Текст книги "Выживший. Покорение Америки (СИ)"

Автор книги: Геннадий Марченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Марченко Геннадий Борисович
Выживший. Покорение Америки

Асфальт – стекло

Иду и звеню

Леса и травинки – сбриты

На север с юга идут авеню,

На запад с востока – стриты…

В. Маяковский, «Бродвей»

Глава I

18 мая 1938 года. Именно в этот день я сошел с трапа сухогруза «Liberty». Порт Нью-Йорка, находившийся в устье Гудзона, поражал своими масштабами. В будущем я прилетал в этот мегаполис самолётом, видел порт с множеством доков с высоты птичьего полёта, теперь мне впервые представилась возможность увидеть своими глазами одну из гаваней изнутри. Но и одна впечатляла. Моим глазам предстали сотни самых разных кораблей. Во всех направлениях сновали маленькие, извергавшие клубы черного дыма буксиры, облепленные кранцами в виде тряпок, а не привычных резиновых покрышек. Они напоминали трудолюбивых муравьёв, тащивших за собой или толкавших впереди себя приземистые баржи с углём, гравием и даже товарными вагонами. И над всем этим крики и бесконечное мельтешение чаек. Дождик к этому времени чудесным образом прекратился, а туман рассеялся, словно смытый солнечными лучами.

– Ну, парень, дальше я тебе не помощник, – сказал Уолкер, на прощание крепко пожимая мне руку. – У меня сегодня тут дела, а завтра мы отчаливаем в Филадельфию, получили радиограмму, что у нас появился срочный контракт. На берег толком сойти не удастся, так что вот, держи, я тут написал адрес моего знакомого и как его зовут, а это небольшое рекомендательное письмо. Тут, сынок, в Америке, без рекомендательных писем никуда, с тобой даже и разговаривать никто не станет.

Я взял два листочка, спрятал во внутренний карман пиджака. Гляну потом, когда выберусь из порта.

– Не знаю, чем ты мне приглянулся, что я оказываю тебе такую услугу, – продолжил Уолкер. – Может быть, тем, что я вижу в тебе потенциал, а в людях, поверь мне, я умею разбираться… И помни, что я говорил тебе насчет оружия. Не стоит его вытаскивать лишний раз, а если уж вытащил – то стреляй первым. Деньги экономь, пусть даже 80 долларов по нынешним временам – сумма приличная. Хотя по тебе видно, что малый ты шустрый, не пропадешь. Америка может дать тебе шанс подняться, сынок.

«Твои бы слова – да Богу в уши», – думал я, покидая по трапу ставший мне на две с лишним недели родным домом сухогруз. Мы причалили у торгового дока и, не дожидаясь появления представителей таможни, которые по закону обязаны были проверить груз и документы на него, я сбежал с трапа и тут же затерялся среди огромных ангаров. Чтобы выбраться с территории порта, пронизанного железнодорожными ветками, словно венами, мне потребовалось около двух часов времени и несколько подсказок местных рабочих. Один из них, с черными вьющимися волосами, одетый в промасленный комбинезон, глядя на меня, хмыкнул:

– Эмигрант, что ли? Я сам приехал сюда пять лет назад из Италии, с Сардинии, так что брата-эмигранта чую за милю. А тебя откуда в наши края занесло?

Услышав, что из СССР, присвистнул:

– Ого, далеко же забрался ты, парень, в поисках лучшей доли. И что думаешь делать дальше? Есть какой-то план? Деньги хотя бы имеются? Доллары, лиры, или что там у вас, в России, в ходу?

– Имеется немного долларов, должно хватить на первое время. А что касается планов… Есть у меня один адресок в Нью-Йорке, надеюсь, мне там смогут помочь.

– Ну смотри, если что, приходи к восемнадцатому доку, я там механиком, ремонтирую буксиры в буксирной компании братьев Макаллистеров. Спросишь Лючано Красавчика, меня там все знают.

– Спасибо, – совершенно искренне поблагодарил я нового знакомого. – А меня Ефим зовут, ну или Фил на английский манер.

Мы пожали друг другу руки, и я отправился дальше, к уже близкому выходу с территории порта, размышляя, что в любой точке земного шара можно встретить не только негодяев, но и приличных людей, готовых практически бескорыстно оказать необходимую помощь.

