Текст книги "Кукловод (СИ)"

Автор книги: Геннадий Марченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Марченко Геннадий Борисович
Кукловод

Кукловод

Пролог

Яна легкокрылой бабочкой впорхнула в полупустой салон троллейбуса, насквозь пронизанный солнечными лучами, словно золотыми копьями. Пылинки, подобно стайкам мелких, беззаботных рыбешек хаотично носились в воздухе. Не снимая ранца, она примостилась у окошка, поджидая кондуктора – толстую тетку с усиками над верхней губой, которая явно страдала от внезапно нахлынувшей майской духоты, то и дело промокая лоб и шею носовым платком, приобретшим из белого уже сероватый оттенок. Сунула кондукторше мелочь, быстро посчитала циферки на полученном билетике... Нет, несчастливый. Вздохнув, отвернулась к окну, за которым плавно проплывал майский пейзаж обычного провинциального городка.

Домой ехать не хотелось. Мать, как обычно, начнет зудеть, что она только на проезд в школу и обратно тратит половину ее зарплаты. А в стране очередной кризис, и отец-сволочь уже несколько лет как исчез, ни копейки алиментов от него не получила. Как и на сводного братишку Лешку от его отца – второй хахаль тоже не задержался в их семье.

Потом накормит жареной картошкой на прогорклом масле, и заставит зубрить домашнее задание. Вечером отправит на улицу выгуливать 3-летнего Лешку – непоседу с визгливым голосом, каких еще поискать.

А вот Лерку из их 4-го 'Б' мамуля сама забирает из школы. Привозит и отвозит на красивой красной машине. Лерка хвалилась, что папуля ей недавно на день рождения подарил последнюю модель 'iPhone'. А она уже как три года ходит с кнопочным мобильником, который и одноклассникам-то стыдно показать. О ноутбуке или планшете остается только мечтать. Мать вон плачется, что лучше бы вместо Лешки девчонка родилась, хоть было бы кому Янкины платья донашивать. А так приходится покупать новое, ведь в сэконд-хэнде не всегда удается найти приличную одежду. Но Яна любила братишку, несмотря на его отнюдь не ангельский характер.

В какой-то момент она поймала на себе взгляд сидевшего напротив розовощекого мужчины с родимым пятном на лбу, на вид лет тридцати – тридцати пяти. Тот ехал спиной вперед, держа на коленях черную кожаную сумку-портфель. На его пухлых губах застыла легкая полуулыбка, а в мутных, серо-голубых глазах, ощупывавших ее с ног до головы, плескалось нечто непонятное, и оттого таившее в себе опасность, которую она инстинктивно ощутила на уровне подсознания. Ее кожа непроизвольно покрылась мелкими пупырышками, и девочка не без труда снова перевела взгляд в окно.

Но теперь собрать воедино разбежавшиеся мысли уже не получалось. Тем более что вскоре водитель объявил ее остановку, и Яна с облегчением покинула ставший вдруг душным салон троллейбуса. Не оборачиваясь, направилась в сторону дома.

'Не спеши', – сказала она сама себе, дав команду наслаждаться кратковременной свободой между школой и зубрежкой уроков. Легкий ветерок игриво колыхал огромный розовый бант, вплетенный утром матерью в копну ее густых русых волос. Она не любила банты, но еще меньше ей нравилось спорить из-за этого с матерью.

Вот и ее дом – стандартная панельная 9-этажка с мозаикой на торце в виде голубя с веточкой в клюве и надписью 'СССР – оплот мира во всем мире'. Яна только из рассказов матери знала, что такое Советский Союз, и как было хорошо до того, как к власти пришел Горбачев, разваливший такую сильную страну. А потом вместо СССР появилась Россия, которую возглавил президент-алкоголик, довершивший начатое Меченым.

