мои эксперименты со студентами – все они на вопрос, как перевести (т.е. что значит) "I go to school", не задумываясь, отвечали "Я иду в школу". Почему?

Это, во-первых, фоновые знания. Мы (в том числе и студенты) достаточно давно и часто встречали эту фразу именно в значении "Я иду в школу" и поэтому считаем, что и в данном случае это будет самое вероятное ее значение.

Иными словами, в процессе означивания слова или фразы человек интуитивно выбирает то средство означивания, которое скорее всего дает результат (в данном случае фоновые знания), и не прибегает к другим средствам, если этот результат не будет опровергнут дальнейшим развитием речевой ситуации.

Кроме того, и это важно для наших последующих рассуждений, "Я иду в школу" самое общее и наиболее широкое значение английского предложения "I go to school" ("Я еду или я уезжаю в школу", а также "Я иду учить" и "Я иду учиться" – это частные его варианты), а человеку свойственно в случае неопределенности выбирать из всех значений слова или фразы наиболее общее, чтобы потом уточнить его в ходе разговора. Это подводит нас к вопросу о том, как строится речь.

Помните детский стишок "Словечко за словечком тянулся разговор..."? На мой взгляд очень точное, а главное, простое определение того, что в лингвистике называют всякими мудреными словами, вроде "генерация текста" или еще хуже "речепостроение". Итак, "словечко за словечком", но давайте зададимся вопросом, всякое ли "словечко" может следовать за всяким или есть какие-нибудь правила и ограничения? Как всегда, удобнее начать с примера.

Возьмем, к примеру, слово "дом" и посмотрим, какие слова могут за ним следовать. "Дом стоит," "дом строится", "дом горит" – т.е. за этим словом могут следовать глаголы, но давайте теперь посмотрим, все ли глаголы. В определенной мере все, но некоторые из них в переносном (метафорическом) употреблении: "Дом летит, дом думает" и т.п. А как насчет прилагательных: "Дом большой, красивый, светлый" и т.п.? Можно? Можно, однако прилагательные в этом положении, как правило, будут не определениями существительного "дом", а частями составного именного сказуемого с опущенной связкой ("Дом есть большой"). Исключения из этого правила (т.е. когда прилагательное-определение идет после существительного) относятся скорее к поэзии, например, «на Севере диком», «Союз нерущимый» и т.п. Уже на основании этого примера можно сказать, что слова следуют друг за другом не случайно, а подчиняясь некоторым правилам грамматики и стиля.

Давайте возьмем теперь какой-нибудь предлог, например "в"– После него можно поставить существительные, прилагательные, даже наречия ("в реке, в глубокой реке, в очень глубокой реке"), а вот глагол или еще один предлог -нельзя.

В каждом языке свои ограничения и запреты. Например, в английском нельзя поставить глагол или предлог сразу после артикля.

Однако во всех языках построение речи определяется:

• независимой от языка речевой ситуацией;

• внутренними правилами нормы и системы языка (его грамматикой, фонетическими правилами, стилистическими и жанровыми особенностями речи)⁷. Знание правил построения речи (особенно иностранной) насущная необходимость для переводчика, поэтому к ним мы еще вернемся, а сейчас рассмотрим в этом свете значения слов.

Из правил построения речи можно сделать вывод о том, что слово обладает значениями двух основных видов:

• лексическими значениями, которые соотносят слово с внешним миром;

• грамматическими значениями, которые определяют его отношения с другими словами в системе языка.

Конечно, эта классификация значений далеко не полна – в пределах каждой из этих двух разновидностей значения вы найдете множество градаций. Так, лексическое значение обычно разделяют на прямое (референтное) и переносное (метафорическое), а грамматическое значение на грамматические категории и синтаксические функции слов.

В задачи этой книги не входит дать сколько-нибудь ис-черпывающую классификацию значений. Я полагаю, что мои читатели достаточно об этом слышали на лекциях по грамматике и лексикологии. Открытым же остается во¬прос о том, поняли ли они, как и многие другие жертвы советской и постсоветской систем образования, зачем нужны им эти классификации значений и как применить их в своей практике владения иностранным языком.

Учитывая сложившуюся ситуацию, т.е. предполагая, что вам известны основные типы значений, но не извест¬но, для чего они, рационально посвятить несколько стра¬ниц проблеме связи типа значения с уровнем владения иностранным языком.

