Текст книги "Газета Завтра 892 (51 2010)"

Автор книги: Газета Завтра Газета

Жанр:

Публицистика

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Назад к карточке книги

АНОНС «ДЛ» №12

Вышел из печати, поступает к подписчикам и в продажу декабрьский выпуск газеты «ДЕНЬ ЛИТЕРАТУРЫ» (№12, 2010). В номере: передовая Андрея РУДАЛЁВА, материалы Льва АННИНСКОГО и Владимира БОНДАРЕНКО, посвященные 80-летию Юрия КЛЮЧНИКОВА; поэзия Любови БАЕВОЙ, Маргариты КАРАНОВОЙ и Эдуарда ЛИМОНОВА; публицистика Георгия АБСАВЫ, Парвиза БАБАЕВА, Александра МАЩЕНКО, Валентина ОСИПОВА и Елены РОДЧЕНКОВОЙ. Захар ПРИЛЕПИН пишет о современной русской музыке, Ольга ВАСИЛЬЕВА – о Владимире ЧУГУНОВЕ, Владимир ГУГА – о Романе СЕНЧИНЕ, Валентин КУРБАТОВ и Олег ПАВЛОВ – о 100-летии со дня смерти Льва ТОЛСТОГО. Как всегда, читатели могут познакомиться с хроникой писательской жизни.

«ДЕНЬ ЛИТЕРАТУРЫ», ведущую литературную газету России, можно выписать по объединённому каталогу «Газеты и Журналы России», индекс 26260. В Москве газету можно приобрести в редакции газет «День литературы» и «Завтра», а также в книжных лавках СП России (Комсомольский пр., 13), Литинститута (Тверской бульвар, 25), ЦДЛ (Б.Никитская, 53) и в редакции «Нашего современника» (Цветной бульвар, 32). Наш телефон: (499) 246-00-54; e-mail: [email protected]; электронная версия: http://zavtra.ru/. Главный редактор – Владимир БОНДАРЕНКО.

function countCharacters () { var body = document.getElementById ('gbFormBody') if (!body !body.value) return; jQuery('span#gbFormCount').html (body.value.length) if (body.value.length = 2500) body.value = body.value.substring (0, 2499) } setInterval (countCharacters, 500);

11
http://top.mail.ru/jump?from=74573

[Закрыть]

Анастасия Белокурова ОРЕШЕК БРЕДА ТВЁРД

«Щелкунчик и Крысиный Король 3D» (The Nutcracker in 3D, 2010, Великобритания, Венгрия, режиссер – Андрей Кончаловский, в ролях – Эль Фаннинг, Аарон Майкл Дрозин, Юлия Высоцкая, Натан Лейн, Ричард Э. Грант, Питер Эллиотт, Джон Туртурро, Чарли Роу, Фрэнсис Де Ла Тур, Ширли Хендерсон).

«Самое дикое в этом фильме – вера его авторов в то, что дети и их родители в канун Рождества мечтают именно о мультипликационной версии холокоста»

Дж. Хоберман (The Village Voice) о фильме «Щелкунчик и Крысиный Король» Андрея Кончаловского.

Цитата из западной прессы, ставшая эпиграфом к этой статье, облетела интернет задолго до дня, когда критиков пригласили на показ нового творения Андрея Кончаловского. И, как показал просмотр, оказалась настолько точной, что все последующие строки будут лишь комментарием к этой простой ёмкой фразе. Последние годы неизменной прелюдией к новогодним и рождественским праздникам для большинства нас служила реклама Кока-колы с Санта-Клаусом и волшебной «музыкой сфер». Когда стало известно, что в первый день Нового года на экраны страны выйдет история, известная нам не только по литературному оригиналу, но и до сих пор не сходящему со сцены популярнейшему балету Мариуса Петипа на музыку Петра Чайковского, мир затаил дыхание в ожидании чуда.

Старая сказка Гофмана «Щелкунчик» – безупречный пример романтичной готики. Её можно сравнить со стеклянным шаром, в котором медленно падает снег. Нежная мрачность этой истории уводит в мир фантазий и первой подростковой любви серпантиновыми дорожками хрустальной ясности. В ней до сих пор возможно ощутить подлинное волшебство – именно таким многим казался в детстве Новый год. Это ли не заманчивый повод перенести всю эту мандариново-марципановую элегию на экран, озвучив её той же бессмертной музыкой в аранжировках Эдуарда Артемьева?

