Текст книги "Искатель. 1969. Выпуск №6"

Автор книги: Гектор Хью Манро

Соавторы: Джеймс Грэм Баллард,Иван Кычаков,Лев Константинов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

Лейтенант и еще двое солдат ушли в темноту. «Хорошо ходят, – отметил одобрительно майор, – ни звука».

– Тропа есть! Мины сняты! – доложил вскоре Малеванный. – Дозор покинул вышку, наверное, побежали к лагерю, на выстрелы.

Автоматы стучали совсем рядом.

Вся операция была продумана заранее до деталей. Майору не надо было отдавать новых приказаний. Он только следил, чтобы все шло так, как рассчитывали.

Солдаты и «ястребки» начали окружать плотным кольцом лесную поляну. На рукавах у всех белели повязки – чтоб не пострелять в темноте друг друга. На окружение отводилось двадцать минут. Майор уже поглядывал нетерпеливо на часы, когда наступила тишина. «Докопали хлопца», – пронеслось в голове. Майор поднял ракетницу, и бледный свет вырвал из темноты черные фигурки людей, сбившихся в кучу.

– Сдавайтесь! – крикнул майор.

В ответ снова заработали автоматы. Но их тут же перекрыли гранатные взрывы – вспышки больно ударили по глазам, и все было кончено.

Краевой провод перестал существовать.

Майор и Малеванный вошли в бункер проводника. Роман попытался встать, но тут же бессильно упал на пол.

– Он меня в спину, кат, – прошептал еле слышно.

Майор кивнул. Да, очевидно, очнувшийся проводник стрелял в спину – по кожушку Романа расплылось бурое пятно.

– Врача, быстро, – распорядился майор.

Рен не ушел далеко. Его нашли среди других националистов, разбросанных гранатными взрывами по поляне. Наверное, выстрелив в спину Романа, он кинулся к тайнику с архивами – и не добежал…

У бункеров встретились несколько человек, от усилий которых, храбрости и умения зависел исход всей операции. Начальник райотдела – Учитель… Лейтенант Малеванный. Ива Менжерес… Майор Лисовский… Ива подошла к Лисовскому.

– С победой вас, Стефан, – сказала очень просто. И поправилась: – Виновата: с победой, товарищ майор.

Лисовский улыбнулся:

– Это мне надо вас поздравить в первую очередь, товарищ лейтенант. – Он вдруг озорно подмигнул, зачастил: – Недавно получил с большим трудом партию дефицита. Имею французские чулки, итальянское белье. Люкс, перша кляса. Что желает прекрасная паника?

– Прекрасная паника желает, наконец, отоспаться, – устало сказала Ива.

* * *

На этом можно было бы поставить точку. Операция закончилась, а значит, закончился и наш рассказ. Но автор знает, что у читателей осталось несколько вопросов. Где же скрывалась зеленогайская учительница Мария Шевчук, которую референт СБ поручил ликвидировать Иве Меижерес? Что сталось с самой Ивой? Какова судьба Сороки, Кругляка, Яблонского и других бандитов? Как сложилась, наконец, доля Романа Савчука?

Ну, что касается Сороки и его приспешников, то здесь все понятно: сели они на добротно сколоченную украинским столяром дубовую скамью подсудимых. Грозным обвинением против них и других националистов стали, в частности, документы, что хранились в тайном бандеровском архиве.

На судебном процессе рядом с Сорокой сидели и те, кто прятался по бункерам и схронам, кто направлял руки убийц, указывал им цели, отдавал приказы о грабежах и поджогах. Сеть националистов, подготовленная в годы оккупации, была ликвидирована стремительным ударом в ту же ночь, когда перестало существовать логово Рена.

Роман Чуприна оправился от раны. У Настуси теперь есть отец – колхозный механизатор Роман Степанович Савчук.

А как же Мария Шевчук и Ива Менжерес?

Через много лет после описываемых событий автор отыскал бывшего начальника областного управления МГБ. Помните, того, что напутствовал Марию Шевчук в дорогу к обычному чекистскому подвигу? Он давно уже в отставке, и вряд ли кто из соседей по дачному поселку догадывался, какой удивительной судьбы человек живет с ними рядом. Чекисты и в отставке хранят молчание о событиях, в которых им пришлось участвовать. Но в данном случае правило было нарушено – прошло двадцать с лишним лет.