На полу подъезда, как обычно, засохшие плевки и окурки. Она нажала на прожженную сигаретными бычками кнопку вызова лифта, несколько секунд спустя где-то наверху натужно загудело, а Яна по привычке приникла глазом к щели между неплотно схлопнувшимися дверями. Ей нравилось смотреть, как в шахте двигаются тросы, словно змеи, которые ползают по стенам и караулят здесь свою добычу. Прошло секунд десять, и свет, исходящий от установленной в шахте 60-ваттной лампочки, закрыло темное пятно. Затем двери, ведущие в полусумрачный пенал, похожий на гроб увеличенного размера, с грохотом разошлись в стороны.

Только перешагнув порог, Яна поняла, что ждала лифт не одна. Кто-то еще, большой и бесшумный, шагнул за ней следом. Краем глаза увидела чей-то палец с аккуратно обработанным ногтем правильной овальной формы, нажимающий на кнопку девятого этажа и, стараясь придать голосу серьезность, сказала:

– Мне нужно только до шестого.

Однако в ответ промолчали, и она, посмотрев наверх, непроизвольно вздрогнула. Вплотную к ней стоял не кто иной, как тот дяденька из троллейбуса, обладатель черной кожаной сумки. Улыбнувшись своей попутчице, он снова потянулся к пульту, но на этот раз нажал на кнопку с надписью 'Стоп'. Лифт судорожно дернулся и остановился. В наступившей тишине она почувствовала, как ее горло моментально пересохло, а сердечко бешено заколотилось. Говорила же ей мать, чтобы она опасалась незнакомцев, не заговаривала с ними, не покупалась на приглашение куда-то пройти, где якобы ее могли ожидать игрушки или сладости... Она ничего этого и не делала. Просто какой-то дядя сам вошел в лифт, она же не виновата!

Между тем незнакомец свою сумку на ремне переместил себе за спину и, по-прежнему улыбаясь, мягко произнес:

– А ты хорошенькая. Ты не против, если я буду звать тебя Мальвиной?

Он протянул руку, поглаживая ее по волосам. Чувствуя надвигающуюся на нее волну темного ужаса, она хотела закричать, но потная ладонь крепко зажала ей рот, прижав затылком к стенке лифта. Вторую руку, убрав с головы, он запустил ей под юбку, нащупывая пальцами даже еще не тронутое легким пушком лоно. В последнем порыве, собрав все силы, она замолотила кулачками по улыбающемуся лицу.

– Давай, давай, Мальвина, – закатывая глаза, просипел незнакомец, – я так люблю, когда девочки делают это...

Неожиданно он высвободил руку из-под юбки, и принялся стаскивать с ее головы бант. Ловко орудуя одной рукой, расправил шелковую ленту, обмотал вокруг худенькой шеи. Душил он девочку не торопясь, то затягивая, то слегка ослабляя узел. Она уже предчувствовала страшный финал, надвигавшийся с неотвратимостью Молоха. Душа ее смирилась с уготованной для нее участью, тогда как тело еще боролось, рвалось в бесплодных попытках вернуть тающую жизнь в оболочку из плоти и крови...

Когда изувер снова полез к ней в трусики, на этот раз решительно стягивая их на ее подгибающиеся колени, Яне это казалось уже не столь важным по сравнению с застилавшей глаза пеленой. С последним проблеском мысли она подумала о матери, как та будет недовольна, что дочь не выучит уроки.

'Я выучу, мамочка, обязательно выучу..., – билось ниточкой боли в гаснущем сознании. – Только позволь мне немного отдохнуть. Я так устала...'

Глава 1

Алексей Клест открыл глаза, возвращаясь в реальность холодной, мрачной утробы морга. Как обычно после сеанса, его бил озноб, а по лицу стекали крупные капли пота. Стараясь проглотить застрявший в горле ком, убрал ладонь с поседевшей головы девочки и медленно повернулся к замершему в напряженном ожидании следователю областной прокуратуры Виктору Леонченко:

– Это мужчина 30-35 лет, с небольшим родимым пятном вот здесь, – он прикоснулся пальцем к левой стороне своего лба. – С собой он может носить черную сумку через плечо, кожаную или из кожзама. Сейчас поедем к криминалистам, там я нарисую его портрет.

– Я могу убирать тело? – робко вмешался молодой патологоанатом, закрывая лицо девочки простыней.

