Текст книги "Стихи. Часть 1"

Автор книги: Геннадий Чирясов

«Печальные глаза…»

 
Печальные глаза —
Тумана поволока.
Печальные глаза,
И больно и жестоко
Наказаны вы кем?
 
 
Погасшие, как свечи,
Так одиноки вы зачем
В осенний этот вечер?..
Всё образуется, пройдёт,
Поверить просто надо,
И счастье вновь придёт —
Отчаиваться рано.
 
 
Не угасайте до поры.
Очаровательно и мило,
Стряхнув слезинки, гордо вы
Пройдите просто мимо.
Вновь очаруйте, соблазните
И в жёлтый час луны
Кого-то тихо уведите
И обманите уже вы.
 
 
По струйкам дождики – в ручьи,
Во вздохи – тайные печали,
Но солнце вдруг – и высохли одни,
Другие позабылись сами…
 

«Она осталась, он ушёл…»

 
Она осталась, он ушёл —
Как часто так бывает:
Всё хорошо, всё хорошо,
Ничто не предвещает
Печали горькой по ночам,
Напрасных ожиданий,
В излом сутулости плечам,
Когда воспоминаний
Наплыв, как груз, на сердце ляжет.
 
 
Но вот пришло, и тяжело
Всё возвращается ночами:
То не далёкое давно,
Но под другими именами.
На дне кофейной гущи,
Вновь не разгаданы никем,
Лежат ответы, и это лучше,
Чем знать все имена измен.
 
 
На этой грешной суждено
Нам обмануться не однажды —
Печально? Да, но всё равно
Не это, а другое важно:
Во что-то верить, ждать,
Надеяться и заблуждаться,
И каждый день не начинать,
А словно заново рождаться…
 

«Когда вздохнёшь печально без причины…»

 
Когда вздохнёшь печально без причины
И пробежит волненье холодком,
Как струйка ветра с горсткой пыли,
Кольнув лицо сухим дождём,
Не прерывай печали тихой —
То скромный гость, пусть в уголке
Души твоей, ещё прикрытой
Слезой, побудет и потом уже
Уйдёт. Давно, давно как было
И сколько зим уже мело,
А вот, вздохнув, опять наплыло —
Смотреть в раскрытое окно…
 

«Хочу, чтоб назад всё вернулось…»

 
Хочу, чтоб назад всё вернулось,
Чтоб кругом пошла голова,
А земля хоть чуть-чуть, но качнулась
И поплыла, поплыла, поплыла…
 
 
В этот вечер, что шарм вуали,
Под этой шляпкой, что небеса,
Я хочу, чтобы вновь мы узнали:
Руку в руке и глаза, что в глаза.
 
 
Судьба снизошла, подарила
Случайную встречу и ночь.
Не упрекнув, ты тихо простила,
И я всё забыть был не прочь.
 
 
Давай не думать о рассвете
И ничего не будем обещать,
При этом лунном жёлтом свете
Нам всё равно не устоять.
 
 
Пусть наперёд и всё известно,
Конечно, поздно этого не знать,
Но мы без слов сказали честно:
Сегодня правда в том, чтобы солгать.
 
 
При этом жёлтом лунном свете
Земля и бренность не для нас.
Мы в эту ночь – свободный ветер
И океан безбрежных глаз.
 

«Ну, что ж, пришло расстаться…»

 
Ну, что ж, пришло расстаться…
Нас чьи-то руки развели,
Уже не нам соприкасаться
Сердцами в пламени любви.
 
 
Всё холодней, и с каждым мигом
Та зыбкость, где вчера
Легко ты правила тем миром,
В котором были ты и я.
 
 
Не суждено. Уже свершилось.
А как всё хочется вернуть,
Чтоб сердце вновь сильней забилось
Или не умерло чуть-чуть.
 
 
Но воздух жадно грусть глотает,
Блуждают руки в пустоте,
И тихо, тихо угасает
Звезда последняя в окне.
 
 
Прощай, уже светает…
Прости, уже на век…
И угасает, угасает
Звезда последняя в окне.
 

«Всё было так правдоподобно…»

 
Всё было так правдоподобно:
Глаза лучились, голова
На карусели быстрой словно
Кружилась счастьем без конца.
 
