Текст книги "Князь Воротынский"

Автор книги: Геннадий Ананьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц)

Две стрелы пронзили щит идущему впереди, впились, больно ударив в грудь, защищенную такой же воловьей кожей, как и на щите, но пробить нагрудник сил не хватило. Второй же лазутчик упал замертво со стрелой в шее. Попятился передовой казак, прикрываясь щитом, ожидая с тревогой нового залпа, только никто больше не стрелял. Будто никого и не было за стеной.

Старший повелел:

– Не тратьте болтов. Пущай докладывают своему атаману, – потом добавил: – Вот теперь и голове Шике можно весть подать. Я сам поскачу. Не скоро, прикидываю, появятся вороги. Успею обернуться.

Шика, выслушав доклад урядника, остался вроде бы доволен:

– А то, думаю, чего не жалуют? Появилась, таким образом, у него возможность проявить себя, заслужив тем самым благодарность княгини, но, особенно, князя, когда тот воротится в свой удел.

– Схожу, уведомлю княгиню.

Уверенно пошагал от флигеля для дружинников в княжий терем. Как властелин. Дородный. В плечах – косая сажень. Его содружинники не зря окрестили Пересветом. И не только за осанистость и силушку нерастраченную, но и за спокойность и ровность в любых условиях. Может, и металась его душа в трудную минуту, но никогда он неспокойность внутреннюю не выказывал. Как вот и сейчас. Словно нес княгине самое что ни на есть приятное сообщение. Встретился он с ней на резном крыльце. В теплой она накидке, бережно поддерживаемая няньками. Погулять вышла. На том повитуха настояла. Она каждый Божий день требовала, чтобы княгиня по целому часу прохаживалась по дорожкам двора, которые были тщательно вычищены от снега, чтобы не дай Бог княгиня не поскользнулась. Сидор Шика поклонился поясно.

– Дозволь, матушка-княгиня, слово молвить?

– Говори, Сидор. Я слушаю.

– Появились, матушка, вороги на гати. Передовыми – казаки днепровские, литвинские. Погулять, стало быть, погуляй остатний разок, потом, пока не отобьемся, не кажи носа на улицу. От стрелы шальной кто может уберечь тебя…

– Ты сказывал, засады у самых болот. Верст несколько стало быть. Неужто сюда долетят басурманские стрелы?

– Знамо дело, не достанут. Но стену, матушка, вокруг терема и двора всего не зря рубили.

– Поняла. Только вы уж, миленькие, постарайтесь их на землю не впускать. Здесь с ними трудней совладать.

– Вестимо, матушка. Только ведь как Бог рассудит. Все в его вседержавных руках.

– Мы здесь все будем молиться Пресвятой Богородице чтоб замолвила слово перед своим сыном. Бог смилостивится.

– Ну, а пока погуляй, матушка-княгиня, вволю. А мне дозволь службу править. Тебя оберегать.

– Иди, Сидор, иди. Бог вам в помощь. Поклонился Шика низко и пошагал к дому, где размещались дружинники. Объявил подъем.

– Довольно бока мять, лень лелеять. Объявились супостаты на гати. Седлай, Данила, – обратился Сидор Шика к одному из дружинников, – коня (а их на острове держали постоянно полдюжины, чтобы и князя встречать у гати, и на дальние скрадки отвозить) и скачи к засаде у тыльной тропы.

– Не сподручней ли, голова, пеши?

– Ишь ты, пеши. Пять-то верст? Сказал: седлай, значит повели конюхам, чтоб оседлали. Коня же, ты, дурья твоя голова, саженей за полота оставь в лесу. Верно, что маячить на коне смысла нет возле засады. Поведаешь той засаде о гостях на гати и – ко мне, не медля ни часу. Я на гати пока что буду. – Потом заговорил о том, что всех касалось: – Сейчас совет проведем. С казаками и дворовыми. Чтобы все знали, что кому делать. Сбегайте, покличьте из людской всех во двор.

Часть казаков, кто не поместился в доме дружинников, расположились в людской вместе с дворовыми. Они тоже тяготились безделием. Дворовым-то всегда дело найдется – то печи топить, то дорожки чистить да мести, то коней кормить, поить и чистить, то денники выметать, а казакам что делать? Лень, как любил говорить Шика, лелеять? Утомительное дело. Встрепенулись, услышав новость. Не зря, выходит, их здесь сгрудили. Не на безделье.

