Текст книги "Газета День Литературы # 72 (2002 8)"
Автор книги: Газета День Литературы
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)
Думаю, ни для кого не будет внезапным открытием тот факт, что культурно-историческую и духовную данность под названием «Россия» все эти годы от распада и ухода на дно истории удерживали на плаву три кита: Церковь, Армия и Русский язык . (Меня спросят, а как же «народ» – ключевое понятие двух последних веков российской истории? Отвечу вопросом на вопрос: а что же такое Церковь, Армия и Русский язык? Как раз это-то и есть народ, остальное – всего лишь «население».) И если первое и последнее (т. е. Церковь и Русский язык) – установления сверхчеловеческие и трансисторичные, то армия – дело, в общем-то, сугубо человеческое, а потому и наиболее уязвимое для рвущейся к мировому господству силы. Ударам, которым ее подвергли агенты апокалипсиса, свидетели все мы.
Однако бытие русской армии (так же, как и русского языка) во многом и очень многом определяется бытием Церкви, вбирающей в себя и то и другое. В конце концов, именно о ней, о Православной Церкви, сказал Господь, что врата ада не одолеют ее. И то, что в Чечне сегодня русские парни крестятся целыми ротами, как и то, что в своих глубочайших и первичных основах русский язык сохраняется сегодня опять-таки в Церкви (увы, даже не в литературе) – все это более чем наглядно свидетельствует об удивительной слитности охранительных основ Русской Цивилизации.
Поэтому ни о чем другом сегодня, на мой взгляд, не может быть и речи, кроме как о ясности, ясности и только ясности : о ясном понимании этих охранительных основ теми, кому дано слово, то есть в первую очередь – писателями.
Есть такое греческое понятие «метанойя» – ключевое для Православия. В буквальном переводе на русский язык оно обозначает «полное изменение сознания», но по тысячелетней уже традиции переводится гораздо короче: покаяние... Именно его ждет Господь и от конкретных людей, и от народа в целом.
Но подобная перемена национального сознания возможна только при условии полной ясности и понимания охранительных основ российского (а, следовательно, уже и мирового) бытия. И только такая богодарованная ясность способна нам в очередной раз помочь преодолеть затянувшуюся всемирно-историческую паузу, разразившуюся в последние десятилетия на земле и грозящую всем уже окончательным, вневременным своим разрастанием.
* Подтверждением тому может служить хотя бы недавно показанный по каналу «Культура» художественный фильм «Высшая правда» – о враче-садисте из Освенцима, садизм которого показан как результат «научных устремлений». Характернейший образчик «западного гуманизма»!
Геннадий Муриков ВЫБОР ГЕНЕРАЛА ВЛАСОВА
Генерал Власов – одна из самых загадочных фигур российской истории ХХ столетия. И лично ему, и истории созданных им Русского комитета (1942 год), Комитета освобождения народов России (КОНР, 1944 год,), Русской освободительной армии (РОА, 1944 год) посвящена огромная литература. Тем не менее интерес к этой теме не иссякает.
В своем манифесте о создании РОА Власов писал: «Ни Сталин, ни большевики не борются за Россию. Только в рядах антибольшевистского движения создаётся действительно наша Родина». А немного ранее: «Высшие достижения Русского народа неразрывно связаны с теми периодами его истории, когда он строил свою культуру, своё хозяйство, свой быт в тесном единении с народами Европы. Большевизм отгородил Русский народ непроницаемой стеной от Европы. Он стремился изолировать нашу Родину от передовых европейских стран. Во имя утопических и чуждых Русскому народу идей он готовился к войне, противопоставляя себя народам Европы».
Так это или нет? Конечно, в определённой степени «ответом» на данный вопрос можно считать приговор Военной коллегии Верховного суда СССР от 1 августа 1946 года, вынесенный генералу Власову и его 11 сподвижникам: "Подсудимые Власов, Малышкин, Жиленков, Трухин, Закутный, Меандров, Мальцев, Благовещенский, Буняченко, Зверев, Корбуков и Шатов, являясь военнослужащими Красной Армии и будучи антисоветски настроенными, в напряжённый для Советского Союза период Великой Отечественной войны, нарушив воинскую присягу, изменили Социалистической Родине и в разное время добровольно перешли на сторону немецко-фашистских войск. /…/
Ставя своей целью при помощи немцев захват власти в СССР, Власов под руководством фашистов сформировал из числа белогвардейцев, уголовников и изменников Родины, т.н. «русскую освободительную армию», организовывал шпионаж и диверсии в тылу советских войск и подготавливал террористические акты против руководителей Советского правительства".