– Однажды, – сказал полковник, – мы перехватили закордонного курьера. Она переходила границу легально. Легенда была крепкая: из фашистских лагерей, дочь местного профессора и так далее…

– Офелия?

– Да. Такая кличка была у этой девицы. Подлинное имя – Ива Менжерес…

– Значит, все-таки Ива…

– Не торопитесь. На границе Иву-Офелию опознали как активную националистку из так называемого Закерзонского края. Она попала к нам. Дивчина злая, издерганная судьбой, плотно напичканная националистическими идейками.

– Как же вам удалось…

– Опять лезете поперед батька в пекло! Не буду рассказывать, что и как удалось. Скажу только: вместо Ивы пошел дальше другой человек. Наш. Чекистка, комсомолка. Вот так. Если догадаетесь кто, будем разговаривать дальше…

Полковник улыбнулся и вдруг махнул рукой:

– Не ломайте голову, не сообразите. Мария Шевчук пошла «курьером», вот кто! С легендой Ивы.

– Позвольте! Но ведь у Ивы было задание уничтожить именно Марию Шевчук, зеленогайскую учительницу.

– Вот она и искала саму себя. Очень деятельно искала: по всему краю ездила, националистические явки выявляла, связи выясняла, к самому Рену пробилась.

– Тогда как же с покушением на Иву? И как она могла появиться в тех местах, где ее знали как Шевчук?

– В нашей работе тоже бывают случайности. Опознал Марию в городе один из недобитых «боевиков» Стася Стафийчука. Бывает и так: все рассчитано, продумано, выверено – и вдруг случай, нелепость могут погубить операцию. Трудно пришлось девушке, но смогла выстрелить первой…

– Бандеровцы поверили сообщению о гибели Оксаны в автомобильной катастрофе. Можете рассказать, как было на самом деле?

– Сегодня уже могу – прошло много лет. Возникла опасность, что Оксана догадается, кто такая Ива. И тогда она была арестована, а службе безопасности националистов мы подсунули версию о гибели курьерши.

– А как была организована поездка Ивы? Ведь Мария Шевчук сама из Зеленого Гая.

– Помните, автобус сломался, и Ива-Офелия пересела в попутную машину? В дороге всякое может произойти… Могла же в райцентр приехать другая дивчина: в брюках, в шубке, в пуховом платке, меховых сапожках? А Мария хоть передохнула несколько дней – напряжение страшное, нужны железная воля и быстрый ум, чтобы выдержать такую «игру».

– Следовательно, на этот раз вместо Марии был другой человек?

– Марию-Иву провожал на автобусной станции соглядатай Сороки. И по курьерской цепочке ушло сообщение: уехала, приметы (платок, сапожки, косы, глаза и т. д.) такие-то. Но Марии нельзя было появляться в тех местах, где ее знают в лицо. И ей на помощь пришла подруга-разведчица. Кажется, с заданием справились… Мы знали также, что к Рену должен прийти курьер. И достаточно точно зафиксировали его прибытие. Конечно, абсурдно было бы допускать встречу Дубровника с Офелией – ведь спецкурьер встречался раньше с подлинной Ивой. Вот почему мы планировали взятие Дубровника на пути к хате Хмары. Естественно, Малеванный в эти детали операции не был посвящен и при случайной встрече с группой Дубровника проявил инициативу…

– За что и получил «разнос»?

– Но его тоже можно понять: нос к носу столкнуться с бандитами – и дать им уйти? В конечном счете гибель Дубровника только ускорила финал операции – Рен заметался в поисках связи с закордоном и принял решение направить туда Офелию. Сведения, которые при этом ей были сообщены, помогли нам ликвидировать бандитское подполье. Иве, то есть Марии Шевчук, досрочно было присвоено звание лейтенанта, ее храбрость отмечена почетной для чекиста наградой – именным оружием. Должен сказать: это была уникальная операция. Она развивалась по двум направлениям. Одно (Офелия) разрабатывали мы, второе («Письмо») – наши товарищи из райотдела. На последнем этапе усилия были объединены.

– Скажите, Сорока и другие главари националистов узнали, кем на самом деле была Ива?

– Это только в приключенческих романах чекисты на последних страницах обязательно встречаются со своими врагами в кабинете следователя. Нет, мы постарались сделать так, чтобы никто в те дни не догадывался о том, кто такая Ива Менжерес. Чекистам не нужны аплодисменты.

