Текст книги "Газета Завтра 486 (11 2003)"

Автор книги: Газета Завтра Газета

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Это был государственный и партийный переворот. "Старая гвардия" спасала себя от неминуемого, практически уже решенного смещения с высоких постов. Такие люди, как Пономаренко, Сабуров, Первухин и Малышев были ей политическим приговором, живым напоминанием о том, что ее время миновало и что заслуженным в прошлом деятелям пора на покой. А смириться с этим привыкшие к большой власти, почету и уважению партийные лидеры никак не могли. К государственному рулю вернулись люди ушедшего времени, люди, не способные грамотно и компетентно руководить страной. В фундаменте мощного, динамично развивавшегося государства, появилась первая серьезная трещина, разрастание которой и привело через несколько десятилетий к крушению всего здания. Но о стране и народе недавние сталинские соратники, в отличие от ушедшего в иной мир вождя, думали в последнюю очередь.

Удачная операция по устранению сталинских выдвиженцев вывела Хрущева, как он к этому и стремился, на ключевые позиции в политическом руководстве, о которых он совсем недавно не мог и мечтать. В подковерной борьбе за высокие посты, в атмосфере закулисных интриг и подсиживаний энергичный, ловкий и беспринципный "Никита" чувствовал себя как рыба в воде, намного превосходя своих "тяжеловесных" коллег, скованных многолетней привычкой соблюдения элементарных партийных и государственных норм. На пути к единоличной власти, однако, стоял Берия. К нему, резко выделявшемуся по своим деловым качествам да к тому же хорошо осведомленному о теневых сторонах деятельности многих членов Политбюро, большинство "старой гвардии" также испытывали отнюдь не дружеские чувства. Хрущев вновь решил сыграть на этом, прибегнув к испытанному методу "объединения здоровых сил". Ну а после Берии наступила и очередь других сталинских соратников, мешавших властолюбивому "Никите" установить единоличную диктатуру, которая в новых условиях становилась тормозом развития страны. На это, однако, внимания уже не обращали – групповые, клановые, элитарные интересы стали превалировать над государственными, общенациональными. Все те "силы и традиции старого общества", с которыми беспощадно боролся Сталин, взяли верх в высших эшелонах управления страной..

Разрушив сталинскую схему "плавной" передачи власти в руки молодого поколения, "старая партийная гвардия" вырыла сама себе могилу, куда Хрущев ее без особого труда вскоре и препроводил. А великое государство, во главе которого стал авантюрный невежда, так и не избавившийся от троцкистских, палочно-командных методов управления страной, пошло навстречу своей неминуемой гибели.

НО ИСТИНА ДОРОЖЕ...

Станислав Куняев

18 марта 2003 0

12(487)

Date: 16-03-2003

Author: Станислав Куняев

НО ИСТИНА ДОРОЖЕ...

Щедрое наследство оставил после себя Вадим Кожинов. Кроме книг о поэтах пушкинской и тютчевской плеяды, о поэзии Николая Рубцова, о великом Федоре Тютчеве, он в последнее десятилетие своей жизни переосмыслил и древнюю, и новейшую эпоху Отечества в трудах "История Руси и русского слова", "Черносотенцы и революция", "Победы и беды России", "Сталин, Хрущев и госбезопасность"... Эти книги он, как оружие, вложил перед своей смертью в руки русских патриотов. Вроде бы по большому счету жизнь удалась. И все-таки, раздумывая о его судьбе, нет-нет да и вспомнишь горькую евангельскую истину о том, что "нет пророка в своем отечестве".

Нет, я не об антикожиновских статьях покойной Татьяны Глушковой вспоминаю. Защищая своего друга, я успел сказать ей всё еще при жизни обоих. Кроме нее, приходилось оберегать его имя от облыжных и несправедливых выпадов В.Бушина, Л.Котюкова, В.Сахарова, И.Глазунова. Вроде бы патриоты, а вот поди-ка... А совсем недавно и Валентин Сорокин наконец-то решился окончательно перечеркнуть литературную судьбу Вадима и опубликовал с благословения Владимира Гусева в "Московском литераторе" статью под названием "Путь в одиночество".