Заседание этой Военной коллегии проходило под руководством небезызвестного В.В.Ульриха… По существу, именно его резолюция для всех, живших в СССР, стала единственной и окончательной вплоть до развала этого государственного образования, а для многих остается таковой и поныне. Строки приговора во многом являются справедливыми: Власов и его сподвижники действительно изменили социалистической «родине», выступили против советского правительства и его руководителей и, конечно же, были «антисоветски настроены». Сегодня нет ни первого, ни второго, а быть «антисоветски настроенным» считается чуть ли не обязательным. Есть над чем задуматься.
Книга Н.Коняева «Два лица генерала Власова. Жизнь, судьба, легенды» ( М.: Вече, 2001. 464 с.), на сегодня – видимо, самое всестороннее исследование, посвящённое «власовской проблеме». В этом главное достоинство автора и его работы, хотя с рядом конкретных выводов хочется поспорить, а в чём-то автор намеренно провоцирует читателя на дискуссию.
Сам А.А.Власов и большая часть его сторонников, вне всякого сомнения, не считали себя пособниками захватнической политики Германии. Гитлер и командование Вермахта прекрасно понимали это – а потому никогда не доверяли Власову, пойдя на создание РОА только в самом конце войны, когда поражение Германии стало совершенно очевидным для всех. Заметим, что их опасения были совершенно справедливы, т.к. и РОА, и создаваемые ею «антипартизанские отряды» (кстати, тема, не затронутая Н.Коняевым) вовсе не рвались к войне с соотечественниками, а в конце концов повернули в Чехословакии (начало мая 1945 года) оружие против немецкой армии.
Как очень верно, на наш взгляд, отмечает Н.Коняев, Сталина больше всего тревожило, что в лице Власова, созданных им РОА и КОНР, создаётся некая «третья сила», несомненно патриотическая, а не захватническая («Россия завоёвана большевиками»,– констатировал в своё время Ленин ), а потому способная создать реальную оппозицию и самому Сталину, и «социалистическому», «советскому» строю, долженствующему якобы составить счастье народам России. Вот почему, особо отмечает автор, процесс над Власовым и его сподвижниками вёлся в обстановке строжайшей секретности, тогда как явно сфабрикованные знаменитые процессы 30-х годов широко рекламировались на весь мир – именно потому, что там «опасность» была иллюзорной, а в деле Власова – совершенно реальной.
Сталин, несомненно, был умным и дальновидным человеком и великолепно понимал, что для русского народа большевистский режим чужд и ненавистен – а потому не пожалел ни сил, ни времени, чтобы создать вместо него новый – «советский народ». К сожалению, эта цель была во многом достигнута – потому так тяжело обстоит дело с формированием русского национального самосознания и так легко прививаются в России всевозможные нелепые, а то и прямо разрушительные «новации». Сегодня – прямо-таки откровенно уголовного характера.
Ещё одна сильная сторона рецензируемой книги – обилие многочисленных документальных свидетельств, часть из которых публикуется впервые на основании архивных материалов, прежде засекреченных и недоступных исследователям, а также богатый иллюстративный материал. Всё это помогает читателю разобраться в сложных и запутанных вопросах, рассматриваемых автором,– тем более что сам он нигде не педалирует своей позиции.
Отдельно рассмотрена ещё одна выдуманная современными «советскими» патриотами (откровенно сталинского «разлива») версия, что Власов будто бы являлся секретным агентом Сталина и выполнял особое спецзадание. Несмотря на явную абсурдность, эта идея имеет своих сторонников среди тех, для кого Сталин – это «наше всё», и не существует ничего в мире, что происходило бы вне его поля зрения. Это как бы обратная сторона широко известного мифа о всемогуществе мирового еврейского, сионистского заговора, о том, что «сионские мудрецы» направляют ход мировых событий вплоть до мельчайших деталей, и нет сил, которые могли бы им противиться…
Если уж что и считать предательством – так это политику англо-американских оккупационных властей, вопреки своим же собственным заверениям и целому ряду международных соглашений безоговорочно выдавших на верную смерть Сталину части РОА, оказавшиеся в зоне английской и американской оккупации в послевоенный период. Считать такие действия «борьбой за права человека» не только невозможно, но и откровенно постыдно.