 
Мы дней тогда не замечали,
Так было радужно-тепло.
Как дети, мы в любовь играли,
Как дети, верили во всё.
 
 
Но минет май, а мы забыли
Об этом чуточку всерьёз,
И вот уже глаза остыли,
Погасло пламя милых грёз.
 
 
Всё было так правдоподобно…
Кружилась счастьем голова,
Но первый лёд – он кромка только,
Вода застывшая едва…
 

«Вечером тихим, усталым…»

 
Вечером тихим, усталым,
Под звёздами,
Что будто плывут,
У окна ты стояла,
Но не так, когда ждут.
Тихо о чём-то грустила,
О совсем не далёком ещё.
Глаза ты в ресницах укрыла,
Спрятала в бледность лицо.
Тайной оставить хотела,
Но откровение разве в словах?..
Вот уже и окно запотело,
И полынь, очевидно, уже на губах.
Плечи сутулятся больше,
И вся ты – как ветка к земле,
Только всё ближе, всё тоньше,
Что кажется малость ещё и уже…
Но спасла – соскользнула
Со щеки, обожгла.
Рукою, всё выдать рискуя,
Ты всё же её убрала.
Незнакомая женщина, милая,
Верно, только вчера
Ты надежду покинула,
Выслушав гордо слова.
Но время ещё очень раннее,
Чтобы звёздам не прыгать в окно,
Просто не надо заранее
Наглухо в тёмные шторы его.
 

Одинокая

 
Случилось так, не повезло —
Ещё не обогрев, остыло.
И счастье просто не пришло,
Как будто про тебя забыло.
 
 
А по вискам уже метёт,
И с каждым годом всё белее
Тот робкий, маленький снежок —
Лишь гуще всё, лишь всё смелее.
 
 
Давно не спится по ночам,
И час не радует рассвета.
Встречай, опять вошла печаль
И у окна проверенно присела.
 
 
Увы, но вышло так, что без вины
Во всём ты виновата стала.
Не первая и не последняя, увы,
Кому судьба так много задолжала.
 
 
Уже почти не остаётся дней,
Когда ещё надежда посещает.
Она – как снег на пламя от свечей,
Они и он – лишь тают, тают, тают…
 

Романс

 
Не припаду к твоим коленям,
Не встречу и не провожу,
И не моя ладонь согреет,
Перчатку сняв, ладонь твою.
 
 
Летит снежок пушистый, белый,
И с губ, как слёзы… он…
Потери моей первой,
Скользит и падает потом.
 
 
Бреду один аллеей долго,
Спешить мне не к кому уже,
И ангел грусти тихий словно —
Ночь от звезды летит к звезде.
 
 
Не уходи, ещё мне плохо,
Побудь со мной ещё, темна.
Пусть сердце всё тебе до вздоха
Теперь расскажет про себя.
 
 
Как было счастье и не стало,
Как полюбило, как оно
В мечтах за облака летало,
Как после было тяжело.
 
 
Не уходи, ещё мне плохо,
Побудь со мной, темна,
Ты нынче мне, слепому, посох —
Его надежда и глаза.
 

«Тысячи в мире красивей…»

 
Тысячи в мире красивей,
Стройнее и выше, но
В вечер тот искренне-синий
С ней было мне суждено
Встретиться, чтоб без возврата
Позабыть навсегда о других.
Ох, случайность, случайность, ты – сваха
Мало на свете каких.
 
 
Берёзовый, сосновый,
Ромашка, василёк,
И лиственный, и с хвоей,
И зелен, и как огонёк.
Так я, бывало, праздно,
Не думая всерьёз,
Озорничая разно,
Пролил немало слёз.
 
 
Пролил, не замечая,
Прошёл и позабыл.
Теперь пора другая —
И я вот полюбил.
Ах, дни мои весёлые!
Ах, ночи во грехе,
Вы – как мосты сожженные,
Лишь пепел по реке.
 
 
Лежит полоска лунная,
Бежит, горит вода.
И тихо, тихо струнами
На берегу поёт листва.
 
 
Я жду тебя. Сомнения,
Пока ты не пришла,
То как дожди осенние,
То – летняя жара.
 
