Текст книги "Котовский"

Автор книги: Геннадий Ананьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Г.Ананьев

КОТОВСКИЙ

«Молодая гвардия»

МОСКВА 1982

ЖЗЛ-623

1

Бессильный гнев душил Григория Котовского. Связав по рукам и ногам, холопы помещика Скоповского избили его и вот теперь куда-то везут по тряской дороге на телеге. Болит все тело, отекли туго перетянутые руки, но Котовский словно не чувствует этого, он вновь и вновь переживает позорную сцену избиения.

По распоряжению помещика Котовский переправил в Кишинев большую партию свиней и, выгодно продав их, вернулся в имение. Но вместо того чтобы немедленно отчитаться перед хозяином, пошел проведать больного батрака и отдать купленные для него лекарства. И надо же такому случиться, что и Скоповский пожаловал в барак. И не один, а с ключником и конюхами. Помещик считал, что батрак симулирует, поэтому решил его наказать. С бранью слуги Скоповского накинулись на больного батрака, начали бить, заставляя идти на работу.

– Прекратите! – не выдержав, крикнул Котовский и оттолкнул конюхов от больного.

Скоповского это вмешательство взбесило, и он приказал связать управляющего.

…В степи телега остановилась, Котовского сбросили на снег.

– Развяжите! – потребовал Котовский, понимая, что его хотят оставить на верную гибель.

– Барин не велел, – спокойно ответил приказчик. Февральский холод начал пробирать до самых костей, но, как ни напрягался Григорий Котовский, ему никак не удавалось даже хоть чуть-чуть ослабить веревки. Выход один – найти какое-нибудь дерево и тогда, поднявшись, перетереть веревку о шершавую кору. И Котовский покатился по снегу, проклиная Скоповского и его холуев.

«Дерево нужно. Дерево, – отчаянно повторял Котоз-скии. – Тогда спасусь!»

Григорий Котовский родился в июне 1381 года в небольшом молдавском селе Ганчешты в 35 верстах от Кишинева. Отец его Иван Николаевич Котовский, как записано в церковной метрической книге, – мещанин Каменец-Подольской губернии города Балты, мать – Акулина Романовна… Но Иван Николаевич не мещанин, а сын потомственного дворянина, храброго полковника, служившего под началом генерал-фельдмаршала Воронцова.

У него было много боевых наград, но это не помешало уволить его из армии с должности командира полка за сочувствие польскому освободительному восстанию 1863-1864 годов, особенно его левому крылу, так называемому «красному». Крыло это возглавляли Ярослав Домбровский, будущий герой Парижской коммуны, Зыгмунт Падлевский и Зыгмунт Сераковский.

После смерти опального его дети Петр и Иван, покинув не единожды заложенное имение в Подолии, перебрались в Балту и приписались к сословию мещан. Иван Николаевич нанялся к известному на всю Бессарабию предприимчивому князю Манук-Бею заведующим машинным отделением винокуренного завода и получал 50 рублей в месяц. Детей с рождением Григория стало четверо, вот и приходилось, что говорится, сводить концы с концами. Но все же дух гордой независимости, традиционной для рода Котовских, семья Ивана Николаевича не растеряла в борьбе с житейскими невзгодами. В духе семейных традиций воспитывал Иван Николаевич и Гришу.

Едва мальчику исполнилось два года, как утонул в княжеском пруду старший брат Николай. Потрясенная смертью любимого сына, Акулина Романовна заболела горячкой, у нее начались тяжелые преждевременные роды, но в Ганчештах не было ни врача, ни акушерки. Так и не поднялась Акулина Романовна с постели.

Сиротское детство Гриши как могла скрашивала крестная мать – Софья Михайловна Шаль, подруга Акулины Романовны.

Когда Гриша подрос, отец соорудил у дома голубятню. Турманы, дутыши и любимые сизари доверчиво садились на Гришины плечи, ворковали, клевали с руки зерно, а потом, подчиняясь лихому свисту, стремглав взлетали ввысь. А соседские мальчишки стояли с разинутыми ртами, и каждый из них много бы отдал, чтобы стать владельцем вот таких же красивых голубей.

