Текст книги "Ричард Длинные Руки — принц короны"

Автор книги: Гай Юлий Орловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Час от часу не легче, – сказал я упавшим голосом. – Аганд, вечнозеленый лес…

– Вечночерный, – напомнил он. – Да, такой там лес. На северо-западе.

– А как находят аскета?

Он пожал плечами.

– Кто-то амулетом, кто-то талисманом, а есть такие, что магией.

– Магией?

Он кивнул.

– Аскет давно принял веру Христа, но принимает и своих собратьев, дабы показать им свет Христова учения.

– Ладно, – сказал я угрюмо. – И хотя, скорее всего, придется бросить эту затею, но попытаться стоит.

– Только не в ущерб своей миссии, – напомнил он. – Мы должны принести свет истинной веры в эти погрязшие во тьме еретизма земли!

Глава 7

Королевство Аганд небольшое, очень гористое, граничит с Мордантом на юге и Сакрантом на юго-востоке. О нем ничего не знаю, хотя оптеродактелил, когда уточнял географические особенности Морданта и Сакранта.

На моей карте это пока лишь зеленое пятно с неопределенными очертаниями, на нем из множества рек только две крупные, их с ходу не форсируешь, еще с десяток неприятных и довольно длинных горных хребтов, такие не только конница, но и не всякая пехота преодолеет, и уж во всяком случае не обозы…

Еще, к счастью, отмечен лес.

Карты я делал для себя и своих военачальников, потому леса старался отмечать как проходимые для конницы, так и непроходимые, и сейчас внимательно всматривался в одно место на карте, где лес затушеван особенно сильно, как дремучий, непроходимый и вообще чем-то опасный.

Это на северо-западе карты, где наверняка земли Аганда.

Дверь распахнулась, Зигфрид сказал с порога громыхающе:

– Ваше высочество, к вам один из местных.

– Ты прям церемониймейстер, – заметил я, еще во плену мыслей, как достичь аскета в дальних землях. – Может быть, оденешься в его форму? А то здешний сбежал.

Он трижды сплюнул через левое плечо, все мы еще не совсем христиане, сказал угрюмо:

– Так пропустить или гнать в шею?

– А вот проверим твой глаз, – сказал я, – пропусти.

– Слушаюсь, – ответил он и, чуть помявшись, предупредил: – Но вы поосторожнее. Маги еще не установили постоянную защиту.

– Справлюсь, – ответил я.

Он вышел, а через минуту через порог переступил придворный, так я понял, не лорд и не герцог, а просто придворный, с виду состарившийся именно здесь во дворце. Весь он как будто часть его, такой же старый, массивный, чопорный, очень благообразный, в трех одежках, выглядывающих одна из-под другой, а сверху еще и тяжелая шуба, распахнутая на груди, где видна большая золотая звезда на массивной цепи.

Штанов под шубой не видно, сапоги добротные, дорогие, но без шпор. Он в свою очередь, при всей своей неподвижности и непроницаемости, быстро осмотрел меня с головы до ног и теперь всматривался в лицо, стараясь быстро определить характер, склонности и привычки и, конечно же, надеясь угадать также слабые места.

– Слушаю, – произнес я.

Он поклонился, ответил сдержанно:

– Я Гангер Хельфенштейн, советник короля Леопольда. Занимался по большей части хозяйством.

Я поинтересовался:

– Страны или дворца?

– Одно от другого неотделимо, – сообщил он с таким видом, словно открыл передо мной одну из важнейших государственных тайн.

– Хорошо сказано, – согласился я. – Скромно и со вкусом. С чем пришли?

Он заговорил, как мне показалось, с некоторой натугой:

– Я был советником короля и остаюсь им… как и его верным и преданным слугой… однако на данном этапе мне кажется более разумным ограничить войну некоторыми правилами.

Я сказал чуть живее:

– Разумные люди издавна стараются ограничить войны, раз уж не удается их прекратить вообще. И даже есть перечень военных преступлений, которые нельзя совершать даже при великом ожесточении. Мне ваш подход нравится, потому садитесь… вон в то кресло, очень удобное, сам там иногда воздумываю о разном.