Совет короткий. Никому, как воевода Двужил велел, за стены двора княжьего – ни шагу. Что бы ни случилось. У стен пока что попусту не торчать, но доспехи, облачившись в них, не снимать. Самострелы чтобы в миг в дело можно было пустить. И пищали (а их Шика целых аж две доставил для обороны охотничьего дома) чтоб заряженные стояли.

– В веже, что на верху дома для дружинников, попарно бдить. С самострелами. Через час – смена. На остальных, угловых вежах и в надвратной – тоже попарно. Там без смены. На обед, если что. Не более.

Когда Шика вместе со старшим засады появился у стены, по гати уже двигались, плотно укрывшись щитами, казаки. По трое в ряду.

– Верно, что казаки. По щитам вижу. Не более полусотни, – определил Шика. – Семечки. – И спросил дружинников: – В болотину пустим или загодя встретим?

– Загодя. Разумней так. Если отступят, хорошо тогда, если на рожон полезут, шаг, стало быть, добавят, поболее их в болотину угодит, пока задние поймут и попятятся. Тоже не плохо.

– Что ж, верный сказ. Но пока в стрельницы не высовываться. Когда махну рукой, вот тут и давай.

Вместе со старшим припал Шика к щели, чтобы определить, когда самый раз будет болты каленые пускать. А у тех, у кого не самострельные луки, пусть пока хоронятся. Если в болотину поплюхаются, тогда – самое время для них наступит. А болтами из самострелов по тем бить, кто попятится, чтоб не вольготно им было пускать в ход луки свои. Глядишь, своих ратников удастся сберечь.

Точно железные стрелы взвизгнули наступающие казаки, словно подгоняемые плетьми, рванулись вперед, на штурм стены. Через убитых и раненых перепрыгивали, стараясь не наступить, что нарушало плотность строя, и второй залп самострелов еще больше прополол строй. Но не остановил. Влетели первые шеренги в ловушку и сразу – по пояс. Цепко схватила их трясина, не выпускает, а каждая попытка выбраться усугубляет положение: если не шевелиться, болото засасывает медленней. Те, которые успели осадить себя, попятились, отстреливаясь, и Шика повелел:

– Не высовывайся зря!

Когда стрелы отступивших уже не долетали до стены, стрельцы взялись за дело, посылая меткие болты в запорожцев. Следом встали к стрельницам и лучники, чтобы не мучились бедняги, которых все одно засосет болото, а упокоили душу свою мгновенно. Еще можно было наносить урон пятившимся казакам из самострелов, но Шика остановил стрельцов:

– Баста.

У него зародилась мысль выпытать кое-что у запорожцев Дашковича. Подозрительным ему показалось, что нет на гати ни одного татарина. Крикнул зычно:

– Православные, чего это басурманы одних вас на смерть послали? Неужто не ясно вам?

Промолчала казачья ватага. Не задело, выходит. Шика тогда свой главный козырь, как он считал, выложил:

– Вас даже Ахматка-поганец и тот на произвол судьбы бросил. Где он?! Нет! То-то! Неужто совсем безмозглые у вас башки?

– Ты не лайся! Доберусь вот, пощупаю, что в твой башке! – возмущенно крикнул задиристый казак. – Полетят с плеч кочаны ваши капустные!

– Вы на твердь ступите, когда рак на горе свистнет, – с усмешкой прокричал в ответ Шика. – Ты мне про Ахматку лучше скажи, где он вас, дураков безмозглых, бросил?

Меж собой заговорили казаки. Они сразу, как оставил их проводник, засомневались, так ли уж легка добыча, что их ждет, и почему за ней не идут сами крымцы, но атаман полусотни молчал, промолчали и остальные. Если бы он на круг попросил, тогда бы иное дело, тогда говори откровенно все, что на уме, а коль атаман не пригласил на совет, значит, знает чего больше их. Скажи ему о своем сомнении, отрежет:

– Труса празднуешь? Иль не казак ты?! Оттого и помалкивали, но теперь – прорвало:

– В самом деле, ни одного татарина…

– Иль им легкой добычи не хочется?

