Текст книги "Ричард Длинные Руки — принц короны"

Автор книги: Гай Юлий Орловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 15

Пир продолжался, а когда я вышел проветриться, прибежал маг от Хреймдара и сообщил, что завтра закончат с защитой моих покоев, а сегодня мне хорошо бы провести ночь… ну, в других апартаментах.

– Ладно-ладно, – ответил я, – не спешите, делайте добротно. Постель не роскошь, а средство общения, так что я могу позволить себе кое-что с вполне как бы чистой совестью. Если ночую не дома, то я по делу!..

Он поклонился и сказал с улыбкой:

– Ключ к сердцу женщины надо держать постоянно на связке. Спасибо, ваше высочество!

– Вам спасибо за возможность, – ответил я. – Нам всем ее только дай.

Пока я размышлял, где провести ночь, над такими проблемами мы все размышляем особенно охотно, из пиршественного зала вышел Альбрехт, увидел меня, остановился.

Я махнул ему рукой.

– Не влезает?.. Топайте сюда, граф.

Он подошел, поинтересовался:

– Что прикажете, ваше высочество?

– Император Траян, – напомнил я, – не разрешал исполнять приказы, данные после долго затянувшихся пиров.

– Значит, – спросил он, – все, что скажете сейчас, можно считать пьяной дурью?

– Граф, – сказал я с укоризной, – ну что вы, право… И поумничать с вами нельзя. Понятно же, что это относится к другим, а не ко мне. Я – приятное исключение из общей массы вообще-то глупого человечества. Вы во дворце как, освоились?

– Увы, – ответил он, – без фрейлин как освоишься?

– Да, – согласился я, – здесь это сложнее. В Геннегау как-то получилось сразу. Почти само собой. А здесь как сложно снова привыкать к невинности!

– Пойдемте вот в тот зальчик, – предложил он. – Там тепло и уютно. Камин огромный, явно перепутали, где ставить.

Зальчик оказался уютной комнаткой, хотя и маловатой даже для кабинета, мебель старая, но камин в самом деле полыхает, так что здесь кто-то бывает часто.

Мы расселись в старых потертых креслах, я сразу сотворил по большой чашке крепкого сладкого кофе, Альбрехт принял с выражением благодарности, далеко не всех я угощаю этим магическим напитком.

– Ваше высочество, – произнес он мягко, но весьма напористо, – двое мужчин, обманутых одной и той же женщиной, – немножко родственники, верно? Вы с Мунтвигом не обмануты, напротив, оба стараетесь быть выше противника в благородстве…

Я поморщился.

– Глупые какие-то старания.

– Ничуть, – не согласился он. – К тому же такое соперничество при всей ожесточенности тоже странно роднит, верно?

– Не думаю, – ответил я с неудовольствием. – Граф, а вдруг это не соревнование в благородстве, хотя мы оба предпочтем так говорить и даже думать, а желание избавиться от слишком самостоятельной и уверенной в себе женщины?

– Она принцесса, – напомнил он. – Единственная дочь императора Вильгельма.

– А точно единственная? – спросил я. – Хотя мне все равно. Конечно, Аскланделла не одна такая в мире, но Господь доминантом назначил мужчину, а мужчины не только смиряют коней ретивых и ломают им крестцы, знать бы еще что это, хотя на фига мне такое знать? Правда, мы хорошо знаем и помним всякую хрень вроде того, что у улитки семнадцать тысяч семьсот зубов, но не помним, куда положили ключи.

Он смотрел с некоторым удивлением, стараясь не выявлять его слишком сильно, пробормотал в замешательстве:

– Что у вас за улитки такие…

– Однако Аскланделлу не смирить, – продолжал я, – а попытаться нажать сильнее – опасно, за ее спиной император со всей его мощью. Любит свою дочь или нет, но вступиться обязан, дабы не потерять лицо перед глазами других государей. Те только и смотрят в ожидании его слабости хоть в чем-то, тут же набросятся, и если и не разорвут в клочья, то хотя бы потребуют себе долю побольше, побольше…

Альбрехт проговорил медленно:

– Возможно и другое…

– Ну-ну?

– Мунтвиг попросил у Вильгельма руки его дочери, когда еще не чувствовал своей мощи во всей красе, так сказать.