Он с прежней настороженностью сел, посматривает исподлобья, словно подозревает во мне самозванца. Вообще-то Ричард Завоеватель должен быть постоянно гневен, орать по любому поводу, хвататься за рукоять меча, грозить жестокими казнями…

– Сейчас нам подадут горячего вина, – сказал я, – а пока напомню вам, что во все времена все народы, ожесточенно воюя друг с другом, продолжали торговать, ездить друг к другу в гости, размещать на землях противника крупные заказы, в том числе и военные…

Он проговорил медленно, я видел, что сбил с толку, когда сам первым сказал то, что намеревался сказать он:

– Да, ваше высочество… Я, будучи лояльным подданным короля Леопольда, тем не менее полагаю, что в гражданских делах необходимо сотрудничать и с оккупантами, дабы свести к минимуму ущерб населению.

– Прекрасно, – сказал я деловито, – давайте определим, что мы можем сделать.

Зигфрид не ошибся, этот сановник из тех, кто может успешно рулить некоторыми частями огромной государственной машины. Та тройка в составе вильдграфа, маркграфа и простого барона, что явились первыми, взялись снабжать мою огромную армию продовольствием, дабы мы не разбрелись по окрестностям, грабя простой народ и сжигая мелкие города, а этот, судя по его подробным рассказам о жизни в Сакранте и Генгаузгузе, может помочь наладить взаимоотношения с крупными лордами.

Я слушал очень внимательно, не просто запоминая, но и делая быстрые выводы, наконец сказал с чувством:

– Уверен, Его Величество король Леопольд будет счастлив узнать, что вы, оставаясь его верным подданным, не покинули свой государственный пост, а мужественно продолжаете верно служить своему королю, спасая город и страну от разорения и бесчинств победивших войск!

Он чуть откинулся на спинку кресла, лицо неподвижное, но я умею читать в глазах, а там вижу изумление и благодарность за понимание.

– Ваше высочество…

– Не нужно слов, – сказал я, останавливая его властным жестом, – уверен, вы укрепите свое положение при дворе короля Леопольда, закрепившись при моем дворе. Вот такой парадокс! Я сообщу о вас своему вице-регенту графу Альбрехту.

– Благодарю, ваше высочество.

– Пустое, – сказал я. – Мы оба действуем на благо Сакранта. И вам, и мне его лучше видеть богатым и процветающим. В смысле, королю Леопольду лучше получить его обратно богатым и неразоренным. У вас во дворце был кабинет?

Он поклонился.

– Да, именно в главном здании…

– Прекрасно, – заявил я великодушно. – Можете занять его снова. Даже привлечь к работе своих помощников, если не слишком далеко разбежались.

Он сказал в восторге:

– Ваше высочество!

– Разумеется, – добавил я, – среди них будет и наш человек, для которого должны быть открыты все бумаги и все секреты.

Он поклонился.

– Несомненно, ваше высочество. Я понимаю и одобряю эти необходимые предосторожности. Если бы вы их не предприняли… я не знал бы, что и думать.

– Тогда приступайте, – сказал я бодро. – Во славу Сакранта!

Он ответил с чувством:

– Во славу Сакранта!

Зигфрид распахнул перед ним дверь, а когда тот вышел, плотно притворил и спросил кисло:

– Я ошибся?

– Молодец, – одобрил я, – чутье у тебя отменное.

– Тогда почему во славу их Сакранта?

Я удивился:

– Их? Это наш Сакрант.

А через час мы с арбогастром и Бобиком уже неслись через заснеженный мир в сторону северо-запада. Когда закончился Сакрант и пошел Аганд, не могу предположить даже приблизительно, однако еще после часа бешеной скачки за добротными деревьями, красиво усыпанными снегом, въехали в лес, неопрятный, черный, с голыми стволами, огромными дуплами.

Дорогу то и дело теперь загораживает паутина, больше похожая на рыбацкую сеть по толщине всех нитей, комья снега там угнездились огромные, некоторые смерзлись в лед и грозно звенят, когда я обозленно рублю направляющие струны.