Тяжело мне было ее читать не только потому, что она пытается утвердить неправду, но и потому, что Валентин мой давний товарищ. Нас с ним породнила и общая боль о России, и общая борьба, и общая любовь к Сергею Есенину и Павлу Васильеву. Но, как говорится, Платон мне друг, но истина дороже. С твоей неправдой, Валентин, я примириться не могу и сделать вид при встрече, что как бы ничего не произошло – тоже не сумею.

Перечитай внимательно сам, что ты пишешь:

"Не знает Кожинов нас, поэтов русских, кто живет далеко от Москвы. Не знает ни сибиряков, ни уральцев".

"Не вина, а беда Кожинова, что он не задержался в саду поэтов: Владимира Луговского, Александра Прокофьева, Бориса Корнилова, Дмитрия Кедрина, Павла Васильева, Бориса Ручьева, Василия Федорова, Николая Благова, Бориса Примерова и многих отважных русичей слова и дела, просверкавших перед ним...

Кожинов не осилил, не опроверг поэта Льва Котюкова, а Лев Котюков своим творчеством опроверг неопровержимого Кожинова".

Вот так высокопарно хлещет наотмашь уральский казак московского Любомудра. И отчасти, ты, Валентин, прав. Знать-то Вадим знал и читал всех, кого ты вспоминаешь, но любил и ценил по своему выбору только тех, кто западал ему в душу. Да, к именам поэтов тобой перечисленных он относился равнодушно. У него были свои пристрастия, он не считал значительным явлением поэзию Татьяны Глушковой, не включил в свою антологию современной лирической поэзии ее и твои стихи, хоть я за них настойчиво ратовал. Ну что из того? Всех любить невозможно и смешно. Любовь избирательна. Вот он и выбирал Николая Рубцова, Анатолия Передреева, Глеба Горбовского, Анатолия Жигулина, Алексея Прасолова, Василия Казанцева, Юрия Кузнецова, Виктора Кочеткова, Николая Тряпкина... Что – мало? Или они, на твой взгляд,– не русские поэты? Осмыслить их значение – задача непростая, и низкий поклон Вадиму за это. Неправ ты и в том, что он якобы не знал и не любил "русских поэтов, живущих далеко от Москвы". Неужели ты забыл, что он всегда помогал словом и делом нижегородцу Федору Сухову, Виктору Лапшину из Галича, Борису Сиротину из Самары. Много раз в последнее десятилетие Вадим с завидным упорством разыскивал и публиковал в "Нашем современнике" со своим вступительным словом стихи вологжанина Михаила Сопина, омича Аркадия Кутилова, а то вдруг обнаружил в Казахстане замечательного русского поэта Евгения Курдакова.

Зачем же обвинять его в каком-то столичном снобизме?

А сколько страниц его книг посвящено творчеству Александра Твардовского, Михаила Пришвина, Николая Заболоцкого, Михаила Шолохова, Василия Белова?! И все они – наши коренные русские таланты.

Очень тебе хочется убедить и себя, и читателя в том, что Кожинов был всего лишь скучным теоретиком и бесталанным литератором:

"Книгу Вадима Кожинова "Как пишут стихи", изданную недавно, читать невозможно... такая в ней лишаистая архивная скука".

"Но чего он-то лез в русскую поэзию? Ведь исторические и философские его работы не менее скучны, чем работы его о поэзии".

"Туго слыша громы и разливы песенного русского моря, категорически отвергая разинские буйства русского стиха, он постепенно внедрял во вкус учеников и соратников равнодушие"...

Ты до того уже договорился, Валентин, что якобы кожиновская практичность "сковала и вроде приостановила крылатость и высоту поэта" (это про Юрия Кузнецова), а "дарование Анатолия Передреева пострадало от одесских мироощущений и словопонимания Вадима Валериановича".

