Текст книги "Выживший. Чистилище (СИ)"

Автор книги: Геннадий Марченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Ну, как хотите, воля ваша, – не без доли сожаления вздохнула Екатерина Васильевна. – А я вам тогда покушать в дорогу соберу. У ведь меня и куры свои, и яички... Большую скотину не держу, под корову и свиней места нет, да и когда с ней управляться? Я ж в амбулатории посменно дежурю, сутки дежурю – две дома. Вот завтра как раз на смену. Удачно вы подъехали, как подгадали.

Где-то через час послышалось тарахтение, и возле калитки притормозил мотоцикл с коляской. За рулем сидел вихрастый парень, а из люльки с парой пустых корзин выбралась девушка в платье в горошек. Румяная дивчина, кровь с молоком.

– О, Варька приехала, вроде все распродала, – оживилась Екатерина Васильевна. – А это жених ее, Митька Кусков, он ее на базар и отвозит, и привозит. А то как же ей с двумя корзинами, вот он и помогает... Варька, это Лешка приехал со своим отцом приемным. Василием кличут, знакомься.

– Здравствуйте! – протянула мне руку Варя.

Рукопожатие ее было удивительно крепким для девушки. Ну да потаскай такие корзины, поневоле мышцы накачаешь.

– Беда случилась, Люда следом за мужем померла. Девчонки пока в детдоме, а Василий в командировку в Казахстан уезжает, вот привез к нам Лешку. Я говорю, пусть у нас остается, ты ж мало ил куда уедешь, а мне одной куковать не с руки. И девчонок хочу взять.

– Ой, горе-то какое, – по примеру матери прикусила кулачок девушка, и глаза ее предательски заблестели. – Как же так... Бедненькие.

Поохали, посочувствовали, после чего Варя высказалась, что, мол, конечно же, пусть детишки с ее матерью живут, дом большой, места хватит. А потом добавила, что через пару часов за ней заедет Митя, и они поедут на море. Могут и Лешку взять.

– Так и Василия возьмите, а то человек завтра уедет, так и не искупается. Вась, ты же не против?

– А за любой кипеш, кроме голодовки, – отшутился я. – А в море давно мечтал поплавать. Плавок, правда, нет, ну трусы вроде без дырок, – добавил я, вызвав общий смех.

В итоге, когда притарахтел мотоцикл, я уселся сзади Митяя, а Леха пристроился в коляске вместе с Варей.

– Л-300, завод 'Красный октябрь', – гордо похлопал по топливному бачку Митька, прежде чем усилием ноги завести мотоцикл.

А ничего так смотрится, винтажная модель. В будущем за такой байк можно приличную сумму в евро или долларах поиметь, тем более, если он на ходу. Эх, была бы возможность найти какой-нибудь коридор между двумя мирами! Да тут на одном антиквариате из прошлого озолотиться можно!

Мда, мечтать не вредно, а пока есть время расслабиться в теплых волнах Судакского залива. Впрочем, расслаблялся я недолго. Оказалось, что Лешка не умеет плавать, и мне пришлось преподать ему первый урок плавания, в надежде, что хотя бы держать на воде он научится. Парень, что хорошо, воды не боялся, и уже через час вполне сносно плыл у берега по-собачьи, счастливо отфыркиваясь солеными брызгами. Варя с женихом плавали неподалеку, занятые исключительно друг другом, и наше соседство их совсем не смущало.

Вечером нам постелили в дальней комнате, я пристроился на тахте, а Лешка на кровати, впервые за долгое время разнежившись на мягкой перине.

– Пап, может, не поедешь ни в какую командировку? – шепотом спросил он, умоляюще глядя на меня.

– Не могу, Леха, – так же тихо ответил я. – Если останусь – меня могут арестовать и отдать под суд за убийство человека. А так я смогу когда-нибудь приехать и навестить тебя.

– Ну ладно, – вздохнул пацан. – Только обязательно приезжай.