– Да, да, конечно...

Леонченко, пряча протокол осмотра в потертую кожаную папку, кивнул в сторону двери:

– Кстати, там, в коридоре сидит мать девочки. Привозили на опознание, мы ее уже допрашивали, может, и тебе стоит с ней поговорить?

Алексей на мгновение задумался, затем отрицательно покачал головой:

– Все, что она может сказать, не имеет к убийству ее дочери никакого отношения. Идем отсюда, мне здесь не нравится.

– Да уж, мало кому здесь понравится, – со вздохом согласился Леонченко.

И все же, увидев в холле сгорбившуюся на лавочке женщину со стаканом воды в руках, Клест не выдержал и подошел. Выглядела она на все пятьдесят, хотя вряд ли ей было столько на самом деле. Он уже не раз сталкивался с подобными ситуациями и знал, как горе (тем более, когда теряешь очень близкого человека) старит людей. Женщина смотрела мимо него пустым, безучастным взглядом.

– Умирая, Яна боялась, что вы поругаете ее за невыученные уроки... Простите ее.

Поза ее оставалась прежней, но глаза обрели некое выражение, как бывает, когда человек просыпается от глубокого сна.

– Что... ЧТО вы сказали?

Но он уже уходил, твердым шагом направляясь в сторону двери. Она провожала его взглядом, в котором странным образом переплелись боль и надежда.

На рисунок много времени не ушло. Улыбающееся лицо убийцы все еще стояло перед его глазами. Довольно приличный набросок получился минут за десять.

– Типчик-то с виду приличный, – размножая портрет на ксероксе, отметил Валентин Степанович Совцов, слывший легендой приволжской криминалистики.

Это был абсолютно лысый человек худощавого телосложения, никогда не расстававшийся со своими видавшими виды очками, хотя одно из стекол треснуло еще несколько лет назад. Тогда Совцов в очередной раз надрался до чертиков и элементарно упал физиономией в асфальт. Одно время криминалист пытался кодироваться, даже в санаторий ездил, где целый месяц жил без спиртного, но в итоге не выдержал, плюнул на все виды лечения и снова принялся за старое.

– Вот такие приличные с виду и становятся серийными убийцами, – добавил дремавший до этого на стуле Леонченко. – Вспомните Чикатило, всегда в очочках, при костюме...

– Хм... Я попросил бы вас при мне не выражаться, товарищ следователь.

Все знали, что Совцов ненавидит, когда при нем упоминали имя Чикатило, потому что за глаза ему дали именно это прозвище, и он об этом прекрасно знал. Криминалист и в самом деле чем-то внешне напоминал знаменитого маньяка. Лысый и в очках, только что избегавший костюмов, и тем более никогда не одевавший галстуков, он не мог похвастаться тем, что женщины падали к его ногам, словно спелые груши. Впрочем, в отличие от знаменитого серийного убийцы, мальчики его совсем не привлекали, как и девушки, не достигшие совершеннолетия. Его всегда возмущало, если приходилось участвовать в расследовании дела об очередном педофиле. В том смысле, что эксперт предлагал таких моральных уродов сразу же кастрировать.

Но в целом характер Валентин Степанович имел добродушный, и если, что бывало крайне редко, он и выходил из себя, то через короткое время снова превращался в немного застенчивого, любящего повозиться с компьютером человека. Единственной его слабостью, как уже упоминалось, была 40-градусная злодейка, порой становившаяся причиной недельного запоя. Правда, начальство все же ценило Совцова и прощало ему этот грешок. Знали это и сотрудники уголовного розыска, и прокурорские следаки, и частенько, чтобы подмазаться к местному Чикатило и попросить о какой-нибудь услуге, приходили с поллитровкой в кармане.

– Ладно, Степаныч, мир, – выставил перед собой ладони вверх Леонченко. – С меня причитается... Ты мне, кстати, распечатай отдельно десятка два портретов этого изверга. Так, на всякий случай.

– Да на вас бумаги не напасешься, в самом-то деле! Привозите с собой что ли, а то ишь, взяли моду... Ладно, ладно, Витя, можешь не извиняться, сейчас напечатаю я тебе твоего красавчика, как и просил, аж целых двадцать раз.