– И самый последний вопрос: что сталось с Марией? Вам известно что-нибудь о ее судьбе?

– Помните ленинское: всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться? Совсем недавно я увидел в одном зарубежном журнале фото: упитанный юнец прицелился из винтовки в карту нашей страны, разлинованную под мишень. Там, где Москва, – «десятка». Чужой мир смотрит на нас сквозь прорезь прицела – винтовочного, ядерного, атомного. И пока он так смотрит – чекисты должны оставаться на посту…

Гектор МАНРО
КУСОК МЫЛА

Рисунки В. ЧИЖИКОВА

Гектор Хью Манро (1870–1916) – один из популярных, английских писателей-юмористов, искусный мастер новеллы. Литературную карьеру он начал в качестве иностранного корреспондента газеты «Морнинг пост». Некоторое время работал художником-карикатуристом, потом стал выступать как автор коротких юмористических рассказов, подписывая их псевдонимом «Саки». Это слово взято у Омара Хайяма и в его рубайях означает «виночерпий».

В годы первой мировой войны Г. Манро пошел добровольцем в армию и в одном из боев был убит.

Публикуемый рассказ впервые на русском языке был напечатан в журнале «Интернациональная литература» в 1942 году.

Норман Гортсби сидел на скамейке в Гайд-парке, спиной к кустам, посаженным у ограды, и лицом к широкой аллее для экипажей. С Гайд-парк-корнер, справа от него, доносился шум и грохот уличного движения. Был уже седьмой час, и ранние сумерки мартовского вечера, пронизанные бледными лучами луны и светом уличных фонарей, окутывали землю. Казалось, вокруг царило безлюдье, но незаметные тени молча скользили по дорожкам или сидели на скамьях, еле различимые в сгущающемся сумраке.

Возле него на скамейке сидел пожилой джентльмен; вид у него был мрачный и несколько вызывающий – вероятно, это было все, что осталось от самоуважения в человеке, которому никого и ничего в жизни не удалось победить. Его одежду нельзя было назвать поношенной, во всяком случае, она выдерживала испытание в полумраке, но трудно было представить себе его покупающим коробку шоколадных конфет или гвоздику для петлицы. Он, несомненно, принадлежал к тому убогому оркестру, под чью музыку никто не пляшет; он был одним из страдальцев, чьи жалобы не вызывают ответных слез.

Когда джентльмен поднялся со скамьи, Гортсби представил себе, как он возвращается в домашний круг, где его не уважают и не любят, или в какой-нибудь неуютный номер меблированных комнат, где все внимание, вызываемое им, сводится к вопросу: заплатит ли он по счету? Его удаляющаяся фигура медленно растаяла в сумраке, а место на скамейке немедленно занял молодой человек, вполне прилично одетый, но не менее угрюмый и подавленный, чем его предшественник. Словно желая подчеркнуть, что жизнь не щадит его, молодой человек, бросаясь на скамью, облегчил свою душу громкой и сердитой бранью.

– Я вижу, вы не в духе, – сказал Гортсби, чувствуя, что должен как-то откликнуться на поведение своего соседа.

Молодой человек повернулся к нему с выражением такого обезоруживающего чистосердечия, что Гортсби невольно насторожился.

– Вы тоже были бы не в духе, случись вам попасть в такое положение, как я, – сказал он. – И как это меня угораздило сделать такую глупость!

– А что такое? – равнодушно спросил Гортсби.

– Приехал только сегодня и хотел остановиться в отеле «Патагония» на Беркшир-сквер, – продолжал молодой человек. – И вдруг оказывается, что его снесли месяц тому назад, а на его месте выстроили кинотеатр. Шофер такси посоветовал мне другую гостиницу поблизости. Я заехал туда. Послал письмо с моим адресом домой и вышел купить мыла – я забыл захватить свое и терпеть не могу пользоваться мылом, которое дают в гостинице. Потом я немного погулял, выпил стаканчик в баре, посмотрел на витрины магазинов, а когда я собрался вернуться к себе, обнаружилось, что я не помню названия гостиницы и даже не знаю, на какой она улице. Нечего сказать, положеньице для человека, не имеющего в Лондоне ни друзей, ни знакомых! Я могу, конечно, телеграфировать домой. Но они еще не получили моего письма с адресом гостиницы. А пока что у меня нет ни гроша, я вышел с шиллингом в кармане и истратил его на мыло и в баре. Вот я и сижу здесь с двумя пенсами и не знаю, где переночевать.