Мне, Валентин, непросто писать этот ответ тебе еще и потому, что ты выводишь меня из числа поэтов, якобы покалеченных тяжелой дланью Кожинова. Я, по твоим словам, твой "любимый поэт", "большой русский поэт", не поддавшийся "кожиновской порче" и т.д. Но я смущен такими похвалами, поскольку никогда не ощущал, что Кожинов вольно или невольно портил вкус, мировоззрение и поэтический голос таких самобытных и самодостаточных поэтов, как Николай Рубцов, Юрий Кузнецов, Анатолий Передреев. Ты путаешь дружеские отношения с комиссарскими. Никогда я не слышал, чтобы он их чему-то учил, наставлял, что-либо диктовал им. Да и невозможно было себе такое представить! Слишком уж каждый из них был уверен в правоте своего пути, чтобы кого-то слушаться. А Вадим просто был лишь одним из нас, рядом с ним были друзья, а не "салонная орава", как пишешь ты. Он просто любил наши стихи, бескорыстно и с радостью, которую многие из нас сегодня утратили, восхищался прозрениями и удачами своих друзей-поэтов, восхищался непосредственно, восторженно, почти по-детски, а не с "философской нахохленностью" и "противно-надоедливой очкастой широтою", как это кажется тебе.

Его "скучные" книги, отмеченные, по твоим словам, "архивной скукой", в наше рыночное время выходили и при жизни Кожинова, и после его смерти одна за другой. Ты думаешь, сегодняшние издательства издают их себе в убыток и не ведают, что они жадно раскупаются, что их пристрастно читают – с не меньшим интересом, нежели наши с тобой сочинения? Спроси у Анатолия Яковенко, твоего поклонника, ведущего книжную торговлю в Союзе писателей России, и он тебе подтвердит, что книги Вадима – нарасхват, поскольку нужны сегодня русскому человеку, как живая вода.

Ты размашисто иронизируешь над несколькими наукообразными фразами Кожинова, но каким литературным языком ты выносишь ему приговор? – вчитайся сам еще раз в свои собственные слова:

"Хотя суждения его весьма ограниченны и совершенно не снабжены порывами ощущений русского характера...", или "Я начал возражать его симпатиям...". Прости меня, но если бы я не знал, что ты от макушки до пят русский человек, то, прочитав такое, имел бы полное право заподозрить, что эти пассажи вышли из-под пера "пахнущего чесноком" одессита.

Ты пишешь о том, что Ю.Кузнецов, ушибленный Кожиновым, настолько утратил поэтический слух, что написал: "Как Иванушка во поле вышел":

"Русский же, русский поэт,– негодуешь ты,– русскую сказку в ладони взял и "каки",– где же слух русский?!"

А где же слух русский, когда ты в той же статье, цитируя свое стихотворение: "Зверя не буди, не гневай бога", не боишься, что к тебе придерется какой-нибудь словесный законник и скажет: "По-русски, Валентин Васильевич, надо писать "не гневи", да и Бога – с большой буквы, как раньше все большие русские поэты писали".

Русский язык – такой бесконечный, то темный, то светлый лес, что даже мы, его родные дети, порой в нем плутаем... Если уж великий Лермонтов позволил себе: "с свинцом в груди",– то будем хотя бы в мелочах снисходительнее друг к другу. Впрочем, я и сам сейчас к тебе по пустякам придираюсь, в то время, когда в твоей статье есть просчеты посерьезнее.

Очень уж неприятно поразила меня твоя уверенность в неполной русскости или вообще в нерусскости или шабесгойстве Кожинова. "Кожинов пишет, как ест в благородной еврейской кухне", "кожиновская еврейская проницательная практичность", "конечно, Френкеля и Глезера, Рейна и Левинзона, Кушнера и Пресмана, коими он зело озолотил, но раньше том "Евреи и Россия в современной поэзии" за 1996 год, выпущенную (так у автора – Ст.К.) в Москве. Значит, с юности мутили его гениальный ум историка и философа, поэта и критика..." Трудно понять смысл этой темной фразы, но я догадался, что речь идет об участии Кожинова в сборнике "Свет двуединый", составленном не Кожиновым, а М.Грозовским и Е.Витковским из стихотворений в основном поэтов-евреев (впрочем, и неевреи в сборнике тоже есть – А.Жигулин и Б.Чичибабин), живущих и в России, и в Америке, и в Израиле.