Пока ксерокс не торопясь выдавал на-гора портрет убийцы, Алексей вновь и вновь прокручивал в памяти увиденное несколько часов назад в холодном, мрачном морге. Улыбающееся лицо насильника так и стояло перед глазами.

– Ты мне все-таки объясни, Леха, как это у тебя получается? – вывел его из прострации голос Степаныча.

– Что получается?

– Ну, это... Видеть глазами мертвецов.

Как это у него получается... Дар это или кара божья – он и сам затруднялся определить. Сколько раз он уже вспоминал тот, первый случай, когда умер отец. Батьку по пьяни порезали собутыльники, прямо за сараем, где они и распивали бутылку купленной у шинкарки жидкости. Что стало причиной ссоры – никто из бывших дружков покойного так вспомнить и не смог. А повязали их всего через несколько часов, сладко спящих на какой-то зачуханной квартирке, где продолжалось веселье.

Поскольку их семья жила весьма скромно даже по советским меркам, отца хоронили в простом гробу. И вот тогда-то, у свежевырытой могилы, это и случилось с Лешкой впервые.

Склонившись над телом родителя, чтобы согласно придуманной кем-то православной традиции поцеловать его в лоб, он оперся о край домовины, стоявшей на двух шатких табуретах, и вдруг почувствовал, как вместе с гробом скользит куда-то вниз. В следующее мгновение он уже летел в разверстую пасть могилы, перед глазами мелькнула красная обивка гроба, а затем последовал удар спиной о землю. Миг спустя онемевший от ужаса Леха увидел падающее на него тело отца, и интуитивно выставил перед собой руки. Правая ладонь уперлась точно в лоб покойнику, и тут же Лешка увидел словно киноленту, прокрученную задом наперед. Причем не только увидел, но даже почувствовал. Жуткая боль в районе печени, сверкнувший в руке нож, бездумно-пьяные глаза убийцы...

Потом он помнил, как его с причитаниями вытаскивали из ямы. Словно сквозь вату, слышал далекие голоса:

– Да как же он свалился-то, ну можно же было нормально гроб поставить!

– Дайте мальчишке нашатыря, он же сознание теряет...

– Господи, да неужели, ему-то каково в двенадцать лет!

После этого подросток потерял сознание. В себя он пришел только на третьи сутки, в одной из палат областной детской больницы. Сидевшая возле его постели мать беззвучно заплакала, когда он открыл глаза. Тут же появилась медсестра, затем материализовался старенький доктор с бородкой клинышком, похожий на виденный где-то портрет писателя, кажется Чехова. Склонившись над юным пациентом, зачем-то оттянул ему нижнее веко, затем заставил открыть рот, высунуть язык и посчитал пульс, сверяясь о старинным хронометром, после чего констатировал: 'Так, так, замечательно... Организм молодой, еще бы не справился'.

Уже на следующий день Лешку выписали. Повинуясь какому-то внутреннему табу, он даже матери не стал рассказывать о том, что видел. Единственный, кому он поведал о своем видении, был его самый близкий друг Пашка Яковенко, который поклялся обо всем молчать. Они дружили еще с детского сада, пошли в один класс, и были с ним по жизни не разлей вода.

Забыть увиденное он, конечно же, не смог. Пережитый ужас смерти, которую Лешка примерил на себя, изменил его. В школе стали замечать, что в поведении мальчика появилась рассеянность. От матери тоже не укрылись изменения, но она отнесла это на счет пережитого стресса в связи со смертью отца. И чтобы мальчик развеялся, отвела его в художественную школу, благо сын неплохо рисовал.