Но мы живем в мире, где коммерция давно заменяет людям здравый смысл. Чтобы привлечь в кинотеатры публику разных лет, было задумано изменить возраст главных героев – сделать их маленькими детьми, но при этом наделить способностью выражать свои нехитрые мысли подростковым сленгом. Чтобы и тинэйджеры чувствовали себя в кинозале комфортно, узнавая в персонажах самих себя. Для взрослой аудитории подброшена парочка шуток про доктора Фрейда и теорию относительности, и самое главное – аллюзия на Холокост.

В начале прошлого века в славном городе Вене живет зажиточная семья – малохольный отец, мать-певица и пара малолетних детей – Мэри и Макс. Накануне Рождества к ним в гости приходит дядя Альберт – за фигурой подчёркнуто выраженного еврея с манерой речи в стиле Бубы Касторского мы угадываем самого Эйнштейна. Он дарит ребятишкам роскошный кукольный дом и деревянную игрушку, похожую на недоделанного Пиноккио. Созданный, безусловно, на радость людям, мальчик-кукла Щелкунчик не только ловко раскалывает орешки, но и обладает умением оживать по ночам. И болтать как современный подросток – наглым тоном деревянный уродец требует, чтобы к нему обращались не иначе как «NC». Гофман пришёл бы в ужас от этого странного гибрида рэп-культуры и карабасовского кукольного балагана.

Заворожённая общением с диковинным человечком Мэри обнаруживает, что и сама стала ростом с небольшую игрушку – сработала песенка дяди, мол, всё в нашем мире относительно. И вот новоявленный друг берёт девочку за руку и ведёт её навстречу удивительным приключениям. Ведь Щелкунчик – не кто иной, как заколдованный принц, чей город захватили мерзкие крысы и установили там «новый мировой порядок». Момент оккупации решён с намёком на «Войну миров» Спилберга. Цивилизованное общество оказалось в тисках тоталитарной машины. Люди днём и ночью вкалывают на рудниках, а детские игрушки сжигаются в специальных крематориях. Мэри решает помочь другу вернуть утраченную власть, и в компании оживших кукол – рыжего клоуна, барабанщика-негритёнка и пожилого шимпанзе в костюмчике – вступает в схватку с Крысиным Королем и его престарелой мамашей.

Эйнштейн и Фрейд в одночасье меркнут перед чудовищной визуализацией гофмановских фантазий. Крысиный Король загримирован под Гитлера, говорит голосом Киркорова (певец озвучил героя не только в музыкальных номерах), а его сподручные грызуны выряжены в стилизованные нацистские шинели и каски. Эстетика стимпанка вгрызается в рождественские мотивы похлеще самых острых зубов многочисленной серой братии. С каждой минутой экранного времени дикость набирает обороты. Для примера представьте себе новую экранизацию истории Джекила и Хайда, в которой добрый доктор периодически превращается в лидера нацистов, – абсурд налицо.

Но самое страшное в восприятии этой ленты – это песни, находящиеся, мягко говоря, за пределами добра и зла. За такое отношение к Чайковскому необходимо вводить жёсткие карательные меры, он-то в чём виноват? Маленькая Эль Фаннинг, играющая Мэри, – единственно приятное существо на экране. Скорей всего, потому, что в силу возраста искренне верит происходящему. Но и её присутствие не спасает зрителей от крысиного яда, изливаемого на них щедрой авторской рукой. К примеру, современная халтура под названием 3D – объёмное изображение – оправдано лишь в паре-тройке сцен. В остальных случаях вызывает откровенную головную боль. А контраст между ёлочным великолепием снежных чудес и стимпанковскими крысиными бегами слишком режет глаз для доброй рождественской сказки.

Сложно назвать фильм последних лет, который повергал бы зрителя в эмоциональный коллапс такой бездонной глубины. Если бы это преступление против мировой культуры оказалось перформансом радикального художника, ненавидящего публику и решившего устроить ей свой личный маленький холокост, – в этом был бы стиль, точечный удар по тем, кто не оценил как должно предыдущие творения мастера. И возможно, вызвал бы уважение.

