Текст книги "О чем базар? (СИ)"

Автор книги: Гелена Носкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

Глава 7

Клиент и вправду оказался солидным, поэтому неделю я работала с перерывами лишь на краткий сон и малопитательный перекус. Зато к выходным шеф расщедрился на внеочередную премию и поучительное: «Уйди с глаз моих! Постоянно в конторе зависаешь. Три выходных тебе. Нет, четыре! А то девчонка молодая света белого не видит...»

Я говорила, что у меня в начальниках значится прекраснейший из прекрасных и справедливейший из справедливых? Нет? Тогда говорю!

Старый Новый год попадал на выходные, поэтому я успела приготовить мегапамятный и мегасимволичный подарок и нагрянуть в гости к Ване. А он будто бы и не удивился моему визиту.

–    Привет Матрасова. Давненько не виделись.

–    Хай, Иванов. На порог пустишь?

По лохматым волосам, явно домашним треникам и пустому холодильнику я сообразила, что Ванькины байки про празднование Старого Нового года не вышли из разряда баек. Хорошо хоть я запаслась шампанским.

–    Слушай, а у нас из праздничного только яичница намечается?

–    В морозилке еще пельмени, – ответил парень

–    Ого! Да мы шикуем!

Он взлохматил и без того стоящие торчком волосы и сказал:

–    Я пока займусь яичницей, а то еще даже не обедал. Только вот какие-то яйца я варил... А какие – не помню...

–    Так покрути их.

–    Зачем?

Я пораженно уставилась на него. Всегда считала, что проверка яиц методом кручения вписана в генетический код русского человека.

–    Раскручиваешь яйцо, – я принялась объяснять, – если оно крутится медленно, то сырое, а если быстро, то вареное.

–    Ерунда какая-то, – Ваня недоверчиво вытаскивал яйца из бокового отсека холодильника. А когда он обнаружил разную скорость вращения, то испытал неподдельный восторг, который выражался в довольном повизгивании и широченной улыбке.

–    Кхм-кхм, – кашлянула я, чтобы привлечь его внимание. – Яичница, Ваня. Ты еще не обедал.

–    А? Да, точно. У меня мама записывала в тетрадку рецепты. Там сто пудов найдется что-то поинтереснее яичницы. Сварганим что-нибудь из имеющихся продуктов. Сходи, пожалуйста, в гостиную, в нижнем ящике комода голубая тетрадь.

Никогда не копалась в чужих вещах, но раз владелец дал добро... Тем более, сей акт вандализма направлен на расширение гастрономических горизонтов.

Я довольно быстро нашла нужную тетрадь, но зацепилась взглядом за другую, не менее любопытную. Это же моя тетрадь по геометрии! Грязная, некоторые строчки расплылись, листы шероховатые от впитавшегося дождя. Я, не ведая, что творю, начала переворачивать страницы. Зачем Ванька ее хранит? Я-то думала, что он оставил ее покоиться в луже...

Когда я дошла до последней страницы, то увидела не свой почерк. Кто-то пытался повторить мое начертание букв, и сделал это весьма успешно. Но меня не проведешь. И это было не решение задачи, а... письмо?

Послание начиналось со слов «Дорогой и любимый Александр Семенович». Так звали нашего математика. Обращение «любимый» заставило с подозрением напрячься. Я мертвой хваткой вцепилась в тетрадь и побежала по строчкам.

Письмо. Письмо якобы от меня нашему математику. Весьма похабное письмо якобы от меня нашему математику... Настолько похабное и далекое от правды, что при нынешней компетенции я могла бы автора послания наказать официальным штрафом. А также личным презрением.

В семнадцать лет я и слов-то таких не знала, которыми изобиловало письмо. Якобы я со страниц тетради по геометрии признавалась учителю в жарких чувствах и сокровенных фантазиях. Спасибо, что хоть картинками не снабдили...

Я оторвалась от строчек, только когда услышала:

–    Ознакомилась, значит?