– Что-то, атаман, не так, как следовало бы.

– Послать гонца нужно, вернувшись в лес. Мол, не можем осилить. Подмога, мол, нужна. Вот тогда – поглядим.

– Дело, – поддержали это предложение почти все. – Решай атаман.

Шика, не слышавший разговора, но видевший решительные жесты казаков, все более уверялся, что главные силы пойдут обходной тропой, и его уже начало беспокоить, отчего не скачет оттуда связной Данила.

А он там бился с татарами, забыв обо всем на свете. Сотня их сразу же, без заминки, поперла на укрепление, сооруженное наспех у берега. Прикрывшись щитами, шли уверенно, зная, что защитников за стеной мало. Когда Данила, оставив коня на полянке вблизи опушки, стал пробираться через ерник, услышал довольное восклицание:

– Что?! Не по нутру?!

Вынырнув из ерника, чуть было не столкнулся с шальной стрелой:

– Ого!

Было отчего огокнуть: татары уже в саженях пятнадцати, шаг их спор и безостановочен. На падающих от стрел защитников не обращают внимания, сами тоже стреляют непрерывно и метко. Трое дружинников со стрелами в горлах уже отдали Богу душу.

– Подмога? – радостно спросил один из дружинников появившегося сотоварища. – Много ли?

– Не будет подмоги, – ответил Данила. – На гати тоже прут. Я подсоблю малое время, да к Шике с донесением поскачу.

– Не сдюжим.

– Это как – не сдюжим?! – возмутился Данила. – Нельзя не сдюжить.

Хорошо сказать: нельзя, но как выполнить это? Татары оказались в таком положении, что единственным выходом из него остался один – вперед.

Тропу Ахматка нашел быстро. По следам. Как он и предполагал, подкрепление действительно было послано обходным путем. Но если в лесу по осевшему и потяжелевшему снегу идти было даже легче, чем по зимнему, пушистому, то как только вышли они на болото, где солнце хозяйничало вовсю, туговато им пришлось, хотя они ступали точно по следам, не отклоняясь ни вправо, ни влево. Первые шеренги, хотя и хлюпала под ногами снежная кашица, все же проходили, а в последних то и дело кто-либо проваливался. Сразу – по пояс. Вначале колонна ожидала, пока вытащат провалившегося, потом сотник распорядился оставаться для помощи одному или двоим, остальным не останавливаться. Если же проваливались и помогающие, оставлять их на произвол судьбы.

Особенно удручала татар последняя жертва болоту. Жадной трясине достался не только провалившийся воин, но и те, кто попытался спасти его. Потянули, бросивши ему аркан, и – тоже по пояс. Последние шеренги, исполняя приказ сотника, начали обходить несчастных, но еще полдюжины из них оказались в трясине. Сотник не велел спасать попавших в беду, только выговорил Ахматке:

– Ты ведешь нас туда, откуда нам нет обратного пути. Тем более, с грузом.

– Обратно пойдем по гати.

Вот и перли татары, вполне осознавая, что отступать им некуда, что даже здесь, рядом с твердью, все они могут оказаться похороненными заживо. Они подбадривали себя криками:

– Кху-кху-кху!

– Ура-а-а-агш!

Расстояние сокращалось медленно, но упрямо. Вот уже выхвачены кривые татарские сабли, у дружинников блеснули в руках мечи, взметнулись топоры и шестоперы. Храбры и ловки дружинники князя, только совладают ли они с сотней, хотя и поредевшей?!

Спохватился Данила-связной, нырнул зайцем в ерник, прыгнул в седло и понесся по тропе к охотничьему дому. Крикнул, подскакав:

– Готовься! Татарва может пробиться. Сотня их без малого.

Приукрашивал, конечно. Добрую половину сотня растеряла уже в болоте и в сече с дружинниками, но и полусотня – малая ли сила? А Данила, оповестив защитников княжьего дома, скакал уже к засаде у гати.

Там было тихо. Казаки пока что не решили, как им поступить дальше, переть дуриком на смерть им не хотелось, но и возвращаться с пустыми руками они просто не могли. Темник их за это не погладит по головке. Наказание же у татар, как это повелось от Чингисхана и записано в его Джасаке, ставшем законом для всех монголотатар – смерть. Так что куда ни поверни, везде – клин. Кто-то предложил:

– Не переметнуться ли? Одной веры мы – православной.