Генерал Власов сделал свой выбор. Был ли он верным? На этот вопрос мы едва ли сможем однозначно ответить – да история и не знает однозначных решений. «Он был живым русским человеком, – говорит в своей книге Н.Коняев,– и, ошибшись, продолжал искать выход… Он не находил его – найти было невозможно! – но он мучился, метался. Он тосковал по выходу, и порою, сам того не сознавая, прозревал истину, которую неплохо было бы прозреть и нам»…
Никита Голобоков НОЧЬ
Болин не любил дискотеки. Он бы и на эту не пришел, но... была одна девушка. В одном из своих дневников Игорь писал: «Лена красивая и умная. Умная потому, что не любит меня. Любила бы – была бы дура дурой при всех остальных достоинствах». И еще: «Ее глаза на звезды не похожи». Да и стал бы я любить дуру с угольками вместо глаз. Нет, ее глаза голубые и чистые". Сегодня он решил признаться.
Вечер начинался. На денсполе извивались девичьи тела. Парни жались по углам, коридорам, туалетам, пили, курили, орали что-то в мобильники. Ее стройная фигурка переливалась в разрывных импульсах света. Красивое нордическое лицо размыто тенью. Длинные пепельно-желтые волосы покачивались в такт музыке.
Быстрый ритм сменился медленным. Подвыпившие парни приглашали девушек. Болин ринулся к Лене.
– Потанцуем?
– Нет, извини,– она повернулась к другому.
Игорь вышел из клуба, сдержанным шагом дошел до темного угла. Огляделся. Тупая ненависть захлестнула его.
«Ублюдки! Мрази! Сволочи!!!»
С Земли казалось, что Луна нахально залезла между двумя звездочками Возничего и светила оттуда, растворяя их лучи в своих. Был поздний вечер.
Автостанция. До последнего автобуса около получаса. Болин сидит в углу. Темно, но все же тепло. Напротив два пьяных мужика. Один пытается сдвинуть с места грузное тело товарища, который развалился на асфальте, испачканном плевками, подсолнечной шелухой и собачьей мочой. Напротив – их автобус. Единственный шанс выбраться из города и не остаться до утра в окружении бомжей и бандитов.
Глядя на них, кондукторши по-бабьи заливаются, вскидывая руки; водители ухмыляются, высовываясь из автобусных окон; сидящая рядом с Болиным молодая девушка хихикает в кулачок.
Болин сидит и молча ненавидит. Он мог бы и помочь этим двум мужикам, но зачем?
Мимо, застегиваясь и вытирая слезы, пробежала молодая девушка. Болин знает ее – они живут в одном поселке, учатся в одном классе.
– Игорь, слушай... там... на дискотеке... Макарова забили,– едва приблизившись к Болину, сказала она, переводя дыхание.
Игорю не хотелось говорить, но столь неожиданное событие заинтересовало его.
– Кто?
– Арапов с Андрюшкиным. Мрази!
– За что?
– Не знаю! Я же как только услышала – убежала. Не могла же я там оставаться.
– А другие?
– Развлекаются по-прежнему. А я не могу! Не могу...
«Ублюдки,– рассудил про себя Игорь,– а она – баба».
Она замолчала, а Болина вскоре все это перестало волновать. Он продолжал ненавидеть всё на свете.
– Автобуса на «Русский лес» не будет,– прохрипел репродуктор.
Это не обрадовало. Придется ехать на другом автобусе, а потом идти пешком через лес.
Салон автобуса почти пустой. Въевшийся запах пота и солярки. Болин сидит у окна. Она рядом. Снаружи темно, а в салоне горит свет – в окно почти ничего не видно.
«Ублюдки, – думал Игорь, – убили одного ублюдка, а никто и не заметил. Только эта... истеричка. Одним больше, одним меньше. И Ленка такая же».