На следующее утро я, уделив некоторое количество времени бритью и завтраку, сердечно попрощался с Лешкой, Екатериной Васильевной и Варей, закинул за плечо вещмешок и отправился вниз по улице, в сторону стоянки автобуса до Симферополя. Всем объявил, что возвращаюсь в Москву, но еще вчера начал продумывать планы отступления, и решил, что пока можно заныкаться в Одессе. Город шебутной, многонациональный, к тому же портовый, может, и повезет через контрабандистов или самому по себе оказаться на судне, уплывающем в загранку. Правда, денег осталось кот наплакал, дай Бог только до Одессы добраться. Ну, чай руки-ноги есть, да и голова на плечах присутствует, как-нибудь выкрутимся.

Тем более еды на первое время хватит: добрая Екатерина Ивановна снабдила меня фруктами, источавшим одуряющий запах кругом копченой колбасы, буханкой ноздреватого хлеба, банкой домашнего джема и парой банок консервированной баклажанной икры. Не той полужидкой массы цвета детской неожиданности, что продается обычно в магазинах, а самой настоящей, которую еще моя бабушка крутила.

А заодно решил избавиться от документов на имя Василия Яхонтова, мелко порвал удостоверение личности и превратил все это в пепел с помощью купленного в магазине коробка спичек. Пепел растер пальцами и пустил по ветру. До Судака по прежней легенде меня вполне могли выследить, поэтому вполне логично, что я пришло время начать жизнь с новой биографией. Как я понял, в это время в Союзе проживала масса народу, не имеющих вообще при себе никаких документов, почему бы и мне не прикинуться одним из таких?

Решил, что буду представляться Климом Петровичем Кузнецовым. Кузнецова – девичья фамилия матери, своего рода дань памяти родительнице. Так-то она еще жива, слава Богу, но получается, что на свете ее сейчас еще и нет. А ее отец родился на берегу Енисея, в селе Ярцево, пусть и я как бы оттуда приехал в поисках лучшей доли в Москву, а после уже отправился дальше по бескрайним просторам СССР. Например, по причине приставаний сожительницы, требовавшей алиментов на явно чужого ребенка. Кому охота будет искать в такой глуши концы моей биографии... Если, кончено, я не вляпаюсь во что-нибудь серьезное. Но уж постараюсь обойтись без подобного рода косяков.

Еще бы документики сляпать... Может, сведет судьба с какими-нибудь мастерами, готовыми недорого вклеить твою фотку в бланк удостоверения и вписать нужные данные. Потому что с ксивой оно все-таки как-то спокойнее. Как говорится, без бумажки ты букашка, а с бумажкой человек.

Думал я и насчет того, как изменить внешность. Был бы профессиональным разведчиком – что-нибудь придумал бы. А тут кроме как вариант отпустить бороду ничего в голову не приходило. Ладно, не горит, не думаю, что мои фотографии на каждом столбе развешаны, включая территорию братской Украинской республики.

Автобус подошел через полтора часа. На этот раз место досталось у окна. Глядя на крымские пейзажи, по-прежнему прокручивал в уме разные варианты своего будущего. В принципе, сценарий вырисовывался один – свалить в загранку, туда, где меня подручные Ежова точно не достанут. Правда, вспоминая историю еще не свершившегося убийства Троцкого в Мексике, я не был полностью уверен в своей безопасности, даже если окажусь по ту сторону океана.

Конечно, в политических масштабах я не столь серьезная фигура, чтобы устраивать за мной охоту по всему миру, но, с другой стороны, я слишком много знал, да и руки мои были обагрены кровью, так сказать, преданных ленинцев-сталинцев. Это уже не считая Лютого, если, конечно, НКВД нароет, что это я завалил бандита. Впрочем, на Лютого им, думаю, плевать, мелкий уголовник, но все равно копейка в копилку моих прегрешений по меркам власти.

Из Симферополя прямые поезда-автобусы в Одессу не ходили, пришлось добираться с пересадками. Сначала автобусом до поселка Черноморское, а оттуда паромом прямиком до Одессы-матушки. Тут уж поиздержался вконец, и ступил на одесскую землю, имея в кармане рубль с копейками.