Кожинов всего лишь навсего написал послесловие, озаглавленное "Короткая реплика в русско-еврейском диалоге". Ты, Валентин, возмущен участием В.Кожинова в сборнике "Свет двуединый". Но я позволю тебе процитировать одно место из послесловия Кожинова, ради которого, на мой взгляд, оно и написано.

"Дезик в свое время преподнес мне свою лучшую, на мой взгляд, книгу "Дни" с порадовавшей меня надписью: "Вадиму – человеку страстей, что для меня важней, чем человек идей, – с пониманием (взаимным). Где бы мы ни оказались – друг друга не предадим. 1.03.71. Д. Самойлов". Но прошли годы, и мне показали публикацию "поденных записей" Дезика, где именно 1.03.71 начертано: "Странный, темный человек Кожинов"... И еще одна – не датированная – запись: "фашист – это националист, презирающий культуру... Кожинов, написавший подлую статью об ОПОЯЗе – фашист" (Д. Самойлов. Памятные записи. – М., 1995 г., ст. 431).

Так что, вопреки твоему утверждению, Валентин Васильевич, будто Кожинов своим послесловием "зело озолотил" имена еврейские, я считаю, что он "не озолотил" участников сборника "Свет двуединый", а наоборот – обнародовал (в примере с Самойловым) такое свойство еврейского менталитета, что этот сборник уместнее было бы назвать "свет двоедушный".

ДЕНЬ ЛИТЕРАТУРЫ

18 марта 2003 0

12(487)

Date: 16-03-2003

ДЕНЬ ЛИТЕРАТУРЫ

Вышел из печати, поступил в продажу и рассылается подписчикам "День литературы" №3. В мартовской газете – большая подборка "сталинских" материалов: перепечатка из журнала за 1946 год статьи Леонида ЛЕОНОВА, портрет вождя работы Павла ФИЛОНОВА, патриотическое стихотворение молодого Владимира ВЫСОЦКОГО.

Проза в "ДЛ" представлена фрагментом нового романа Сергея СИБИРЦЕВА, рассказами Александра МАЛИНОВСКОГО, поэзия – стихами Глеба ГОРБОВСКОГО, Елены СОЙНИ и Валентины ЕРОФЕЕВОЙ, публицистика, критика, литературоведение, воспоминания – работами о. Дмитрия ДУДКО, Станислава КУНЯЕВА, Саввы ЯМЩИКОВА, Владимира БОНДАРЕНКО, Владимира ВИННИКОВА, Игоря ТЮЛЕНЕВА, Андрея ВОРОНЦОВА, Геннадия КРАСНИКОВА, Юрия РЯБИНИНА. Среди их героев – Михаил ШОЛОХОВ и Николай ГЛАЗКОВ, Вадим КОЖИНОВ и Татьяна ГЛУШКОВА, Владимир БУШИН, Валентин КУРБАТОВ и Виктор АСТАФЬЕВ… Как всегда, в конце номера – новая пародия Евгения НЕФЁДОВА.

"День литературы", ведущую литературную газету России, можно выписать во всех отделениях связи по объединенному каталогу "Газеты и журналы России". Индекс 26260.

Нами заключен договор с Роспечатью, поэтому требуйте газету во всех киосках Роспечати, во всех городах России.

В Москве спрашивайте газету у распространителей "Завтра" и в редакции газеты, а также в книжных лавках Союза писателей России, журнала "Москва" (на старом Арбате), Литературного института (на Тверском бульваре), в Центральном Доме Литераторов.

Наши телефоны: (095) 246-00-54 и 245-96-26.

Электронная версия: http://zavtra.ru/

e-mail: denlit @rol.ru

Главный редактор «Дня литературы» – Владимир БОНДАРЕНКО.