Гриша знал, что почти все, у кого голуби (таков уж закон голубятников), пытались .заманить и турманов; и трубастых саксонских, и сизарей в свои голубятни – осадить и загнать, пусть потом выкупает. Но чаще всего выкупать приходилось им самим – голуби Котовских возвращались домой, увлекая за собой чужаков.

Птица платила верностью за ласку и заботу.

Иван Николаевич не запрещал сыну ходить в бараки к рабочим, прощал ему детские шалости, не журил и за драки между «заводскими» и «верхнеуличными», в которых Гриша почти всегда участвовал. Отец справедливо считал, что жизнь – лучший учитель.

И жизнь учила борьбе. Даже право купаться в манук-беевском пруду приходилось отвоевывать. Ганчешты делились иа две части – крестьянскую и заводскую. Крестьян называли «верхнеуличными», по расположению улицы, иа которой они жили. У них имелись хоть и убогие, но все же свои дома. А «заводские» ютились в бараках. Тайная вражда между ними и выливалась в частые драки.

Красивы стены княжеского замка из красного кирпича. Можно долго любоваться добротной кладкой, строгими бойницами и изящной формой сторожевых башен; но табунок ребят с Верхней улицы бежит, не замечая всей этой роскошной красоты, к пруду, где купаются дети заводских рабочих. И вот боевой клич проносится над прудом, сходится стенка на стенку, кряхтят упрямцы, тузят друг друга, трещат по швам рубашонки. Вот-вот дрогнут ряды «заводских», и в это время испуганный крик остановил всех – в пруду захлебывался Фиша Кройтер. Гриша Котовский не раздумывая кинулся в воду и вытащил на берег уже потерявшего сознание Фишку.

Забылись сразу распри, все кинулись помогать сверстнику. Откачали. И Фиша, благодарно и виновато улыбнувшись, сказал тихо:

– Спасибо.

В тот день они купались вместе: «заводские» и «верхнеуличные».

Гриша рос крепышом. И так получилось, что в любых играх, любых шалостях он оказывался первым. А сверстники стали воспринимать это как должное. Иной бы, может, и сам хотел стать первым, да побаивался силы и подчинялся.

Отец часто брал Гришу с собой на завод, чтобы тот видел, как трудно достается людям хлеб, а вечерами серьезно, как со взрослым, говорил о чести, о долге, о сострадании к обездоленным.

Отца и доброго наставника лишился Гриша, когда ему не исполнилось еще 12 лет.

Зима для винокуренных заводов – самая напряженная пора. И как раз в это время испортился один из паровых котлов. Иван Николаевич сам полез в еще горячий котел. Более часа пробыл там и вылез мокрый от пота. Поберечься бы ему, сменить насквозь промокшую одежду, а он остался в топочном отделении, где всегда сквозняки, чтобы самому убедиться в исправности котла. Это стоило ему жизни. Сильно простудившись, он проболел около года и умер от чахотки.

Ходатайствовать за младшего брата к Манук-Бею пошла Софья. И Манук-Бей устроил его в реальное училище.

И хотя хорошо сдал Гриша вступительные экзамены и учиться начал прилежно, его вскоре отчислили как «неподходящего». Предлог – плохое поведение.

Гриша вернулся в Ганчешты. Но Манук-Бей вновь сделал добрый жест – предложил Григорию протекцию в Кокорозенское сельскохозяйственное училище, и тот с благодарностью принял эту помощь. Не задумывался он тогда над тем, отчего Манук-Бей так благодушно заботлив, не понимал, что тот блюдет свой интерес. Справедливо считая, что по лозе и гроздь, помещик хотел подготовить себе честного, как и его отец, работника.

Кокорозенское сельскохозяйственное училище создано было в 1893 году губернским земством и содержалось на средства бессарабских помещиков и монастырей. В училище настойчиво внушалось будущим агрономам: живи и работай ради хозяина, ставь интересы хозяина превыше всего, и тогда хозяин тебя не обидит.