Но та история на кладбище не выходила у него из головы. Теория требовала доказательства, и вскоре Лешка понял, что действительно обладает неким даром. Причем способен видеть не только глазами умершего, но и живого, правда, только если тот находится в бессознательном состоянии. Однажды вечером мать, уставшая после тяжелого рабочего дня на текстильной фабрике, просто уснула в кресле перед телевизором. Лешка, делавший уроки, посмотрел на нее, и ему стало так жалко мать, что в горле встал ком. Повинуясь непонятному чувству, он встал, подошел к матери, и ласково положил ладонь ей на лоб. И в то же мгновение перед его глазами, словно в ускоренной съемке, пронеслись последние минуты ее бодрствования. Вот тогда он и уверился, что способен на нечто, недоступное простому смертному.

Используя друга с его согласия в качестве подопытного кролика, он пробовал проделать эксперимент с бодрствующим человеком, однако успеха не добился. Из чего сделал вывод, что способен проникать в сознание только мертвых и спящих. Хотя какое сознание у мертвых... Выходит, сделал вывод Клест годы спустя, остаются в нейронах мозга какие-то воспоминания, картинки последних минут реальности, которые можно еще какое-то время видеть.

Окончив художественное училище, Клест отправился отдавать долг Родине. К 18 годам он вымахал под метр девяносто, и его определили в ВДВ, тем более что в ДОСААФ он успел несколько раз сигануть с парашютом. В отличие от многих своих знакомых (в том числе и Пашки, кое-как переваливающего с курса на курс политеха), отлынивать от армии он не собирался, считая службу в рядах Вооруженных Сил хорошей школой жизни.

Проведя полгода в учебке, Алексей попал в горячую точку. Под Гудермесом принял свой первый бой. В этой мясорубке он потерял своего друга, Серегу Прыгунова, который, как и он, призывался из Приволжска.

Они познакомились на призывном и как-то сразу сдружились. Серега оказался разговорчивым малым, то и дело травил байки, якобы случившиеся с ним самим, хотя в это верилось с огромным трудом. Сам он был родом из села, в Приволжске закончил техникум железнодорожного транспорта, и в будущем мечтал стать машинистом, зарабатывать много денег. У него дома подрастали две сестры и брат, все младше него. Отец работал в котельной, мать – дояркой, так что семья, мягко говоря, не каталась, будто сыр в масле. Вот он и мечтал зарабатывать столько, чтобы ни он, ни его родные ни в чем не нуждались.

В тот день рубка была жуткая, 'чехи' безе передышки крыли их позиции из минометов и гранатометов. Вместе с другом он прятался в развалинах двухэтажного дома без крыши, когда туда угодила мина. Прыгунову оторвало ногу, и как Клест ни бился, так и не смог остановить поток льющейся крови. Его и самого немного посекло осколками, но Лехины раны на фоне того, что случилось с Сергеем, казались легкими царапинами.

Минут через двадцать Сергей умер. За несколько мгновений до того, как покинуть этот грешный мир, он схватил липкую от крови ладонь товарища и, едва шевеля посиневшими губами, прохрипел:

– Леха, я думал, что умирать страшно. А сейчас понимаю, что нет. Ты видишь ангелов? Вон они, спускаются сюда.

Клест непроизвольно поднял голову, но увидел только легкие перистые облачка, плывущие высоко в прозрачной глубине. В этот момент он почувствовал, как хватка Сергея ослабла, и скосил взгляд вниз.

Тот лежал, глядя широко открытыми, еще не потерявшими яркости глазами в чужое небо. Алексей подумал, что надо бы закрыть товарищу глаза, так часто делали в фильмах про войну. Он протянул руку и, едва коснувшись пальцами лица Сергея, провалился в чужие воспоминания...

Глава 2

Примерно через полгода после демобилизации Алексей раскрыл первое в своей жизни убийство. Он тогда заночевал у знакомой в студенческом общежитии. До этой ночи Клест с ней встречался всего-то с месяц, да и после того не больше. В ту ночь они немного выпили, так что воспоминания о сексе у него остались весьма мутные, словно все происходило в каком-то тумане.

Как бы там ни было, наутро в одной из соседних комнат обнаружили зверски избитую и задушенную девушку. Когда карета 'скорой помощи' приехала на место, несчастная уже превратилась в окоченевший кусок мяса.