Я пробормотал:

– Вообще-то он был воинственным королем… и умелым полководцем.

– Ваше высочество, – возразил он подчеркнуто почтительно, – он всегда оставался в тени великого и несравненного Карла.

– Потому и попросил руки Аскланделлы? Дабы укрепить позиции с помощью династического брака с императором?

Он ответил медленно:

– С его стороны это понятный шаг. Но император… похоже, считает Мунтвига восходящей звездой?

– Или у самого, – сказал я сварливо, – трон шатается. Ладно, император нам неважен, а вот Мунтвиг… когда Карл внезапно сошел с дистанции, Мунтвиг понял, что теперь никто не заслоняет дорогу к власти и славе?

– И к императорской короне, – добавил он. – И в этом случае родство с императором Вильгельмом начало казаться не столь важным. Тем более, как вы мудро заметили, ваше высочество… видите, как я умело подлизываюсь, у Вильгельма могли быть свои трудности, нам неведомые, но известные Мунтвигу, как его соседу.

Я буркнул:

– Он все равно желал этого брака, это же династически важно.

– Насколько важно? – спросил он подчеркнуто нейтрально.

Я сказал с неудовольствием:

– Ну, понятно же!

– А мне кажется, – проговорил он медленно, – для него не настолько, чтобы цепляться любой ценой, роняя достоинство.

– Думаете?

Он поморщился:

– Не преуменьшайте достоинств противника, это не только нехорошо, но и опасно, что, конечно, важнее. Мунтвиг – король-рыцарь! Где-то подл и двуличен, он же политик, без этого нельзя, но где-то и блюдет себя, чтобы не уронить честь ни в чужих глазах, ни даже в своих.

– Честь для успешного политика, – заметил я, – может быть обузой.

Он откинулся на спинку кресла и произнес несколько высокопарно, но я ощутил, что вполне искренне, мы же в этом мире живем и разделяем его ценности:

– Кто теряет честь, сверх того уже ничего потерять не может.

Я вздохнул.

– Ну да, Мунтвиг это понимает, потому и подчеркивает свое рыцарство и верность старым идеалам верности и чести… Еще кофе?

– Нет, – сказал он с благодарностью, – спасибо, он так бодрит, что пойду продолжу пировать на всю ночь!

– А я постараюсь тоже найти какое-то занятие, – пробормотал я.

Стражи на четвертом этаже стараются делать морды равнодушно-непонимающие, но по глазам видно, что думают, ну да ладно, пусть думают, тем более что думают правильно.

После разговора с Альбрехтом, так упорно подталкивающим меня к Аскланделле, это как бы то ли назло, то ли чтобы пресечь даже возможность такого альянса.

Дверь долго не открывали, наконец с той стороны испуганный голос пропищал:

– Кто там?

– Тот, – ответил я уверенно, – кто вправе. Ну, вы поняли, принцесса.

За дверью долго шуршало, наконец тот же испуганный и уже дрожащий голос прокричал:

– Открываю, открываю! Засов застрял…

– Могу помочь, – предложил я. – Отойдите в сторону, сейчас двери вышибу.

– Нет-нет, – прокричал голос почти плачуще, – уже подается!.. Минутку…

Дверь приоткрылась, я распахнул ее шире и вошел по-хозяйски, как и положено хаму и хозяину, нечего им тут, мало ли что их дом, не нужно было рождаться королевскими дочками, теперь отвечают за то, что ели и пили на золоте и купались в золотых тазиках, в то время как мы, пролетариат… и так далее.

Джоанна торопливо отпрыгнула, но в лице не страх, а напряжение.

– Заждались? – поинтересовался я. – Ожидание неприятностей хуже самих неприятностей.

Она спросила неприязненно:

– А вам откуда знать?

– Думаете, – поинтересовался я, – мне везде медом намазано? А где милые Рианелла и Хайдилла?

– В соседней комнате, – ответила она.

– Поздороваться не выйдут?

Она ответила сердито:

– Только если выволочете силой. Они вас боятся.

– А ты?

– И я боюсь, – ответила она, – но кому-то же надо… бояться меньше?