 
Ох, дни мои весёлые!
Ах, ночи во грехе,
Вы – как мосты сожжённые,
Лишь пепел по реке.
 

«Я не могу, и ты не можешь…»

 
Я не могу, и ты не можешь
Даже тихо, тихо возразить.
Схожу с ума я, Боже,
Мы любим, но нельзя любить.
 
 
Чужая ты, и я не твой.
Как это всё, когда случилось?
Назвать бы можно всё судьбой,
Когда бы сердце так не билось.
 
 
Оно стучит, оно болит
И безнадёжно мучается ночи,
А рядом жизнь уже летит,
И с каждым годом всё короче.
 
 
Как две печальные судьбы,
Хотя ничто не предвещало драмы,
Нет, не расстались, но погибли мы —
Осколки душ, два сердца, как две раны.
 
 
Осталось нам уже на век,
Когда бессонница и ночь душна,
Одно, блеснув огнём от век,
Узнать опять, как солона она…
 

«Ещё ты не ушла, но уже уходила…»

 
Ещё ты не ушла, но уже уходила…
Всё ниже и ниже глаза
Голубые свои, когда говорила,
Ты опускала, и видел всё я.
 
 
Но то ли надежды последняя малость
Иль прошлого счастья мечты —
Не знаю, но что-то вмешалось —
С размаху и разом поджечь все мосты.
 
 
Тянуло уж птиц поскорей в караваны.
Огнём золотистым блистала листва.
Всё наконец-то и ты мне сказала,
Всё, что так долго скрывали глаза.
 
 
И что же осталось в мире огромном?
Зачем же так пусто и холодно мне?
Наверно, одно – это ты, которую помню
До волоска, что с ресницы на белой щеке.
 

«Белый туман золотистых огней…»

 
Белый туман золотистых огней
Снова поплыл издалёка.
Где ж ты теперь, где ж ты теперь —
Та, которую звал волоокой?..
 
 
Не было грусти, не было слёз —
Тайна была ожидания.
Радугой вспыхивал омут из грёз,
В жемчуг летели мечтания.
 
 
Но упавший листочек кружит,
Жёлтый над белой порошей,
И ветер протяжно, как в поле, свистит
В этот день непогожий.
 
 
В небе нависшем ни огонька,
Нет даже звёздочки самой далёкой.
Нет и теперь, как ни жаль, навсегда
Той, которую звал волоокой.
 
 
Не было грусти, не было слёз,
Тайна была ожидания.
И как же однажды всё не сбылось:
Ты ушла, я вздохнул на прощание…
 

«Душа то иволгой заплачет…»

 
Душа то иволгой заплачет,
То в небе – белый лебедь;
То встанет вдруг на паперть
И звона ждёт дешёвой меди.
 
 
То воспарит, и не хватает взгляда,
То пыль у ног она, и всё же
Всегда одной ей сердце радо,
Всегда так трепетно и непохоже.
 
 
Без сожаления гонима часто,
Обругана и исковеркана, она
В печали нам одно участье
Несёт, как Он, не помня зла.
 
 
Когда уходит день, и тише
Всё в этом мире, я
Её дыханье снова слышу,
А если дышит, то жива.
 

«Не говорите: всё прошло…»

 
Не говорите: всё прошло.
Не говорите: всё напрасно.
Жизнь – это всё же ремесло,
Но есть душа – она прекрасна.
 
 
Не дайте бремени убить
Порыв волнений, слёзы.
Всегда лишь надо жить,
И вздохом главы прозы
 
 
Чуть поднимите над…
Потом ещё и чаще,
Живите просто наугад,
Как тот запрет, что слаще
 
 
Всех вместе от Христа
И правильных, и правых истин.
Слаб человек – сильна душа,
Она не знает воздуха корысти.
 
 
Живите по велению извне,
Мечтайте, даже если поздно,
И всё придёт, когда уже
Уверовали вы, что невозможно.
 
 
Не говорите, что прошло.
Не говорите, что напрасно.
Пока есть небо, будет всё,
А стало быть, и счастье.
 

Она просыпается

 
На бело-синем красным
Зимой восход плывёт,
Как взглядом ты прекрасным,
Он в солнце предстаёт.
 