Что случилось ночью в комнате – неизвестно. Накануне здесь гуляла компания, но последние из гостей покинули хозяйку за полночь, после чего та заходила к соседке занять пару сотен рублей, не иначе, на поллитру, учитывая характеристику девицы. А утром одна из обитательниц общаги, проходя мимо квартиры загулявшей соседки, увидела приоткрытую дверь. Постучалась, не дождалась ответа и вошла внутрь. Где и обнаружила бездыханное тело задушенной девушки.

Капитан из РОВД, не теряя времени даром, расспрашивал соседей убитой по общежитию. Однако никто ничего не видел и не слышал, поэтому, как догадался Алексей, шансы найти убийцу по горячим следам равнялись практически нулю.

'Скорая' уехала восвояси, вместо нее прибыла 'труповозка'. Тело предстояло везти в морг, проводить судебно-медицинскую экспертизу. Толпа любопытных к тому времени почти рассосалась, и только Алексей в числе немногих зевак еще торчал во дворе общежития. Но когда на крыльце появились носилки, неожиданно для самого себя рванулся вперед:

– Можно, я посмотрю...

Присутствующие разом повернули головы к нему.

– Чего посмотришь? – не понял капитан.

– Девушку посмотрю, если вы не против.

– Ты ее знал, что ли?

– Как вам сказать... Немного. Но подозреваю, что смогу быть вам полезным.

Капитан озадаченно почесал затылок, сдвинув фуражку на лоб, перевел взгляд с Алексея на убитую и обратно, после чего изрек, пожав плечами:

– Да гляди, мне не жалко.

Несмотря на неприкрытый скептицизм, написанный на лице представителя органов внутренних дел, конечный результат оказался ошеломляющим. Образ убийцы, его перекошенный ненавистью рот, настолько четко вырисовались в сознании Клеста, что тот даже покрылся липкой испариной.

Преступником оказался бывший хахаль девушки, которого она отвергла, и чего он так и не смог ей простить. Заявился к ней сразу после ухода теплой компании, причем залез в окно, а она же сама его и впустила. Попытка примирения, новая ссора, и подвыпивший парень оглушает бывшую любовницу ударом кулака и душит ее же колготками.

Убийца раскололся сразу же, на первом допросе. А через пару дней Клесту пришла повестка в милицию, тогда еще не перекинувшуюся в полицию, с просьбой явиться к майору Крутову к 9 часа утра. Наверное, все по тому же убийству, подумал Алексей, хотя ничего нового он добавить не мог. Если только... если только следователя не заинтересовал способ, каким он определил, кто преступник. Впрочем, утро вечера мудренее. Размышляя таким образом, он лег спать, а утром отправился в УВД.

Майор при появлении визитера вышел из-за стола, одернул мундир и, что совсем уж смутило Алексея, протянул ему руку.

– Крутов Владимир Виленович. Отца называли в честь Владимира Ильича Ленина, отсюда и такое отчество необычное, – сразу решил пояснить он.

Кивком указал на пачку лежавших на столе сигарет.

– Курите?

– Спасибо, не имею такой привычки, хотя в армии, был грех, баловался.

– Ну и правильно! Я вот тоже думаю, что надо бы бросить, легкие одни на всю жизнь даются, а уже кашель по утрам мучает... Да силы воли все не хватает.

А затем, без всякого перехода и с таким выражением лица, словно речь шла о чем-то вполне рядовом, сказал:

– Алексей Викторович, мне рассказали, как вы дотронулись до трупа Светиковой и после этого выдали внешность ее убийцы. Я, чего греха таить, подумал было, что вы как-то причастны к этому делу, ну не может человек вот так, сразу... Но тогда тут терялся весь смысл, какой интерес вам был ввязываться в эту историю? Короче, как вам это удалось? Только честно, без шуточек.

Клест немного опешил. Он не ожидал такого вопроса в лоб, и теперь мялся, не зная, что ответить майору.

– Ну, Алексей, смелее. Просто расскажите и все...

Ой, да черт с ним, с этим его даром! Ну и расскажу, подумал он, так что в этом такого?! Чай, не убудет меня, не запрут в психушку.

