Текст книги "Зона"

Автор книги: Гайда Лагздынь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

– Не понимаю! – сказала Везувия. Женщина продолжала говорить все то же уже на русском. Молоденький лейтенант из оперативных работников замедлил шаг, прислушиваясь к разговору женщин.

– Вы ошибаетесь, я не Калифа.

– Не может быть! И родинка на мочке уха. Помнишь, из-за нее тебе не прокололи уши. Мне прокололи. У тебя были тяжелые богатые украшения. А у меня уши с дырками да побрякушки. Как ты плакала и била меня за это.

– Вы ошибаетесь, – снова повторила Везувия, стараясь говорить как можно спокойнее, но это ей плохо удавалось. Голос срывался и дребезжал.

– Извините, а как похожа. Копия тетки. Умерла тетушка ваша, сразу после войны, и ата, хоть и сын бая, а все там. – Женщина вздохнула. – Извините!

– Все, – подумала Везувия, – пора из игры выходить. Но как? Здесь я, вроде, выкрутилась. А там? Там ждут очередную информацию, куда получили назначение «офицерши– выпускницы» со своими мужьями. У меня они уточняют сведения о точках размещения ракетных установок, «сущие пустяки». Да за такие «пустяки»... К черту! Не хочу никому служить. Хочу спокойно спать. Будьте прокляты! – Везувии показалось, что она говорит вслух. Остановилась, прислонилась к дереву.

– А ведь все эти беды мои начались с приходом этой праведницы Варвары! – бессильная злоба перекосила ухоженное лицо Везувии.

ЧЕРНЫЕ ТУЧИ

В помещении штаба в крошечной комнатушке – шкаф. В нем хранятся химические реактивы. Преподавание химии в зоне Варвара хорошо представляла, но не задумывалась над деталями. Химические вещества для проведения урока приходилось вносить и выносить в зону и из зоны два раза в день, в первую – утреннюю и во вторую – вечернюю.

Пятиминутные короткие перемены, отсутствие лаборанта из вольнонаемных – создавали тоже сложности. Сколько раз Варвара просила оформить Кудрявцева. У него, сидящего за воровство, соринки из класса не вынесут. Кабинету химии любая городская школа позавидует. Все свободное время Кудрявцев проводит в нем: чертит, пишет, рисует. Дали бы разрешение – и таблицу Менделеева электрифицировал бы. А на должностях в зоне работают осужденные и библиотекарями, и завхозами, и поварами, и медбратами в санчасти. Начальник отряда Покиладзе не возражал, замполит поддерживал. Одна Везувия ни да ни нет.

– Очень сложно вести химию в этой системе, размышляла Варвара, по-женски наводя порядок в шкафу. – Главное, опасно. Был же в прошлом случай у химички Галины Васильевны. Учащийся на уроке специально обжег руку серной кислотой, чтобы не работать на производстве.

Как выяснила потом Варвара, директорша лаборантскую ставку отдала в роно, на которой держали там дополнительную секретаршу.

Убирая в классе со стола приборы, Варвара мечтала об отпуске. Бесконечно трудным был учебный год. И в то же время скоротечным. Она уже представляла, как распрощавшись с учащимися, учителями, вынесет все оборудование после экзаменов за зону и через знакомое поле по узенькой тропочке, по мостику, через речку и... Веселая вереница мыслей оборвалась разом. В кабинет заглянула Везувия:

– Прошу срочно зайти. – Перед Варварой директорша выложила приказ № 324 по школе от 12 апреля. – Распишитесь!

– А почему от 12 апреля, когда сегодня 10 июня? – удивилась Варвара, взглянув на приказ. В нем черным по белому было написано, что ей объявляется выговор за то, что она разрешает осужденному Кудрявцеву Николаю работать в кабинете. И что ее предупреждают на будущее не допускать такой вольности.

– Дожили до приказов, – тяжело вздохнула Варвара, взглянув на Везувию. Глаза директорши горели хищным кошачьим блеском. – Что вы за человек? Почему такого указания не было в прошлом году, в начале года, когда лишенный прав по суду Кудрявцев оформлял всю школу, да и ваш кабинет черчения?! Вы его использовали почти год в качестве библиотекаря! Я еще раз спрашиваю, почему приказ от 12 апреля, когда сегодня 10 июня? Вы что – болели или я отсутствовала?