К счастью, клейкие комочки давно засохли, лезвие ни разу не прилипло, хотя повозиться пришлось так, что вспотел.

Бобик бежал впереди и грозно скалил зубы, поворачивая голову то направо, то налево, а так как он делал это с частотой механизма, я понял, что пока не видит того, кто может напасть, но сам лес очень не нравится.

Я держал меч наготове, дергаясь на каждый скрип дерева, пригибая голову при каждом взмахе крыльев, но даже не успевал увидеть, что за странные птицы в странном лесу.

– Бобик, – сказал я негромко, – ищи человека… Запах человека!

Он посмотрел в недоумении, в чистых, честных глазах ребенка я прочел недоумение: кто же из людей станет здесь жить, но я смотрю твердо, он вздохнул и побежал, высоко задирая голову и принюхиваясь.

Искать пришлось не больше четверти часа, затем Бобик радостно взрыкнул, подпрыгнул и понесся между черными мертвыми деревьями, что стоят как живые и не думают падать от ветхости.

Видимо, аскет не моется уже не первый год, через некоторое время запах услышал не только Бобик, но и я.

На той стороне промерзшего до дня ручья высится полуразвалившаяся избушка, донельзя ветхая, с продырявленной крышей. Так бы и не увидел, снег лежит сверху толстым слоем, но дыра очень уж, а снизу ни пара, ни вообще признаков жизни.

Мы перешли ручей, лед звучно трещит, в одном месте даже брызнула вода, но обычно везде под толстым слоем льда такая же промерзшая земля, будто в этой части леса зима круглый год.

Когда вскарабкались на невысокий склон, избушка вблизи показалась еще отвратительней и, конечно, абсолютно нежилой.

Бобик подбежал, понюхал покосившуюся дверь. Я видел, как его хвост в нерешительности качнулся из стороны в сторону, указывая, что внутри есть нечто живое.

Чувствуя недоброе, я соскочил с седла, ноги ушли в снег по самую развилку, озлился и пошел к Бобику. Судя по нетронутому снегу, здесь давно уже никто не ходил. Нет даже звериных следов…

Я толкнул дверь, не подалась, но я сообразительный, с третьей попытки догадался потянуть на себя, как вообще-то и положено ставить любую дверь с точки зрения пожарной безопасности да и простого инстинкта спасения.

Изнутри пахнуло таким холодом, что показалось снаружи почти лето. Я стиснул челюсти и, раз уж приехал в такую даль, все же заставил себя шагнуть вовнутрь, а Бобик протиснулся, отодвинув меня, вперед и остановился.

Комната показалась просторнее, чем вся избушка выглядит снаружи, но все равно те же черные прокопченные бревна, земляной пол, посреди выложенный камнями очаг с давно погасшими обугленными поленьями…

А в углу из-под кучи старых полуистлевших шкур торчат человеческие ноги: голые и покрытые коркой засохшей грязи, с потрескавшимися ступнями, подошвы толстые и начинающие ороговевать, будто обе вот-вот станут копытами.

Бобик посмотрел на него в нерешительности, на меня. Я осторожно пнул носком сапога в пятку, изрезанную трещинами будущих ущелий.

– Эй, хозяин?.. Если живой, то вот тебе радость – гости!..

Ноги подтянулись под шкуры, как рожки улитки, затем там зашевелилось, раздался мощный вздох, и шкуры сдвинулись, когда хозяин сел, упираясь руками в пол.

Изможденный до полускелетного состояния, ребра торчат вызывающе, живот прилип к спине, а по лицу видно, как будет выглядеть его череп.

Он вперил в меня злой взгляд, совершенно не обращая внимания на Адского Пса, что продолжал рассматривать его с вялым интересом.

– Что за гости?

Голос его прозвучал достаточно мощно, даже трубно, словно он, выходя изредка из хижины, закатывал проповеди всему лесу, стараясь охватить поголовье зверей на мили вокруг.

Я смерил его все еще недоверчивым взглядом.