 
И пробужденье твоё тихо,
Как утра первые черты,
Как тайна, что от лика —
Так в день восходишь ты.
 
 
Опять ронять огонь и трепет,
Но без натянутой волны,
Твоё дыханье – детский лепет
И воздух женщины в любви.
 
 
Вот потянулась, чуть привстала.
Ещё ты нега, но, увы, уже
Одна морщинка набежала
Заботой о грядущем дне.
 

Июль. Утро. Пчёлы

 
Угаснет ночь в рассвете. Бледно
Свет, набирая высоты,
Вдруг подкрадётся незаметно
До той последней на небе звезды.
 
 
И станет утро лучезарным,
Вновь краски обретут цветы.
И пчёлы по делам нектарным
Покинут домики свои.
 
 
Они шумят, но без подвоха,
И тени нет там суеты.
У них страда, у них забота —
Во славу мёда их труды.
 
 
Жужжаньем тружениц великих
Пропитан воздух в гул,
Они не то что повилика —
И отбирая, отдают.
 
 
Пыльца разносится, и значит,
Цветам цвести и расцветать.
Погода только б им в удачу —
Дождей и солнца всласть.
 
 
Мелькают маленькие снова
И там и тут снуют.
Во славу мёда их забота,
Как мёд
Их горьковат, но сладок труд.
 

«Длиннее ночи самой длинной…»

 
Длиннее ночи самой длинной,
Короче дня, когда зима,
Теперь меня, как паутиной,
Опутала тоска.
На свет бы божий – туда, где люди,
Да гири будто на ногах.
И шаг не сделать. Я в сосуде
Кирпичном: в четырёх стенах.
Окно в решетке. Дверь стальная.
Запоры хищнее зверья.
Теперь я только понимаю,
Как все неправы мы и я.
Снежинкой нежной на ладони
Скоропостижность жизни тает.
К чему же нам зверьё-запоры
И дверь, как смерть, стальная.
Кто издаёт законы эти?
И почему же мы молчим?
О, если, если бы ответить,
Ушел бы, право, в монастырь.
Длиннее ночи самой длинной,
Короче дня, когда зима,
Теперь меня, как паутиной,
Опутала тоска.
Она уже сдавила горло —
Как в прорубь и под лёд.
Всё крепче хватка, туже ворот,
А сил моих – наоборот.
Вот-вот, и небо отзовётся,
Погасит звёзды до звезды,
Той, что Рождественской зовётся,
Во Промысел и чтобы жили мы.
 

«Мне стало нравиться вставать…»

 
Мне стало нравиться вставать
Осенними ночами до рассвета.
Как дышится… Как хорошо мечтать
И обнаруживать при этом человека.
 
 
Особенно когда ни ветерка,
А звёзды медлят гаснуть;
Когда всё царственней луна
Издалека, чем ближе счастье.
 
 
Возможно кажется рукой,
Лишь поднеси ладонь лучисто, чистой
Управить мир, всего одной,
Чтобы ни войн, ни подлости корыстной.
 
 
Но только разум о земле
И нас на ней во имя
Прекраснейшего чуда – всем
Жить долго-долго,
Жить счастливо…
 

«Не отгоняйте грустных тем…»

 
Не отгоняйте грустных тем,
Как псов бездомных и недобрых,
Особенно под вечер, когда день,
Устав от дел насущных, ждёт
сердцеподобных.
 
 
Какая ни была б печаль,
Всегда даст больше, чем уронит.
Сердечней сердце, когда жаль,
Не потому что нет, что не иначе
жизнь проходит.
 
 
Дарите щедро – не в карман,
Душа босая откровенней,
Хотя шёлк тоже не обман,
Когда с плечей он при свечах
спускается и медлит.
 
 
Не говорите сгоряча,
Что в этот век никто не нужен,
В ком совесть, честь, живёт душа…
Да, он суров. Корыстью, да,
простужен.
 
 
Но это всё-таки болезнь,
Давнишняя, тяжёлая, и всё же
Земля цветами ещё есть,
И в музыке она на облака
похожа.
 