– Варвара Александровна, Кудрявцев вор, преступник!

– Что украдено им в школе?

– Может украсть!

– А у школьного библиотекаря хищение государственного имущества почти на миллион! А вы ему доверили библиотеку. А новый завхоз Федор – убийца. К себе подачками с «барского стола» приваживаете! – нервно засмеялась Варвара. – Держится на доносах да слежках. А Кудрявцев украдет картотеку, написанную с такой любовью и изяществом. Или чертежи из вашего кабинета, что сотворил в свободное от работы и учебы время. Давайте, гоните его вон, как бездомную собаку! – не сдержалась Варвара. – Всю жизнь его гоняли, потому и сидит у нас в лагере. Не видите разве, как он изменился? – пыталась Варвара найти последний аргумент в защиту своего ученика. – Начальник отряда Покиладзе и тот говорит: «Что вы с ним сделали? Второй год ни нарушений, ни проказ. Поощрил недавно дополнительным свиданием, только отец-пьяница не приехал. А он не обозлился на мир. С Кудрявцева сняты все взыскания. Побольше бы таких результатов, опустели бы эти стены! – красная, негодующая выскочила Варвара из директорского кабинета, пролетела по коридору, ворвалась в учительскую, ни слова не говоря, схватила сетку с реактивами, пулей вылетела на крыльцо.

На школьном дворе было тихо и безлюдно. Белые нарциссы раскинули свои неброские, но славно пахнувшие лепестки. Ослепительное солнце било по молодой зелени, расцвечивая в более яркие тона. Варвара прошлась вдоль грядок, на которых бывший разжалованный завхоз Владимиров выращивал календулу не как желтые ромашки, а как лекарственную траву на случай болезни. Волнение немного улеглось. За последние годы Варвара учила себя переключать, это ей удавалось, но не всегда.

За воротами школы ее поджидали. Кудрявцев подхватил сетку.

– Давайте помогу, тяжелая ведь.

Второй провожатый, вездесущий Орлов, сказал:

– Да вы, Варвара Александровна, не расстраивайтесь!

– С чего ты взял? – попробовала отшутиться Варвара. – Экзамены сегодня шли хорошо, ребята отвечали неплохо, один Белозеров шпаргалил.

– Да я не о том! – открыл Орлов свой буратинный рот, обнажив зубы далеко не деревянного человечка. Орлов улыбнулся, а рот распахнулся от уха до уха. Варвара не выдержала, засмеялась.

– Вот вы опять смеетесь и все смеются. А мне не смешно. Из-за этого рта, из-за этого рубильника, – Орлов с силой дернул себя за нос, – и девушки не любили. А я мужчина, как тут в грех не впадешь?

– Слушай, Орлов! Если ты будешь еще и подслушивать, у тебя и уши станут, как у осла, ты уж прости. А если говорить без смеха. Как тут у вас глаголят? «Мужчина должен выглядеть...».

– Как, как... Ну, чуть покрасивее обезьяны.

– Ты и сам ответил. Не лицом красен человек, а своими поступками, душевными качествами. На твоем пути будет такая женщина, которая тебя поймет. Ты только сам не спеши, как в прошлый раз...

– Понял, понял, Варвара Александровна, не надо! Насчет учительской скажу: больше не буду торчать под дверями, слово даю. И сам подумал: некрасиво слушать плохое о хорошем человеке. Стыдно.

– Стыдно? – Варвара снова засмеялась. Видно, сказывалось пережитое нервное перенапряжение. – Давно ли сам говорил: «Где был стыд, там мох вырос».

– Говорил. И даже под дверями учительской давно не торчал. С самого марта. Сегодня грех вышел. Пороки-то не сразу изживаются. Меня Везувия приглашала осведомителем у ней поработать. Нашла дурака. Раньше у ней служил Дмитрий – «шнырь» кривой, пока старый хрыч от паралича не загнулся, все, что слышал и видел, пересказывал. Этим и держался возле школы. Вот бывший завхоз на это дело не клевал. Скажу вам: готовит Везувия против вас что-то. Но что – не знаю. А замышляет. Один пацан мне доложил. С Шурбинским у нее вась-вась! Смотрите в оба. Как на духу. Я не стукач. Скоро на волю ухожу. Много понял, пока вас подслушивал. Хорошие вы люди – учителя, только ушлые. А ваша Везувия – стерва!