Жизнь в порту кипела. Туда-сюда носился народ, то и дело на глаза попадались вооруженные люди, не иначе, охрана порта, сновали машины и подводы, у причала под погрузкой стоял сухогруз 'Тургенев', а над всем этим стоял гул, словно я оказался в центре пчелиного улья. Гул, изредка нарушаемый гудками и сиренами пароходов, сухогрузов и прочих каботажных судов.

По эстакаде бегали электрические транспортеры, олицетворявшие технический прогресс, а у ее основания ютились жалкие лачуги, совершенно не вписывавшиеся в систему социалистического строя. Ладно, это не мои проблемы, надо завести в порту знакомства, и как бы между делом выяснить, каким макаром реально забраться на судно, уходящее в загранку. Наше или иностранное – особой разницы нет. И откладывать смысла я не вижу. Ну-ка, подвалим вон к тому грузчику в майке и широких штанинах, в одиночестве смолившему цигарку, сидя на поддоне.

– День добрый!

– Ну, добре, – прищурившись, глянул на меня снизу вверх небритый мужик лет тридцати с хвостиком.

– Меня Климом зовут, – протянул я руку.

Тот, чуть подумав, пожал руку.

– Константин.

Ладонь у него была крепкая и мозолистая, что, впрочем, для грузчика неудивительно.

– Прямо как Костя из песни про шаланды, полные фека... тьфу, кефали,– хмыкнул я.

– Шо за песня? – с неповторимым одесским акцентом поинтересовался докер.

Блин, че-то я не подумал, песня-то из фильма 'Два бойца', а его снимали, уже когда война шла вовсю. Надо как-то выкручиваться.

– Да это один знакомый песню сочинил, про Костю, который приводил в Одессу шаланды, полные кефали. Я что хотел спросить-то... Можно здесь какую-нибудь работенку найти, особо не засвечиваясь? И угол снять в долг недорого. Жить не на что, а в Москву вернуться не могу.

– А чего там набедокурил-то? – вроде бы без особого интереса полюбопытствовал Костя.

– Да-а, – махнул я рукой. – Сожительница с меня алименты требует, а сама залетела от какого-то кавказца – младенец черненький, на меня совсем не похож, А у нее в прокуратуре знакомый. Ну я и не стал дожидаться, когда меня за жабры возьмут, и на перекладных рванул куда подальше, где меня не знают. А по дороге в поезде документы какие-то урки умыкнули, теперь вот не знаю, как и быть.

– Вон оно шо, – протянул Костя. – С бабами – оно так, ухо треба держать востро. Да еще и документов лишился... Сам-то столичный, выходит?

– С Сибири я, приехал Москву поглядеть да подзаработать, там наши уже некоторые осели, меня и позвали. Грузчиком мешки с чайной трухой таскал.

– Ясно.

Он встал, потянулся, хрустнув суставами, затоптал окурок и, небрежно бросив: 'Давай за мной', двинулся в сторону пакгаузов. Поправив на плече отощавший вещмешок, я потопал следом. Возле пакгаузов немолодой, усатый мужик в спецовке что-то выговаривал парню.

– Лексеич, можно тебя на пару минут?

– Чего тебе, Константин? – отвлекся он от разноса, покосившись в мою сторону.

– Да вот человека встретил, на работу просится.

– Ты, Серега, иди, – напутствовал он парня и повернулся ко мне. – А сам-то откуда будешь?

Пришлось повторять свой рассказ. Выслушав, Лексеич почесал заскорузлой пятерней лоб, крякнул, мотнул головой, дернул себя за вислый ус и резюмировал:

– Объект ведь у нас режимный, тут же иностранные суда почти каждый день швартуются, как бы чего не вышло... Да и после трагедии с 'Семеркой' тут головы летели, хотя сейчас вроде бы успокоилось... Как же это ты за документами не уследил?

– Да вот так, – развел я руками. – Ночью из чемодана увели, утром уже обнаружил пропажу. И пятьдесят рублей тоже ноги сделали. Хорошо хоть несколько купюр в кармане завалялись.

– Угораздило же тебя... Ладно, Клим Петрович, нравится мне твоя честная физиономия, поверю тебе на слово. Не приведи Бог, ты там что-то действительно серьезное натворил, а нас тут за нос водишь... В общем, что-нибудь попробуем придумать. Стой здесь, а я управление к знакомой метнусь.

