Текст книги "Газета День Литературы # 179 (2011 7)"
Автор книги: Газета День Литературы
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)
Георгий МЕЛЬНИК КОКТЕБЕЛЬСКИЙ ПАРАПЕТ
КОКТЕБЕЛЬСКИЙ ПАРАПЕТ
Приморский парапет – дом молодости нашей,
Оставил яркий след, был к творчеству так мил,
Казалось нам, что нет для встречи места краше,
О, скольких он людей вокруг объединил!
Давайте же, друзья, забудем хоть на время
Различие в чинах и возрастных границ
И возродимся вновь в восторженное племя
Поклонников вина и сказочных девиц!
***
Я проснулся – есть вино,
Но один, в своей постели...
Стало ясно, что давно,
Не бывал я в Коктебеле.
ЭЛЕКСИР ЖИЗНИ
Как долго жизни смысл искал,
В тех поисках одно запомнил:
Я грустен, если пуст бокал,
И бодр – когда бокал наполнен!
ПЕРЕБОР
Когда я в хмельном огне,
Да к тому же не знаю меры,
Достаются вечно мне
То гетеры, то мегеры.
ДВА МУЖСКИХ ВЗГЛЯДА НА ОДНУ ЖЕНЩИНУ
И в день рабочий счастьем полнится душа,
Когда на службе нахожусь с тобою рядом.
“Во всех ты, душенька, нарядах хороша”,
Но, полагаю, ещё лучше без нарядов!
В белье тебя увидев нижнем,
Решил, что лучше пролететь,
Как та “фанера над Парижем”,
Чем без белья тебя узреть...
***
Запретный плод, конечно, слаще
(Пресны общественные нравы),
Вот почему гораздо чаще
Хожу налево, чем направо.
***
По капле из себя раба давил,
Своих душевных не жалея сил.
Когда ж наполнился трёхведерный бидон,
Попробовал – чистейший самогон.
***
Моё признание не шутка:
Я – раб страстей. я – раб желудка,
Но иногда и – господин:
Когда в постели я один.
***
Эх, в прошлое сходить бы, похмелиться.
На несколько часов, не насовсем.
Вернувшись с колбасою за рубль тридцать
И водкою за два восемьдесят семь!
***
Когда тебе не пишется,
Когда на сердце гнёт,
Когда мотив не слышится
И не зовёт в полёт,
Читай поэтов книжицы
В полуночной тиши.
Когда тебе не пишется,
Тогда и... не пиши.
МЕЦЕНАТУ
Помоги, товарищ, мне
Хоть в неделю раз забыться,
Может, я в хмельном огне
Изловлю свою синицу...
Обойдусь без журавлих,
Хватит мне с икрою хлеба.
И, чтоб не стремился в небо, –
Три бутылки на двоих...
МЕДОСМОТР
Жил беззаботно, без печали,
Ел вдоволь, пил, гулял немало,
Покуда время не настало
Мне познакомиться с врачами....
И эти, в белом, эскулапы,
Легко: всего лишь за полгода,
В свои переложили лапы
Мои укромные доходы.
***
Ах, Карадаг – мой амулет!
Мильоннолетнее виденье,
Ты для меня десятки лет –
Любви родник и вдохновенья.
Но троп к тебе сегодня нет,
Что единили наши души.
Резной узор скалистой суши
Лишь красит утренний рассвет.
ПРОЗРЕНИЕ
Мой друг! На склонах Меганома
Постиг я суть закона Ома.
А в бухте у Хамелеона
Был покорён бином Ньютона.
Возле Шаляпинского грота
Без Бойля спорил с Мариоттом...
Я стал бы гений на века,
Не выпей литр коньяка.
Максим ЗАМШЕВ ДРЕВНИЙ ЗНАК
***
Дрожит горизонт за лесом,
Торопится стать ничем.
Шампанского – хоть залейся,
Хочу им поить грачей,
Чтоб пена жила на клювах
Сознанием правоты,
И чтоб возвращалось к людям
Желание высоты,
Чтоб небо, как покрывало,
Под утро сорвать я мог,
Чтоб ты в мою жизнь впадала,
Как самый большой приток.
Шампанское – весть благая,
Которую знают все.