Через пятнадцать минут я стоял на границе спального района Бруклин-Хайтс, застроенного 3 и 4-этажными зданиями преимущественно красного кирпича. Когда мне здесь проводили экскурсию в 2010-м, то рассказывали, что этот вроде бы не фешенебельный, но спокойный, застроенный в европейской манере район облюбовали разного рода знаменитости, как бывшие, так и современные. Мне запомнились имена Иосифа Бродского, Трумэна Капоте, Уолта Уитмана, Теннеси Уильямса, Сары-Джессики Паркер, Бьорк… За восемьдесят лет район почти не изменился, многие здания постройки конца XIX и начала XX веков останутся нетронутыми. В том числе знаменитые церкви самых разных архитектурных форм. В одной из них, как мне рассказали, проповедовал ярый противник рабства по фамилии Бичер – брат той самой писательницы Гарриет Бичер-Стоу, написавшей «Хижину дяди Тома». Впрочем, изредка попадавшиеся мне негры всё ещё не выглядели теми наглыми афроамериканцами, какими станут годы спустя. Они передвигались по возможности быстро, втянув голову в плечи и глядя себе под ноги. Зашуганные, однако, где-то в глубине души мне их даже стало немного жалко. Ну ничего, зато их потомки возьмут свое, заполонив собой Бронкс и Гарлем, куда без пулемета белому человеку лучше не соваться. Впрочем, они везде будут чувствовать себя хозяевами жизни, уверенные, что белые должны им по гроб жизни за годы рабства их предков.

Будь у меня побольше свободного времени, я бы обязательно устроил сам себе экскурсию по Бруклин-Хайтс, но мне хотелось до наступления вечера добраться до места, указанного в записке капитана Уолкера. А там было написано: Уорбертон-авеню, 34. И имя – Абрахам Лейбовиц. Гм, работа в антикварной лавке для еврея – дело вполне обыденное. Вот если бы я встретил в нью-йоркском порту еврея-грузчика… Хотя в Одессе такой факт имел место быть. Ну да в СССР вообще в это время чудеса творятся, от которых мне пришлось делать в срочном порядке ноги. Как бы там ни было, по словам кэпа, может быть, этот старый пройдоха Лейбовиц и поможет бедному русскому как-то устроить своё будущее.

По ту сторону пролива высились небоскребы Манхэттена, к которому с Бруклина через Ист-Ривер был переброшен знаменитый подвесной мост. Решив экономить деньги – кто знает, когда придется считать последний цент – я проигнорировал трамваи и автобусы, отправившись через Бруклинский мост пешком. Для пешеходов была оборудована верхняя ферма, вымощенная темными досками. Почти два километра, всплыли в памяти цифры. Вспомнились и другие цифры, а именно, сколько калорий в среднем сжигает человек, пересекающий Бруклинский мост: 80 калорий в среднем темпе, 100 калорий в быстром и от 300 калорий бегом. Ну, бежать я не собирался, тем более калории могли мне еще пригодиться.

На середине моста я задержался, обозревая открывшийся моему взгляду вид. Вдалеке Статуя Свободы, охраняющая вход в Нью-Йоркскую гавань, справа небоскребы Манхэттена, слева приземистый Бруклин-Хайтс, а подо мной все то же неистовое судоходное движение. А солнце, кстати, начинает припекать, что и понятно – Нью-Йорк находился примерно на широте Ташкента. Но при этом сам был свидетелем выпавшего снега, то есть у Нью-Йорка имеются свои климатические особенности, что наверняка обусловлено близостью моря.

Достал из внутреннего кармана письмо от Вари, в которое было завернуто фото комсорга одесского порта.

– Привет! – тихо сказал я ей. – Вот, Варюха, я и в Нью-Йорке. Видишь, как тут все круто? Вон статуя Свободы, вон Манхэттен с его Уолл-стритом, где обделываются делишки на миллиарды долларов. Вот тоже стану миллиардером – ну или хотя бы миллионером – и привезу тебя сюда. Ты только там меня дождись.