– Что ты мелешь, Емеля! – попробовала остановить его Варвара.

– Не мешайте. Я, может быть, первый раз говорю откровенно на этой проклятой зоне. Спустит Везувия на вас Полкана, а вы в кусты, все, кроме вас, конечно. За что и уважаю. Непоколебимый вы человек, сильный, а здоровье губите. И все больше за других, не за себя, вступаетесь. Уходите отсюда.

– Рядом с навозом ходите, не испачкали бы? Ведь так измажут, что и не отмоетесь.

Молча подошли к вахте. Варвара взяла сетку. Говорить ничего не хотелось.

– Вы за меня, Варвара Александровна, не переживайте, – виновато замялся Кудрявцев, – мы устали от больших перенаселенных жилых секций, хочется тишины, уединения. А в школе мне было хорошо. У меня фактически в жизни еще не было своего дома. В школе я почувствовал, что такое слово «дом». Без школы будем все лето скучать. Отдыхайте сегодня. Завтра последний экзамен.

По дороге, наедине с полем, Варвара продолжала разговор с Везувией.

– Если бы я была писательницей, я написала бы о вас. Вы яркий антипод учителя, антилитературный типаж. Только жаль, ваш образ не пропустят в печать. Вы не типичны как директор школы семидесятых годов. Вы не типичны вообще как советский человек. Вы просто – хамелеон семидесятых! Есть же такое в природе на удивление. Рядом с совершенными организмами живут и существуют низшие формы жизни, как сине-зеленые водоросли. И что самое страшное, что живут не хуже высокоразвитых. Приспособились, темнят, заболачивают жизнь и даже приносят пользу – питают порой более высшие организмы.

– Вы чего там скрипите? – неожиданно громко спросил мужской голос. Варвара оглянулась. Ее догонял Вахин.

– Юрий Петрович, вернулись? Долго же вас учили! Чего скриплю, спрашиваете? Вот подшипники шейные рассыхаются, – пыталась пошутить Варвара.

– С Везувией все воюете? Да, пора нашему отделу взяться. Все дела да дела. Хоть и относитесь вы к органам народного образования, но ваши дела – тоже наши.

– А откуда вы знаете? Мы же не жалуемся?

– Вот и напрасно. Земля – слухами живет. Это – не сор, это – реальность. Ваша Везувия нас как директор тоже не устраивает. Повадочки у ней какие-то... Вахин не докончил. Вот вернусь из командировки, на поселение надо съездить, посмотреть, как там «наши» устроились. Нынче много уехало. Займусь вплотную школой.

– Счастливого пути и возвращения! Привет бывшим ученикам. Передайте наказ: кто школы не окончил, чтобы учились. Так и скажите: учителя велели.

– Вы, Варвара Александровна, не печальтесь. Разберемся.

– Юрий Петрович, Гусева выручать надо. И еще: повнимательнее к Кудрявцеву. Человек на исправление пошел, надо поддержать. Громовская «кодла», простите, группа активизировалась.

– Громовской группой мы уже занимаемся. Гусевым – тоже.

– Юрий Петрович, не мое это дело, но и Шурбинский – оперативник волнует.

– Меня тоже. Но здесь не все так просто.

ПОСЛЕДНИЙ ЭКЗАМЕН

Многие учителя уже в отпуске. Ассистентом на последнем экзамене по химии сидела Нина Николаевна.

– Варвара Александровна, что это вы не торопитесь? – Везувия говорила возбужденно, с каким-то надрывом. – В санчасти у двоих надо принять, за зоной десять человек ждет. Со стройки народного хозяйства прибыли! Мы и у них должны принять химию. Не отдавать же проценты другим вечерним школам?

– Волнуется, надо же! Первый раз ее вижу такой, – отметила про себя Варвара. – Оказывается, и ей человеческое не все чуждо.

– Мы скоро! – улыбнулась Варвара. – Вот только Шурика опросим и пойдем!

– Что это у вас за жаргон, Варвара Александровна?

– Есть поговорка – с кем поведешься, от того и наберешься. Мы их воспитываем, они нас, – еще веселее заговорила Варвара. – Но его, действительно, звать Александром, то есть Шурой, Шуриком.