Хочу, чтобы ты, нагая,
Пошла за мной по росе,
А после со мной летала
С улыбкой от облаков,
К другим облакам, где мало
Народу, но тьма веков.
Из тёмной вселенной этой
Нащупывал Бог слова.
Ты песни моей неспетой
Не помнишь, и ты права.
Напрягся бокал всей осью,
Коснёшься – и сразу в крик.
А грач, что забыл про осень,
Отчаялся и охрип.
Истлели в руках фиалки,
Закатам – пора шалеть.
Враги – не страшны и жалки,
Друзей же нельзя жалеть.
Ты раны мои залечишь,
Сойдя навсегда с пути.
Шампанского хоть залейся!
Не слушай меня, лети!
Бокалы сомкнём, отметим,
Что кровь с виноградом врозь.
И ты между тем и этим –
Огромная в сердце гроздь.
***
Прошлогодней давности стихи,
Как на удивление, тихи.
Женщины, с которыми расстался,
Как в жару мороженое, тают.
Их любовь другие сохранят.
У злодея наготове яд.
Не театр – мир, а закулисы,
Хитрость и коварство – это к лисам,
Глупость и упрямство – это волчье.
Занавес давно разорван в клочья,
Зрители исчезли кто куда.
Ничего в бокалах кроме льда.
Будто новогодние шары,
Рифмы удивительно стары.
У злодея на столе сирени,
У героя новые мигрени,
Волк не знает для чего овца.
Всех томит отсутствие конца.
Бесконечность пострашнее смерти,
Память – это древний тёмный знак.
Боги не поймут, как мы посмели
Их отправить в поднебесный мрак.
Время рассчитать совсем не трудно,
Главное, чтоб сын вернулся блудный.
Прошлогодней давности любови,
Вынесут сравнение любое.
В гримуборной зеркала осколки
Отражают ламп неровный свет.
Суетятся лисы. Воют волки.
Зал пустой. Билетов лишних нет.
***
Сердце моё далеко от тела,
Пока его вижу – я ещё жив.
Сияет верхушка огромной стелы,
В ресторанах предлагают аперитив.
В памяти переклички арестантов в изоляторе,
Перебранка листьев, человечий вой.
Трепещет сердце моё заклятое,
Пока его слышу – я ещё живой.
Машины беснуются ночью матовой,
Невидимой руки повисает плеть.
Сердце пахнет молоком матери,
Пока его чую – меня не одолеть.
Выпит аперитив, несут закуски
Официанты без кавычек и заковык,
Я хочу говорить по-русски,
Даже если вырвут у меня язык.
Ось моя не выдержала и согнулась,
Сердце зову из последних сил.
О, если бы оно ко мне вернулось,
Я бы его обратно не отпустил.
Кто-то скажет, что ложь усердней,
Чем всё наше праведное житьё.
А я смотрю на убегающее сердце,
На безвозвратное сердце моё.
***
Мне кажется, что жизнь моих друзей
Не кончилась, а закатилась в угол.
А юность возле огородных пугал
Застыла. Ей не стать уже резвей,
Не выгадать ни часа, ни минуты,
Всё началось задолго до поры,
Как рыбы, от усердия надуты,
Со дна подняли старые миры.
И соблюдая правила игры,
Мои друзья, задвинув крепко шторы,
Оставили пустые разговоры,
Чтоб вслушаться в напев земной коры.
А жизнь? Она длинна и бестолкова,
Мизантропична и не так нужна,
На огороде выросла стена –
Забвенья непреложная основа.
Ведь юность – эфемерная княжна –
Нуждается в защите от былого.
Мои друзья, таланты, ротозеи,
Пропойцы, пожиратели небес,
Вы презирали всякого лакея,
И вас не спутал, хоть и путал бес.
Зачем же вы разлуки чёрствый хлеб
По нищим разбросали слишком рьяно?
Великий город окнами ослеп,
Ничтожный раб зализывает раны.
На свет пробраться стало тяжелее,
Ветра всё одиночней и всё злее,
А камень преткновенья под ногой,
Всегда не тот, всегда совсем другой.
***
Как жаль, что луны не коснуться, как раньше, руками,
Остались вопросы, а прошлого будто и нет.
Живя на равнине, становишься ровным, что камень,
И датой рожденья мараешь обратный билет.