ДЕНЬ ЛИТЕРАТУРЫ

18 марта 2003 0

12(487)

Date: 16-03-2003

ДЕНЬ ЛИТЕРАТУРЫ

Вышел из печати, поступил в продажу и рассылается подписчикам "День литературы" №3. В мартовской газете – большая подборка "сталинских" материалов: перепечатка из журнала за 1946 год статьи Леонида ЛЕОНОВА, портрет вождя работы Павла ФИЛОНОВА, патриотическое стихотворение молодого Владимира ВЫСОЦКОГО.

Проза в "ДЛ" представлена фрагментом нового романа Сергея СИБИРЦЕВА, рассказами Александра МАЛИНОВСКОГО, поэзия – стихами Глеба ГОРБОВСКОГО, Елены СОЙНИ и Валентины ЕРОФЕЕВОЙ, публицистика, критика, литературоведение, воспоминания – работами о. Дмитрия ДУДКО, Станислава КУНЯЕВА, Саввы ЯМЩИКОВА, Владимира БОНДАРЕНКО, Владимира ВИННИКОВА, Игоря ТЮЛЕНЕВА, Андрея ВОРОНЦОВА, Геннадия КРАСНИКОВА, Юрия РЯБИНИНА. Среди их героев – Михаил ШОЛОХОВ и Николай ГЛАЗКОВ, Вадим КОЖИНОВ и Татьяна ГЛУШКОВА, Владимир БУШИН, Валентин КУРБАТОВ и Виктор АСТАФЬЕВ… Как всегда, в конце номера – новая пародия Евгения НЕФЁДОВА.

"День литературы", ведущую литературную газету России, можно выписать во всех отделениях связи по объединенному каталогу "Газеты и журналы России". Индекс 26260.

Нами заключен договор с Роспечатью, поэтому требуйте газету во всех киосках Роспечати, во всех городах России.

В Москве спрашивайте газету у распространителей "Завтра" и в редакции газеты, а также в книжных лавках Союза писателей России, журнала "Москва" (на старом Арбате), Литературного института (на Тверском бульваре), в Центральном Доме Литераторов.

Наши телефоны: (095) 246-00-54 и 245-96-26.

Электронная версия: http://zavtra.ru/

e-mail: denlit @rol.ru

Главный редактор «Дня литературы» – Владимир БОНДАРЕНКО.

Елена Сойни

18 марта 2003 0

12 (487)

Date: 16–03–2003

Author: Елена Сойни

***

Восьмое марта – праздник…

рыбаков —

и выходной, и лед еще не тонок.

Едва собравшись, засветло, спросонок,

спешат мужи из теплых уголков,

туда, где снег блестит, как чешуя

зеркального с отливами леща, и

туда, где лунки маленькой края

огромную Вселенную вмещают,

где прикипает к удочке душа

и замирает в ожиданье зова,

где жизнь в любую морось хороша

с уловом и без всякого улова.

***

Сушина,

словно дирижер

над низкорослыми кустами,

над морем, ветхими домами

стоит приковывая взор,

кружа нам головы, круша

ночные склоны в миг отлива,

и по-девичьи горделива,

и так стройна, так хороша.

В изломах розовый гранит

напуган странною соседкой,

а время с завистью столь редкой

на это таинство глядит,

перед мистерией корней

лишь отступая бесконечно,

и перед жизнью, что не вечна,

и перед памятью о ней.

***

А жаль, что все не вечное —

слиянье рас и вер,

и молодость беспечная,

и наш СССР,

моя свобода шалая

от денег и от бирж —

туда, куда летала я,

уже не полетишь —

из Таллина в Сванетию,

а дальше над Курой,

в Чечено-Ингушетию,

в медовый месяц мой…

Сейчас сижу недвижимо

уже десяток лет,

мне до вокзала ближнего

доехать денег нет.

И все не перебесится

бог

грома над Чечней —

в бою пропал там без вести

медовый месяц мой.

***

Ю. Т.

Сбереги мне озеро до тепла,

с берегом березовым у косогора…

С первыми морозами я ушла,

но вернусь с последними – это скоро.

От зверей смородину приукрой,

помнишь, как нам сладостно было с нею.

А с черникой, собранной тобой,

пироги намного вкуснее.