И система учебы была продумана так, чтобы выпускник училища мог бы с одинаковой сноровкой вырастить саженцы плодовых деревьев, заложить виноградник, готовить вино и сыр, консервировать фрукты и овощи; обязан уметь подковать лошадь, подоить корову, сложить печь, сделать оконную раму либо дверь, отремонтировать локомобиль, наладить сноповязалку.

Были в училище и такие, как Иван Саввич Лысенко – преподаватель русского языка и литературы, исключенный за неблагонадежность из Киевского университета. Иван Саввич дружил с украинским писателем-вольнодумцем И.С. Нечуй-Левицким. На уроках литературы Гриша, слушая учителя, начинал сомневаться в том, что нужно ли ожидать, как призывали их на уроках закона божьего, пока господь соизволит ниспослать то благодатное время, когда «милость и истина сретятся, правда и мир облобызаются»?

Биться за него нужно как Спартак, Степан Разин, Пугачев…

А потом в Кокорозенском училище тайком от надзирателей прочитал он «Овода». Книга потрясла его.

А тут и листовки, запрещенные книги и брошюры. В те годы в Кишиневе еще не было крепкого марксистского ядра революционеров, больший политический вес имели тогда в Бессарабии народники и «экономисты», вот их листовки чаще всего и попадали в училище.

Не обходили вниманием училище и анархисты.

В одних листовках восхваляли террор, в других проповедовали лишь один метод борьбы – экспроприацию помещичьей собственности, третьи призывали бороться только за то, чтобы помещики и фабриканты раскошеливались посмелей да платили пощедрей…

Григорий Котовский увлеченно читал запрещенную литературу, горячо спорил на сходках, но и не отказывался петь в церковном хоре. Он защищал слабых, всячески им помогал, но вынужден был мириться с жестокими порядками в училище, с тем, что ребят заставляли работать не меньше, чем батраков, а кормили скудно. Только в те дни, когда готовились к встрече бессарабского губернатора фон Раабена, выдали всем ученикам новую форму, в столовой появились мясные блюда, творог и масло, но на второй же день после отъезда губернатора все вернулось «на круги своя». Форму отобрали. Кормить, как и прежде, стали одними клецками с брынзой и галушками с молоком.

Он старался и учиться и работать больше и лучше всех. Не случайно же управляющий училищем И.Г. Киркоров говорил, что Котовский все работы исполнял с любовью и усердием, служил примером для других товарищей. В свободное время Григорий успевал прочитывать все специальные книжки, интересовался и русскими классиками, книги ему разрешалось брать из собственной библиотеки Киркорова. Гриша Котовский в течение четырех лет считался одним из самых лучших учеников.

И лишь один раз отважился Григорий на открытый протест. Ребята тогда работали на сборе початков кукурузы. Физическая нагрузка большая, а питание – все те же клецки да галушки. Полуголодные подростки начали роптать, а однажды даже подняли шум у окна раздачи, требуя добавки. Когда же на шум прибежал надзиратель Комаровский, чтобы успокоить учащихся, Котовский первым потребовал справедливого к ним отношения.

Этот «бунт» усмирял урядник. Зачинщику грозило исключение. Но, к счастью, все закончилось предупредительным письмом опекуну Горскому – мужу сестры Софьи.

В последних классах Кокорозенского сельскохозяйственного училища Григорий Котовский усиленно изучал немецкий язык, рассчитывая по окончании училища, поработав немного в каком-либо из частных хозяйств и получив отличные характеристики, поехать в Германию и поступить при финансовой поддержке Манук-Бея на высшие сельскохозяйственные курсы. Не знал Котовский, что «бунт» учащихся не обошелся без последствий, полиция взяла его на заметку, а после одной из сходок, которая чуть не закончилась провалом (кто-то донес о ней надзирателю Комаровскому, ребята, однако, успели попрятать листовки), попал он в список поднадзорных полиции. Его не исключили из училища и не посадили в тюрьму лишь потому, что не нашли прямых улик.