Гремучая смесь одиночества с мыслью о благе
Отчизны, в которой смертельна октябрьская стынь.
В промокших полях отзывается хохот бродяги,
И поезд качается с призрачной тенью впритык.
На ветках не птицы, а сгустки вчерашней обиды,
Готовится снег на себя уронить облака,
Глаза отыскали печальные русские виды,
И этим глазам запретили моргать на века.
Пустые леса в ожиданье свирепого гула,
Охотничьи ружья долги отдают тишине.
Друзьям уж пора выходить из тяжелых загулов,
На что-то их держит, но что-то их держит на дне.
Наверно, луна им обманы пускает вдогонку,
И пальцы до хруста, до крови сжимают бокал.
Эх взять бы её, отложить бы спокойно в сторонку…
Но бред это всё, человек и в грехах своих мал.
На карте почти не видна заповедная область,
Такой географии вряд ли окажешься рад.
А осень винить – небольшая, как водится, доблесть,
Особенно если ты сам перед ней виноват.
***
Если думать, что горизонт – черта,
Ему нужна параллель.
Без неё не получается ни черта,
Какая-то бесформенная канитель.
Параллельные линии, параллельные пути,
Две розы, две лилии.
Не пересечёшься, как ни крути,
Да и как крутиться, коль ты линия.
Невозможность любви выражена графически,
Математическая благодать.
Но горизонт один, вот в чём фикция,
Ему даже не о ком помечтать.
Моя судьба горизонтом скошена,
Я сам себе царь и монах.
Лучше уж иллюзии крошево,
Чем её крах.
Уходя со всеми дорогой заката,
Ощущая ступнями земли испуг.
Узнаю в Лобачевском брата,
И линию жизни соскребаю с рук.
Чтобы потеряться в мире параллельном,
Где никто не встречается с тем,
С кем хотелось бы в час расстрельный
Пережёвывать виноград поэм.
Видишь, надуваются пузыри
На воде, не живой не мёртвой.
А Рима всего лишь три,
И каждый из них четвёртый.
А когда я выгуляю всю маету,
Дайте мне кисть колонковую,
И я подведу черту,
Параллельную и незнакомую.
Откроется последний клапан,
Выпорхнет чумовая звезда,
И планета в геометрическом коллапсе,
Улетит неизвестно куда.
Олег ДОРОГАНЬ «МИР ТЕСЕН И ХРУПОК...»
ПОСЛЕДНИЙ РИМЛЯНИН
В российской глубинке, в древнем граде Ельне, в окружении некогда многолюдных деревень, нынешними руинами своими напоминающих останки и Первого, и Второго Рима, проживает поэт Олег Дорогань. В своём поверженном Третьем Риме он очень даже похож на последних античных поэтов, сохранивших и после Алариха, и после Гейзериха, и даже после Аттилы отеческий дух если не в пределах бывшей империи, то уж точно в своём сердце и даже в своём упрямо не варварском образе жизни.
Разница только в том, что Второй Рим рушился долго, ещё долго истаивала на древних камнях его культура, а ещё не истаяв, стала она потихонечку прорастать и в варварах. А Третий Рим исчезает стремительно, и главный удар новых готов и гуннов нацелен не столько на его камни, сколько в его русскую душу. Так что поэту Олегу Дороганю довелось, подобно Клавдиану, современнику императора Гонория, питать надежды недремлющими своими тревогами, затем, подобно Августину, автору горестного произведения «О граде Божьем», не только оплакивать свой родной Град, но и винить себя и своих соотечественников в его гибели, а затем, как Боэцию, свыкнуться с тем, что есть. И уповать лишь на свою веру и на волю Божью.
Хотя и не так-то просто это ему далось:
Чтоб слышалось окрест,
К чему твердить о том,
Что следом тяжкий крест
Понёс ты за Христом?
Свой тайный, тяжкий свой
Неси же по Руси,
Но о стезе такой
Зазря не голоси.
Идёшь – не возгордись:
От пястей и до пят,
В своей борьбе за жизнь
Ещё ты не распят!