Со вздохом убрал письмо и фотокарточку обратно в карман. Ладно, налюбуюсь еще, думаю, я в эти края попал не на один день, а пока нужно двигаться дальше, вспоминая маршрут, рассказанный мне капитаном. Главное – избегать полисменов, потому как документов при мне никаких. Конечно, я и не подумаю говорить, что я из СССР, тем более я загодя спорол со своей одежды все ярлыки, которые могли бы на это указать, и даже на стельках от ботинок соскоблил ножом название обувной фабрики. Прикинуться местным не получится, для этого у меня слишком заметный акцент. А вот под немца, учитывая мое детство в ГДР, закосить можно вполне. Пока между Германией и Штатами вроде бы нейтралитет, так что лупить меня дубинками и тем паче ставить к стенке никто не подумает. Правда, могут сделать запрос через немецкое посольство или консульство, если я назовусь каким-нибудь именем. А вдруг возьмут и впрямь отправят в Германию? Блин, что-то меня такое развитие событий не очень устраивает. Я, конечно, готов кокнуть Гитлера, но к этому нужно как-то готовиться, морально в том числе. А я пока не созрел для столь ответственной миссии, которая сопряжена с угрозой и моей жизни тоже.

А не прикинуться ли вообще немым? По-моему, неплохая идея, буду мычать, как Герасим, а если заставят писать… Гм, с писаниной у меня некоторые проблемы, могу легко допустить где-то ошибку. Опять же, заставят писать, как меня зовут и где я живу. Тогда лучше уж прикинуться и безграмотным, думаю, в США люди, не умеющие читать и писать, не такая уж и редкость.

Манхэттен встретил меня людской толчеёй и сумасшедшим автомобильным трафиком. Мимо меня в обе стороны, бешено сигналя и распугивая пешеходов, мчались «шевроле», «форды», «бьюики», «понтиаки», «крайслеры», «доджи»… Звенели трамваи, неспешно пробивали себе путь в этом скопище машин грузовики и автобусы. Все это мне резко напомнило Москву будущего, да и то годы спустя движение будет хоть и таким же интенсивным, но куда более упорядоченным. Кто знает, возможно, какое-то время спустя и я окажусь за рулем одного из этих лакированных красавцев. Плавные обводы автомобилей 1930-х радовали глаз, с ужасом заставляя вспоминать «мыльницы на колесах» вроде наших «Жигулей» и «Москвичей» эпохи застоя.

Я вспомнил, что улицы в Нью-Йорке обознаются по одной и той же схеме. На том же Манхэттене авеню тянутся вдоль острова с юго-запада на северо-восток, а перпендикулярно им располагаются стриты.

– Небоскрёбы, небоскрёбы, а я маленький такой, – невольно пропел я строчку из шлягера Вилли Токарева.

Действительно, уже в это время Манхэттен был заставлен небоскребами, поражавшими воображение своей внушительностью. Нет еще такого обилия стекла, придававшего высоткам будущего какую-то легкость, и оттого нынешние небоскребы казались каменными исполинами, столпившимися в деловом центре Нью-Йорка. С непривычки они давили, я уже и забыл, что значит бродить среди таких железобетонных колоссов.

И не пора ли мне уже поменять имидж? А то в своем потрепанном прикиде я выгляжу каким-то бомжом. Но цены здесь кусались, как я вскоре выяснил, за приличный костюм, сорочку, шляпу и ботинки пришлось бы выложить около 50 долларов. Оно и понятно, райончик не из простых, беднота тут не ходит.

В животе заурчало. Зря я не позавтракал на судне, а сейчас вон кишка кишку жуёт. Может, перекусить? Тем более разного рода кафешек по пути попадалось предостаточно. Вон симпатично как смотрится пиццерия под названием «Маленькая Италия», расположившись на первом этаже монументального 6-этажного здания, рядом с адвокатской конторой «Маккормик и сыновья». Три окна, через которые можно было разглядеть часть заведения, например, сидевшую за столиком у одного из окон парочку. Приветливо звякнул колокольчик над дверью, впуская меня в царство ароматов, от которых я тут же сглотнул слюну.

– Здравствуйте, мистер!