Ванька возвышался надо мной, сидевшей на полу у комода, и буравил взглядом.

–    Вань... Что это такое? Откуда? Кто это написал?

–    Колян со своей шайкой-лейкой.

–    Но зачем?

–    А зачем Колян делал хоть что-нибудь? Чтобы поржать.

–    Я бы опозорилась... Это ужасно.

Я прятала увлажнившиеся глаза в ладонях и дословно вспомнила все, что наговорила Ване.

–    Ты омерзителен! Законченный эгоист, который думает только о себе! Я весь вечер потратила на эти задачи, не выспалась, устала, как собака, а ты... Тебе плевать на всех вокруг! Даже на меня. А я-то, дура, думала, что мы друзья. Что горой друг за друга. А ты... Ненавижу!

Получается, он защищал меня?

–    Ваня?

– Что?

–    Прости...

–    Я, Настя, не умею на тебя злиться или обижаться. Ни тогда, ни сейчас.

– Почему ты не объяснил мне? Не рассказал? Я бы не стала незаслуженно тебя обвинять.

– А ты бы поверила, если б я рассказал?

–    Поверила, Ваня. Тебе бы поверила.

Судя по его лицу, он закопался в недра памяти и отыскивал причины моего ответа. Он определенно злился. И, может, я не была причиной этой злости, но была с ней связана, а это уже повод ощутить неприятие самой себя.

Спасти ситуацию и разрядить гнетущую атмосферу мог только вкусный ужин. Ваня хоть и отличался астеничным телосложением, но поесть любил.

–    Вань, – я дернула его за ладонь, поднимаясь на ноги. – А давай пиццу закажем! Я с ветчиной и ананасами люблю.

–    А я с морепродуктами, – он не просиял, но совершил весьма успешную попытку улыбнуться.

Что мы имеем?

Я незаслуженно обидела близкого друга и вычеркнула его из жизни на десять лет. Это раз.

Примерно через час Ванькина квартира наполнится запахами пиццы, и парень окончательно подобреет. Подобреет и забудет о нашей школьной ссоре. А я останусь наедине со своей виной. Это два.

Близкое присутствие Ваньки как-то странно на меня влияет. Это три.

Пока мы ждали курьера, я все-таки пожарила оголодавшему парню яичницу из трех яиц – чтобы заморить червячка, но не объедаться.

А пицца, особенно под шампанское, оказалась шикарна. От одного только запаха итальянского лакомства в прямом смысле потекли слюнки. Когда мы приговорили по кусочку, Ванька закричал:

–    Мы чуть Новый год не проворонили! Пять минут всего осталось!

Он наполнил шампанским опустевшие бокалы и произнес:

–    За то, чтобы в наступающем и всех последующих годах между нами не осталось недопонимания.

Мы столкнулись бокалами и осушили их содержимое.

–    А теперь подарок! – радостно известила я и убежала в прихожую к сумочке.

Вернувшись в комнату, я протянула Ване новогодний сувенир и произнесла:

–    Это мой должок с учетом процентов и твоих нынешних пожеланий.

Сперва он не понял моих слов, а затем заливисто захохотал:

–    Матрасова, это не совсем то, о чем я мечтал, но спасибо!

За те дни, что мы не виделись, я успела заказать большую плитку шоколада с засушенными ломтиками клубники. Но самый сок – это обертка. На ней были изображены красотки Плейбоя вокруг трона, на котором восседал Хью Хефнер. Вот только его лицо я попросила заменить на Ванькину фотку. Получилось весьма органично!

Отсмеявшись, Ваня ответил:

–    Что ж, теперь моя очередь.

Я заметно смутилась, потому что не предполагала наличие у него подарка для меня. Мы же не договаривались о встрече...

Ваня вложил в мою ладонь лаконичную маленькую коробочку.

–    Надеюсь, там не бомба? – неуместной шуткой я пыталась скрыть волнение.

–    Как знать, Настя, как знать...