В Олеге Дорогане мне проще представить последнего поэта Третьего Рима (и того Рима, в котором поэт когда-то жил, и того, который теперь остался доживать в поэте) прежде всего потому, что Олег Дорогань в поэзию пришёл из русской воинской касты, которая даже после октября 1917 года сумела вернуть себе свой аристократизм и в бытовом, и в духовном его значениях (ах, я ещё помню, как наших офицеров украшали не только сверкающие позументы, но и приданная им вместе с ощущением собственного особого достоинства осанка!).
Так уж в русской литературе сложилось, что военный мундир и перо поэта могут стать её символами точно так же, как серп и молот у работного сословия. От Гавриила Державина, который, будучи первым поэтом, усмирял пугачёвскую войну, до Героев Советского Союза Михаила Борисова и Владимира Карпова – истинные сыны России не спешили из служивого сословия переквалифицироваться в литераторов, а, став профессиональными литераторами, продолжали и пером хранить своё любимое Отечество.
Да и сама поэтика Олега Дороганя таит в себе печать всей богатейшей традиции высокого русского Слова. «Ох, до чего же он горький, //Скошенный смертушкой злак...» – это, конечно же, из неисчерпаемой палитры народной песни; «Женщина в бархате» или «Ты качала звезду на пушистых ресницах» – эти образы освящены таинственным русским романсом, а в строках «Кто-то звёзды дальние взрывает – //У всего свой срок, свой судный час...» слышится звук взволнованной державинской лиры; и ещё, читая Олега Дороганя, начинаешь понимать, что его поэзия – родная и «золотому», и «серебряному» векам, что всё богатство русского слова она в себя вобрала и, выдохнутая живым чувством поэта, обрела неповторимый образ уже всё-таки ни с чем не сравнимой, уже дороганевской «вселенной по имени Русь»: «Древний мир из трелей новых //Воскрешает соловей //В тусклом золоте сосновых – //Сверху пальчики – свечей. //Край заброшенный – не брошен, //Жизнь ключами бьёт сполна. //И свои надела броши //Под берёзой бузина. //Бог своей дарящей дланью //Цвет колышет на ветвях. //Соловьиное венчанье //В соборованных садах! //И везде, где на равнине //Остановимся вдвоём, //Мы всегда посередине – //А по кругу окоём!»
Вот этим своим животворным талантом, своим поэтическим «окоёмом», вобравшим в себя не только полноту русской природы, но и полноту русской культуры, полноту русской истории, полноту всей русской памяти и всей сегодняшней русской тревоги, Олег Дорогань бесконечно дорог мне, читателю. Вот за это счастье – ощутить себя «посередине» России даже в наше время, когда середины не стало, когда каждый вынужден вращаться вокруг собственной оси, – я Олегу Дороганю благодарен. Он нежный лирик, он суровый, лишённый софистики философ, он русский человек и он просто человек, разбуженный великими печалями, вставшими при дверях уже у всего мира, и – заговоривший с нами живым и мудрым языком своего стиха.
Николай Дорошенко
***
Вновь раскинули крылья над Русью
Гуси-лебеди – строем рябым.
Не такие ли гордые гуси
Гоготаньем спасли спящий Рим?
А теперь кто разбудит Россию,
Если совесть всю сон оковал?
И бессилье межуя с насильем,
Мир велик, но так узок и мал.
Русь под крёстными и под крестами.
Первых, правда, под чёрный гранит
Сложат, думаю я, штабелями,
Пусть их сонм упокоено спит.
Я не первый и я не последний,
А второй – он и сзади вторым.
Золотого сеченья посредник,
Изживаю в себе третий Рим.
Но изжить ли следы и приметы
Вырожденья повсюду у нас?
На сенаты новейшие вето
Кто бы мог наложить в добрый час?
А герои отчаянно-дерзкие, –
Вроде тех, что и Ромул и Рэм –
Основатели Рима вселенского, –
Где они? Их не стало совсем...
Где волчица из первого Рима,
Что предтеч тех вскормила сквозь вой?
За толпою она пилигримов
Перешла в византийский второй.
Но и там не осталось святого
Ничего, – утверждать я берусь:
Та волчица из Рима второго
Перешла в третий Рим, нашу Русь.
Где не ангелов лёт лебединый,
Там бесовские поводыри.
И заколотая Мессалина
Рим прошла – не один, а все три.