– Не поверят, – отозвалось ему несколько голосов. – Их должно быть, не густо на острове, а нас – не мало. Поостерегутся.

– Что верно, то верно.

У Шики тоже возникла мысль переманить днепровских казаков на свою сторону, но, прикинув, рассудил, что рискованно. Что у них на уме? Сподручно ли ждать ежечасно удара в спину? Однако и отпускать их назад не хотелось. Тогда ведь как может получиться: уведомятся татары, что гать разобрана, нагонят сюда посошного люда, собрав его из дальних сел и деревень (из ближних все в крепости) и заставят чинить гать. Не станешь же по своим стрелять. Они, конечно, за стену кинутся, закончив работу, но и татары полезут на их плечах. Каков будет исход тогда, никак не предскажешь. В рукопашной татарва тоже мастаки. «Взять, безоружных чтоб. Да на время – в конюшню». Вот в это самое время подбежал связной:

– Худо дело, голова. Смяли заслон басурманы. Я княжий дом оповестил и – к тебе.

– Еще не легче. Сколько их?

– Сотня шла. Побили многих, но…

– Ясно. Нужно на помощь к дому идти. Разделимся. Я здесь останусь. С теми вон переговоры переговаривать, а ты бери десяток и – к терему. Только не лезьте в рукопашную. Из ерника стреляйте. Исподтишка. Со всех сторон. Места чаще меняйте. Особенно бейте, когда они на штурм пойдут или зазевается кто. Чтоб не вдруг распознали, что тыл у них смертоносен.

– Понятно. Поохотимся.

Без одного дюжина пошла по тропе. Горстка вроде бы, но у пятерых – самострелы, у остальных же луки тугие, дальнобойные. Самых метких и твердоруких отпустил Шика к княжьему дому. К тому же у каждого мечи и шестоперы. Если в рукопашную придется, тоже посекут изрядно татарских бошек. Дешево жизнь свою не отдадут.

В самый раз они подоспели. Тихо все было, пока они спешили по тропе, и вдруг рвануло тишину хриплое многоглоточное:

– Кху-кху-кху-кху!

Ахнули рушницы. Еще раз. Еще.

– Бегом, братья! На штурм татарва полезла!

Верно, несколько трупов на поляне перед стеной, но татары уже достигли ее. Лезут друг другу на плечи, норовя ухватиться за края стрельниц. Вот одному удалось это, подтянул себя, взмахнул кривой саблей и – полетел вниз. С болтом в спине.

Били прибывшие на помощь по тем, кто взбирался на плечи своим соратникам.

Защитники тем временем сбежались к этой стене, оставив на остальных сторонах только наблюдателей. И с угловых веж полетели стрелы, а почти на всех стрельницах появились дружинники с боевыми топорами или шестоперами. Ловчее отбиваться на стене этим оружием. Любо оно русским ратникам.

Не сумев сходу захватить дом княжеский, отступили крымцы за деревья. Изрядно осталось басурман на поляне перед домом и у самой стены, но праздновать победу еще было рано. Не знают обороняющиеся, что штурм отбивали вместе с ними их соратники-дружинники. От их стрел первый смельчак пал и иные многие ретивцы. А невидимые помощники затаились в ернике. Подлесок густой, кого хочешь укроет. Вот и наблюдают, тише мышей себя держа, за крымцами, хотя ох как хорошо было бы уложить стрелами и сотника, и Ахматку, и других иных, пока они опомнятся. Враги-то не таятся, бей на выбор.

Спадает с татар азарт боя, трезвеют мысли. Только никто не осмеливается говорить, пока молчит сотник. А тот, поразмышляв немного, начал с вопроса к Ахматке:

– Ты говорил: дом князя беззащитный. Почему стены?!

– Видите, бек, совсем свежая рубка. Вон щепка и кора еще не потускнели. Я говорил то, что знал.

– Знал! Знал! Теперь один путь: ударим с тыла по защищающим гать, настелем бревен и пригоним сюда для штурма урусутов пленных, казаков и ногайцев.