За прилавком расплывалась в широкой улыбке, демонстрируя крепкие, белые зубы, девица лет двадцати пяти. Несколько упитанна, но это придавало ей дополнительный шарм, особенно выдающаяся грудь, примерно 5-го размера, выглядывающая в декольте. Ярко-красный передник с маленьким изображением флага Италии и живая роза в волосах дополняли этот праздник оптимизма и жизнелюбия.

– Здравствуйте, мисс… Или миссис?

– Пока еще мисс, – хохотнула толстушка. – Но обычно меня называют просто сеньорита Филумена. Я вижу, вы у нас впервые?

– Да, я вообще первый день в Нью-Йорке, мне нужно добраться на Уорбертон-авеню. Пока шёл от порта, немного проголодался.

– О, уж голодным я вас точно не оставлю.

В итоге через 15 минут на моем столике стояло блюдо с огромным куском пиццы и чуть ли не полулитровый стакан одуряюще пахнувшего кофе со сливками. Да-а, мне и в будущем, наверное, не доводилось пробовать столь обалденной пиццы с кусочками сыра, грибов, ветчины, помидоров, зелени и ещё чего-то на тонком, тающем во рту тесте. А большой стакан изумительного кофе со сливками дополнял этот радующий глаз натюрморт. И за всё про всё – 75 центов!

Пока я ел, весело щебетавшая за стойкой Филумена поведала мне, что пиццерия принадлежит её отцу Энцо Трапаттоне, а открыл заведение ещё его отец – Джованни Трапаттоне, которого не стало два года назад. Что сестра отца и ее тётя Кармина удачно вышла замуж за владельца виноградных плантаций и уехала жить к нему в Ломбардию, нарожав уже троих детишек. Что цены у них вполне приемлемые, а качество пиццы высочайшего уровня, так что даже местные дельцы не брезгуют заходить сюда на ланч, а вечером в пиццерии так и вообще не протолкнуться.

– Спасибо, было очень вкусно, – обворожительно улыбнулся я этой разговорчивой милашке, оставляя на столике долларовую бумажку. – Сдачи не нужно. Кстати, где тут можно недорого, но прилично приодеться?

Через минуту я стал обладателем весьма полезной информации. Оказалось, что буквально в квартале отсюда во дворах есть магазинчик, где я смогу приобрести все, что мне нужно, за весьма приемлемую цену. В итоге еще минут сорок спустя я выходил из магазина с неприметной вывеской вполне прилично одетый в костюм-тройку с неброским галстуком, новенькие лакированные ботинки и модную по нынешним временам шляпу. Таким образом, мой бюджет на тот момент составлял чуть более 50 долларов.

«Зря только спарывал ярлыки», – подумал я, выбрасывая сверток со старой одеждой и обувью в мусорную корзину.

На относительно тихой и спокойной Уорбертон-авеню я оказался почти ровно в три пополудни, если судить по башенным часам на одном из зданий. Мне нужно было найти антикварную лавку Абрахама Лейбовица, и я не без труда, но всё-таки отыскал это заведение, находившееся на первом этаже 2-этажного здания постройки явно не свежее середины XIX века. Из-за витрины на меня смотрели пара бронзовых настольных часов – одни с херувимами, а вторые с фигуркой какой-то одалиски, старинный светильник, не менее старинная гравюра с изображением морского боя, полуметровая модель парусника и ещё разная мелочь, на которой я не стал фокусировать своё внимание. Толкнув дверь, снова, как и в пиццерии, я переступил порог под звон колокольчика, только этот уже, казалось, звучал как-то более торжественно и монументально. И тут же оказался в царстве антиквариата. Потемневшие от времени полотна в тяжелых рамах, холодное и огнестрельное оружие, многое чуть ли не времен покорения Америки, самая разнообразная посуда от чашек тончайшего фарфора до помятой железной плошки с симпатичным орнаментом, предметы интерьера, парочка глобусов, статуэтки, подзорные трубы… Отдельно под стеклом были выставлены старинные монеты. За их разглядыванием меня и застал, судя по всему, хозяин антикварной лавки.

– Доброго дня, мистер! Что вас интересует?