Неужели бессмертье порока
Не изжить на планете людей?
И не надо быть первым пророком,
Чтоб пророчить ей прорву смертей...
Я не первый и я не последний,
А второй – он и сзади вторым.
Золотого сеченья посредник,
Изживаю в себе третий Рим.
ПРО РИМ
Что ни соври про Рим,
Он, Рим, неповторим!
Был первый, что помпезно
Завис над самой бездной...
Конец его печален:
Был ордами раздавлен.
Но и среди руин
Он, Рим, неповторим!
За Римом олимпийским
Шёл следом византийский,
Да прочный камень веры
Столкнули изуверы.
Всё ж Римом от Христа
Второй стал неспроста!
И тут итог отчаян –
Он грудой пал развалин.
С серпами-ятаганами
Осман взошёл над храмами...
Но всякий новый Рим
Опять наносит грим.
Наш Рим – московский третий
В своём тысячелетье.
Стоит – и без развалин
Расколот, неприкаян,
Среди живых руин
Он вновь неповторим!
***
Не исчерпать времён исконных Рима, –
Ни соли мудрой, ни нагих фактур,
Ни спеси, ни комических ужимок,
Ни истинно трагических натур.
Сенатов, тиранических режимов...
Пусть мало правил мерзкий Башмачок –
Калигула, а слава горьким дымом
Тех затмевает, кто разил порок.
Мир загрязнён флюидами порока,
И плоть Земли очиститься спешит.
И силы Бога и все силы Рока
Помочь спешат ей со своих орбит.
Не избежать времён последних Рима, –
Вселенский, вижу, всех постиг недуг.
Становятся пространства нелюдимы,
Где долго царевал имперский дух...
О Русь моя! Не Рим. Не Атлантида.
Сравненья эти все тебе во вред.
Но Эвридикой не сойди к Аиду,
Жена моя, печаль моя, мой свет!
ПОЛЬСКИЙ САМОЛЁТ
Памяти поляков, летевших в Катынь
В молочном тумане сквозил самолёт
Над тихим предместьем Смоленска.
Его на посадку направил пилот
В порыве отчаянно-дерзком.
Ещё он летел – а уж свечи зажглись
И слёзы роняли из воска,
И жертвы в полёте помиловать Жизнь
Молила у Смерти на польском.
Но кроны деревьев срезая крылом,
Он грудью ударился в землю...
И облачко млечным повисло крестом
Под вспыхнувшим солнцем апреля.
Как след необъявленной вечной войны –
От птицы стальной разлетелись обломки.
Играют в войну у Смоленской стены
Прославленных витязей дети-потомки.
Ни стрел, ни ракет намерений чужих
Дух русского рыцарства здесь не пропустит.
Недаром зовут в лонах далей льняных
Издревле Смоленщину Белою Русью.
Но рушит Москва свой благой третий Рим,
Не верит слезам и над ними глумится.
Смоленск – город-ключ, он щитом перед ним,
Он беден – но честью искуплен сторицей.
Москва-Мессалина не ценит царей,
В нарядных фасадах все фишки тасуя.
Близ Храма Блаженному спит мавзолей,
Как спал у Помпеи безумный Везувий...
Мир тесен и хрупок – нельзя нам, друзья,
Злорадствовать, видя Христовые страсти,
Свою же удачу бездумно дразня,
На долю свою выкликая несчастья.
Чужую беду – панацеей от бед
Своих принимают лишь слабые люди.
Пусть польский кровавый отчаянный след
Всеобщей славянской утратою будет.
Прощай, президент! И на месть не зови.
Шипеть не пристало на русскую землю.
На месте крушения Храм на крови
Построят – одержат победу над темью.
Та темь над Катынью висит вороньём
И носит сиротские души поляков,
Казнённых, крещённых свинцовым огнём,
Когда затевалась всемирная драка.
Катынь, упокой неприкаянный прах,
Ему не дают успокоиться бесы.
Пусть Храм на крови посещает поляк
И свято творит просветлённые мессы;
Чтоб мир о змеиных забыл языках,
Изжил все шахидские поползновения,
И память держать на висячих замках
Не стали мы в смутах и вечном смятении;
Чтоб жёны пророков рождали детей
И их не взрывали с собой до зачатья...