– Не к добру ты развеселилась! – угрюмо сказала Нина Николаевна, когда Везувия вышла.

– Ты же, Ниночка Николаевна, атеистка, историк, а приметам веришь!

– То-то и оно, с ней поработаешь, в черта поверишь.

– Ну ладно, ладно! «Еще одно, последнее сказание и летопись окончена моя», – наша. Сегодня же последний экзамен на зрелость – и в отпуск! Не верится даже. На целых два месяца.

Экзамен у приехавших со строек принимали в штабе, в кабинете политического самообразования. В дверь просунулась голова молодого практиканта из училища УВД:

– Учительница химии не ушла? – спросил практикант.

– А что? Еще у кого-нибудь надо экзамен принять? – весело отозвалась Варвара.

– Вам велено не уходить.

– Мы и не собираемся. У нас еще пять человек не отвечало.

Спрашивать было трудно по двум причинам. Во-первых, так хотелось узнать, как они, их бывшие, устроились на новом месте. Какие испытывают трудности? Возможны ли возвраты? Во-вторых, учащиеся отвечали плохо, позабыли даже то, что знали. Вот ее плоды – полуволи. Поэтому экзамен шел долго.

Как только все были опрошены, все вопросы выяснены и дверь закрылась за последним выпускником, уставшие, но счастливые учительницы с букетами цветов, полученными впервые от своих бывших учеников, поднялись, в кабинете появился Шурбинский.

– Товарищ Соколова, прошу прогуляться в зону!

Варвара почему-то густо покраснела, руки ее затряслись, ноги ослабли.

– Я с тобой! – подхватила ее под локоть Нина Николаевна.

– Вы, товарищ историк, свободны! Вам там делать нечего! – зло зыркнул маленькими глазками опер.

По территории зоны Варвара шла в сопровождении Шурбинского. Шли молча. В дверях химического кабинета стоял практикант с листом бумаги. В распахнутом настежь вытяжном шкафу, на нижней полке, лежал пакет. В старую пожелтевшую газету была завернута бутылка водки с этикеткой «Столичная», две пачки прессованного чая, плитка шоколада «Ванильный» и небольшая упаковочка, как оказалось потом, с наркотиками. На газете карандашом написана цифра 21, то есть номер Варвариной квартиры. Посреди демонстрационного стола разбросаны поздравительные открытки учащихся на имя Варвары, лежали засаленные карты, порнография.

– Как это понимать? – спросила Варвара.

– Это мы хотели у вас узнать! – с важной солидностью спросил Шурбинский.

– У меня? А причем тут я?

– Да, у вас! Все это найдено при досмотре химического кабинета.

– В кабинете? Этого не могло быть! – взволнованно заговорила Варвара.

– Не должно, а есть! – самодовольно ухмылялся Шурбинский.

Начальника внутреннего режима Шурбинского Варвара знала лет пять-шесть. Ранее он служил в тюрьме. Сначала показался требовательным, немного суровым человеком. И внешность соответствовала: лицо квадратное, широкий волевой подбородок. Вот только бегающие маленькие глазки как будто с другого лица. Потом пришло разочарование: мелкий, пустяковый человек. Однажды при разговоре в его кабинете Варвара хотела обратить внимание на то, что участились в зоне случаи полома левой руки у лиц, которых на время надо было изолировать от остальных. Варвара высказала предположение, что делает это какой-то опытный специалист-костолом, так как возникала только трещина, без крупной травмы кости. Неожиданно Шурбинский поднялся, и что-то за занавеской щелкнуло. Варвара догадалась: разговор записывался на магнитную ленту. Видимо, такая запись его чем-то не устраивала. Сколько раз, возвращаясь домой, встречала она оперативника пьяным. За зоной Шурбинский не церемонился:

– Свет-ты-Варварушка! Пригласила бы на чаек. Одна ведь живешь! Этим улыбочки, а нашему брату служивому одни формальности: «Разрешите войти! Разрешите выйти!» – передразнивал Шурбинский Варвару. – А ведь много знаешь? Сколько гранат тогда с одеколончиком через голову пролетело? Не считала?

– А на что мне считать, – насмешливо-резко отвечала Варвара, – на то есть Шурбинский. Вы и считайте. Мне хватает других цифр.