– Хорошо, – сказал я, – у вас тут мило и уютно. Я все за делами никак не займусь вами, дел выше крыши, но сегодня вот меня выгнали из моей спальни, потому и пришел сюда. У вас кровать мягкая?

Она ответила сквозь зубы:

– Мягкая.

– А подушки? – спросил я.

Она процедила:

– И подушки.

– Прекрасно, – ответил я с облегчением, – а то, знаете ли, когда спишь, укрывшись небом, а под головой конское седло, это хоть и романтично, но как-то уж… слишком поэтично. Если еще не лягаетесь во сне и обещаете не стягивать одеяло…

Она воскликнула в ужасе:

– Вы собираетесь с нами спать?

Я изумился:

– А зачем тогда шел?

Она проговорила в замешательстве:

– Как вы и говорите, по праву войны изнасиловать нас… потом, как я понимаю, уйти. А спать… зачем спать?

– В самом деле, – согласился я, – зачем спать? Я всегда злился, что треть жизни уходит на это нелепое состояние. Но, увы, пока без сна никто обходиться не умеет. Потому сразу пообещайте не храпеть и не стягивать одеяло, а то удавлю спросонья.

Она заверила, вся дрожа:

– Да я всю ночь глаз не сомкну!

Я прошел к столу, сделан даже не мастерами, а явно ювелирами, настолько все тщательно, ножки вон в таких аллегорических фигурках, что просто и не знаю, как с такого искусства пыль вытирать…

Кресла тоже с учетом женских вкусов, но удобные, я со вздохом развалился в одном, нужно не забывать подчеркивать, что хозяин здесь я, а то не замечу, как у меня на голове сидит целая орава.

– Садитесь, принцесса, – пригласил я. – Если сестры не желают к нам присоединиться, я еще как не против. Втроем вы меня точно защебечете!

Она осторожно присела на самый краешек, а сама то и дело бросала взгляд, полный недоумения, в сторону роскошного ложа.

Я сосредоточился, на столе появилась изящная хрустальная ваза, заполненная всякими сладостями, на всякий случай создал две чашки с кофе, но принцесса не притронулась к лакомствам, а на черный кофе смотрела так, словно его подали черти прямо из ада.

Кофе хорош, иногда удается крепче, иногда слабее, все дело в том, что вспомню ярче: вкус арабики или робусты.

Я медленно смаковал, сцапал пару печенья со смешными мордочками зверюшек, но задержал их перед раскрытой пастью: Джоанна медленно и величественно поднялась, вышла из-за стола и царственно направилась в сторону ложа, гордая в осознании своей великой жертвенности.

Ее сестры по-прежнему прячутся в другой комнате, а она легла на ложе, повернулась на спину и раздвинула ноги.

– Все, – сказала она с ненавистью, – я готова!

– Гм, – проговорил я в сомнении, – может быть… поговорим сперва?.. Вина выпьем? О погоде, о вашем новом платье… с этими… ну, рюшечками.

Она закрыла глаза, бледная и решительная.

– Нет!.. Я хочу, чтобы это поскорее кончилось. Делайте свое мерзкое дело и отпустите меня.

– Да я и не держу, – пробормотал я. – Это вы чего-то требуете, я же просто поговорить пришел… ну, познакомиться, как принято. А вообще-то дело не такое уж и мерзкое, обижаете. Но это так, реплика в сторону.

– Мерзкое!

– Нет…

– И отвратительное, – заявила она твердо. – Начинайте, сэр насильник!.. Топчите меня в грязь похоти, наслаждайтесь моим чистым невинным телом, глумитесь над моим страхом и беззащитностью, смейтесь над моими слезами!

Я со вздохом поднялся.

– Ну хорошо-хорошо, только не кричите на меня!.. Я все сделаю, как вы требуете. Вообще-то я поговорить пришел, кофейку попить, однако я рыцарь, желание женщины для меня закон, а если женщина еще и принцесса, то кто посмеет ослушаться?

Она закрыла глаза, дабы меня не видеть, даже голову повернула в другую сторону. Я подошел, посмотрел, буркнул:

– Подвинься, корова.

Она прошептала со слезами в голосе:

– Оскорблять обязательно?

– Так мне ж лечь негде, – объяснил я. – Мало ли что вам рассказывали нянюшки и воспитатели… вообще-то правильно рассказывали, в нужном направлении, в духе строгого морального кодекса, я это весьма одобряю, сам бы так воспитывал… других.