Я почти уверен, что об этой проблеме вы даже не слы¬шали, не говоря уже об изучении методов ее решения на лекциях и практических занятиях по иностранному языку, хотя неосознанно попыткам ее решения было посвящено немало времени.

Начнем с довольно, как мне кажется, необычного ут-верждения:

• При изучении иностранного языка не так важно за¬помнить значения отдельных слов, как усвоить пра¬вила их объединения при разговоре.

• Хорошо знает иностранный язык не тот, кто знает много слов этого языка, а тот, кто умеет правильно соединять их в законченные высказывания.

Иначе говоря, для правильного владения иностранным языком грамматические значения слов и правила их объе¬динения важнее, чем их лексические значения.

В таком утверждении, однако, заключается следующий парадокс: для смысла высказывания важнее всего лексические значения слов, а грамматические носят второстепенный, служебный характер.

Приведу такой пример. Как-то на конференции я запи¬сал на диктофон выступление одного монгольского док¬ладчика на русском языке. Вот отрывок: "Монголия хочет делал мир во всем мире и дружба всем народы на разных странах и континентах не только Азия". Понятно? По-моему, абсолютно ясен смысл предложения, хотя с точки зрения русской грамматики оно совершенно неправильно.

Таким образом, перед каждым изучающим иностран¬ный язык стоит дилемма: знать много слов и говорить не¬правильно или уметь говорить правильно в рамках до¬вольно узкого словарного запаса.

У нас эту проблему чаще всего решают путем компро¬мисса – и слов желательно знать побольше и говорить же¬лательно правильно. Правда, раньше, когда в обучении иностранным языкам преобладал так называемый акаде¬мический метод, учили прежде всего правильно говорить, т.е. грамматике. Но учили обычно плохо и в итоге из школьных знаний сохранились лишь временные формы неправильных глаголов.

На Западе (в широком смысле) поступают иначе. Там учат в основном речевым клише, которые легко запоми¬наются в условиях естественной среды общения. Обратите внимание на то, как говорят на английском, например, немцы, голландцы и "прочие шведы", легко "выстреливая" длинные предложения. Сравните с мучительным поиском каждого следующего слова с бесконечными "э-э-э" и даже почесыванием в затылке, свойственным нашим соотечест¬венникам, учившимся при советской и постсоветской сис-теме. Наши дети, молодежь, обучавшаяся "у них", говорит так же легко, как иностранцы.

Казалось бы, выход, как всегда, найден "у них": учите речевые клише иностранного языка и будете говорить правильно. Выучите много таких клише, сможете говорить на любую тему.

Но, к сожалению, все не так просто. Учить язык, запо¬миная речевые клише, это все равно, что учить наизусть разговорник. Системные отношения между словами (грамматические значения слов) выучить таким путем нельзя, и любое, самое малое отклонение от стандарта мо¬жет завести в тупик. Кроме того, речевые штампы охваты¬вают лишь малую часть языка, и их заучивание нельзя продолжать до бесконечности.

Этот метод хорош для продавцов, официантов, и за границей люди таких профессий широко им пользуются, создавая иллюзию свободного владения несколькими иностранными языками. Этот метод годится и для того, чтобы поддерживать светскую беседу о погоде, здоровье, общих знакомых и т.п. Но тематически этот метод естественно ограничен тематикой разговорника, и серьезную беседу на иностранном языке, усвоенном таким путем, вести нельзя. Тем более не подходит этот метод обучения для переводчиков. Поскольку эта книга предназначается в первую очередь переводчикам, поговорим подробнее о методике обучения иностранному языку, приемлемой для них.

Переводчик не должен ограничиваться заучиванием речевых клише исходя, по крайней мере, из двух соображений:

• Профессия переводчика предполагает умение говорить на иностранном языке на любую тему.

• Переводчик не просто говорит на иностранном языке, произвольно выбирая форму выражения своих мыслей, а передает средствами этого языка чужие мысли и (в идеале) форму их выражения.

Итак, переводчик должен знать грамматические значения слов и правила их соединения друг с другом, но при этом столь же обязательно для переводчика и знание лексических значений очень большого числа иностранных слов (желательно иметь такой же словарный запас, как у образованного носителя языка). К тому же по изложенным выше причинам переводчик не должен ограничивать изучение иностранного языка заучиванием речевых штампов.

Это означает, что переводчик в процессе изучения иностранного языка должен стремиться достичь гармонии между полнотой своего лексического запаса и умением правильно им пользоваться в речи.