– Мудрость твоя, бек, беспредельна, – одобрительно зацокали языками татары. Каждому из них хотелось остаться живым и еще обогатиться, разграбив княжеский охотничий дом. – Веди нас к гати!

– Нет, безмозглые! Нет! Я пошлю разведку. – И к Ахматке: – Ты знаешь туда тропу?

– Нет. Но, думаю, ее легко найти, идя по опушке. Гать там, – указал Ахматка на южную сторону острова. – Туда должна быть хорошая тропа. Князь сюда…

– Ты мудр, как старый осел, – с усмешкой остановил Ахматку сотник и добавил: – Я передумал. Ты останешься под моей рукой. В разведку пойдут другие.

Пока сотник определял, кому идти, и объяснял, что нужно разведать, трое дружинников уже выскользнули бесшумными ящерицами из своих укрытий и устремились, углубляясь в лес, к тропе, ведущей к гати. Чтобы перерезать путь лазутчикам.

Татары-лазутчики тропу нашли быстро. Она действительно была торной, ибо за ней следили конюхи и дворовые, жившие здесь постоянно, готовые в любой момент встретить князя, когда бы он ни захотел поохотиться. Обрадованные татары поспешили по этой тропе, пока еще не осторожничая. Там, ближе к гати, они свернут с тропы, а пока – вперед и вперед! Увы, не сулил им Аллах дойти до гати: два самострельных болта остановили их торопливый шаг.

– Вот что… Вы ждите следующих. Только не вдруг их убивайте. Попробуйте пугнуть, чтоб к сотнику своему возвернулись. Если же не получится, тогда – Бог им судья. А я – к гати. Мигом обернусь, – распорядился Данила, вынырнул на тропу и припустился по ней.

Двое других дружинников остались в своих укрытиях, под нижними лапами молодых елок, свисавших до самой земли, отчего у стволов было уютно и скрытно. И наблюдать к тому же можно, слегка раздвинув ветки. Правда, стрелять не так уж и ловко, но терпимо.

Более получаса прошло, уже Данила вернулся, а на тропе никто не появлялся. Сомнения начали брать дружинников: а что если на штурм терема пошли, либо какую подлость удумали? Но тогда бы пищали бахали, а их здесь слышно было бы. Нет, терпеливо нужно ждать.

Вот, наконец, появился татарин. Один. Идет хотя и быстро, но успевает зыркать по сторонам, словно пробуривает елочную густоту.

Смотри-смотри, все равно ничего, кроме своих сородичей, лежащих со стрелами в шеях, не увидишь.

Плавный изгиб тропы и – опешил татарин. Потом кинулся к своим сородичам, склонился над ними, и тут железная стрела сбила с него островерхую шапку, опушенную выдрой. Вторая стрела пролетела перед лицом, а третья впилась в землю у самых ног. Татарин трусливой ланью кинулся обратно, оправдывая свою трусость тем, что он должен живым добежать до сотника и сообщить ему о случившемся.

Дружинники, срезав угол, оказались на пути татарина, пустили, промахнувшись специально, еще по паре стрел, и это еще более подстегнуло татарина – сломя голову он подлетел к сотнику и, стараясь скрыть свой испуг, начал возбужденно небыстро тараторить:

– Полный лес гяуров. Лазутчики твои, бек, убиты стрелами. В меня тоже стреляли. И на тропе, и вот здесь, совсем рядом. Я не вступил в бой с неверными, чтобы предупредить тебя…

Но сотник уже не слушал прибежавшего со страшным известием воина, он схватил Ахматку за грудки и прошипел змеино:

– Ты привел нас в западню. Ты – продавшийся гяурам! У крепости тоже, змей ползучий, подстроена ловушка?!

– Нет! Нет! Я слышал своими ушами. Я видел своими глазами. Здесь нет много урусутов!.. Твой воин ошибается!..

– Переломите ему хребет, – приказал сотник, отшвырнув от себя Ахматку. – Гяур!

Ахматку повалили лицом вниз, один воин встал ему на спину, двое других, взявшись за плечи и ноги, согнули из него дугу, и бедняга не успел даже крикнуть от боли, только заскулил брошенным щенком. Жалобно, противно. Все ждали, что сотник прикажет: «Заткните ему рот!», но тот вроде бы даже наслаждался тоскливым попискиванием несчастного. Сотник думал.