Это был высохший, сгорбленный старик с выдающимся, крючковатым носом, из ноздрей которого высовывалось несколько седых волосинок. Тонкие губы сжаты в ниточку, худое лицо изборождено морщинами. Чем-то он мне напомнил героя «Рождественской истории» по фамилии Скрудж, или гоголевского Плюшкина. Не хватало только истёртого до дыр халата и колпака на голове. Самыми живыми на его лице были глаза, которые хитро поблескивали.

– Добрый день, вы, вероятно, Абрахам Лейбовиц? – учтиво спросил я.

– Истинно так! – воскликнул антиквар. – Так что привело вас в это царство старины?

– К сожалению, пока ничего у вас приобретать я не планирую, хотя, не исключено, со временем и стану вашим клиентом. Мне вас порекомендовал капитан Сэмюель Джейсон Уолкер, просил передать вам привет и вот это.

Я протянул старику записку, и прежде чем её прочитать, Лейбовиц натянул на нос круглые очки.

– Да, это почерк Уолкера, – кивнул он, почесав желтым, словно у курильщика, ногтем кончик носа. – Называет вас Филом, и просит оказать подателю этой записки посильную помощь, поскольку человек вы здесь новый и с местными реалиями, как он выразил предположение, совершенно не знакомы. Более о вас ни слова.

– Если сможете чем-то помочь – буду весьма признателен, если нет… Что ж, тогда извините за беспокойство.

Я сделал движение, словно собираюсь покинуть лавку.

– Не торопитесь, молодой человек, я ещё ничего не сказал. Давайте-ка присядем и спокойно поговорим. Может быть, кофе?

Несмотря на то, что относительно недавно я опорожнил большой стакан кофе в итальянской пиццерии, от предложения не отказался. И не пожалел. Через десять минут передо мной на столике стояла чашечка тонкого фарфора, наполненная темной. дымящейся жидкостью. Если в пиццерии кофе был неплохой, то у старика – просто изумительный! Пусть даже без молока и сливок, что, впрочем, только пошло на пользу, так как я смог насладиться вкусом настоящего бразильского кофе. Все это меня ещё больше расположило к антиквару.

– Итак, если вас не затруднит, мистер…

– Ефим Сорокин, или можно Фил.

– Постойте, так вы русский?

– Да, а что?

– Так мы с вами, получается, в какой-то мере земляки! – воскликнул Лейбовиц, переходя на великий и могучий. – И таки мы с вами вполне можем говорить на нашем родном языке, благо что я еще его помню. Я родился в Могилеве, еще в царствование императора Александра II. А когда мне исполнилось семь лет, отец с семьёй решил искать счастья за океаном. Я, мои родители и две старшие сестры прибыли в Нью-Йорк 12 августа 1887 года. Отец был сапожником, и здесь продолжил своё занятие. Надеялся, что и я пойду по его стопам. Так и было поначалу, однако меня всегда интересовали старинные вещи, и со временем я устроился помощником к одному антиквару, а затем скопил денег на открытие собственного магазина. И пока, несмотря на обилие конкурентов, держусь на плаву. И можете меня называть Абрам Моисеевич, это для местных я Абрахам без отчества. А вы, мистер Сорокин, расскажите немного о себе, что сочтете нужным, и как вы познакомились с Сэмюелем?

– Начнем с того, что я – беглый преступник.

Краем глаза я следил за реакцией Лейбовица. Однако, что удивительно, при моих словах на его лице не дрогнул ни единый мускул.

– Любопытное начало, – кивнул он. – Продолжайте.

В течение следующих пятнадцати минут я выложил перед владельцем лавки историю, которую в своё время озвучил Уолкеру. Все это время антиквар внимательно слушал, ничем не выказывая своих эмоций, если они у него, конечно, вообще имелись.

– Что ж, весьма, весьма познавательный рассказ, – заключил он, откидываясь в кресле со сцепленными на впалом животе пальцами рук. – Не смею высказывать своё недоверие к вашей истории, не пойму только, чем вы так пленили продубленное солёными ветрами сердце старого морского волка? Почему он вас не высадил в ближайшем или нью-йоркском порту и не сдал в полицию? И даже дал вам мой адрес…

– И сам не пойму, – совершенно искренне пожал я плечами. – А вы как познакомились с Уолкером?