Она с неуверенностью отодвинулась, посмотрела на меня зло.

– А чего вам вздумалось лежать в моей постели?

– А вот восхотелось, – ответил я нагло, – и заднюю ногу сдвиньте с моей стороны, а то мне совсем места нет.

Она огрызнулась:

– Это совсем не ваше место!

Однако ногу сдвинула, она обнажена почти до самого колена, ну, не совсем до колена, до середины голени, но уже это крайнее бесстыдство и дикая распущенность, если это не ветер виноват, задравший юбку, или вот такой грубый насильник, как мое высочество.

Я с кряхтением лег рядом.

– Знаете ли, принцесса, меня сейчас вытолкали в шею из покоев, в которых я блаженствовал, а все остальные заняты моими полководцами. Идти к кому-то из них можно, но… что обо мне скажут? Я должен заботиться о репутации, как вы понимаете. Хотя у нас не первобытно-общинное, когда обычаи были все еще простые и честные, но в основе своей мы все первобытно-общинные, стремимся к простой искренности, которую заложил в нас Господь, так что, принцесса…

Она прервала зло:

– Что вы меня мучаете непонятными речами? Начинайте насиловать!

– Ого, – сказал я, – вам что, уже не терпится?.. Нет, процедура изнасилования будет проходить по сен-маринскому, а не сакрантскому протоколу! Не навязывайте чуждую нашему мировоззрению и национальным традициям культуру и несвойственную нашей высокой духовности и богоноскости.

Она плотно закрыла рот и зажмурилась. Лицо ее было бледным и решительным, отважная девочка, принявшая на себя как переговоры с захватчиком, так и это вот изнасилование.

Я вздохнул и принялся искать у нее эрогенные зоны, начиная с розовых и нежных, как у молодого поросенка, ушек, и напоминая себе, что действовать нужно долго и очень старательно, чутко прислушиваясь к откликам, которые она постарается подавить.

Блин, и здесь работа, которую я всегда старался избежать.

Часть вторая

Глава 1

Я рухнул рядом, грудь бурно вздымается, а дыхание идет со свистом, как у матерого дракона. Джоанна с раскрытым ртом и вытаращенными глазами, из которых все еще бегут слезы катарсиса, лежит неподвижно, только дышит так же часто.

– У вас и коготки, – проговорил я хриплым голосом. – Хотите, принесу ножницы?

Она ответила испуганным шепотом:

– Это я, наверное, от вашего насилия пыталась спастись и… вырывалась.

– Странно, – сказал я задумчиво, – поцарапана спина, а не грудь.

– Я не помню, – прошептала она. – Я думала, что умираю. Нет, не знаю, я ничего не думала. Я просто… умирала.

– Теперь долго жить будете, – заверил я. – Как и я… Если пережил такое, то даже не знаю, что меня может убить вообще.

Некоторое время оба недвижимо лежали рядом, как двое переживших катастрофу и теперь выброшенных без сил на берег, восстанавливали дыхание и приходили в себя.

Я чувствовал смутную гордость, что не поленился, а раскачал эту девственницу на адекватный ответ, хотя мог бы проще, как обычно поступаю, но я же отвечаю за тех, кого приручаю и насилую, потому и вот так, увы, нет для крупного государственного деятеля ни минуты отдыха, а только работа и работа.

Отдышавшись, она вытерла слезы и, повернув голову, посмотрела на меня из-под приспущенных ресниц.

– Теперь пойдете насиловать моих сестер?

Я подумал, почесался, снова подумал, но получается плохо, кровь что-то не спешит возвращаться туда, где и должна быть у государственного деятеля межкоролевских масштабов, намекает, что сейчас можно все повторить по упрощенной формуле, зря ли старался так усердно, но я напомнил себе, дураку, что лучший способ не портить отношения – это обходиться без них, а если уж не получилось, то свести к минимуму.

Она замерла в ожидании моего ответа, глаза стали испуганными и несчастными.

– Сейчас, – ответил я хриплым голосом, – меня хоть самого насилуй… Отложим ваших сестер.

– Как, – спросила она, – отложим?