Окончив училище, Григорий Котовский получил направление в имение Скоповского Валя-Карбуна на должность управляющего. Помещик принял его радушно, сразу же выдал деньги для покупки одежды, жилье выделил приличное во флигеле.

К своим обязанностям Котовский относился добросовестно, к зимовке скота все подготовил заблаговременно. И к весеннему севу загодя очистил зерно, отремонтировал плуги и сеялки, а недостающий инвентарь закупил в Бендерах и Тирасполе. Побывал он и в колонии Шабо. Виноделы приехали сюда еще при Екатерине II из французской Швейцарии и прижились на благодатной земле. Много перенял у колонистов Котовский и применил затем в имении Валя-Карбуна.

Все, казалось, шло хорошо. Но вот как-то гостили у Скоповского соседи-помещики, и в их присутствии хозяин Валя-Карбуна похвалил своего молодого управляющего но добавил при этом:

– Батракам потакает только. Щедр непомерно. Вот беда.

– А возможно, он руководствуется правилом: не гони коня кнутом, а гони его овсом, – предположил кто-то из помещиков.

– Батраки – тоже люди! – резко ответил Котовский. – Этим я руководствуюсь в обращении с ними.

– Вот как?! – с деланным недоумением воскликнул Скоповский.

Так произошла первая размолвка.

А тут еще молодая жена Скоповского. Она не любила и боялась надменного мужа, и, когда в имении появился молодой красивый управляющий, потянулась к нему. Узнав об этом, Скоповский устроил скандал, состоялось неприятное и тяжелое объяснение, после которого Котовский уехал из имения.

Новым хозяином Григория Котовского с мая 1901 года стал Якунин, владелец имения Максимовка. Хозяйство большое, хлопотное, но Котовский со свойственной ему энергией успевал делать все: вести финансовый учет, контролировать полевые работы, заботиться о фруктовом саде помещика, о винограднике и ферм? И еще он всякий раз проверял, как кормят батраков, из колодца ли, а не из пруда привозят им воду.

Недолго, однако, длилась спокойная жизнь Котовского в новом имении. Осенью, когда уже были окончены основные полевые работы, Григорий Котовский поехал на несколько дней в Одессу. Дома у него осталось около 200 рублей помещичьих денег. Когда он вернулся, обнаружил, что шкаф взломан, а деньги похищены. Котовский пошел к Якунину, чтобы сообщить о краже, но тот уже знал о ней со слов Осадчего – помощника управляющего. Тот ловко повернул дело так, будто деньги Котовский израсходовал, а вину решил свалить на другого. Потому имитировал воровство.

Оскорбленный Котовский взял расчет. Тем более что за несколько недель до скандала получил от Скоповского письмо с приглашением вернуться в его имение.

И вот вновь Валя-Карбуна. Но примирение было недолгим. Скоповский начал подозревать управляющего в том, что он распространяет крамольные листовки, и ждал случая расправиться с вольнодумцем управляющим в назидание другим.

2

Григорий Иванович не замерз той лютой ночью. Ему удалось освободиться от веревок. Добравшись на следующий день до Балты, решил ехать в Кишинев, искать работу. Но получить приличное место без хорошего отзыва от прежних хозяев или рекомендации какого-либо влиятельного лица было невозможно. Ради куска хлеба пришлось соглашаться на любую временную работу. Даже грузить баржи. В те месяцы скитаний Котовский познакомился с социал-демократической, марксистской литературой.

Политическая обстановка в Бессарабии к тому времени значительно изменилась. В Кишиневе все больший вес приобретали марксисты. Южная группа содействия «Искре» командировала Леона Гольдмана в Мюнхен к В.И. Ленину. Из Вильно в Кишинев был доставлен ручной печатный станок, а И.И. Радченко, соратник Ленина, привез в крестьянской телеге восемь пудов типографского шрифта. Вскоре из одноэтажного белого домика, расположенного как раз напротив полицейского участка, начала вывозить «няня» семьи Гольдмана Г.А. Корсунская коляску с ребенком, под матрасиком у которого были аккуратно уложены большевистские листовки и брошюры.