 
Спешите жить не торопясь,
Теряйте, чтобы было больше
Цветов и увлажнённых глаз —
На нас такие мы возлюбленно
похожи.
 

От маеты до голубей с руки

 
Прислушиваюсь… Тикают…
Бросил тапочку – не мышь.
Когда-нибудь привыкну я,
Но не теперь, как говоришь
Ты, о которой вспомнил я.
Без факела в ночи
Нашёл. Слепил историю,
Вернее, из груди
Достал уже готовую.
 
 
Слегка провёл рукой,
Другой же отстранил,
Не дальше – под луной,
Чтоб рассмотреть, что не забыл.
Ты та же, только старше,
Прошу прощения, мудрей.
С дымком волос, но это даже
Не седина – вуаль скорей,
Чтоб чуть украсть не увядание,
Но не тревожно, а слегка,
Когда излишне сострадание —
Особенно и более слова.
 
 
Нечаянная встреча
Под Новый год. К чему?
Ответ сутулит плечи,
Зовёт идти к окну.
И что же я увижу,
Когда темным-темно?
 
 
Что тикают, я слышу,
Помню, что не всё равно.
А кроме, что же кроме?
Зачем теперь я у окна?
Ответ – как ветер в поле,
Особенно и более когда
Всё ниже, ниже небо…
Луна – свеча, нет ни одной звезды…
Тебя я вспомнил – всё за это:
От маеты до голубей с руки.
 

Любовь. Джоконда. Музыка

 
Неправда всё, что не любовь.
Она и грех, и покаяние во имя
Греха, но упаси, чтоб кровь за кровь,
Чтоб в лик – лицо, молитва – имя.
 
 
Кто ищет лёгкого пути,
Судьбу, как карту, изучая,
Чтоб миновать пустыни, обойти хребты;
Кто каждый шаг по компасу сверяет —
Её не встретит никогда. Она —
Каприз, бесстыдница, чертовка,
Иль так посмотрит, что века
Гадают: кто же ты, Джоконда?..
 
 
Ответ как будто бы открыт —
Смотри, не торопись, присутствуй,
Но пристальнее чем она глядит,
Тем откровеннее безмерность чувства.
 
 
К тому же если проплывёт Шопен
По клавишам, услышав вдохновение,
Да при свече, наедине до стен,
Чтоб только тени и головокружение…
 
 
Не отыскать ответа никогда,
Пока не влюбишься, поверьте.
Одна лишь музыка права,
Когда есть двое и не нужен третий…
 

Остальное – просто жизнь

 
И зачем же я вспомнил
Нелегко, неспокойно, когда
Выворачивают с корнем,
Буря – грусть, печаль – беда?
 
 
Разве мало бессоннице было
Волчьего воя и тишины,
Тише которой только могила,
Печальней – на холмик цветы.
 
 
Разве не ставил я свечи?
Не молился как мог?
Не мои разве плечи
И на солнце бросало в озноб?
 
 
Не иголочки мелкою дрожью —
Гвозди вбивались тупые,
То карими, что невозможно,
То белыми, как лебединые крылья.
 
 
А зачем же я вспомнил
Неосторожно, наотмашь, открыто?
Потому что этого кроме
Было как не было, прошло и забыто.
 
 
Спасибо тебе, память,
За эту звёздность – ночь,
Которой шла душа на паперть,
Как на Голгофу шёл Господь.
 

С сердцем на ладони жизнь короче, больше боли

 
На самый краешек рассвета,
Его тревожа меньше ветерка,
Я приземлюсь кусочком неба,
Сложив уставших два крыла.
Как же они до звёзд хотели
Меня приблизить в эту ночь!
Но сил их, верно, тяжелее
Пуды грехов моих – и как помочь
Терявшим с каждым взмахом
Уже остаток своих сил?
Презрев гордыню, я на плаху
Суда души их приземлил.
 
 
Теперь на краешке рассвета
Как безымянный крест стою.
С душой – во промысел поэта,
А руки – листья на ветру.
Полёт окончен. Звёзды пали.
Горит одна огромная звезда.
О если вы бы только знали,
Как жизнь прекрасна,
не живёшь пока…
 

Простое, как небо

 
Теперь я словно мавзолей —
Открыт для посещения.
Три тысячи моих друзей
Держало сердце, чувство, настроение.
 