– На сладкое, – объяснил я.

Она распахнула глаза, помедлила, а когда заговорила, в ее милом голоске прозвучал настоящий сарказм:

– Изнасилование меня вам показалось горьким?

– Нет-нет, – поспешно возразил я, – это было весьма… показательное. Больше так делать не буду, обещаю.

– Во мне что-то не… такое?

Я заверил:

– Все очень даже сладко, уверяю вас, принцесса… Как будто сожрал большой торт в одиночку. Ваше высочество, можно я вас буду звать Джоанной?

Она подумала, что-то там взвешивала и долго прикидывала, очень рассудительная девочка, несмотря на потрясение от зверского изнасилования, наконец ответила милостиво:

– Можно, ваше высочество.

– А я Ричард, – представился я. – Будем знакомы… гм… ближе. Теснее, как говорят дипломаты и крупные государственные деятели вроде меня.

– Так что, – напомнила она, – насчет…

– Нет-нет, – сказал я поспешно. – Просто… гм… у меня появилась смутная идея…

– Мне узнать можно?

– Вам все можно, – ответил я. – Понимаю, что если не отвечу добровольно, вы из меня клещами вытащите. Идея странная, но, думаю, знатоков права смогу убедить…

Она повернулась ко мне на бок и смотрела большими блестящими глазами, уже полностью оправившись от потрясения.

– Ну-ну!

– Идея о замещении, – объяснил я.

– А это что?

Я пояснил:

– Если принцесса Изольда смогла подложить вместе себя на первое брачное ложе свою служанку, то старшая сестра точно сможет заменить младших! Я имею в виду, что можно бы изнасиловать вас еще и за сестер…

Она завизжала и, обхватив меня руками за шею, вся прижалась горячим и мягким, как растопленный воск, телом.

– Правда?

– Какая любовь к сестрам, – пробормотал я. – Надо же. Почему везде говорится только о братской любви?.. Даже несмотря на пример Каина и Авеля?.. Погодите, принцесса. Я не сказал, что так и будет.

Она спросила быстро:

– А что вам мешает?.. Я вот! Терзайте меня, упивайтесь своей похотью, делайте все свои гнусности, я разве против?.. Еще как не против! Ведь вы меня уже всем гнусностям этого непристойного занятия обучили?

– Да дело не в вас, – пояснил я. – Сперва нужно посоветоваться со знающими людьми. Вот прибудет сэр Растер, великий знаток рыцарских обычаев во всех проявлениях и девиациях, тогда все и решим окончательно.

Она сказала с негодованием:

– Но вы же властелин! Вы все решаете! Хотите насилуете, хотите…

– …вас насилуют, – договорил я, – нет уж, у нас демократия и гуманизм.

Она прошептала в испуге:

– А что это?

– Не скажу, – ответил я, – это стыдно, а вы такая юная и все еще неразвращенная.

– Как, все еще?

– Увы…

– А… когда?

– Я местами демократ, – ответил я с достоинством. – Некоторые особенно щекотливые вопросы не могу решать в одиночку, это сатрапство и абсолютизм, до которого мне еще далеко, к счастью… с месяц, а то и больше.

Она вряд ли поняла, что я сказал, но суть уловила и поинтересовалась практично:

– А в неделю уложиться не можете?

Я признался с неохотой:

– Могу. К сатрапству катиться всегда легче, чем карабкаться к демократии.

Она сказала довольно:

– Тогда вы сатрап?

– Еще нет, – сообщил я. – Мне и к сатрапству тоже карабкаться, потому что все наше общество в настоящий момент переживает досатрапий период. А вот после долгого периода сатрапства с его необыкновенным расцветом культуры, искусства, науки, просвещения, архитектуры и великих продвижений в сторону цивилизации… начнется демократизация с ее вниманием к запросам простолюдинов, а мы все знаем, что нужно простолюдинам, не так ли?

Она переспросила обалдело:

– А что, им тоже что-то нужно?

– Увы, – ответил я со вздохом. – Начнется резкий упадок культуры, искусства, науки и всего великого, зато будет дозволено все то, что сдерживалось нравственными законами, а это значит, мы тоже можем… ну, все!