Вернулся Лексеич минут через двадцать.

– Договорился, проведем тебя на полставки, будешь 350 рублей получать . Пойдем в будку, там перо с чернилами имеются, распишешься. Грамоте вообще обучен?

– Обучен, – хмыкнул я.

Ставя свою подпись, чирканул что-то неразборчивое с заглавной буквой 'К'.

– Ну вот, – подув на чернила, констатировал Лексеич, – таперича ты в нашей бригаде. Но учти – с первой зарплаты с тебя коробка конфет. Большая, чтобы на весь ее отдел хватило. Да и мужикам можно бы проставиться.

– Да без вопросов!

– Ну и хорошо. Кстати, непьющий? Смотри, а то с любителями заложить за воротник у меня разговор короткий. Выпить можно по рюмашке, но в нерабочее время, а на смене – чтобы как огурчик. В общем, у нас завтра смена в 8 утра начинается, собираемся вон в этой будке.

– А ночевать ему где? – спросил Костя.

– Ну, извини, Константин, это уже не моя забота, – развел руками Лексеич. – Скажи спасибо, я твоего найденыша работой обеспечил.

– Тогда можешь у меня пристроиться, я уже два года как развелся, один живу, – предложил мне новый знакомый. – А хата моя вон как раз возле эстакады. Не хоромы, но жить можно.

– Спасибо, я постараюсь как можно скорее угол снять, а за постой заплачу с первой же зарплаты.

– Брось, – отмахнулся Костя. – Все равно одному скучно, будет хоть с кем поговорить... Ты это, покрутись тут пока, осмотрись, а мне работать надо – вон 'трамп' причаливает, как раз по нашу душу. Если потеряешься – спроси Костю Седова, меня тут все знают. Или лучше подходи к той будке, что Лексеич показывал. У нас смена до восьми вечера, а после смены мы там собираемся. Кстати, послезавтра аванс, можешь его себе оставить, а там уже, если жилья не найдешь, будешь свой хавчик сам оплачивать. Ну все, я пошел, а ты особо не лезь на майдан, помалкивай больше и присматривайся. Сработаемся.

Глава VII

– Товарищ Сталин! Разрешите?

– Входите, товарищ Поскребышев. Что у вас?

Заведующий канцелярией Генерального секретаря ЦК ВКПк(б), неслышно ступая по устилавшему пол хозяина кабинета мягкому ковру, приблизился и протянул распечатанный конверт.

– Что это?

– Письмо на ваше имя, товарищ Сталин.

– От кого?

– От некоего Ефима Николаевича Сорокина. Он либо сумасшедший, либо... Даже не знаю, как сказать, – волнуясь, Поскребышев испытал зуд в районе шеи, но усилием воли сдержал непреодолимое желание почесаться. – Наверное, вам самому лучше прочитать, потому что мы с товарищем Власиком так и не смогли прийти к единому мнению, что же это такое. Слишком уж фантастично, но при этом упоминаются реальные факты, которых не мог знать посторонний человек. Помните, товарищ Сталин, я вам докладывал об убийстве Фриновского и следователя Шляхмана? Этот момент в письме также упоминается.

– Ладно, ступайте, товарищ Поскребышев, я вас вызову, если понадобитесь.

Оставшись один, Сталин отложил в сторону свежий номер 'Правды' со своими пометками красным карандашом на полях, из пачки папирос 'Герцеговина Флор' выбрал одну, поднес спичку, пыхнул пару раз, удовлетворенно крякнул, прогоняя от себя мысли о запрете врачей на курение, и только после этого взялся за письмо. По мере того, как он погружался в чтение, выражение его лица оставалось неизменным, и лишь в прищуренных глазах можно было прочитать, что повествование его всерьез заинтересовало.

Сталин снял трубку и, дождавшись, когда отзовутся на том конце линии, глухо произнес:

– Зайдите ко мне, товарищ Поскребышев.