– В молодости я был не в пример шустрее, и на равных участвовал в драках подростков. На Брайтон-Бич такое было не в редкость. Если за себя не постоишь – к тебе так и прилипнет ярлык труса и неудачника. Как-то сошлись стенка на стенку, и так получилось, что я дрался с парнем, которого звали Сэм Уолкер. Намяли друг другу бока знатно, хоть он и был крепышом, а я худым, словно тростинка. И надо было такому случиться, что мы с ним после этого подружились, и дальше стояли друг за друга горой. Так наша дружба и тянется до сих пор… Однако же вынужден поинтересоваться, есть ли у вас какие-то планы относительно ваших будущих действий?

– Честно сказать, пока ещё не придумал, чем планирую заниматься. Могу выполнять любую черновую работу. Главное – обзавестись документами. Подавать на гражданство, сами понимаете, нет смысла, меня вышлют из США в 24 часа как незаконно пересекшего границу. Если только удастся раздобыть поддельные документы. Не знаете, случайно, сколько это может стоить?

– Гм, молодой человек, если бы не эта записка от Сэмюеля, я бы подумал, что вы провокатор, подосланный ко мне из ведомства Джона Эдгара Гувера. Хотя с какой целью? Я же никогда ничем противозаконным не занимался… А потому и ответа на ваш вопрос, к сожалению, дать не могу.

Судя по мелькнувшей в глазах собеседника хитринке, все же кое-какие делишки в обход закона он обстряпывал и, возможно, неоднократно. Но свои мысли я придержал при себе.

– Впрочем, раз уж и вы русский, и я в какой-то мере русский, то, вероятно, смогу что-то для вас придумать, – добавил антиквар.

В этот момент звякнул колокольчик над дверью, и в лавке стало на двух персон больше. Молодые парни, лет по двадцать, уже один их возраст наталкивал на вопросы. Что бы им делать в антикварном магазине, куда обычно заглядывают люди среднего и старшего возраста? При этом от обоих исходили волны решимости, смешанной со страхом.

– Одну секунду, – кивнул мне Лейбовиц, поднимаясь и снова переходя на английский. – Чем могу вам помочь, молодые люди?

Один из них остался у двери, перевернув табличку словом «Закрыто» наружу, а второй резко выхватил из кармана пиджака браунинг.

– А ну, старик, быстро гони всю наличку! – крикнул обладатель пистолета, направляя его то на антиквара, то на меня. – И не вздумайте дергаться, вы двое, иначе я за себя не отвечаю.

– Позвольте, – растерянно произнес Лейбовиц, – что вы себе позволяете…

– Деньги гони, старый хрыч!

Довеском к требованию послужил удар рукояткой пистолета по лицу старика, и из его разбитой губы по подбородку потекла темно-красная струйка. Дальше сохранять нейтралитет не представлялось возможном. Я медленно поднялся под дулом направленного на меня браунинга и, показывая раскрытые ладони, спокойно сказал:

– Парни, вы хорошо подумали, прежде чем решиться на ограбление?

– Ты кто, твою мать, такой?! – выкрикнул обладатель оружия.

– Кто я? Я агент Федерального Бюро Расследований. Если вы, ребята, не в курсе, это ведомство Джона Эдгара Гувера.

Лейбовиц бросил на меня быстрый взгляд, но промолчал.

– И мистер Лейбовиц – хороший друг мистера Гувера, также являющегося большим любителем антиквариата, – продолжил я. – У моего шефа грядет день рождения, и я пришел сюда, чтобы выбрать для него подарок от лица отдела тяжких преступлений. Когда Гувер узнает о том, что его друга ограбили, и не приведи Господь, ранили или убили – он придет в неописуемую ярость. И я вам гарантирую, парни, что на свободе вы будете оставаться не больше суток. Даже если вы уберете и меня, единственного свидетеля, который видел ваши лица, то время вашего пребывания на свободе удлинится ненадолго. Так что мой вам совет, ребята: приносите извинения хозяину лавки устно и материально, думаю, за 50 долларов мистер Лейбовиц вас, возможно, и простит. После чего вы покидаете магазин, а мы забываем об этом неприятном инциденте.

Грабители переглянулись. В их глазах теперь уже читалась неуверенность.