– Ну смотри, Варвара. Мы ведь с твоей Везувией одним телефонным проводочком связаны. Друг друга понимаем с мигания ресниц!

– Шурбинский, вы так рассуждаете, будто кроме вас никого нет на свете. Вы тут вся власть и управа. Не пугайте!

– До небушка-то высоко и до солнышка далеко. Переспала бы ночку, можно встретиться и днем. Что стоит? Везувию укусил бы так, что взвыла бы. Надоела она мне своими преподношениями и шу-шу-шу, – нагло ухмыльнулся Шурбинский.

– Действительно, сколько гранат тогда пролетело? – подумала Варвара. Гранат она не считала. А вот грохот падающих запаянных перебросов слышала. Через запретную полосу летели эти металлические птички и с грохотом ударялись о железную крышу. Одна из них упала в запретку – между высоченным забором с колючей проволокой и школой. В это время начинался урок. В класс неожиданно проскользнула маленькая юркая фигурка и стремительно пронеслась в сторону окна. В решетку форточки могла проскользнуть только такая человеческая змейка. Это был Пеночкин по кличке Шкет. Варвара узнала его по фигурке.

Повернувшись к доске, сделала вид, что ничего не заметила, стала писать тему урока. В классе возникла гробовая тишина. Мгновение – фигурка юркнула через форточку в запретку. Еще мгновение – показалась голова участника переброса. Краешком глаза Варвара видела это. Система научила ее чувствовать, ощущать все вокруг происходящее даже затылком. Но она не подавала вида. Когда посланец исчез за дверью, обернулась к классу и спросила:

– Что за хождение на уроке? Пора угомониться и сесть всем на места.

"Что делать? – лихорадочно билось в мозгу. – Взять с поличным?" Это мог сделать Шурбинский, контролеры, оперативники – аппарат внутреннего режима. Это считалось в зоне нормой. Такова у них работа. Если сделать это учительнице, прощения не будет. Значит завтра надо уходить с работы. Да и за зоной такое могут не простить. Доложить Шурбинскому? Это все равно, что взять Пеночкина и при всех отвести к оперативникам вместе с перебросом.

Варвара глубоко, с каким-то прихлипыванием вздохнула, вспомнив пережитое: "Точно так же ухмыляется, как тогда за зоной."

– Так как же, гражданка учительница, вас оценивать? – голос Шурбинского бил по голове кувалдой.

"Как же, как же, как же..." Варвара молчала. Что она могла сказать? Она просто ничего не понимала. Откуда это? Кто подложил?

Составили протокол досмотра. Подписать протокол Варвара отказалась.

Товарный состав стоял не двигаясь. Страшная боль, возникшая в левом боку, не отпускала. Варвара прислонилась к подножке вагона.

– Если бы правый, то аппендицит. А в левом боку что? Вот отпустит – перелезу. Но боль не проходила. Варвара Александровна не могла сдвинуться с места. Мимо прогудел другой товарняк. Вез на ТЭЦ уголь или торф. Машинист махнул рукой и выкрикнул что-то веселое. Прошло минут пятнадцать.

– Ну вот, стало чуть легче. Варвара отошла к обочине дороги, села. Закружилась голова, все пошло кругом. – Не отходя от кладбища, – пыталась развеселить себя Варвара. Мимо промчалась стайка подростков. Подростки покосились на Варвару.

– Не просить же помощи у ребятишек? – Варвара легла на траву. Душистые травинки касались Варвариного лица, щекотали нос. – Как хорошо-то кругом!

Солнце уже не пекло, клонилось к горизонту.

– Надо идти, скоро с работы базовские пойдут, – подумала Варвара. Она поднялась. Пути были чистыми, состав ушел. – Долежалась, дождалась, – усмехнулась Варвара и качнулась. – Ничего, самое главное не думать. Это у меня давление поднялось, пройдет. Не первый раз. А после такого – естественно. Сколько было «скорых» после стычек с Везувией? Сколько больничных листов? Да разве только у меня? – бок не болел. Болела левая нога

– Дойду, спешить некуда, – успокаивала себя Варвара, – младшая в лагере, скоро приедет. Конец первой смены. Старшая небось зубрит, в институт готовится поступать, в педагогический. – При воспоминании о дочерях добрая волна поднялась в сердце, отозвалась болью где-то под ложечкой.