Секретарь не заставил себя долго ждать. Вытянувшись в струнку перед своим непосредственным руководителем, ужасно потея, он был готов к любому повороту событий, вплоть до ареста. Конечно, не сразу, Иосиф Виссарионович никогда не давал команды кого-либо арестовать в своем кабинете. А вот через день-другой за человеком вполне мог приехать 'воронок', и чем-то не угодивший Вождю бедняга попросту исчезал. Поскребышев догадывался, куда, но предпочитал об этом лишний раз не думать, а то ведь, он слышал, нервные клетки не восстанавливаются.

– Я ознакомился с содержанием этого письма.

Сталин сделал паузу, закурив третью по счету папиросу, прошелся по кабинету, встав у окна с видом во двор Сенатского дворца. Невостребованная сегодня трубка лежала на столе. Поскребышев про себя отметил, что акцент генсека усилился, и это свидетельствовало о скрытом... нет, не волнении, товарищ Сталин никогда не волновался, скорее о легком возбуждении, возможно, даже смешанным с азартом.

– Интересно пишет этот гражданин... гражданин Сорокин, – продолжил генсек. – Интересно... Вы что-нибудь проверяли по факту этого письма? Может это быть хитрой провокацией?

– Не исключено, товарищ Сталин, недоброжелателей у нашей страны и вас лично еще хватает. Так что вполне может быть и провокация с целью смещения товарища Ежова. Но мы все же проверили кое-какие факты, не ставя народного комиссара госбезопасности в известность, раз уж его имя упоминается в контексте письме в негативном свете.

– И что вы можете сказать?

– Действительно, 19 августа с село Ватулино вошел человек, представившийся жителем XXI века Ефимом Сорокиным, с парашютным ранцем неизвестного образца, если верить словам местного осовиахимовца Олега Бодрова. Да и вообще был одет явно не по-нашему. То же самое отмечает и сельский участковый Дурнев. Кстати, этот Сорокин участкового разоружил в два счета, будучи сам совершенно безоружным.

– Ну да, он упоминает в письме, что служил в каком-то, – Сталин глянул в письмо, – служил в каком-то спецназе, где приобрел боевые навыки. Не знаете, что бы это значило, товарищ Поскребышев?

– Я так думаю, это некое специальное боевое подразделение, – высказал предположение секретарь. – Можно аббревиатуру 'спецназ' расшифровать как 'специальное назначение'.

– Я тоже так думаю... Продолжайте.

– Далее этот Сорокин был отконвоирован в районное отделение милиции, начальник которого связался с московским руководством, и за арестованным приехал следователь Шляхман. Как нам удалось выяснить, Шляхман провел допрос в здании НКВД на площади Дзержинского, после чего подследственный был отконвоирован в бутырский следственный изолятор, и следующие допросы продолжались уже там. В камере, кстати, этот якобы пришелец из будущего быстро разобрался с уголовниками, которые до этого установили там свои порядки. На одном из допросов присутствовал Фриновский, применивший к подследственному грубую физическую силу. Причем гражданин Сорокин пытался сопротивляться, сумев нанести увечье одному из помощников Шляхмана.

– Крепкий орешек этот ваш Сорокин, – задумчиво произнес Сталин, и Поскребышеву не очень понравилось слово 'ваш'. – Ну, что там дальше?

– А дальше выездная комиссия приговорила Сорокина к расстрелу, но в последний момент он был отменен приказом Ежова. Сорокина отвезли к наркому, в письме подробности этого разговора не упоминаются, мы тоже пока не смогли выяснить деталей, но далее этот Сорокин в сопровождении Фриновского и Шляхмана оказываются в подвале, где периодически, скажем так, приводят приговор в исполнение. Сам Сорокин пишет, что его как раз и хотели расстрелять, но он сумел оказать сопротивление, устранив своих... хм... палачей.

– Палачей? Что ж, в какой-то мере верное определение, – ровным голосом произнес Сталин, гася окурок в хрустальной пепельнице.

– Есть показания сержанта Павловского, стоявшего на посту у входа в расстрельный коридор, и которого разоружил и усыпил Сорокин...

– Как это усыпил?