Но пресс-конференция с режиссером доказала обратное. Кончаловский долго и, похоже, совершенно искренне говорил о том, что хотел снять семейное кино на стыке Гофмана и Чайковского. Кино, способное пережить не одно поколение детей. Ссылался на свои ориентиры, мило вспоминал, как, будучи малышом, смотрел в 1946 году черно-белую версию «Бэмби». Упоминал «Мэри Поппинс», «Волшебника из страны Оз» и «Короля Льва». Не сказал только об одном. По воле рока так случилось, иль это нрав у нас таков, но «Щелкунчик» получился реальным антиподом вышеперечисленных фильмов, и ему вряд ли светит когда-нибудь встать с ними в один ряд. Разве что на полке совсем уже рёхнутого синефила.

90 млн. долларов бюджета, выданные режиссёру одним из российских банков и потраченные целиком за границей… сумма более чем внушительная. Особенно, если вспомнить, что на другой «гигантский колосс» российского кинопроизводства под названием «Утомлённые солнцем-2» было ухлопано 30 миллионов евро. Но на фоне «Щелкунчика» «великое кино о великой войне» выглядит примером просто безукоризненного художественного вкуса. А «Обитаемый остров» Фёдора Бондарчука – страшно подумать – оплотом здравого смысла и визуального благополучия. Так что «снять праздничную светлую картину для всех» режиссёру оказалось «не по зубам» – чересчур много внутренних демонов выпущено на волю. Орешек оказался слишком твёрд. Гораздо безопаснее не выходить за рамки телевизионных программ и спокойно вкушать кулинарные шедевры своей жены в безобидной передаче «Едите дома».

11
http://top.mail.ru/jump?from=74573

[Закрыть]

Марина Алексинская «ЛЕБЕДИНЫЙ» КОЛ

Балет «Лебединое озеро» не любят. Не любят либералы: он для них всё равно, что красная тряпка для быка – напоминание об имперском пафосе. Не любят патриоты: простить не могут, что в дни путча он отравил эфир центрального телевидения. Да, страна в 91-м споткнулась о «Лебединое»… И даже Майя Плисецкая, «Лебединое озеро» с которой собирало всю Москву, с коварством Черного лебедя набросилась на балет. Она вывела на чистую воду всю подноготную «Лебединых», тех, что шли с дипломатическим успехом на сцене Большого театра перед высокими гостями – главами иностранных государств. Меж тем «Лебединое озеро» Иванова-Петипа с его пронзительно-щемящей музыкой Чайковского – отражение русского снега, взгляд синего неба, код русской души. Духовная сила выкристаллизовала балет в невиданный доселе образчик изысканности и превратила его в эмблему жажды по идеалу.

Высокой жаждою томима, я посетила не так давно Кремлевский дворец. Дело в том, что «Лебединое озеро» почти на нет сошло в репертуаре Большого театра, и мои попытки ухватить удачу и увидеть-таки «Лебединое озеро» в Большом потерпели фиаско. Но вот образовался палиатив – Большой театр дал балет в Кремлевском дворце. Что тут сказать? Думаю, если «Лебединое озеро» может идти в Кремлевском дворце с его стадионным размахом, то мундиаль-2018 вполне может обойтись сценой Большого театра. Дойти до врат Кремлевского дворца мог только фанат: очередь желающих попасть на «Лебединое озеро» протянулась на весь Александровский сад. Сотрудники милиции делили очередь на блоки и «порциями» запускали к металлоискателям. Ноябрьский вечер, промозглость. Пока стояли, моя подруга разговорилась с голландцами. Вот милые, наивные европейцы! «Вы защищенно чувствуете себя в демократической Москве?» – спрашивали они с неизменной улыбкой. Мы стоим в ожидании металлоискателя. Минут через пятнадцать и они встревожились. Есть ли ещё шанс попасть на балет?