– Вот и сердце о себе напомнило. Надо идти. И не только сегодня. Надо развязать этот гадючий узел. Доказать свою невиновность, и Кудрявцева тоже. – Это на несколько минут придало ей силы.

– Что-то со мной совсем нехорошо, подташнивает, – и Варвара осела на дорогу. Ее нашли идущие с базы рабочие, на «скорой помощи» отправили в больницу.

В зону проник слух, что Варвара умерла. Мастер производственного обучения шел по тропе с работы и видел, как бездыханную Варвару поднимали врачи. Один молодой в халате обмолвился:

 – Безнадежна, конец.

В приемной замполита колонии Юрия Петровича Вахина толпились трое взволнованных осужденных. Это были Кудрявцев, Пеночкин и уборщик – «старый черт Василий». В углу молча стоял Хлебов,

– Нам на прием! Нам срочно!

– У Юрия Петровича совещание с начальниками отрядов, – сказал дежурный из осужденных.

– Мы можем и на совещании. Ты только скажи Юрию Петровичу, что так и так, рвутся.

– Организуй! – угрюмо приказал Хлебов. – И быстро!

В конце длинного полированного стола сидел Вахин, по бокам на стульях начальники отрядов. Кудрявцев оробел, когда тяжелая двойная дверь, пропустив осужденных в кабинет, закрылась.

– Что такое? Что за спешка? – тихо спросил Вахин.

– Вот Василий скажет.

Василий, переминаясь с ноги на ногу, произнес:

– Это все она, Везувия. Она позвонила Шурбинскому и велела «шмон» в кабинете химии сделать.

– Досмотр, – спокойно поправил Вахин.

– Ну досмотр, – угрюмо продолжал Василий. – Как Варвара Александровна ушла за зону экзамен принимать, директорша велела никого в школу не впускать. Всех выгнали, ворота закрыли. А сама в кабинет с сумочкой прошмыгнула. Сумку несла тяжеленькую, а назад пустую, легкую. Сами знаете, я – «щипач», мастер по дамским сумочкам.

– Варвара Александровна никогда ничего не приносила в школу, – взволнованно продолжал Кудрявцев. – Наши пацаны даже мне не верили: "Неужели флакушечку за работу не даст?" Я разве из-за чего-то работал? Хорошие они – учителя. – В глазах Кудрявцева блеснуло, – я человеком стал делаться. Говори, Шкет!

Пеночкин робко переминался с ноги на ногу.

– Говори прямо! Чего мнешься?

– Забрался я в кабинет перед приходом учительш, благо Куцего, то есть Кудрявцева, нет. Залез в демонстрационный стол. Думал, «сеансы» половлю, за женщинами посмотрю, спиртовочки повылизываю. Хороша хата, только пыль в столе, а так – ништяк.

– Хватит жаргонить, дело давай! – одернул его Кудрявцев. Начальники отрядов молчали, не мешали Пеночкину высказаться.

– Экзамен кончился, вроде все ушли. Лежу, уже надумал из стола вылезать, как слышу кто-то дверь открывает. Думаю – «шнырь» Василий, знаю – стукач. Затих. В столе темно, дыр нет. «Шнырь» подходит к столу. Все, думаю, вляпался. Слышу: рядом дверца заскрипела и что-то поставили в шкаф. Лежу ни жив ни мертв. Обнаружат – и в «шизо» упекут! И вдруг голос директорши: "Ты у меня попляшешь, носа никуда не высунешь." Я вначале не поверил, так на «шныря» настроился. "Узнаешь, почему петух всю жизнь поет!" – продолжала директорша.

– Ну и что? Пусть поет, – думаю, – жен много, а тещи – ни одной. Только к чему это она? Потом сообразил, когда узнал, что «шмон», извините, досмотр в кабинете был. Шея у меня длинная, долго доходит, – добавил он, как бы извиняясь. Пеночкин вытянул шею. Она действительно походила на гусиную. Шкет усмехнулся:

– В спиртовочках голяк был, а в вытяжной шкапчик тот пакетик-то Везувия вложила. И бутылек там был. Я проверил.

Вахин резко встал:

– Да ты знаешь, что говоришь?