Клест и рассказал. О своих предыдущих откровениях с отцом и матерью, о том, что знает об этом только один человек, Пашка Яковенко... Майор курил и слушал внимательно, он уже не выглядел этаким простачком, видно было, как фильтрует в своем мозгу каждое услышанное слово. Когда повествование закончилось, задумчиво потер переносицу, глядя в хмурившееся за окном небо. Затем загасил в пепельнице бычок, откинулся на спинку стула.

– Да-а, если все то, что вы мне рассказали, правда...

Алексей усмехнулся, поскольку и не надеялся, что майор ему поверит. А не поверил – оно и к лучшему, ни к чему ему лишние проблемы.

– Ладно, я помозгую на досуге над вашим рассказом, – вынес вердикт Крутов. – А вы, Алексей, отправляйтесь домой, и о нашем разговоре постарайтесь никому не рассказывать.

Майор выписал пропуск, с которым визитер и покинул его пропахший табаком кабинет.

Звонок с просьбой явиться в управление раздался уже на следующий день. Алексея встретил тот же майор, сразу перешедший на 'ты':

– Короче, Клест, я поговорил с начальником УВД нашего родного Приволжска насчет твоих способностей. Он к этому делу относится с некоторой долей скепсиса, но если мы будем использовать тебя как внештатного сотрудника, без лишнего афиширования, то обещал препон не чинить, а напротив, даже согласился помогать по мере сил. Скажу по секрету, у нас тут имеется один внештатный экстрасенс, и он иногда даже чем-то помогает в расследованиях, хотя я в его способностях, признаться, сильно сомневаюсь. Надеюсь, что ты меня не разочаруешь. Ну как, по рукам?

– Что-то быстро вы как все за меня решили. Я вообще-то ни в какие такие дела ввязываться не планировал...

– Погоди, брат, не горячись.

Майор поднялся, подошел к Алексею и по-отечески положил руку ему на плечо:

– Понимаю, сейчас в молодежной среде, если можно так выразиться, не модно сотрудничать с органами правопорядка. Но ведь какое-то чувство долга перед Родиной должно у тебя быть! Представь, сколько пользы может принести твой дар, скольких подонков мы сможем отправить за решетку до того, как они еще кого-нибудь зарежут или забьют насмерть... А если завтра вечером один такой нелюдь встретит в подворотне твою мать и...

– Моя мать умерла два года назад...

– Ах, да, прости, я и забыл, это же указано в твоем личном деле...

– Что, на меня уже и дело завели?

– Ну, у нас шустрые ребята работают, – не без нотки гордости произнес майор. – Так как насчет моего предложения?

– Можно мне хотя бы пару дней подумать?

– Конечно, я же понимаю, что такие вещи с кондачка не решаются. Ступай, и помни; о нашем разговоре – никому. И другу своему Пашке накажи помалкивать... Да, чуть не забыл. Если все же надумаешь сотрудничать, то сначала пройдешь полное медобследование. Это уж так в нашей системе заведено. Человек прежде всего должен быть здоровым физически, а о душе думает его начальство...

Через несколько дней Алексей Клест стал внештатным сотрудником уголовного розыска. Медицинский осмотр с применением новейшей на тот момент апаратуры не обнаружил в нем никаких отклонений, могущих вызвать к жизни столь необычный дар. Алексея даже свозили в Москву, где его мозг исследовали светила нейрологии. Но и их вердикт был однозначным; никаких аномалий не обнаружено.

На всякий случай Клест съездил в деревню к тетке, Клавдии Петровне, как бы между делом поинтересовался у родственницы, не было ли у них в роду людей с необычными способностями? На вопрос о причине своего интереса сказал, что краем уха слышал рассказ о какой-то знахарке из соседнего района, да и вообще тема нынче на слуху. Тетка припомнила, что его прабабушка славилась в Кочетовке как прорицательница, но таких уникумов и тогда хватало, а сейчас и подавно пруд пруди. Поди разберись, кто действительно обладает даром, а кто просто дурачит народ, зарабатывая себе на безбедное существование. Впрочем, Клест взял себе на заметку историю с прабабушкой, вдруг и вправду что-то такое в нем проснулось через два поколения.