Он вдруг остановился взглядом на своей соседке. Толстые, но стройные ноги, едва прикрытые короткой юбкой, упругая грудь, приятное лицо...
– Игорь, выходим. Конечная.
Они пошли по подтаявшему, в проталинах, весеннему снегу. Она впереди.
Идти неудобно.
Березовый лес поглотил их.
Ничего не соображая, Игорь схватил с земли тяжелую палку и ударил спутницу по голове. Она вскрикнула и упала на снег.
Игорь молча стоял и смотрел. Удар по голове лишил ее координации. Через мгновение она опомнилась и вдруг заорала, срывая голос.
– Помогите! А...а...а!!!
Она не приняла единственно правильного решения – бежать и прижалась к дереву, крича до хрипоты.
Болин не двинулся с места.
Она устала кричать и тихо заплакала, по-детски всхлипывая. Голые ее ноги покраснели от соприкосновения со снегом, лицо поцарапано веткой, испачкано кровью и слезами, тело тихо вздрагивало.
Игорю вдруг захотелось обнять ее, сказать, как все это мерзко, гадко, попросить прощения...
Перед ним плыли пятна ночного леса с выступающими еловыми и березовыми ветками, грязно-белый подтаявший снег и она, смиренно глядящая на него. Он упал в сухую проталину, сильно задев затылком ствол ближащего дерева...
Игорь очнулся. Было уже почти утро. Увидев деревья, потихоньку отвоевываемые светом у сумерек, кровь и ее рядом, зажимавшую его и свою раны на голове комьями снега, Болин вспомнил, что произошло. Ужаса не было. Было только удивление.
– Т-ты? – он приподнялся с земли.
– Думала... в лесу останешься... убить кто может. Тащить пыталась... Тяжело...
И тут Игорь вдруг закричал, смешивая крик со слезами:
– Прости! Прости! Прости!!!
Казалось, только одно это слово могло спасти его от чего-то неминуемого, близкого и ... ужасного.
– Игорь, Игорь, успокойся, забудь. Я тебе все простила.
Она прижала его к своему темному плечу, и только тут Игорь почувствовал, как все ее тело дрожит от холода. Куртка ее была на нем.
– Игорь, пойдем отсюда... Пойдем. Нас уже хватились... Пойдем...
Он медленно, с трудом, поднялся и двинулся в сторону поселка. Она пошла следом.
Георгий Судовцев ВСЕ ПУТЕМ?
Тема взаимоотношений Художника и Власти стара, как мир, и неисчерпаема, как электрон. Газету «Лимонка» закрыли не за политику и не за призывы к насилию – ее закрыли за стиль жизни. Есть такие женщины, обычно плохие хозяйки, которые, будь их воля, с удовольствием бы «закрыли» любую элегантную модель, попавшуюся им на глаза. Что может наша нынешняя Власть предложить молодежи? «Снующих вместе» с «остроумно» перевёрнутой буквой Ё в жизнеутверждающем лозунге «ВСЕ ПУТЕМ!» ?
Да, ВСЁ ПУТЁМ! Что с подлодкой «Курск»? ВСЁ ПУТЁМ, она утонула. Что со станцией «Мир»? ВСЁ ПУТЁМ, она упала. Что с населением страны? ВСЁ ПУТЁМ, оно вымирает. Что с американскими войсками? ВСЁ ПУТЁМ, они уже в Средней Азии и в Закавказье. Что с Новороссийском? ВСЁ ПУТЁМ, его смыло. И так далее, и тому бесподобное.
Такая Власть терпима для своих «слуг» только до тех пор, пока сама их обслуживает, но даже при этом они всё время зыркают по сторонам в поисках стиля, в поисках смысла. Бессмыслица и бесстилие Власти означают ее бессилие. Даже символ Власти, её крепость, её дом преобразуется в дом какой-то взаимной и временной терпимости.
Что остается в удел подобной Власти? Бросаться без разбору на всех, в ком она инстинктивно чувствует опасность для себя. А опасность для нее представляет вовсе не воровство денег любимыми «олигархами», не разрушение страны и общества – это как раз вещи для нашей нынешней Власти привычные и, можно сказать, статусные, без них она даже не представляет своего существования. Нет, гораздо большую опасность представляет для нее всякий, в ком она видит «соблазн стиля», кто исповедует и проводит в жизнь принципы и ценности, отличные принципов и ценностей этой Власти. Стили же творят Художники, сколь ни прискорбно это для Власти.