Балет шел вполноги, грамотно и схематично. Великий дух романтизма, тот, что взрывает запредельность чувств, что рисует на сцене узоры плена, артистам балета сегодня не по силе. Но хореография Петипа выстроена так, что одно появление танцовщицы в ее рисунке обдает, как холодным душем, пламенем красоты. Даже условное "Лебединое " вызвал в публике смятение. В антракте зритель не расходился. Бабушки рассказывали внукам историю о принце Зигфриде и печальной Одетте. Рядом со мной сидела мама, которая – я ушам не поверила – читала наизусть девочке стихи. «Любопытно, – отметила моя подруга, – что сегодня „Лебединое озеро“ встает на плечах Кремлевского дворца, этого памятника советскому времени». Мне понравилось такое замечание. Но, честно говоря, мечта уже ныла, как зубная боль, и звала меня в Петербург. "Ладно, – думала я, – Москва спустилась с рубиновых звезд чистого балета, но есть Петербург, есть Мариинский, и вот там-то «Лебединое» полно грёз и кружев мечты.

24 ноября Мариинский театр в вечер «Приношение Наталье Макаровой» дал «Лебединое озеро». Одна из самых ярких балерин ХХ века приехала в Петербург, танцевала прима Мариинки Ульяна Лопаткина. Макарова не смогла скрыть разочарования от увиденного. Петербург гудел. Время идёт, лучше не становится.

Нет, я не пишу для того, чтобы лишний раз устроить «плач Ярославны». «Снявши голову», – замечает читатель «Завтра» под ником Реалист: «по волосам не плачут». Пишу потому, что «Лебединое озеро» в Кремлевском дворце и Мариинском театре уж каким-то, скажу, мистическим, образом совпало с разговором на Пятом телеканале о Большом театре. И тут Николай Цискаридзе, которого я только что видела в роли злодея Ротбарта, выступил, как романтический герой. Он ввязался в спор о будущем Большого театра с бывшим главным архитектором реконструкции Большого театра Никитой Шангиным, в чьё время Большой театр зарыл миллиарды под землю, с бывшим главным художником Большого театра Сергеем Бархиным – выступал в роли примирителя Луки, и критиком Петром Поспеловым, с нордическим холодком который вынес вердикт. Николай Цискаридзе в ужасе и с болью поведал о грядущем облике Большого театра, потом взмолился, обращаясь к господину Шангину: «Ну уж хоть так! Откройте наконец!» Театр пообещали открыть в октябре 2011 года. Может быть, придётся переделать нарушенную по ходу переделки акустику, ну это не беда, а премьерой окажется «Руслан и Людмила» от Дмитрия Чернякова. «Это, значит, жди чего угодно! – засмеялся другой участник программы, прославленный бас Большого театра Александр Ведерников; Николай Цискаридзе закрыл лицо руками. – Теперь вместо Головы нога запоёт!» Пётр Поспелов обнулил градус эмоций: о большом стиле Большого театра, сказал он, пора забыть. Большой театр будет обычным театром, как это принято в цивилизованном мире.

Но это ещё бабка надвое сказала. Большой театр не будет «обычным театром». Он не будет даже театром. Он будет заштатным полигоном цивилизованного мира для отработки сверхэффективных технологий производства продукции и формирования спроса. Сегодняшняя продукция: «Дети Розенталя» от Десятникова, «Евгений Онегин» и «Воццек» от Чернякова, «Летучая мышь» от Бархатова, «Апокалписис» от Прельжокажа, – всего лишь проба пера, а танцовщица на сцене Большого театра с кастрюлей на голове – предтеча. Откроют Большой и технологии встанут во весь рост. Уже сегодня, когда я подхожу к прилавку Новой сцены Большого театра и вижу книги и журналы с именами: Максимова, Лиепа, Васильев, Семеняка, Бессмертнова, Григорович, я ловлю себя на мысли, что думаю даже не о близком тёмном, тоталитарном прошлом. Я думаю о непостижимо далёких временах древней Греции и населяю её Олимп новыми дивными божествами.

…Года два назад я часто проезжала по Рублево-Успенскому шоссе. Растяжки поперёк дороги рекламировали коттеджи, бани, элитные гимназии, гектары земли… Мое внимание привлекла растяжка с надписью «БОЛЬШОЙ», каллиграфия напомнила мне программки, буклеты Большого театра. «Большой театр рекламируют?» – усомнилась. Ан нет. «Большой» – ресторан Аркадия Новикова, что в двух шагах от Большого театра. Ресторан действующий, но что-то мне мешает переступить его порог. С Большим театром еще не расквитались.