– Какой ты на хрен агент! У тебя что, есть документ, удостоверяющий, что ты из ФБР?

– Ты часом не охренел, парень? Ты кто такой, чтобы требовать у меня документы? Размахиваешь тут паленой пушкой и думаешь, что самый крутой? Если ты такой крутой и тебе насрать на самого Джона Эдгара Гувера, то, может быть, тебе и на сицилийскую мафию насрать? Да ты знаешь, что у меня в сицилийской мафии половина родни? Чувствуешь мой итальянский акцент?

Грабители снова переглянулись, теперь уже совсем неуверенно, а обладатель пистолета даже опустил руку с оружием.

– Да какого хрена я тут перед вами, шелупонью, распинаюсь?! Вы всё одно уже почти покойники. Моим друзьям убить человека – всё равно, что поджарить яичницу. Даже страшно представить, что они с вами сделают, попадись вы им в руки. Для начала отрежут вам член вместе с яйцами, засунут его вам в рот, и заставят всё это сожрать. А после того, как вы, давясь, проглотите свои гениталии, они аккуратно, чтобы вы не откинулись, вскроют вам брюхо, желудок, извлекут оттуда изжеванные член с яйцами, и снова заставят вас все это сожрать, – говорил я, повышая тон и надвигаясь на опешившего грабителя, тыча в него пальцем. – И это будет продолжаться до тех пор, пока ваша мужская гордость не превратится в фарш. Только после этого они позволят вам умереть, и то не сразу. В желудок вам запустят живую крысу, затем живот зашьют, а крыса будет прогрызать себе выход на свободу через вашу глотку. Ты этого хочешь, мать твою?! А? Говори, этого?!!

Я резким движением выхватил из-за пазухи револьвер и приставил ствол к голове побелевшего от ужаса парня.

– Бросай пушку, мать твою, живо!

Браунинг выскользнул из ослабевших пальцев, с глухим стуком упав на пол. Казалось, бедняга сейчас грохнется в обморок. Напарник грабителя выглядел не лучше, вжавшись спиной в дверь, за которой ничего не подозревающие жители мегаполиса спешили по своим делам.

– Прошу вас, – пролепетал парень, зажмурившись. – Прошу вас, мистер, отпустите, клянусь, мы забудем сюда дорогу.

– Сначала гони полсотни баксов, ублюдок.

Трясущейся рукой тот извлёк из кармана три смятых долларовых бумажки и горстку мелочи. Его дружок предъявил пятидолларовую купюру.

– Это всё, что у нас есть.

– Мелочь можешь оставить себе, – сказал я, забирая помятые бумажки. – А теперь валите оба отсюда, и не дай бог я вас еще увижу поблизости от этого магазина.

Через несколько секунд в магазинчике снова остались только мы с Лейбовицем. Тот вытер кровь носовым платком, а затем метнулся куда-то за ширму и вернулся с бутылкой бурбона и парой стаканов.

– Вы как хотите, а я выпью, – произнёс он на русском, дрожащей рукой разливая коричнево-золотистую жидкость по стаканам. – Всё-таки не каждый день тебя грабят.

– Пожалуй, тоже не откажусь, – согласился я, поднимая свой стакан.

– А у вас завидная выдержка, – сказал антиквар, немного успокоившись. – Признаться, в первый момент я даже поверил, что вы и впрямь работаете на ФБР. Сыграно весьма убедительно.

– Именно ваше предположение помогло мне придумать версию про агента из Федерального Бюро Расследования.

– А что, у Гувера правда скоро день рождения?

– Понятия не имею, сказал просто наудачу. Но, как видите, прокатило. Оказалось, что они тоже этого не знают. С мафией тоже вариант пришелся кстати, вон как перепугались ребята. Может быть, стоило все же вызвать полицию?

– Да где их теперь искать, этих проходимцев… Тем более не лучший вариант для вас, вы же пока человек без документов.

Лейбовиц еще плеснул себе бурбона, я же отказался. С меня было достаточно.

– Как вы думаете, их кто-то подослал или они сами по себе? – снова спросил антиквар после того, как стаканы и бутылка были убраны со стола.