Наступило красноречивое молчание.

– Вы, должно быть, думаете, что я вам басни рассказываю, – сказал молодой человек с оттенком обиды в голосе.

– Почему басни? – сказал Гортсби. – Я припоминаю, что и со мной произошел такой случай за границей. И даже нас было двое в тот раз. К счастью, мы вспомнили, что отель стоял на берегу какого-то канала, и когда мы добрались до него, то и отель нашли.

Молодой человек оживился.

– За границей совсем другое дело, – сказал он. – Там можно пойти в консульство, и тебе помогут. А здесь, в собственной стране, ты гораздо более одинок, когда попадаешь в беду. Если я не найду какого-нибудь отзывчивого человека, который одолжит мне немного денег, мне придется провести ночь на набережной. Но я очень рад, что вы не считаете мою историю неправдоподобной.

Он произнес последние слова с большой теплотой, словно намекая, что, быть может, Гортсби окажется тем самым «отзывчивым человеком».

– В вашей истории, – медленно начал Гортсби, – есть только одно уязвимое место: вы же не можете предъявить мыло.

Молодой человек торопливо выпрямился и начал шарить в карманах пальто, потом вскочил на ноги.

– Я, должно быть, обронил его, – с досадой проворчал он.

– Потерять в один вечер и гостиницу и кусок мыла – это уже слишком. Это заставляет предполагать умышленную рассеянность, – сказал Гортсби, но молодой человек не дослушал конца сентенции. Он быстро зашагал по дорожке, высоко держа голову, с видом несколько нарочитой бодрости.

«Жаль, – подумал Гортсби, – кусок мыла, за которым он вышел из отеля, был единственным убедительным пунктом в его истории, и именно эта подробность провалила все дело. Если бы ему пришла блестящая мысль обзавестись куском мыла, завернутым и запечатанным по всем правилам аптечной торговли, он был бы гением в своей области. В этой области быть гениальным – значит обладать способностью все предусматривать».

Рассуждая таким образом, Гортсби встал со скамьи, собираясь уходить. Вдруг у него вырвался возглас сожаления.

На земле возле скамейки лежал овальный сверток, завернутый и запечатанный по всем правилам аптечной торговли. Это не могло быть не чем иным, как куском мыла, и он, очевидно, выпал из кармана молодого человека, когда тот бросился на скамью. В следующую минуту Гортсби уже сновал взад и вперед по сумеречным дорожкам, высматривая молодого человека в светлом пальто. Он уже готов был отказаться от поисков, но вдруг увидел, что молодой человек в нерешительности стоит на краю дороги, явно раздумывая, пересечь ли ему парк или выйти на людный Найтсбридж. Когда Гортсби окликнул его, он круто повернулся с таким видом, словно готов был дорого продать свою жизнь.

– Вещественное доказательство, подтверждающее вашу историю, нашлось, – сказал Гортсби, протягивая ему кусок мыла. – Вы, вероятно, обронили его, когда садились на скамью. Я нашел его на земле после вашего ухода. Простите меня за недоверие, но согласитесь, что я имел на то основания. А теперь, поскольку я сам сослался на свидетельство куска мыла, я считаю, что должен поверить ему. Если я могу хоть немного облегчить ваше положение, одолжив вам соверен…

Молодой человек быстро рассеял все сомнения на этот счет, торопливо, спрятав монету в карман.

– Вот моя карточка с адресом, – продолжал Гортсби. – В любой день на этой неделе можете вернуть деньги. А вот ваше мыло, не теряйте его больше, – оно оказало вам большую услугу.

– Как удачно, что вы нашли его, – сказал молодой человек; потом он дрожащим голосом прошептал несколько слов благодарности и опрометью бросился в сторону Найтсбриджа.

«Бедный мальчик, он чуть было не расплакался, – подумал Гортсби. – И не удивительно. Так сразу, после отчаяния – и такая радость! Это мне наука: никогда не надо слишком много умствовать и судить по первому впечатлению».

Когда Гортсби возвращался обратно по той же дорожке, он увидел, что у скамейки, где разыгрался драматический эпизод, пожилой джентльмен шарит тростью вокруг нее и заглядывает под сиденье. Подойдя поближе, он узнал своего первого соседа.

– Вы что-нибудь потеряли, сэр? – спросил он.

– Да, сэр, кусок мыла.