Полиция жестоко боролась с искровцами, то и дело проводились обыски, аресты. «Искра» изымалась полицией в Кишиневе, в Аккермаие и в других городах Бессарабии.

В ночь на 23 ноября 1901 года на конспиративной квартире комитета РСДРП в Кишиневе полиция захватила склад нелегальной марксистской литературы. В перечне изъятой литературы была прокламация В.И. Ленина «Начало демонстраций» и его же брошюра «Задачи русских социал-демократов».

Но, несмотря на все попытки полиции захватить подпольную типографию, «Искра» продолжала выходить в Кишиневе. Здесь же были выпущены отдельными оттисками тысячи экземпляров статей В.И. Ленина «Начало демонстраций», «Новое побоище», «Борьба с голодающими». Вполне вероятно, что Григорий Котовский читал и приветствие «Искры» по случаю образования в Кишиневе комитета РСДРП, и прокламацию «К товарищам», которую выпустил вновь созданный комитет. Не мог не слышать и о приказе военного коменданта города Кишинева о применении оружия против демонстрантов. Приказ тот опубликовала «Искра», и он вызвал возмущение всего трудового люда своим средневековым деспотизмом: «Его Высокоблагородию Г-ну Ротному Командиру …ского Пехотного полка. Отношение. Предлагаю В. В. назначить роту в 32 ряда для подавления могущих возникнуть в городе беспорядков. Находиться в ведении Г-на полицмейстера. Выступать по приказу. Действовать решительно и ни перед чем не останавливаться. Каждому нижнему чину иметь 15 боевых патронов и одну веревку…»

Возможно, что именно в то время возникли у Григория Ивановича мысли о необходимости бороться силой оружия против тех, кто жестокими репрессиями подавлял любые выступления народа. Неожиданный арест окончательно убедил его в этом.

1 октября 1902 года Григорий Иванович явился в воинское присутствие в Балте для отбывания воинской повинности. Но там ему сказали, что призыв откладывается до ноября. Тогда Григорий Иванович едет в Ганчешты проведать сестру. А там узнает, что по распоряжению мирового судьи и судебного следователя он разыскивается становым приставом. За что? Теряясь в догадках, Котовский пошел к приставу, но был арестован и отправлен в Кишинев. Ему предъявили обвинение в том, что он якобы растратил 77 рублей, когда работал у Скоповского, и посадили в арестный дом.

Да, не успокоился Скоповский на том, что вышвырнул управляющего, связанного и избитого, в морозную ночь. И вот уже скорый и позорный суд с загодя известным исходом. Виновен невиновный. Месяц лишения свободы.

С тоскливым скрипом закрылась дверь в сырую и холодную камеру. Жизнь осталась там, за толстыми прочными стенами.

Не знал Котовский, что привыкнет он позднее к ржавому скрипу тюремных дверей, к прочным стенам, к застоялому тюремному удушью, которым, казалось, пропитаны не только стены, нары, двери и решетки, но и одежда, все тело, и что после каждого очередного ареста первой станет мысль о побеге. Сейчас же свой первый арест он воспринял с болезненной озлобленностью.

Медленно, словно иззябшая черепаха, ползло время. Такими же тягучими и безрадостными были рассказы крестьян и мастеровых, с которыми оказался в камере Котовский.

Через несколько дней после ареста Котовский заболел нервной горячкой. Его перевели в тюремную больницу, а после выздоровления вновь вернули в камеру. Вид его был настолько жалок, что даже тюремный врач Василевич предложил следователю освободить Котовского, оставив его под надзором полиции.