Все пути заснежены – вьюга – Русь,

не на лыжах мне, не на конях,

но однажды с радостью я прорвусь

в твой пейзаж морозной строкою.

Сбереги мне озеро до тепла,

без пригляда озеру жить опасно.

Ну а печка русская все цела?

Раз цела, то жди меня ближе к Пасхе.

***

Эти зимние сказки —

в зале – плюс

ничего,

мерзнут руки и краски —

Новый год, Рождество.

Появившись под аркой,

утешая народ,

Дед Мороз без подарков

возле елки встает.

Поздравленья – короче,

развлеченья – длинней,

новогодние ночи

без тепла, без огней.

Снег предательской горсткой

через стены пророс,

обрасти бы мне шерсткой

в этот жуткий мороз,

стать пушистой лисицей

или белым песцом

и под снегом укрыться

за высоким кустом.

***

Я буду вам верна,

как старая собака,

послушна и нежна,

как длинношерстный кот.

Я буду, как звезда,

возникшая из мрака

под самый Новый год,

под самый Новый год.

Найти меня легко —

свернуть с прямой тропинки,

куда не пролегла знакомая лыжня.

Когда вам на ладонь опустятся снежинки,

Вы в свете их лучей

увидите меня.

***

Не бойся моего тепла,

я не обожгу,

только согрею твою озябшую душу.

Если тебе станет жарко,

я незаметно превращусь в лед

и остужу тебя

волосами из первого снега.

Такого еще не видел мир —

Мисс Ледовая скульптура

в образе живой женщины.

Выбирай же —

тепло или холод в зимнюю северную ночь?

«НЕ «РАШЕН» Я, А – РУССКИЙ!»

Глеб Горбовский

18 марта 2003 0

12(487)

Date: 16-03-2003

Author: Глеб Горбовский

«НЕ «РАШЕН» Я, А – РУССКИЙ!»

НОСТАЛЬГИЯ

Юре Паркаеву

«...В Москву – разгонять тоску.»

Постарел, измаялся – увы:

не могу добраться до Москвы.

Сколотить способен на билет,

а, поди ж ты, не был много лет.

Знаю, там, как в сне берестяном,

дышит друг мой в переулочке одном.

Там почиет меж кладбищенских берез

Свет-Есенин – властелин страстей и грез.

Там земля как хлеб густая – не пустырь,

православной веры символ – монастырь.

Там клочки разогнанной тоски

и друзей усопших огоньки...

Постарел, извелся, жив едва.

Но в груди, как колокол – Москва!

ПОДПИСЬ

Меня призвали не благие,

а так – сопение и потность,

и кошельки у них тугие...

И говорят: "Поставьте подпись."

Суют какую-то анкету

под нос, а в пальцы – авторучку.

Но у меня желанья нету

свою поставить закорючку.

Тогда они достали флягу,

распространился дух коньячный...

И тут я плюнул на бумагу

и получил поджопник смачный!

Они ворчат:"Старик проклятый...

Жмот... Жаба в натуральном виде!"

А вы подделайте, ребята, —

я разрешаю... И – валите.

ОККУПАНТЫ

На что это похоже:

как тучи, как бурьян, —

одни и те же рожи

заволокли экран!

Кто вздыбил муть такую?

Владельцы вилл, "тойот"?

Кто платит, тот банкует,

танцует и поет.

Народ нахмурил брови:

на кой ему шуты?

Неровен час, неровен —

допляшут до беды.

Народ опять обужен,

обижен, обнесен...

Ему Есенин нужен,

а не старик Кобзон.

РАССВЕТ

Рассвет в бесснежном декабре

над грязной шкурой Петербурга...

Тысячелетье – третье на дворе,

и там же чья-то съежилась фигурка.

Там, над помойкой черного двора,

И копошится с мыселькой – разжиться

пустой бутылкой, опорожненной вчера,

и всем иным, что может нищему сгодиться.

...Рассвет над бездной. Робкая заря.

Россия, погребенная под стужей.

Неужто все напрасно, тщетно, зря?