– Скорее всего, второе, слишком уж несерьезно они выглядели. Наверняка обычная шпана, решившая грабануть беззащитного старика. А вы никому не отчисляете за охрану?

– Да кому нужен старик, промышляющий антиквариатом! Что с меня взять? Если бы я имел подпольное казино или бордель – тогда другое дело.

– Кстати, вот ваши восемь долларов…

– Бросьте, оставьте их себе, вы их честно заработали.

Почему бы и нет, и я с довольным видом убрал купюры обратно в карман.

– А кто сейчас в Нью-Йорке представляет реальную силу? – спросил я, вспомнив сюжет «Крестного отца».

– Если брать тех, кто стоит по ту сторону закона, то это Комиссия, та самая итальянская мафия, которую вы упомянули. Комиссия состоит из нескольких влиятельных семей. Это семья Дженовезе, семья Боннано, семья Луккезе, семья Профачи и семья Гамбино. Можно еще вспомнить Аль Капоне, но он работает в Чикаго, и Стефано Магаддино – тот подмял под себя Буффало. Есть еще Мейер Лански, но он в Комиссию не входит, так как не является итальянцем.

– А что еще вы о них знаете? Слухами, как говорят на нашей с вами родине, земля полнится.

– Честно говоря. Немного. Основатель Комиссии и семьи Дженовезе Чарли «Лаки» Лучано три года назад угодил в тюрьму, вроде бы за сводничество. Его место во главе семьи должен был занять Вито Дженовезе, но тот сбежал в Италию, оставив трон Фрэнку Костелло. Джо Боннано является самым молодым главой семьи, его в свое время поднял Сальваторе Маранцано, на стороне которого он выступал во время Кастелламарской войны. Не брезгует продавать наркотики, хотя и легальный бизнес, по слухам, впечатляет. Кстати, в его ведении большая сеть похоронных бюро по всей стране. Семью Луккезе возглавляют два тезки – Гаэтано Луккезе и Гаэтано «Томми» Гальяно. Они занимаются преимущественно перевозками и одеждой, хотя не чураются доходов от проституции, букмекерства, ростовщичества и других незаконных видов деятельности, что является основой благосостояния других семейств. Насчет еще двух семей у меня нет точной информации, а слухами не хочу вводить вас в заблуждение. Что касается Лански, то на самом деле его фамилия Сухомлянский, он еще больший мой земляк, чем вы, потому что является уроженцем Гродно. По приезду в США их фамилию укоротили, так они и стали Лански. Мейер вместе со своим дружком Багси Сигелом возглавляет еврейскую мафию, если можно так выразиться. Занимаются тем же самым, что и итальянцы.

В лице Лейбовица мелькнуло что-то вроде легкого презрения. Ага, видно, не по душе ему, что сородичи встали на неправедный путь. Но я этого самого Лански мог оправдать, человек решил не выживать, а жить в свое удовольствие, наверняка при этом помогая единоверцам. И я далеко не был уверен, что методы работы еврейской мафии были столь же жестокими, как и у итальянцев, о которых столько было писано-переписано.

– А вы, Абрам Моисеевич, неплохо осведомлены для простого антиквара.

– Так ведь, как писал ваш Ленин, жить в обществе и быть свободным от общества нельзя.

– Вы и Ленина читали?

– У меня имеется собрание его сочинений, – самодовольно усмехнулся Лейбовиц. – Собирал нелегально, иначе меня сочли бы коммунистом.

– И не боитесь мне об этом рассказывать?

– Не боюсь, есть в вас что-то, какой-то стержень. Знаете что, а вы мне понравились.

– Да ну! – позволил я себе легкую иронию.

– Я говорю серьезно. Мы, евреи, народ в массе своей подозрительный, но вы сумели произвести на меня впечатление. Если только это не хитро разыгранная комбинация с подставными грабителями… Не перебивайте, молодой человек. Верю, что это не розыгрыш. Если у вас и имеется артистический талант, то те парни – совершенные олухи. Либо это будущие Гарольды Ллойды, в чем я сильно сомневаюсь. Да и какой смысл меня дурачить? Втереться в доверие? Считайте, вам это удалось, вот только я не столь богат, как некоторые думают, и почти всю имеющуюся наличность предпочитаю держать в банке.