– Знаю, – уверенно ответил Пеночкин. – Шкет да Шкет, а мне скоро двадцать пять стукнет! Говорила нам классная – Мария Ивановна, да и вы, – Пеночкин повернулся к своему начальнику отряда, – о явке с повинной. Вот я и пришел. – Он вытащил из-за пазухи лист белой бумаги, сложенный вчетверо, – вот моя повинная. Делайте со мной что хотите, но моя совесть чиста!

– Я тоже, – сказал Василий, – нацарапал, коряво пишу, вы уж извиняйте. Не хочу так больше жить.

РАСПЛАТА

– Везувия Сергеевна, с вами хочет побеседовать товарищ из спецотдела. Подойдите в штаб.

– Чего это я вдруг! – одернула себя Везувия, – опуская телефонную трубку на рычаг. – Статья для Варвары: алкоголь, наркотики.

Везувия проглотила две таблетки сухой валерианки. "Надо было ожидать разговора. И мне отломится как руководителю. Не думала в гневе. Если что, на пенсию сама пойду – на выслугу, все равно пустяк остался.

 Этой мысли Везувия вдруг обрадовалась:

– Что с меня взять? В покое оставят, – и она показала кому-то кукиш.

Товарищ из спецотдела областного управления внутренних дел положил перед Везувией на стол три заявления.

– Прочтите. Что скажете, директор?

Везувия побледнела.

– По злобе это, сговорились.

– Может быть и сговорились, разберемся. Завтра, будьте добры, к девяти часам утра подойти. Вызовем заявителей, побеседуем вместе. – Товарищ поднялся. – Да, вы не знаете женщину, что к вам обращалась недавно у проходной?

Везувию словно облили горячей водой.

– Нет, – холодно ответила она. – Эту в полосатом платье? В первый раз видела.

– Вы подождите здесь. С вами хотел встретиться товарищ из органов безопасности. Что-то задержался в зоне.

– Вот и все, «вляпалась», – почему-то вспомнила Везувия слово из заявления Пеночкина. – Похоже, дело пахнет не пенсией.

Минут пять Везувия сидела тихо, не шевелясь, потом резко поднялась, пошла к выходу. Молодой лейтенант, работник спецотдела колонии, пытался ее остановить:

– Вас просили подождать.

– Я сейчас вернусь, – голос директорши звучал спокойно и убедительно.

Во дворе штаба Везувия подошла к своей «Волге», села за руль. Еще мгновение – машина сорвалась с места. Не всматриваясь в бугры и ямки проселочной дороги, ведя машину на бешеной скорости, выскочила на шоссе. Страх и состояние перевозбуждения гнали ее от учреждения особого назначения под кодовым названием, в сторону от своего дома, где жила семья, ничего не знающая о ней. Везувия, грубо нарушая правила дорожного движения, обгоняла поток движущихся машин.

– Прочь, прочь, прочь, – стучало молотками в висках. – Прочь...

И тут произошло непредвиденное: лопнула камера, машина, страшно тормознув, перевернулась, завертелась и врезалась во встречную махину с панелями. Из махины выскочил молодой водитель.

– Я не виноват! – кричал возбужденный шофер. – Откуда эта «Волга» взялась?!

Успокойся, водитель. Ты не виноват. Не кричи. Давай помолчим. Жизнь поставила точку.

И СНОВА ЗОНА

Вместе со всеми Варвара Александровна ехала на работу на автобусе.

– Отходила полем, – думала Варвара, глядя из окна на дорогу. – Нe скоро пройдет. Через составы не полезешь, швы. Да с учителями куда веселее. Хорошо обошлось, вовремя прооперировали, остановили кровотечение. Удачная группа крови!

– А ты, Варя, чего на работу торопишься? – спросила Елена Егоровна, – Тебе за больничный еще погулять можно.

– Гулять-то можно, но не начинать работу в первый день сентября не могу.

– Нового директора видела? – спросила Мария Ивановна. – Отличный парень, историк, из управления. Нина Николаевна совсем на пенсию ушла. Завуча по выслуге проводили...

– Тоже мне парень! – рассмеялся Валерий Иванович, – лет тридцати шести-восьми, а, может, старше. Да вот он!

Из зоны навстречу учителям спешил плотный, невысокий мужчина с пышной светлой шевелюрой и острым взглядом.