И столь – аляповато, неуклюже...

Но я смотрю неистово в окно:

там просочилось в хламе туч – светило!

Смотреть в рассвет всяк сущему дано, —

кто б ни был ты – душа или могила.

ЩЕЛЬ

Под окном свою законную

мужичок мордует впрок!

Просочился в щель оконную

трехэтажный матерок.

...А чего из яви нынешней

не надует в щель окна?

Русской песни, ласки вымершей,

откровений без вина.

И сидишь, и чешешь темечко.

В щель сочится снеговей...

Да посвистывает времечко,

как разбойник-соловей!

***

"То вознесет его высоко,

то бросит в бездну – без стыда."

Он когда-то бывал президентом страны,

что-то там изрекал и кумекал...

Навевал "россиянам" кромешные сны,

а, поддав – петушком кукарекал!

Обломал по краям, как кусок пирога,

сокровенную нашу землицу...

А потом, не дождавшись под гузно пинка,

на Канары скользнул – веселиться!

Он долгонько еще мельтешил на "Ти-ви",

хохотал и дымил перегаром...

Он воистину жаждал народной любви,

но любовь обернулась кошмаром.

А потом он ушел... И однажды в толпе,

где молчат беспредельные дали,

он зачем-то напомнить решил о себе:

возопил!.. Но его – не узнали.

РОЖДЕСТВО

Лампады зажженные, свечи,

молитвы, молчанье икон...

В жилище натоплены печи,

застолье, как Божий закон!

Соленья, графин, кулебяка,

кишение всяческих "мяс".

Накормлены скот и собака.

Есть ящик вина про запас.

Светлы православные лики,

идет целовальный процесс...

Свершается праздник великий,

дарованный Силой Небес.

...Так было. Во времени неком.

А нынче – поди, опиши:

изба, занесенная снегом,

а в ней – ни единой души.

"РАШЕН"

«Умом Россию не понять...»

Ф.И. Тютчев

Пусть в пониманье узком,

не нашем: я – урод.

Не"рашен" я, а – русский,

хотя и обормот.

На Западе цветистом

вам – в мешанине вер —

Россия ненавистна

за дух и за размер.

"Быть русским некрасиво,

а патриотом – грех."

Но знайте: вам, спесивым, —

не по зубам орех!

Вам страшен жупел "рашен"?

Стремитесь взять контроль?

...А мы поем и пляшем

под черный хлеб и соль!

"АФГАНЦЫ"

Хлебнувшие крови, нюхнувшие трупов,

они в городок возвращаются – Глупов.

Там ждет их заштатная нищая скука,

с безумной и смертной отвагой – разлука.

Куда им податься? Озвучим их тайну:

в охранники или... в убийцы по найму.

А то и – в психушку. А то и – в могилу

студить – добровольно! – убойную силу.

А тот, кто остался без рук или ног, —

тот будет изгоем... В толпе – одинок.

А кто приторговывал кровью страны, —

лежит под защитой Кремлевской стены.

ЧАСЫ

С котомкой песен по миру блуждая,

уже лет двадцать не ношу часов...

"Счастливые часов не наблюдают",

но времени улавливают зов!

Я не был в жизни разве что в Трансваале

и в Антарктиде – на высоком льду.

Последние часы с меня сорвали

в Новороссийске, за полночь, в порту.

Я прочитал "Заветы" и скрижали,

но дольше суток не носил часы:

не пропивая – они мне руку жали,

а вместо них – колечко для красы.

Краса жила в заштатном городишке

и усмиряла мой мятежный нрав...

А что – часы? Издержки и излишки,

особенно в полях, среди цветущих трав.

ПАРФЮМ

Я не против пудры и помады,

ядовитых, тягостных духов, —

вы употребляйте, если надо,

я же – отойду на пять шагов.

Красота – обманчивое дело,

юность – горяча и без огня...

Запах ненадушенного тела

во сто крат вкуснее для меня!

Нет, парфюм – не фетиш, не икона,

но и – не бессмысленное зло:

как-то раз стакан одеколона

стебанул – от сердца отлегло.