– Говорит, нажал ему на какую-то точку на шее, и он потерял сознание.

– Неплохо, надо думать, готовят в этом... спецназе. Нам бы таких специалистов... Ладно, дальше что?

– Дальше нам удалось выяснить, что Сорокин, переодевшись в форму Шляхмана и замотав щеку куском материи, якобы от зубной боли, при помощи удостоверении убитого им следователя беспрепятственно покинул здание НКВД. После этого он переночевал в квартире пенсионерки Старовойтовой Клавдии Васильевны под видом милиционера, изъял документы и одежду ее постояльца Василия Яхонтова, который в эту ночь пропадал у своей любовницы и, пользуясь внешним сходством с этим самым Яхонтовым, далее представлялся его именем. Затем видели, как он садился в вагон поезда 'Москва-Симферополь' вместе с каким-то мальчиком с билетом до конечной станции. Сейчас на южном направлении работают наши люди, выясняют, доехал Сорокин до Крыма или все-таки в целях конспирации сошел с поезда по пути следования. Дана команда искать человека, который может себя выдавать за Василия Яхонтова. Нелегко, конечно, вести поиски, не задействуя сотрудников НКВД, но поскольку все они подчиняются по цепочке народному комиссару Ежову, то приходится соблюдать секретность. Кстати, за самим Ежовым установлено наблюдение. Вот, товарищ Сталин, пока и все на данный момент.

На какое-то время воцарилось молчание. Поскребышев чувствовал, как спине стекает вниз холодная капля пота, но боялся лишний раз пошевелиться.

– Кто еще знает об этом письме?

– Только мы с Власиком и майор из канцелярии, которому по должности положено перлюстрировать поступающие на ваше имя письма.

– Этот майор не слишком болтливый?

– Никак нет, товарищ Сталин. Тем более он уже подписал бумагу о неразглашении.

– Сколько всего людей в курсе того, что в Советском Союзе объявился возможный пришелец из будущего?

– То есть вы не отвергаете эту фантастическую версию? – набрался смелости спросить Поскребышев.

– То, что этот Сорокин натворил в Москве – уже само по себе фантастика. Слишком легко ему удавалось выходить сухим из воды, так что я уже ничему не удивлюсь. Так сколько людей могут быть в курсе, учитывая, что они разболтали своим родным и знакомым, а те, в свою очередь, понесут дальше?

– Да, тут, товарищ Сталин, словно снежный ком, трудно остановить. Он же, этот Сорокин, еще в селе сразу после приземления признался, что прыгнул якобы в 2017-м, а приземлился в 1937-м. А там народ такой: один услышал – все село знает. Пусть даже большинство подумают, что это шутка или спятил человек, но слух-то все равно пошел.

– Да, тут вашей вины, товарищ Поскребышев, нет. Что поделать, не расстреливать же всех... Шутка, – краем рта ухмыльнулся генсек, увидев в глазах секретаря мимолетный испуг. – Но по возможности пусть люди дадут подписку о неразглашении. С этим ясно, а что будем делать с письмом? Мне хотелось бы лично пообщаться с этим человеком, поднявшим на ноги всю столичную милицию. А если он действительно обладает знаниями будущего... Может быть, все же опубликовать в 'Правде' статью про... как их... сорок?

– Товарищ Сталин, на всякий случай – вы уж извините, что не дождался вашей команды – на всякий случай я созвонился с редактором 'Правды' товарищем Мехлисом, попросив его озаботиться созданием статьи под конкретным названием 'Сорока-белобока и другие пернатые обитатели леса', как и просил Сорокин. Он сказал, что им периодически присылает свои статьи какой-то профессор-орнитолог, он может его попросить.

– Пусть профессор напишет, а Мехлис опубликует. Только чтобы не затягивали, так и передайте Льву Захаровичу, что я просил лично.

– Хорошо, товарищ Сталин. Можно идти?

– Ступайте.

Оставшись один, Сталин взял со стола свою неизменную курительную трубку, набил ее табаком марки 'Edgewood Sliced', несколько пачек которого ему в прошлом году подарил лидер болгарских коммунистов Георгий Димитров, прикурил и снова взял в руки письмо.