Запирая в тюремную клетку Лимонова, уничтожая книги Сорокина, пытаясь разгромить книжную лавку Союза писателей под предлогом конфискации книги Гитлера «Майн кампф»,– Власть расписывается в собственном бессилии. Я не являюсь сторонником национал-большевистской партии Эдуарда Лимонова и читателем ныне запрещенной «Лимонки», мне глубоко противна декларируемая игровая безнравственность Владимира Сорокина, я скорблю о своих родственниках, павших во время Великой Отечественной войны против последователей стиля художника Адольфа Гитлера. Но бессилие и бесстилие Власти не только противно и оскорбительно – оно смертельно опасно для настоящего и будущего моей страны.
Георгий СУДОВЦЕВ
Владимир Ленцов ГЕРОИЧЕСКИЕ ПОЭМЫ
ЖИЗНЬ КОРАБЛЯ. 1962
1.
...Да, мы все уже очень состарились,
И зрелые и совсем еще юные,
Для того, чтобы трезво и сочувственно
Взглянуть на дела наших близких предков.
Но я все же постараюсь.
Видели ли вы когда-нибудь
Полузатонувший корабль?
...Волны уже гуляют по палубе,
Почти совсем под водою корма,
А нос,
Нос все еще высоко поднят над водой!
Кажется, что это человек,
Человек,
Который светло и тихо заканчивает свой путь.
Корабль в последний раз оглядывается
На свою долгую жизнь.
Видит он сейчас неизмеримо больше,
Чем в прежние годы.
Море-море, оно все такое же...
2.
...Ему было страшно неудобно в сухом доке.
Корабль только что родился.
Казалось, вот сейчас выбьют подпорки —
И он упадет.
Упадет беспомощно и жалко, на бок.
Но люди знали, что делали.
Они докрасили последние буквы в названии
И ушли.
Ушли, как сейчас, все до одного.
Но тогда корабль еще не ценил людей,
И ему было все равно, ушли они или остались.
3.
...Первый капитан оказался пьяницей.
Нет, он знал свое дело,
Но стремился всегда только к одному,
Чтобы ему не мешали пить его водку.
..Жутковатые это были плаванья,
Когда рифы и скалы
Будто бы обретали свойства могучих магнитов,
Так притягивали они к себе железный нос корабля.
И если в последний миг
Всегда удавалось вывернуться,
То лишь благодаря тому, что поблизости Возникало еще более могучее притяжение. Так и ходили они,
Постоянно рыская между Сциллой и Харибдой,
Которые тем и спасали их,
Что оспаривали одна у другой.
Матросы не любили капитана-пьяницу, Невзлюбил его и корабль.
4.
..А потом у людей было что-то не так!
Люди распевали огненные песни
И стреляли друг в друга.
Пьяница-капитан затерялся в огромном мире,
Развеялась и команда.
Оставались только двое матросов
Да не знавший иного дома боцман.
Все они обитали в каюте на корме,
Там сейчас вода.
5.
...Вот тогда-то и заявился этот мальчишка.
Ему еще не было и двадцати,
Но на поясе у него
Висело два нагана и пять бомб!
...Мальчишка взошел на капитанский мостик,
Вздрагивающей рукой погладил штурвал
И прошептал: «Выручай, милый!..»
Этого оказалось достаточно не только для дружбы,
Но и для вечной любви.
...Они почти слились в одно,
Мальчишка-капитан и корабль-мальчишка.
В то время на палубе корабля
Стояли две пушки и шесть пулеметов,
От которых ни днем ни в ночи не отходили люди.
...Мальчишка-капитан ввел корабль свой в реку.
Они метались по реке вверх и вниз,
По ним стреляли, и они отстреливались.
Корабль доставлял в разные места
Вооруженных людей, пушки, снаряды
И всякую иную военную амуницию.
...И грянул тот роковой бой.
Их окружили другие корабли.
Команда сражалась отчаянно,
А капитан-мальчишка стоял у штурвала
И командовал битвой.