 
Я не был в белом. Я не лгал,
Не льстил, не лицемерил.
Я просто чуточку больней страдал,
Немножко выше целил.
 
 
И мне за это упадёт.
Придёт, чтоб взять, и не отпустит.
Число не знаю и не знаю год,
Но улетели осенью,
а возвратятся ли – расскажут гуси.
 
 
Три тысячи моих друзей!
Три тыщи человечищ!
И если хоть один,
Но стал добрей,
Я промыслом не зря
Был Им отмечен.
 

Им

 
Вот наконец-то и ночь позади.
Как квартал в переулок, рассвет
Обострённым углом тишины
Не хуже резца каждый очистил предмет.
 
 
Ничего ещё лишнего нет —
Знак короткого блага перед утратой.
Ведь день не умеет, как и человек,
Обойтись без набега и дани богатой.
 
 
И вот начинается… Вот
Кто-то уже рвётся быть первым.
Пока ещё солнце только встаёт,
И в струны ещё только тянутся нервы.
 
 
Но минет какой-нибудь час, и его
Будет с лихвой уже, чтобы
Мы истёрли толпою даже Его,
Не говоря уж о просто убогих.
 
 
Не вырваться нам, мы уже под уздой,
И рвут наши губы не трубы.
Поёт нынче кто-то один, он – другой,
Не с нами в толпе, и его мы не любим.
 
 
Потом будет проза огромных цветов
И в рост его камень гранитный,
Что даже банальность вчерашняя слов
Уже есть петит неоспоримо великий.
 
 
Но раньше никак. Мы всё те ж под уздой,
И рвут наши губы не трубы.
Поёт снова кто-то один, он – другой,
Не с нами в толпе, как мы любим.
 
 
И губим, губим, вновь губим
Последнего, может быть, от образца,
Кому окровавили губы, но трубы!
А не наша солёная в пене слюнца.
Куда же мы, братцы? Куда?..
 

С тропинкой легче и не так темно

 
Как много я уже лишь вспоминаю,
До откровенья зная всё наперёд…
Календари назад тихонечко листая,
Душа то вздрогнет, то о крылах, а то замрёт.
Дорог, исполненных трудом до пота,
Приятен воздух, сладок дым,
Не то что гниль напополам с болотом,
Когда я трусил и просто мимо проходил.
 
 
Молчание услужливее подлости.
Его не слышно и даже рядом нет.
Оно безлико до подробности:
Ничто – не мир, никто – не человек.
Стереть то ластиком не выйдет —
Заплатишь ровно по счетам:
Кого предал? За что обидел?
И всех дороже, если промолчал.
 
 
О сколько там души осталось…
Как было больно сердцу себя рвать.
Коль доживёшь, всё взвесит старость,
А если нет, то можно просто посчитать
Пришедших над тобой склониться.
Последний путь, он словно крест —
Ровней не стать, не распрямиться,
Как не уменьшить, не прибавить вес.
 
 
Под небом кончено – взахлёб и бесполезно.
Кто провожал, все разойдутся по домам.
А там развязно одинаково, по-разному нетрезво
Промоют косточки, раскурят фимиам.
«Нам не дано предугадать»,
Но это вовсе не спасение – предостережение
Не уповать на благодать,
А двигаться, преодолевать
И не отчаиваться до грехопадения.
 
 
А там развязно одинаково,
По-разному нетрезво
Промоют косточки, раскурят фимиам…
Я не о том, что всё равно,
Земле последней, в оградке место —
С тропинкой легче и не так темно.
 

«Как хочется влюбиться…»

 
Как хочется влюбиться!
Как хочется пожить
Не обречённой птицей,
Обученной служить.
 
 
Казалось, в чём же дело?
Расправить крылья разве труд?
Увы, та птичка улетела,
А этой страшен даже пруд.
 
 
Хотя вода – стекло и тоньше
И глубина, идти – не плыть.
Но это крылышки,
Я их с презрением отброшу,
А белые у ангелов мне не добыть.
 