– Здравствуйте, товарищи учителя! С первым вас сентября! С началом нового учебного года! Прошу любить, но не жаловать. Мария Ивановна, относительно вашего заявления. Нет желания у руководства отпускать вас. Поработайте еще, хотя бы годик! – и добавил, – конечно, если можете. Варвара Александровна, мне с вами надо познакомиться. Зайдите, пожалуйста, на перемене. Очень прошу.

– Началось! – буркнул Валерий Иванович. – Лиха беда начало. Поживем – увидим.

Учителя неторопливо шли по зоне, отвечая на приветствия ее жителей. Варвара почувствовала чей-то взгляд, оглянулась. В дверях первой локальной зоны, как ей показалось, промелькнуло лицо Хлебова.

Взяв классные журналы, Варвара Александровна подошла к дверям кабинета.

– Давно ли институт окончила, а уж гляди... Двадцать пятый год разменяла, двадцать пятый сентябрь! Время летит – и, словно подслушав ее мысли, один из новеньких с первого стола спросил:

– А вам сколько лет, гражданка учительница?

– А вы как думаете? – улыбнулась, подумала: – Еще один «веселый крендель».

– Лет тридцать пять-тридцать семь можно дать.

– Она тебе даст! – серьезно пошутил Детуров.

– Что даст? – не понял новенький.

– Что, что! Были зубы в рядок, свалятся в кучку!

– Да ну! – удивился новенький.

– Брось ты ему лапшу на уши вешать, туп как сибирский валенок. У нас Варвара Александровна не из тех. Она – воспитанная.

– Опять за свое! – засмеялась Варвара и подумала: – Преступают закон чаще молодые, потому и в школе больше молодых. И всегда им хочется, чтобы мы были моложе, ближе к ним что ли по возрасту.

– Это мы от радости! – покраснел Детуров.

– От радости-то от радости. А почему вы, Детуров, снова в девятом?

– А куда мне деваться? Срок идет, а института нет! Можно посижу?

– Сиди уж! Какие у вас новости? – Варвара продолжала улыбаться. Казалось бы, чего хорошего здесь работать? А однако же?! – удивилась своему открытию.

– Светлов ушел, два года унес. Помиловочка пришла, Кудрявцев с Гусевым на стройки народного хозяйства подались. Пеночкин на поселение ускакал, – доложил Детуров. – У Орлова срок кончился, вчера проводили.

– И Шурбинского на пенсию, – добавил новенький из словоохотливых. – Еще Воблу, Рыбкина, убили.

– Как убили? Кто?

– Известно кто! Дружки-корешки, – молвил Детуров. – Были дружки, да подгнили корешки.

– Как это случилось? – учащиеся неожиданно примолкли, будто съежились.

– Что это я вдруг стала их расспрашивать? – одернула себя Варвара, – будто не знаю, что никто сейчас ничего при всех не расскажет.

А случилось это ночью. Дверь неслышно пропустила две тени. Одна метнулась к нижней койке. Лезвие ножа точно вошло в сердце по самую рукоять. Кровь текла быстрыми струйками, заливала простынь, скатывалась на пол. Не верилось, что в человеке столько крови, алой теплой крови.

Проводился следственный эксперимент. Дело об убийстве Рыбкина слушали в открытом суде при штабе в лекционном зале. Выездная судейская коллегия, прокурор. Несколько дней шло заседание суда. Убийцей был Громов, соучастником Соловьев. Мотивы убийства? Рыбкин решил пойти с повинной и предложил Соловьеву: «Хватит при Громе ошиваться, еще судимость схлопочешь. Тоже мне князь удельный! Я – завязываю с ним». Соловьев доложил Громову. И вот...

Суд закончился. По приговору Громов получил высшую меру наказания за смерть Рыбкина и Петрушина. Соловьеву, как соучастнику, добавили к сроку еще восемь лет, с переводом из колонии усиленного режима в колонию со строгим.

Первые дни завертелись в круговороте дел. В классном руководстве у Варвары, как всегда, два класса – девятый и десятый. Новые люди, фамилии, личные дела, с короткими записями свидетелей, постановлений, за которыми стояли жестокость, стяжательства, пьяные разгулы, изнасилования, смерти.