Среди поминальных я вижу свечей
Не Образ распятья, а Образ объятья!
Обнимутся все на алтарной крови –
И мир засияет под сводами радуг!
Скукожится ложь перед ликом Любви
И злоба сгорит перед обликом Правды!
***
Пророчества любят рождаться во мгле,
Их лучшее время – последняя осень.
Пророчества всходят на гиблой земле,
Земля нам сама их как месть преподносит.
А молния с неба – пророчества знак,
Что свод полосует, кроит поднебесье,
И взгляды метает разгневанный зрак,
Трясёт купола, 4чтоб вернуть равновесье.
РУСЬ НЕПРЕХОДЯЩАЯ
Есть на свете ли что-то дороже
Этих рощ для меня, этих мест?
Здесь погоста последний порожек
Намечает, где станет мой крест.
Есть ли что-то роднее и ближе
Уходящей страны в облака,
Где народ нищетою обижен,
Но беззлобно доверчив пока?
Здесь не пашут почти и не сеют,
А берёзы кладбищенских рощ –
Нет их выше и нет их стройнее,
Лишь они поднимаются в рост.
Всё в руинах село, будто залпы
Откатились на запад в войне.
И к тому все привыкли, что завтра
Станет хуже, чем прежде в стране.
Не поэтому ль мне и больнее
Видеть Русь, за неё и боюсь.
Не поэтому ль мне и роднее
Наша непреходящая Русь.
Да, уходит в чертоги небесные,
Уплывает, как Китеж, на дно.
Здесь же участь её неизвестная,
Но я верю в неё всё равно.
Я люблю эту землю немилую,
Эту милую землю люблю...
Всё равно за неё душу выну я
И в небесные выси зашлю!
ПОКА ЗЕМЛЯ ЖИВА
Пустеют и немеют
Поля земли. Пойми,
Когда на ней не сеют,
Она берёт людьми…
На нас она пеняет
За свой аршин, за гуж.
И Русь она меняет
На царство мёртвых душ.
Она, земля сырая,
Что клин без мужика,
Пядь сладкая пустая…
Грызёт её тоска.
Но вот она одета
В свой свадебный наряд.
И облака из цвета
Из вешнего парят.
Земелюшка-землица,
Невеста из невест!
Тебе не разродиться,
Всё поглотишь окрест…
Ах, как разголосились,
Распелись соловьи!
Есть в том земная милость
Немолкнущей любви.
А наши все утраты
И скорбные слова,
И слёзы наши святы,
Пока земля жива!
ОХРАНИ НАШУ РУСЬ!
Охрани нашу Русь!
Твой нетронуто-белый
Снег – покров под поклон –
Знак высоких небес.
Охрани свет берёз
С перебежками белок
И таинственный иней,
Украсивший лес.
Охрани наш народ
На продутых просторах,
На равнинах, вдоль рек,
У курганов и гор.
Ох, и часто же он
Был расколот в раздорах,
Всё делил и делил
Свой бескрайний простор.
В схлёстах копья ломал,
В атакующем стиле,
Сколько слёз проливал
И невинной крови...
Не хватает любви
В расколовшемся мире,
На земле у людей
Не хватает любви.
Не без умыслов злых
Жизнь вершится вселенски.
Равновесье миров
На непрочной оси.
Боже, всех вразуми,
Дай наивности детской,
Охрани нашу Русь
И всех нас на Руси!
***
Над русскою равниной,
Где пижма с лебедой,
Лёт в небе лебединый
С прощальною тоской.
За облаками стаями
Сгущаются пары,
Как души, отлетаемы
В далёкие миры.
А я хочу остаться,
С полынью, с лебедой,
За лебединым танцем
Следить, паря мечтой.
С тоской непостороннего
Остаться там, где Ты,
Да с чёрными воронами
Крылатые кресты...
Мне душу так не тронет
Нигде уже, как тут.
Кресты не пустят корни,
Но нас оберегут.
Слежу я за полётом,
Всему своя стезя.
Летит пчела – а сотам
За нею вслед нельзя.
Лёт в небе лебединый
Приостановит ход –
И над родной равниной
Как дымка пропадёт...
Не всё в России осень,
Настанет и весна.
Земля заплодоносит,
Для Бога спасена!