 
Нет, Бог свидетель, я не ради слова,
Чтоб повкусней изюминка греха.
Хочу любить и быть любимым,
Разве это плохо?..
Кто скажет «да» – он прав,
Но ровно, впрочем, как и я.
 

«Улыбайся. Улыбайся…»

 
Улыбайся. Улыбайся
Надрывно. Через не могу,
Но так бывает в жизни:
Она уже готова ко всему,
И он как перечитывает письма.
 
 
Куда ушло? Кто виноват?
Зачем теперь? Зачем не раньше?
Ответить мог, наверное, бы сад
Вишнёвый, но там давно не он, а дачи.
 
 
Удача, может быть, лицо
Разрухи этой изменила?
Хотя где сердце? А где пальто?
Как и престижная квартира?..
 
 
Наш век, конечно, лицемер.
Мы тоже, стало быть, не лучше.
Но если это возводить в пример,
Охватывает страх, смятенье, ужас…
 
 
Всему причиной, верно, холодок,
Осенний, поутру, с морозцем,
И та печаль не пройденных дорог,
Особенно когда ни облачка, но только солнце.
 
 
Так, без упрёка, чтобы вслух.
Едва наметив бровью драму,
Она на кухню, и он к столу,
И оба – словно в волчью яму.
 
 
Погибнуть точно не дадут.
Всесильный быт найдёт лекарства,
Не только дети – внуки ждут…
И остаётся что? Конечно, улыбаться.
Улыбаться.
 

На пороге 60-летия, вместо приветствия

 
Я был упрям, но не в дугу.
Высок и строен, любил мечту,
Скромнее жизнь и даже зло,
Не потому
Что мало – меньше меньшего везло.
Другая ржа точила мой хребет,
И тем ржавей, чем больше лет —
Хирел, качался и старел,
Как все, как вся страна, беднел.
Но даже это я ещё терпел.
Натужно, тяжко – всё равно сопел.
Порой под рюмку, чтобы не орать —
Уснуть, забыться, отстонать.
Да спиться просто, но крест гнилой:
Не нужен здесь и там чужой.
И я трезвел. Трезвел! Как камушек
в огонь,
Как гвоздь – в раскрытую ладонь.
А вбить? Вбивали без меня,
Тем более был крест, был грешный я.
 
 
Ещё не пройден путь,
И поднимает ртуть
Моё тепло под мышкой сквозь стекло.
Не взвешен, не подсчитан, стало быть, ещё
Весь не измерен от и до.
А стоило иль нет тянуть?
Ответит тихий мой последний путь —
Найдутся если проводить,
Да не затем чтобы поесть, попить…
Другие, мне не знакомые,
Судьбой не огранённые,
Скорее отдалённые, как весточка небес.
И хорошо, что высоко…
Я разгляжу и дерево и лес.
А если?.. Если – значит честь
Была оказана, какая есть,
Верней, была, точнее, не было.
Всё прокоптил до неба я.
 

На пороге шестидесятилетия в мажоре

 
Я разруху, как старуху,
Через улицу под руку,
Да ещё и поклонюсь.
Грусть пусть сразу не отпустит,
Но об осень клином гуси,
А я плечом приободрюсь.
 
 
Всё не так убого, плохо.
Скользко прямо, криво боком,
Хоть чуть-чуть да отлегло.
Дальше больше день исправит,
Он умеет, он заставит
В лодку сесть и взять весло.
 
 
А работа – лекарь славный,
Давно лечит дух исправно,
Телу тоже киснуть не даёт.
В лодке я. Гребу усердно
Курсом строго против ветра,
Мне с попутным как-то не везёт.
Все идут, а я присяду.
 
 
Все в обход, а я в засаду,
Где пристрелян вражий пулемёт.
А пригнуться, как прогнуться,
Всё равно что улыбнуться:
Наконец, выносят гроб.
 
 
Я двуличье отрицаю,
Я его не понимаю.
Никогда слюной не брызгаю.
Виновата, верно, рожа —
Не лукава, не похожа
На мискоблюдолизлую.
 
 
А разруху, как старуху,
Через улицу под руку,
Да ещё и поклонюсь.
Грусть пусть сразу не отпустит,
Но об осень клином гуси…
Грех и мне плечо жалеть:
Приободрюсь.