'Кто же ты такой, Ефим Сорокин, на самом деле? – думал Вождь, втягивая ароматный дым и одновременно скользя взглядом по строчкам. – Если тот, за кого себя выдаешь, то мог бы очень сильно нам пригодиться. Мы сумели бы выжать из тебя всю ценную информацию, а после...'

Иосиф Виссарионович вновь подошел к окну и, глядя на бороздивший большую осеннюю лужу 'ГАЗ – М1', негромко пробормотал себе под нос:

– А Ежова надо расстрелять.

* * *

Наша бригада трудилась в Каботажной гавани, где швартовались грузовые суда, и практически ежедневно – под флагами иностранных держав. Я, как и просил Костя, на рожон не лез, учитывая почти постоянное наличие в зоне видимости охраны порта, вооруженной, судя по форме кобуры, преимущественное револьверами. Хотя что имелось в виду под словом 'рожон'? Что я буду приставать к охране или орать после каждой разгрузки-погрузки 'Да здравствует товарищ Сталин!', так, что ли? У Кости я этот вопрос не уточнял, просто работал, как все. То есть таскал мешки, ящики и прочую кладь. Думал, со своими вполне приличными физическими данными легко дам фору старожилам, но оказалось, что в работе грузчика имеются свои тонкости. Я на своем опыте ощутил, что это не просто 'схватил-понес', а приходится учитывать некоторые моменты. И лучше не геройствовать, мол, я такой крутой, что в одиночку тут все перетаскаю, а этот 50-килограммовый мешок с рисом – вообще одной левой. С таким подходом тебя надолго не хватит, и после того, как в первый день я попытался продемонстрировать стахановский метод, уже на следующее утро чувствовал себя совершенной развалиной.

– Шо, ломит? – усмехнулся Костя, размеренно помешивая ложечкой сахар в кружке с дымящимся крепким чаем. – Лежи, приходи в себя, у нас сегодня ночная смена, так что торопиться некуда.

Костя был пока холостяком, но имел зазнобу, которая трудилась в соседней гавани учетчицей. На вопрос относительно свадьбы заявил, что они обсуждали этот вопрос, и пришли к выводу, что идти в ЗАГС нужно будет еще до того, как на Болгарской улице построят многоквартирный дом для работников порта. А семейным будут давать квартиры в первую очередь. Дом должны были сдать следующим летом, так что по весне можно и свадьбу сыграть.

С остальными работягами, кстати, я довольно быстро подружился. Коллектив оказался разномастным, но сплоченным. В бригаде трудилось по трое русских (включая меня) и украинцев, а также молдаванин, татарин и еврей. Плюс бригадир Иван Алексеевич Рыгован – человек непонятной национальности, как он сам про себя говорил, хотя в паспорте, о чем мне доложил Константин, был прописан украинцем. Костя тоже по документам проходил как украинец, но считал себя потомственным запорожским казаком, хотя родился и жил в Одессе. Отсюда и характерный одесский говорок.

Практически каждую смену приходилось бывать и на судах. С одних мы что-то выгружали, на другие, напротив, загружали. Если суда были иностранные – нашу работу контролировали вооруженные сотрудники портовой охраны. Тем не менее, между делом я прикидывал, как решить вопрос со своим проникновением в трюм нужного мне заграничного судна. Большинство представляло европейские порты приписки, преимущественно Германию и Францию. Впрочем, приходили и заокеанские суда. К концу первой недели пришвартовался дизельный теплоход из Австралии 'St. Maria' с трюмом, полным овечьей шерсти. Тут-то, пока мы эти самые тюки с шерстью и таскали с теплохода на грузовики, у меня и зародилась мыслишка: не попробовать ли мне рвануть на этот остров-материк, который к концу XX века станет одним из мировых лидеров по росту благосостояния на душу населения? А что, Австралия сама по себе, тихое местечко, вдали от войн, теплый климат, серфинг... Ну, про серфинг, это я загнул, хотя почему бы не 'изобрести' этот вид экстремального отдыха? А может, уже кто-то и катается там по волнам Барьерного рифа на доске – прообразе будущих серферных досок . Впрочем, чтобы воплотить свои замыслы, необходимо проникнуть на борт 'зайцем'. Средств, чтобы договариваться с капитаном или кем-то из команды, у меня попросту не было, да и далеко не факт, что они согласились бы на такую авантюру, чреватую серьезными последствиями. Краем уха услышал, что через три дня австралийца загрузят нашим лесом, и он отчалит на родину. Причем это может быть именно наша смена. Что если попробовать затихариться на борту во время погрузки? Мысль заманчивая, но, по зрелому рассуждению, просто так не исчезнешь, недостачу одного грузчика глазастая охрана сразу заметит, начнется шмон, все щели проверят.