Но не выпустили Григория Ивановича из тюрьмы. Последние сутки показались особенно длинными, считал часы и минуты. Твердо решил после освобождения поехать в Ганчешты к своей сестре. Как будет добираться до Ганчешт, не думал. Денег ни копейки. Да и силенок кто бы дал взаймы.

Ужаснулась Елена, когда увидела брата, так он похудел.

– Ах, Гриша, Гриша! Ну когда же ты будешь жить как все?! – в отчаянье воскликнула она.

Григорий промолчал. Одним словом не ответишь, а разве время сейчас говорить о том, что он пережил и передумал, что решил посвятить свою жизнь борьбе за правое дело, борьбе с притеснителями народа?

Но прежде чем он возьмет в руки оружие, пройдут месяцы. Он еще до дна выпьет горькую чашу нужды и скитаний, будет трудиться чернорабочим в экономии, а затем поденным рабочим в имении Недова, вновь окунется в самую гущу революционной агитации, а затем побывает в Харькове и Киеве, где, как теперь все более уверенно делается предположение, встретится с руководителями комитетов РСДРП, которые и дадут ему задание сформировать боевую дружину. Выполнит он его тоже не сразу. Сменит еще не одну фамилию и, перейдя на нелегальное положение, начнет подбирать наиболее надежных и верных товарищей. И в это время его вновь арестуют за «уклонение от воинской повинности».

3

«…Балтское уездное полицейское управление, рассмотрев переписку о задержанном в г. Кишиневе балтском мещанине Григории Ивановиче Котовском, нашло, что Котовский подлежал отбытию воинской повинности в 1902 году, но к исполнению таковой до сих пор не являлся, скрываясь в разных местах, а потому постановило: названного Григория Котовича (так в документе. – Г. А.), в целях воспрепятствования дальнейшего уклонения от исполнения воинской повинности, содержать под стражей при полиции, впредь до открытия заседания Балтского воинского присутствия 3 февраля 1905 года, о чем ему объявить, а копию сего постановления препроводить товарищу прокурора по Балтскому участку.

Пом. исправника :

Журавский».

Вскоре заседание воинского присутствия состоялось, и Котовского препроводили в 19-й пехотный Костромской полк, который был расквартирован в Житомире. А уже 31 мая (13 июня по новому стилю) 1905 года Григорий Котовский, воспользовавшись тем, что его положили на лечение в лазарет, бежал, и полковник Воронов подписал приказ «исключить его из списков полка, роты и больных Житомирского местного лазарета».

Не мог Котовский стать солдатом армии, которая расстреливала петербургских трудящихся, мирно шагавших 9 января с иконами и царскими портретами к Зимнему дворцу, надеясь получить защиту у царя от притеснения алчных хозяев. Узнал о Кровавом воскресенье Котовский буквально за день до ареста в Кишиневе. В этот же день пришла весть о расправе над батраками Ганчешт. Голодные, отчаявшиеся крестьяне поднялись всем миром, самовольно стали забирать муку у торговцев. Но в Ганчешты вошли две роты солдат, и началась расправа. Крестьян пороли, хотя еще в 1903 году царь официально отменил телесные наказания.

Дезертировавший из армии Григорий Котовский в конце июня вернулся в Бессарабию, где в то время проходили стачки, митинги, демонстрации. 21 августа в Кишиневе состоялась организованная комитетом РСДРП всеобщая забастовка, которая на следующий день переросла в политическую демонстрацию. На улицах Кишинева, Аккермана, Белграда и других городов все чаще появляются лозунги: «Долой самодержавие!», «Долой царя!», «Долой эксплуатацию!»

Усиливаются к тому времени в Молдавии и крестьянские волнения, которые охватили почти все уезды. Власти направили туда карательные отряды, чтобы потопить в крови народное движение за землю и свободу. Не задумываясь, Котовский становится на сторону поднявшегося на борьбу трудового люда.

1 декабря 1905 года в Иванчском лесу, между Кишиневом и Оргеевом, отряд Котовского конфискует деньги и ценности у дворянина Дудниченко, затем у купца Когана. Часть этих средств Котовский использовал для нужд боевой группы, остальные раздал беднякам.