...Тех, что были в погонах,
Оказалось слишком много,
Они ворвались на палубу,
Прокладывая себе путь пулями и прикладами.
Мальчишка-капитан метко палил из своих наганов,
Но потом враги навалились на него скопом
И захватили его живым.
...Они не захотели
Доставить радость убить его кому-то одному
И выстроились против мальчишки-капитана
Вдвадцатером.
...Но никто из них так и не выстрелил, нет. Мальчишка-капитан взорвался!
Быть может, в нем было столько ненависти,
А может быть, просто
У него не успели отобрать одну из бомб.
6.
...Потом наступило самое страшное
В жизни корабля.
На мостике стоял теперь один из тех,
Что носили погоны,
Он снова привел корабль к морю.
И здесь, у моря, грузили на корабль людей,
Их загоняли штыками, везли в открытое море
И штыками вынуждали людей прыгать в воду!
И даже в воде
Казнимые люди продолжали петь!
...Так было много раз.
По ночам кораблю уже снились кошмары:
Где-то под водой целый лес людей,
Они привязаны за ноги
И медленно раскачиваются.
...Тут появлялся мальчишка-капитан,
Он швырял бомбу, люди отрывались,
Выходили из моря злые и бесконечные,
Шагали по берегу, все круша!
7.
...Так случилось и в жизни.
Явилось много-много новых людей,
Но они не были мертвыми,
Они были живые, отчаянные и краснозвездные.
...И еще один капитан дезертировал с корабля.
Люди больше не стреляли.
Свои огненные песни они пели еще долго, Но потом заменили их новыми.
...В ту пору было много работы у людей. Трудился и корабль.
В капитаны произвели боцмана,
Который никогда прежде и не думал
О такой чести.
Корабль тосковал о своем друге, капитане-мальчишке,
Портрет которого теперь висел в рубке – Мальчишка-капитан всегда видел,
Каким курсом следовал его корабль.
8.
...Что это?
Ах, вода.
В трюмах ее поприбавилось:
Корма осела еще глубже,
А нос еще больше поднялся вверх!
9.
...Однажды,
Это случилось тоже в открытом море,
Корабль увидел смерть другого корабля.
Все было почти так же.
Накануне отбушевал шторм – что-то случилось,
И люди покинули тот корабль.
Это был парусник.
В нем еще теплилась жизнь,
Но где-то ниже ватерлинии крылась
Смертельная рана.
Палуба так же слегка покрывалась водой,
Так же осела корма
И так же высоко был поднят нос!
А на носу: «Марианна».
...Она была иностранкой, и она сказала:
– Ты меня жалеешь? Глупый...
У меня была чудесная жизнь!
Я побывала во всех океанах и почти во всех морях!
Может быть, они капельку без меня взгрустнут —
Моря суровы, они привыкли, что друзья
Расстаются с ними надолго...
Вот только жаль один остров!
Он полюбил меня
И так горячо убеждал оставаться с ним,
Но я была ветрена, как все мы, парусники...
Остров долго махал мне своими пальмами!
Я пообещала, что возвращусь...
Ты хороший моряк,
И быть может, ты когда-нибудь доплывешь К тому острову.
Ты скажи ему!.. Ты скажи,
Что сейчас я думаю только о нем!
А теперь уходи. Мне осталось недолго.
И не жалей меня!..
10.
...Пронеслось много-много времени.
И теперь умирает он.
Умирает так же.
Был шторм.
Люди долго, очень долго пытались его спасти,
Потом сели в шлюпки и уплыли.
11.
..А ведь был-таки он у того острова!
Остров выслушал его печальную весть и сказал:
– Здорово, что ты меня навестил!
Ты видел ее последним...
Но теперь ты, пожалуйста, уходи.
Уходи, а я кликну ураган:
Пускай наломает он у меня много-много пальм
И сбросит их в море – может, хоть одна из них
Доплывет к могиле «Марианны»...
12.
...Потом снова была война.
И небо изрыгало огонь и море.
Корабль опять доставлял вооруженных людей,
Снаряды и пушки...
Старик-капитан много раз спасал свой корабль
От мин, бомб и торпед,
Но внезапно умер:
Выводил из-под обстрела корабль
И вдруг упал,
Моряки подумали, что их капитан убит,
А он обыкновенно умер на войне от старости.