Она слушала обалдело и, как любая женщина, что леди только по манерам и поведению, все пропустила мимо ушей, очень ей надо выслушивать это умничанье, сказала со льстивой улыбкой:

– О, мой лорд и господин, я не могу поверить, что вас, такого сильного, могут остановить какие-то законы.

– Вообще-то нет, – признался я шепотом, – но должно же что-то останавливать?

– И как вы обходитесь?

– Останавливаю себя сам, – ответил я.

Поспать все-таки удалось, хотя лишь под утро. К счастью, мне хватает и двух-трех часов, уж и не знаю, от паладинства это или от Терроса, но предпочитаю считать, что от паладинства, хотя, как известно, Зло никогда не спит вообще.

Она все-таки меня переиграла, эта маленькая отважная принцесса. Если я их повыдаю замуж, все три будут пристроены. Практически все женщины были бы на их месте довольны… да ее сестры и довольны, видел по их лицам, но она дерзит и сопротивляется, понимает, что если я ее дефлорировал, то тем самым как бы взял под свое покровительство, вот уж досадная обязанность, от которой мужчины сумели освободиться в числе прочих под хитрым лозунгом женского равноправия, который они придумали и провели в жизнь весьма умело, сделав вид, что это женщины сами его восхотели и вот наконец-то добились.

Да, некоторое мое покровительство ей обеспечено, здесь мир пока что странный, за проделанную и довольно утомительную работу я должен еще и расплачиваться, ну да ладно, покровительство не слишком уж, но все-таки, хотя даже это «все-таки» значит достаточно в нашем хрупком неустойчивом мире, где на личностях держится больше, чем на законах.

Под моим покровительством она будет достаточно свободна и независима, а ей этого, похоже, жаждется больше, чем замужества, пусть даже благополучного.

Заглянул в свои покои, там Хреймдар с двум магами, что поклонились мне с огромнейшим уважением.

Он поспешил мне навстречу, очень довольный, хотя и с красными от бессонницы глазами.

– Ваше высочество, мы заканчиваем, заканчиваем!

– Когда? – спросил я.

– К обеду, – доложил он.

– Терпимо, – согласился я.

– А вообще-то, – сказал он торопливо, – в общем и целом взяли под охрану весь дворец! Даже двор. Никакая нечисть не проникнет за ограду, как и нежить.

Я спросил с недоверием:

– Так уж и никакая?

– Никакая крупная, – уточнил он. – Но, как известно, крупной на всем свете единицы, а мелкой, как сказал некто, – легион.

Оба его помощника боязливо зыркнули, не слишком ли осмелел, ссылаясь на место из Библии, но я сделал вид, что ничего особенного, с учеными нужно особенно выказывать свое свободомыслие и незашоренность в вопросах религии, а Хреймдар, умница, показал им наглядно, что их лорд весьма толерантная личность.

– Хорошо, – сказал я величественно, – действуйте. Зайду после обеда.

Я повернулся уходить, Хреймдар сказал приподнятым голосом:

– Ваше высочество, а не подбросите ли нам что-нибудь из новых загадок?.. Я не для себя, а вот для Андриха и Ховарда, они из крупной школы королевства Бриттия, там только слышали про наши необыкновенные разработки…

Двое алхимиков тотчас же перестали делать пассы и повернулись к нам, лица осветились жадным любопытством.

Я подумал, сказал небрежно:

– Ну… вот вам, к примеру, совершенно новый вид магии, которой можно обучить совершенного любого человека. Ее мощь со временем вытеснит старую и весьма затратную… Смотрите и вникайте.

Они смотрели с жадным вниманием, а я показал всего лишь простейший опыт со статическим электричеством, пояснив, что его можно добыть разными путями, даже погладив кошку в темноте.

– А на свету? – спросил Хреймдар.

– И на свету, – согласился я. – Но на свету плохо видны искорки. Разряды магии!.. Как только овладеете этой мощью, вам по силам будет управлять молниями и грозами!.. Да что там молниями, вы сами будете творить такие, что куда там той мелочи, что сверкает и грохочет в небе.

Все трое слушали затаив дыхание, Хреймдар спросил почти шепотом:

– Неужели это возможно?

– В другое время расскажу больше, – пообещал я снисходительно, – но сейчас у меня дела-дела, все важные и все неотложные.