Через двенадцать дней Котовский со своей группой в Бардарском лесу (что между Кишиневом и Ганчештами) конфискует деньги у ганчештских купцов. А 22 декабря между Кишиневом и Оргеевом экспроприировал деньги у шестерых помещиков и купцов.

Деньги эти Григорий Иванович раздал землякам.

Но не только деньги и ценности экспроприировал отряд Котовского, а и оружие.

В декабре 1905 года революция достигла своего высшего подъема. 7 декабря восстали московские рабочие. Эхо Декабрьского вооруженного восстания в Москве докатилось и до Бессарабии. Вот что об этих событиях писало «Русское слово»: «Десятитысячное население Комрат – центр белградского района – в руках восставших. Объявлена автономия, власти низложены и арестованы. Драгуны бессильны».

Десять дней жила Комратская республика трудящихся. С большим трудом власти сломили упорное сопротивление восставших. Их жестоко избивали, многие из них были отданы под суд и сосланы в Сибирь на каторгу.

По всей Бессарабии поднимались крестьяне, готовились взяться за оружие революционные силы Кишинева.

В начале 1906 года дружина Котовского расширила свою деятельность, стала нападать на полицейских, отбирая у них оружие, отбивала у военных конвоев арестованных за аграрные беспорядки крестьян.

Долгое время полиция не могла напасть на след отряда Котовского, ибо он пользовался защитой и поддержкой рабочих и крестьян. Выходить на облавы они отказывались, всякий раз предупреждая Котовского о появлении больших групп полицейских либо воинских подразделений. Кроме того, Котовский попросту подкупил некоторых полицейских. Так секретный агент Новацкий, состоявший непосредственно при губернаторе и получавший по 50 рублей за каждого арестованного по его доносу «опасного преступника», столько же брал и с Котовского «за услугу». Помощник пристава 3-го участка Зильберг постоянно сообщал не из-за симпатии, конечно, к Котовскому, о намечавшихся засадах. Но Зильберг готовился и к тому, чтобы подороже продать самого Котовского. Однако до поры до времени отрабатывал получаемые от Котовского деньги.

Росло число нападений на помещиков, купцов, полицейских и конвойных. Имя Котовского наводило ужас на эксплуататоров. Буржуазная газета «Бессарабская жизнь» и особенно черносотенные газеты «Бессарабец» и «Друг» старались вовсю изобразить Котовского как атамана бандитской шайки, главная цель которой – грабеж. Властям такая трактовка борьбы вооруженной группы Ко-товского была выгодна.

Но факты говорили о другом. Даже следователь Кишиневского окружного суда отмечал, что нападения группы отличались как крайней смелостью, так и строгой планомерностью в действиях. А в составе группы, судя по протоколу Кишиневского окружного суда от 20 января 1906 года, были люди, ранее обвинявшиеся в хранении и распространении антиправительственных брошюр и газет.

Когда полицейские арестовали одного из членов вооруженной группы Котовского, П. Демянишина, они нашли при обыске у него «Призывную песню». Вот отрывок из этой песни:

Ой вы, руки народные сильные,

Вы берите цепы молотильные,

Обмахните слезы соленые,

Отбивайте вы косы каленые,

Топоры навостряйте тяжелые…

Вот встает оно, войско народное.

Не спасут тебя пули свинцовые,

Не укроют и стены дворцовые.

Ой держитесь, министры-правители,

Палачи, кровопийцы, мучители,

Челядь царская, сволочь приспеншая,

Жадных коршунов стая кромешная.

Ненавистью к угнетателям, к самодержавию проникнута песня. Она зовет на борьбу, она полна веры в конечную победу народа.

Не случайно и то, что отряд Котовского постоянно стремился добывать оружие. Ведь только у исправника, который вез оружие из Пересечина в Оргеев, группа Котовского отняла 30 ружей. А сама группа в то время состояла из 17-18 человек, хорошо вооруженных. Больше группа не увеличивалась. А оружие куда-то уходило, кому-то передавалось. Не кишиневским ли рабочим-революционерам для создания боевых дружин?