А в итоге получилось, что погрузка хоть и пришлась на нашу смену, а началась для меня с неприятности. Лес в бревнах с берега на теплоход грузил кран, в нашу задачу входило цеплять металлические тросы к крюкам, да кантовать бревна, если они вздумают выползать из общей массы. Вот я и кантонул одно такое бревно... Не успел отдернуть руку, и бревно прищемило мне три пальца на левой руке. Больно было – жуть! В глазах аж потемнело, думал, как бы до ампутации не дошло.

Но все оказалось не так страшно, кости были целы. Дежурная медсестра в медпункте смазала пальцы йодом, заявив, что максимум, что мне грозит – сход ногтей, которые уже начали к тому времени темнеть.

– Могу направить вас к хирургу, если хотите...

– Нет, спасибо, я уж как-нибудь так перекантуюсь.

– Смотрите, а то он может выписать больничный лист, если надо.

Но я все же решил, что и без больничных обойдусь, ни к чему привлекать к себе лишнее внимание. К слову, на всякий случай я даже принялся отращивать усы – мало ли, вдруг и сюда дойдет мой 'фоторобот'.

Лексеичу мой вынужденный простой не понравился, пообещал вычесть еще половину из причитающихся мне денег. Все равно, мол, толку от тебя ноль, сиди лучше дома, нечего просто так по порту шляться. Но сидеть круглые сутки в четырех стенах мне показалось довольно скучным занятием, и я решил познакомиться с Одессой этого времени поближе.

Сразу за территорией порта тянулась Приморская улица. С нее можно было пройти к Воронцовскому дворцу, год назад превращенному во Дворец пионеров. Где-то эту колоннаду я уже видел...

Заглянул в археологический музей, в составе экскурсионной группы всего за 30 копеек поглазел на артефакты с тысячелетней историей. В той жизни в Одессе как-то не довелось побывать, так хоть осмотреть ее, родимую, в довоенном времени.

Приморский бульвар, памятник Дюку Ришелье, Потемкинская лестница, дом с Атлантами, наконец, знаменитый Привоз... В общем, время я не терял, во время вынужденного простоя повышая свой культурный и не только уровень. Интересно было наблюдать и за одесситами. Все же они довольно сильно отличались от москвичей как в манере поведения, так и в разговоре. Выглядело это довольно мило, особенно когда общаешься с коренным одесситом.

Между делом в киоске покупал свежие номера 'Правды', каждый раз раскрывая газету со смешанным чувством надежды и тревоги. Не знаю, чего было больше, но почему-то, пролистав издание и не обнаружив искомой статьи, закрывал я ее с нескрываемым облегчением.

'А если в один прекрасный день обнаружишь статью про птиц под нужным названием? – спрашивал я себя. – Плюнешь на все и рванешь в Москву, в самое логово? Туда, где могут и по головке погладить, и к стенке поставить? Далеко не факт, что искомая статья – не предлог, чтобы выманить тебя из подполья, и что Сталин действует не в одной связке с Ежовым. Причем письмо вполне может до него и не дойти, его могут передать, например, тому же Ежову, а тот затеет свою игру, чтобы выманить врага в столицу, а его люди схватят Ефима Сорокина на входе в Кремль. Может быть, не стоит вообще рисковать? Вроде пока обустроился... Ну да, спасать страну, работая неприметным грузчиком, довольно сложно, но, черт побери, я свою жизнь не в три копейки ценю'.