Уже спустя неделю после возвращения из белокаменной для Алексея нашлось задание, с которым тот справился блестяще. Нарисованный им портрет убийцы оказался настолько точным, что когда того поймали – сыщики просто ахнули.

Кстати, поначалу вычленить из памяти покойника то, что представляет настоящую ценность, было весьма непросто. Обрывки чужих воспоминаний обычно проносились в его мозгу хаотично, и лишь со временем он научился отсеивать ненужное, отделяя, как говорится, зерна от плевел.

А еще он выяснил, что есть лимит времени, прошедшего с момента смерти, по истечении которого его дар оказывается бессильным. Однажды, когда его попросили просканировать найденный на окраине Приволжска труп десятидневной давности, он ничего не увидел, да еще чуть не сблевал – прижатый к лицу носовой платок мало помогал от бьющих в нос трупных миазмов. Тем же платком затем тщательно протер пальцы, которыми касался позеленевшего лба покойного, и выбросил кусок материи в ближайшую урну. С тех пор он всегда носил с собой пузырек со спиртом, смачивал им так же заранее припасенную вату и протирал пальцы.

О своей неудаче он честно сообщил следователю. Тот сделал соответствующую запись в протоколе, и в последующие несколько дней эксперты проводили с Клестом опыты в морге на предмет того, какой давности труп он способен просканировать. Выяснилось, что это время измеряется примерно неделей. Примерно потому, что случалось, и на девятый день он видел картину смерти, хотя уже и смутно, но это были весьма редкие исключения, подтверждающие правило. Случалось – впрочем, гораздо реже – когда и на шестой день он не мог толком воспроизвести подробности убийства. В итоге эксперты сошлись на мнении, что мертвецы недельного срока давности – это предел для Клеста, и на более древние трупы его больше не вызывали.

Как бы там ни было, за последующие шесть лет с его помощью удалось раскрыть не один десяток преступлений, которые могли бы кануть в Лету с пометкой 'висяк'. А могли и вовсе пострадать невиновные, обвиненные по ошибке или подставленные слишком ретивыми следаками, для которых процент раскрываемости порою оказывался превыше искалеченных человеческих судеб.

Хотя об Алексее знали считанные единицы, вскоре в милицейской среде даже зародилась поговорка: 'Нужно найти убийцу? Обращайся к 'Сканеру'. Именно такое прозвище Алексей за глаза получил у сыщиков. Впрочем, те, если им доводилось вдруг становиться свидетелями того, как Клест работает над телом, могли лишь догадываться, что тот делает на самом деле. А слухи среди ментов ходили один удивительнее другого. Порой, услышав о себе очередную байку, Алексей не знал, смеяться ему или огорчаться. Например, один лейтенант – он сам случайно это подслушал – всерьез уверял коллегу, что Клест поклоняется дьяволу. За что тот и наградил его такими сверхспособностями.

В последние пару лет его практически постоянным напарником стал следователь областной прокуратуры Виктор Леонченко. Сначала просто так выходило, что Алексея отправляли к нему на помощь, поскольку тот брался за расследование самых серьезных уголовных дел, по большей части происшествий с летальным исходом. А затем они как-то притерлись друг к другу, начальство это заметило, и дало негласную санкцию на то, чтобы Виктор и Алексей работали в паре.

Характер у Клеста был немного сложноват, с незнакомыми людьми он обычно сходился с трудом. А вот с Леонченко почему-то сразу почувствовал себя комфортно, в чем вынужден был признаться даже самому себе.

Виктор одно время был женат, даже обзавелся дочкой Лизой, но брак просуществовал чуть больше года. Тем не менее, с бывшей женой он отношения поддерживал, а по выходным старался проводить время с семилетней дочерью. Правда, в то же время его видели в обществе то одной, то другой барышни. Неизвестно, питали ли они какие-то планы относительно замужества, однако спустя через пару месяцев Леонченко бросал очередную пассию, и отправлялся на поиски новой. И, судя по его довольному виду, получал от этого несомненное удовольствие.