Политический характер борьбы отряда Г.И. Котовского вынуждены были признать даже чиновники Кишиневского окружного суда и департамента полиции. Когда Григорий Иванович бежал из кишиневской тюрьмы, департамент полиции в секретной телеграмме сообщал: «Бежал опасный политический преступник». Не случайным явлением, не единичным, основанным на мести, была борьба Котовского и его боевого отряда. Она являлась звеном в той героической борьбе, которую вел революционный народ против ненавистного царизма. После восстания на «Потемкине» Котовский стал называть свою группу «черноморцами», объясняя это тем, что цели борьбы у них одни и те же.

Полиция, жандармерия и армейские подразделения, выделенные для борьбы с выступлениями трудящихся, делали все возможное, чтобы подавить революцию. Министр внутренних дел П.Н. Дурново в январе 1906 года требует от генерал-губернаторов истреблять мятежников и сжигать их дома при сопротивлении, силою оружия выбивать у крестьян убеждение, что земля принадлежит им…

Упорно обороняясь, революция шла на убыль. И именно в этот период был арестован Котовский. Предал его Зильберг. Выгодно для себя предал. Зная одну из конспиративных квартир партизанского отряда (на улице Куприяновской, в доме 9), Зильберг долго держал ее под постоянным наблюдением. И вот 18 февраля 1906 года Котовский появился в этой квартире. Дом тут же оцепили, но ворваться побоялись. Ждали, когда Котовский выйдет на улицу.

Не подозревая измены, Котовский собирался в лес, к своему отряду. Он натянул ботфорты, надел мягкую куртку, шляпу и вышел на крыльцо. Тут его и схватили.

Сопротивляться было бесполезно. Вмиг с ним бы расправились. Это сразу понял Котовский. Сказал только с сожалением:

– Разрушен теперь весь мой план.

Полицейские перевернули в доме все, но, увы, улик в их руках оказалось весьма немного: денег 4 рубля 25 копеек, свисток, маска и записная книжка.

В тот же день в доме на Киевской улице были арестованы и закованы в кандалы Прокопий Демянишин и Игнатий Пушкарев, а через несколько дней задержали и других членов отряда. Арестовали и хозяев конспиративных квартир отряда Ирину Бессараб и Акулину Жосаи.

Зильберг получил солидное вознаграждение – 1000 рублей.

Котовский вновь в тюрьме. Она, с высокими сторожевыми башнями и узкими, в виде креста, окнами, напоминала средневековый замок, и только колючая проволока, которой были густо опутаны тюремные стены, нарушала это сходство. Теперь двойные железные ворота захлопнулись не на месяц, как в первый его арест, а на многие месяцы. Но не испытывал Котовский отчаяния. Он вовсе не собирался ждать решения суда и терпеть произвол тюремной администрации. Уже в апреле он пытается установить связь с оставшимися на свободе товарищами. Записку, однако, перехватили стражники. Но это не остановило его. Он продолжает готовиться к побегу, и не один, а вместе с другими политическими заключенными.

В середине апреля комратцы (так называли в кишиневской тюрьме организаторов Комратской республики. В 1905 году содержалось их здесь более шестидесяти человек) объявили голодовку, Заключенные выступили против избиений на допросах, против унижений й оскорблений. Комратцев поддержали политические, а затем под влиянием Котовского и многие уголовники.

Такая значительная поддержка требований комратцев привела к успеху. Часть их распоряжением губернатора была освобождена вовсе, иных отпустили домой под залог, третьих – на поруки, Авторитет Котовского и его друзей еще более возрос, и они, понимая это, решаются на организацию массового побега из тюрьмы.

Сложную задачу ставили перед собой боевой отряд и его сообщники – им предстояло разоружить более пятидесяти охранников, поэтому действовать предстояло не только решительно и смело, но и хитро.