А в это время вернулись к дружинникам их товарищи. Данила сообщил:

– Хортицкие казаки сдались. Ведет их сюда голова наш.

– Не ко времени. Повременить бы. Что татары удумают, нам не ведомо пока.

– Верно. Беги. Пусть в лесу нашего слова ждут.

Еще немного молчал сотник, потом решительно бросил:

– Выход один – штурм! Нас выпустят отсюда только тогда, если мы возьмем в заложники жену князя.

– А что, казну оставим?

– Нет. Возьмем и казну. Урагш!

– Ура-а-а-гш! – заметалось меж еловых лап. – Кху! Кху! Кху!

Теперь уже не было смысла таиться. Дружинники выскользнули из ерника и, миновав все еще попискивавшего Ахматку, побежали к опушке.

– Выцеливай сотника! – повелел самому меткому самострелыцику Данила. – Остальные тогда враз сабли побросают.

Так и вышло. Не с первого выстрела, но впился смертельный болт в сотника. Поначалу татары не заметили эту свою потерю, лезли на стену, будто вовсе не прореживала их дробь пищальная, не косили их стрелы не только защитников терема, но и дружинников от опушки, которые теперь стояли без утайки, выбрав удобные места для стрельбы. Не ведом, казалось, для татар страх смерти, им крепость взять – вот главное. Вперед и вперед!

Подбежали еще дружинники, которых послал на подмогу Шика. Первые их стрелы в основном полетели мимо, но когда совладали с дыханием, ловко стали целить в штурмующих, и поняли те, наконец, что оказались меж двух огней. К тому же крикнул кто-то из басурман:

– Сотник убит!

Как ушат холодной воды на голову. Растерялись штурмующие, не хотелось им играть роль джейранов, которых сгоняют в кучу загонщики, чтобы потом поразить их стрелами. Попадали ниц оставшиеся в живых. Отдали себя на волю победителей. Подходи и бери голыми руками.

Только не простаки дружинники. Знакомо им коварство татарское: подойдешь поближе, повскакивают и – пошла сеча. А их вон еще сколько! Велят дружинники поодиночке подниматься, складывать в сторонке оружие и, отойдя саженей на дюжину, там – в снег. Лицом в его мягкую водянистость. А сами их под стрелами держат. На стенах, на стрельницах – тоже готовы в любой миг спустить тетивы. Ворот тоже пока не отворяют. Зачем рисковать? Вот сложат оружие, тогда отчего не открыть и не пригласить гостей непрошеных и не рассовать их в конюшне по свободным денникам.

Покорней необлизанных телят татары, все выполняют, что им велят. Сложив оружие, лежат бездвижно, ожидая, что сниспошлет им Аллах. Сами бы они посекли головы без особого раздумья, этого же ждут и от пленивших их. У дружинников и в самом деле руки чешутся. Раздаются голоса:

– Чего ораву такую охранять да кормить? Посечь, и делу конец!

Но более благоразумные советуют:

– Сидор Шика пусть рассудит. Он голова. Никогда не поздно порешить.

– Верно, – поддержал этот совет Данила. – Запрем, пока суд да дело, в конюшню. – И к тем, кто на стенах с луками и самострелами в готовности стоит: – Отворяй ворота.

Окружив пленных, повели их строем через ворота. Во дворе посадили прямо на снег и стали отсортировывать первый десяток для одного денника, и в это самое время из терема донесся детский крик, известивший мир, что на свет появился еще один житель Руси, ее витязь, ее воевода.

– Слава тебе, Господи, – принялись креститься дружинники, перехватив мечи в левые руки. Казаки и дворовые последовали их примеру: – Слава тебе, Господи.

На резное крыльцо вышла повитуха. Светится радостью. Как же иначе, дело-то она свое хорошо исполнила. Поклонилась низко и заговорила:

– Поклон вам от княгини. Благодарит она вас сердечно за храбрость вашу, за верную службу. За спасение наследника, продолжателя славного княжеского рода.

В воротах появился Шика. Следом за ним во двор входили звеньями сдавшиеся казаки под охраной всего полдюжины дружинников.