Осенью по Москве пронесся слух: генеральный директор Большого театра может смениться. У господина Иксанова заканчивается контракт. Даже гипербореем повеяло. Недавно господин Иксанов появился в новостях телеканала «Культура». Уставший, но довольный: контракт продлили еще на три года. Вопрос ведущего: ваши любимые постановки в Большом? Ответ: «Ромео и Джульетта» Деклана Донеллана и Евгений, чуть не написала Черняков, – «Евгений Онегин» – Дмитрия Чернякова… Чего здесь больше: цинизма или вкуса? Предположу – расчёта. Господин Иксанов поспешил еще на один контракт встать в ряды всего прогрессивного человечества. И объявить по просьбе этого человечества премьерой Большого театра «продукцию» от Дмитрия Чернякова под названием «Руслан и Людмила». Правда, господин Иксанов объясняет выбор премьеры доверием завидному режиссеру. Оно и понятно! Господин Черняков, он завоевал место под пальмой в мировой тусовке постановщиков, он, как мясник мишленовского ресторана, разделался с Чайковским, что ему, Глинка не по зубам, что ли?

Чернякову – по зубам, зрителю – в зубы. Зритель, житель Рублево-Успенского шоссе, где была развернута реклама Большого, что-то удар не спешит держать. 26 ноября французский телеканал классической музыки Mezzo для своей многомиллионной аудитории провел прямую трансляцию из Большого театра России. Россия выбрала «Воццека» Альбана Берга от Дмитрия Чернякова, читатель «Завтра» наслышан об этом зрелище. Казалось бы, какое светское событие для российского бомонда! За удовольствием вживую услышать «сенсацию», так модно называть «Воццека», говорят, взвод солдат в театр нагнали. И то верно, у зрителя Рублево-Успенского шоссе есть свой Большой.

Так вот. Пока Большой театр оккупировал десант из Дмитрия Чернякова и Леонида Десятникова под управлением господина Иксанова, пока шла «перестройка» Большого, пока «Лебединое озеро» дрейфовал в стиле Плисецкой в сторону Кремлевского дворца, в Москве образовались три Больших. Новая сцена Большого театра – раз. Большой от Аркадия Новикова – два. Ну и Большой – три. Третий, как это бывает в жизни, часто оказывается лишним. Вот только ошибочка вышла. Что-то зачинщики реконструкции Большого театра не досчитали, что-то прорабы – не просчитали. Кстати, куда подевалось лицо попечителя «перестройки» Большого театра господина Швыдкого с картинки раскуроченного зева? С чего вдруг утихли его сусальные речи? А какой полёт был! какой масштаб менеджмента! Прорыть вглубь под землю три-пять этажей, слепить сцену в подземелье, пусть артисты, как шахтёры, «уголь» на гора дают! Теперь котлован бульдозеры сравняли…

И мне жаль. Нет, жаль не зарытых в чьи-то карманы миллиардов. Жаль, что не дорыли! Еще бы немного котлован этот расширить и углУбить – и, глядишь, Большой театр провалился бы сквозь землю. Кому он нужен, этот прах преданий о рокайной пышности коронационных торжеств, о гордом звании «ворот страны», о храме горения искусством, об эмблемном, наконец, «Лебедином озере» как жажде по идеалу? От жажды спасает «спрайт». Идеал – прибежище лузеров.

11
http://top.mail.ru/jump?from=74573

[Закрыть]

Сергей Угольников ГОРЯЩИЙ КРЕСТ

При сегодняшнем состоянии театрального процесса никак не удивляет то, что режиссёры, желающие поддерживать образ «модных» или находящихся «в теме», выбирают для интерпретации классические произведения. В конце концов, произведения так называемой «новой драматургии» настолько отвратительны, что изгадить эти пьесы ещё больше, для «фурора», не представляется возможным, а покуражиться над классикой способен любой недоумок. Гораздо сложнее приходится тем, кто не собирается увеличивать деградацию и несколько иначе видит свою роль в искусстве. Отчасти поэтому труппа Московского историко-этнографического театра обратилась к постановке пьесы по роману Гилберта Кийта Честертона «Шар и Крест». Ведь английский писатель, творчество которого было пронизано религиозностью, является в то же время образцом злободневности, полемичности и погружением в социальный контекст времени.