Открыв упаковку, я уставилась на две крошечные сережки-гвоздика с каким-то зеленым камушком. Ох, мама дорогая, только не говорите, что это...

–    Это ведь не изумруды? – с нескрываемой надеждой спросила я.

–    Они самые. Не стал бы я тебе в серьги вставлять бутылочный осколок.

–    Вань...

В любой другой ситуации я бы запричитала, что это слишком дорогой подарок и я его не приму. Но совсем недавно, вручая билеты на балет Алисе, я внутренне тряслась от страха, что она скажет примерно то же самое. К тому же с Ваней мы не общались десять лет. Можно представить, что серьги – это подарок, стоимость и ценность которого накапливались весь этот долгий срок.

Я мысленно уговаривала себя не отвергать сережки, но прикоснуться к ним боялась.

–    Примеришь? – прервал мои терзания Ваня.

– А? Да, конечно...

Он провел к зеркалу и выжидательно вглядывался в мое отражение. Я достала серьги из коробочки и уже поднесла их к ушам, как Ваня сказал:

–    Подожди.

Правой рукой он собрал мои непослушные волосы, чтобы я справилась легче. Видимо, трясущиеся руки спрятать не удалось. К тому же сосредоточиться мешали теплые пальцы Вани, которыми он мягко прикасался к шее. Тело предательски выдавало истинные эмоции, запуская непрошеные мурашки.

Я скоро застегнула сережки, чтобы сосредоточиться на маленьких камушках в ушах. Ваня отпустил волосы, и они рассыпались по спине и плечам. Но он не отходил, продолжая гипнотизировать моего двойника из зеркала.

–    Ну, как? – я прервала затянувшееся молчание.

–    Прямо как раньше, – однобоко улыбнулся.

–    Я раньше не носила изумруды.

–    Но уши в зеленую крапинку у тебя уже были. Самые классные каникулы в жизни и самые красивые уши!

Я поняла, что изумрудные гвоздики – это повторение тех пятнышек зеленки, которые Ванька рисовал на моем теле, в том числе и на ушах. Мы болели, беспрестанно чесались, но были бескрайне счастливы. Почти как сейчас.

–    Точно, – отозвалась я. – Какой символичный праздник получается.

–    М? – Ваня осторожно приближался ко мне, будто спрашивая разрешения. А когда не получил отказа, то слегка приобнял за талию. Он щекотал дыханием мои волосы на затылке.

–    Старый Новый год. И мы встретились спустя десять лет. Вроде и новая встреча, но старые друзья. Старые новые друзья.

–    Ох, Настя, если бы не твоя непонятливость, дурацкий характер и запрет называть сына Иваном, я бы на тебе давно женился.

Я хотела съязвить и повернула голову, но тут же наткнулась на его губы. Даже многими годами ранее, когда Ваня начал превращаться из долговязого подростка в мужчину, я не грезила о поцелуе с ним. Когда мерзла на елочном базаре и узнала в случайном помощнике бывшего друга, не думала, что захочу греться в его объятьях. Но он все решил за меня. Одним лишь прикосновением.

Мы целовались бесконечно долго и крайне нежно, боясь разрушить хрупкость момента. Ни один из нас не решался отстраниться, но мой мобильный посчитал, что так тесно липнуть друг к другу неприлично.

Я горестно простонала и схватила телефон:

–    Да! – рявкнула в трубку.

–    Настасич, а ты где? – полюбопытствовал Макс. – Ночь на дворе, а тебя дома нет. Родители волнуются.

–    Я вкушаю последствия твоей мести. Всё. Спать иди. Я не приеду сегодня, – и отключилась.

Ваня тепло улыбался, а я решилась на признание:

–    Знаешь, а после утренника в Маришкином садике я уже не против имени Иван.

– Значит... Да?

– Да.

Зачем оговаривать условия, если я заранее согласна на все, что он предложит? Но тут же пригрозила: – Только, чур, больше не пропадать на десять лет!

– О чем базар, Настя? Иди сюда, целоваться будем. Надо наверстать упущенное.