И портрет капитана-старика повесили в рубке,
Рядом с портретом капитана-мальчишки.
Корабль воевал дальше.
Получалось,
Что водили его уже целых три капитана.
И они провели его через всю войну.
13.
...Очень много набралось воды.
Еще больше накренились мачты.
14.
..А после войны
На корабль явился мальчишка-юнга.
У него были полные глаза моря!
Еще у него была девушка.
А у них у обоих – был мир!
Мир, еще гудящий после войны.
Мир трудный, как штормовая палуба.
Но у этих молодых людей были крепкие ноги,
И они не собирались падать.
...У корабля теперь было слишком много ран,
Чтобы выглядеть красивым и привлекательным.
Раны его были залечены,
Но рубцы и шрамы выпирали слишком явно.
Юнга не полюбил старый корабль:
Он грезил белоснежными лайнерами,
Те уходили в океаны,
А старика туда уже не пускали.
..Лайнеры.
В войну их не было видно:
Значит, белоснежные лайнеры – это мир.
О, сколько на них огней!
Старый корабль немного ревновал своего юнгу
К этим большим белым кораблям.
Мальчишка-юнга чем-то напоминал ему
Мальчишку-капитана,
А тот был юностью корабля.
15.
...Юнга, он часто брал в руки гитару,
Тут же придумывая слова и мотивы,
Распевал все о них, о белоснежных лайнерах,
И о том, как стоит на мостике одного из них,
А рядом,
Не совсем рядом, а на берегу,
Стоит его девушка,
И от нее к нему вьется белоснежный шарф.
16.
...Умиравший корабль почувствовал,
Как в его трюмы уже заплывают рыбы:
Скоро они станут его безраздельными хозяевами.
17.
...Однажды юнга мыл палубу на корме.
Никого поблизости не было,
И старый корабль
В первый раз заговорил со своим юнгой.
– Я знаю, ты меня не любишь.
Тебе у меня тесно.
Ты хочешь повидать океаны.
И ты, разумеется, прав!
Для того и рождаются моряками,
Чтобы приближать к себе дальние страны...
Но ты посмотри на портреты в моей рубке.
Тот, который там совсем молод,
О, как он любил океаны!
И я бы легко мог его до них донести,
Тогда я был молод!
Но мальчишка-капитан ввел меня в реку.
Так было надо.
И мы любили друг друга... —
Юнга слушал,
И старый корабль поведал ему об острове
И о «Марианне».
18.
...Потом юнга стал приводить и свою подругу,
Они вместе внимали былям старого корабля.
И они наконец его полюбили.
Но старый корабль убеждал юнгу уйти.
– Ты должен ходить в большие плаванья!
А я... У меня была чудесная жизнь!..-
И юнга однажды послушался,
Ушел, как и намеревался,
На один из белоснежных лайнеров.
19.
...– Ну подожди еще чуточку, море!
Ты еще успеешь сомкнуться над моими мачтами.
А я,
Я в последний раз посмотрю,
Как заходит солнце.
И быть может, покажется какой-то корабль.
20.
...Он появился,
Когда солнце уже наполовину погрузилось
в море.
Показалось,
Что целая дюжина созвездий упала на море,
Когда на корабле-незнакомце зажгли вечерние огни!
А потом с подошедшего корабля
Стали опускать шлюпки.
21.
...– Любишь же ты жизнь, старина!
Какой-либо неженка давно уже был бы на дне,
А ты молодец, продержался!– говорил морячок,
Уже закреплявший на носу старого корабля
Толстый стальной трос.
...Потом старый корабль
Тащился за кораблем-спасителем.
Быть может, отремонтируют его еще раз,
Возможно, разрежут на металл.
Старый корабль ведал только одно:
Он вновь нужен людям.
А остальное...
ДВЕ РОМАШКИ БЕЛЫЕ. 1988
Неизвестным солдатам Отчизны – с поклоном
1.
...Они сидели в ряд,
Четыре красноармейца и сержант,
Ели кабачковую икру из стеклянных банок
И ржаные сухари —
Завтракали сосредоточенно и деловито,
Как едят только труженики и воины...