Спектакль, по сценарию главного режиссёра театра Михаила Мизюкова, возможно, и не желая того, отсылает зрителя к актуальным событиям Российской Федерации. Главного редактора газеты «Атеист» Джеймса Тернбулла вызывает на дуэль житель шотландских гор Эван Макиэн (Николай Антропов). Ситуация вполне соотносится с выставкой «Осторожно, религия» и «отредактировавшими» её алтарниками. Но «атеист», в блестящем исполнении Дмитрия Колыго, слишком обаятелен, не в пример бывшему директору сахаровского центра, для которого 282-я статья УК РФ выглядит слишком благородной. Это не слабость исполнения, а невозможность объять необъятное. С честертоновским редактором богоборческой газеты представители «Народного Собора» могли бы вступить в корректную полемику, Тернбулл вызывает ассоциации с рядом исторических персонажей, на фоне которых самодуровы просто ничтожны.

Закон не поощряет дуэли, и герои отправляются в путь. Беглецы пересекают всю Англию, но не могут прийти к согласию. Встреченный ими крестьянин, в исполнении Павла Суэтина, попов не любит так же, как и атеистов. Не может определить своего отношения к высшим силам и Беатрис Дрейк (Светлана Американцева), хотя она и способна дать пнуть «проклятого полицая» или полюбить искреннего защитника веры. Нет, по мнению Честертона, никакой правды и в островном «ницшеанце», любящего и провоцирующего насилие Мориса Уимпи, сыгранного Антоном Пармоновым. За собственную любовь к насилию – надо отведать тумаков самому. Но у автора, как и у его героев, не получается вырваться за пределы Острова. Иллюзии в отношении «территории чести» Франции (где проклятые синие мундиры не так мешают благородству, как в немытой Британии) не рассеваются. По ходу пьесы Сатана, принявший образ континентальной «науки», заставляет островной парламент принять закон, согласно которому в сумасшедший дом будут сажать не по решению суда, а по решению «разума». Поэтому другой акцент получают даже небольшие роли судьи Вэйна (Сергей Васильев) или Миротворца (Виктор Присмотров). «Правовое государство» невозможно без высокой степени цинизма, что для Честертона было невыносимо. Но даже цинизм (наверное, как рудимент «обычая») не даёт страховки от попадания в сумасшедший дом, который олицетворяет собой «торжество науки», в жернова «карательной психиатрии» отправляются все герои постановки.

В страхах, когда невозможно различить, где правда, а где ложь, выявляется не только абстрактная «объективная реальность», но личные переживания Честертона. Ведь «не разум руководит жизнью, а обычай» – впечатления, формируемые островными традициями, а не континентальным стремлением к совершенству. Некогда научность фрейдизма и марксизма была истиной, расплата за неверие могла наступить мгновенно. А сегодня многие наблюдатели уместно сомневаются в оправданности претензий на самостоятельность психологии или социологии в качестве научных дисциплин. Но напоминание о былых реалиях и связанных с ними реакциях – одна из функций театра, в названии которого присутствует слово «исторический». И этнографический компонент сценического действия наполнен всё тем же бережным отношением к фактуре. Блестяще проработаны не только костюмы, песни и танцы, но даже и элементы фирменного английского юмора. Естественно, Честертон – не Уайльд, но и в его произведениях хватает прекрасных шуток. Юмор в серьёзной драме не растворяет действие, а делает его многообразным. Ведь процесс для всех заключённых либерального концлагеря идёт к Армагеддону, и декорации, перемещаемые всей труппой театра, ускоряют своё и без того стремительное движение, однако развязка спектакля совсем неоднозначна. Пожар в сумасшедшем доме оказался репетицией, прологом к чему-то иному, о чём Честертон догадывался, но не хотел верить. Духовное разложение Европы, перепрофилирование храмов под гей-бары и мечети вряд ли обрадовало бы даже самых радикальных атеистов прошлого. Над этими историческими предупреждениями, а не только перипетиями увлекательного сюжета, и заставляет задуматься спектакль «Шар и крест».

11
http://top.mail.ru/jump?from=74573

[Закрыть]

Назад к карточке книги "Газета Завтра 892 (51 2010)"