Зиял перед ними окоп:
На бруствере лежали трехлинейки,
В ячейках – гранаты,
Но самой великою их надеждой
Был замаскированный
Сломанными ветками и дерном
Станковый пулемет «максим»...
А вокруг
Во всю яркость сочных и опьяняющих красок
Бушевало лесное лето!
Лето властное, полное жизненного смысла,
Жажды плодоношения,
С переливами птичьих трелей,
С жужжаньем шмелей,
С чистым небом и щедрым солнцем
Над головой!..
2.
...Белобрысый веснушчатый красноармеец
Загляделся на близкий цветок ромашки,
Улыбнулся чистому лику его,
Но от еды не отвлекся —
Точно так же четверть часа назад,
Завороженно слушая птицу-малиновку,
Набивал он сноровисто, ловко
В пулеметную ленту патроны...
3.
...А ромашек,
Нетроганых, белых и нежных,
Расстилалось за бруствером целое море!
Хлопотливо-трепетные
Вымытые росами цветы эти
Тянулись в темно-зеленую даль,
Туда, где за густодеревицей леса —
Про что пятеро наших воинов еще и не ведали —
Светлой тихой поляной
Шагала рота вражьих солдат...
4.
...Здоровые, молодые и очень веселые
Пришельцы шли налегке, только с оружием,
И горды они были эмблемами смерти,
Что впились в их мундиры...
Шагали бесстрашно и беззаботно они —
Им казалось, что все уже завоевано,
Все покорно вокруг и перечить им не посмеет...
Шли чужие солдаты, сминая траву,
И нетронуто-чистые, белые, нежные цветы
Этой дивной пришельцам чужой земли
Обметали
Пыль с их сапог...
5.
...О Родина!
Ты взлелеяла нас и взрастила
И соцветием душ наделила таким,
Что и самые из нас невзрачные,
Если случается с тобою беда,
Сплошь да рядом
Оборачиваются в богатырей
И в память потомков
Уходят прекрасными!
6.
..А чужие солдаты все шли,
Все смеялись они, вспоминая,
Как беспомощно и неуклюже, с диким воем,
Выпрыгивали русские бабы из окон избы,
Которую они,
По чужой земле идущие,
Вчера подожгли...
Шли чужие солдаты лесною поляной,
Пели песни вразброд, кто одну, кто другую,
Много и вязко шутили, а один,
Стройный породистый красавчик лет двадцати
С бесконечно глубокими голубыми глазами,
Каким глубины, может быть,
Еще больше добавили отблески сотворенных им
На этой чужой для него земле пожарищ,
Вдруг наклонился, сорвал на ходу ромашку,
Полонянкой ее приспособил
За колючим суконцем пилотки своей...
7.
...А пятеро красноармейцев ждали,
Глазами врагов еще не видели,
Но безошибочное чутье опытных воинов
Уже подсказало им,
Что скоро...
Приумолкли,
Впились ладони четверых
В ложи длинных винтовок,
А пятый – белобрысый, веснушчатый, —
Что имел почти девичий,
Мягкий и стеснительный характер,
Повинуясь команде сержанта,
Все же сумевшего в нем разглядеть
Недюжинные качества воина,
Прильнул к пулемету и теперь
С огорчением поглядывал на то, как некстати
Неразумный бедняга шмель так упрямо
Вился у самого дула «максима»...
8.
...Продвигались чужие солдаты сквозь лес,
Через это быстротекущее утро,
Через злую нечистую память свою,
Где, рождая в них
Только лишь смех, а не страх,
Поднимались поруганные ими,
Ограбленные и убитые,
Не взывая к отмщенью,
А лишь порождая стремления
К новым страшным деяньям.
Что поделать, такова она, память, у завоевателей,
Никогда не водившая дружбы
С родною сестрою своей —
Совестью...
Переняв от безмерно крикливых вождей своих
Вседозволенность,
Шли чужие солдаты опять убивать,
Снова шли поджигать, полонить,
Угнетать и грабить...
Ах, вот если б теперь они все повернулись
И пошли все назад, туда, откуда явились!..
Но подобного в мире подлунном
Еще никогда не случалось.
И пришельцев, шагающих по чужой земле,
Задержать, повернуть и отбросить назад
Могут только земли этой дети!..
9.
...Кто же спросит у них,
По чужой земле идущих,