– Гм… один великий мудрец сказал, что в человеке все должно быть прекрасно: и душа, и тело, и мысли, и одежда, и геморрой…

Он переспросил с сомнением:

– Мудрец?

Я подумал, уточнил:

– Скорее, великий гуманист. А гуманисты, сам знаешь, немножко прибабахнутые, почему нам всем и нравятся. Мы сразу себя чувствуем выше.

– А сам ты кто?

– Странник, – ответил я смиренно, – что ищет способ, как остановить бессмертного, что теперь, не опасаясь угодить в ад за грехи и преступления, чинит насилия мирному населению.

Он продолжал сверлить меня злым взглядом.

– А немирному?

– Тем тоже, – согласился я, – но тем как бы можно, у них в руках мечи и топоры, а безмечейных и бестопорных мы все должны защищать, полагая их мирными, пусть даже скандалисты и преступники.

Он буркнул:

– Ну да, а то кого же будете грабить?..

– Разделение труда, – объяснил я. – Если человек должен пахать и в то же время защищаться, то плох будет в том и другом. Цивилизация началась с дифференциации.

Он посмотрел исподлобья.

– Ишь, грамотный. И рыцарь?

– Даже читаю умею, – ответил я с достоинством. – Правда, только печатными.

Он спросил:

– Это… как?

Я ощутил, что допустил промах, ответил небрежно:

– Да теперь книги не переписывают, а… печатают. Так быстрее и точнее. Скажи, святой отшельник, ты можешь чем-то помочь? Все указывают только на тебя.

Он снова оглядел меня с головы до ног, чем-то ему не нравлюсь, хотя особым провидцем быть не обязательно: когда двое мужчин альфа-самцового типа встречаются, они обязательно молча сравнивают рост друг друга и ширину плеч, это у нас даже не от питеков, а от амеб и хламидомонад.

– Ты взялся за это от безделья, – в голосе отшельника прозвучало отвращение, – но если все-таки выполнишь… это тебе зачтется.

– Да? – спросил я живо. – Это я люблю, а то чистое благотворительство как бы не совсем в моей натуре. Хоть маленький пряник, но надо бы получить…

Он буркнул с неприязнью:

– Говори быстро, у меня мало времени. Что он сделал? И как получил бессмертие?

– Да-да, – сказал я торопливо, – вы тут так торопитесь, так торопитесь… В общем, дело в том, что…

Я рассказал подробно, особенно напирая на то, что тот гад с каждым днем все больше творит бесчинств, убивает, грабит и насилует, и умалчивая, чью просьбу выполняю.

Глава 8

Отшельник задумался, а я смотрел на его голый торс и вспоминал, что йоги в мороз накидывают на голое тело мокрые простыни и высушивают их своим телом, чего-то там добиваясь, а этот просто не чувствует мороза, взвинтив свой теплообмен до такой степени, что вон вокруг его тела едва заметно струится нагретый воздух, а дыра в крыше – это затем, чтобы перегретость уходила наружу.

После долгой паузы он встрепенулся, сказал с раздражением:

– Я не вижу никакого оружия, которым его можно убить. Я не вижу ловушки, в которую можно завлечь, чтобы он там умер.

Я спросил упавшим голосом:

– Совсем-совсем?

Он отрезал:

– Абсолютно!.. И хотя способ есть, но его условия исключают друг друга.

Я спросил быстро:

– А с этого места можно подробнее?

Он подвигал худыми голыми плечами, такого же цвета от грязи, как земля под ногами.

– Твой противник, – сказал с неохотой, – предусмотрел все. Он защитился всеми возможными заклятиями и наговорами от любого оружия, вплоть до мечей архангелов!.. Более того, он как-то исхитрился получить полную и абсолютную защиту от любого оружия Тьмы!.. Отныне никто не может ему повредить, ни простой человек, ни святой подвижник, ни самый великий грешник… Я жил долго, но такого еще не встречал. Надеюсь, впереди еще и другие неожиданности.

Я спросил машинально:

– А сколько вам?

Он небрежно отмахнулся.

– Четыре тысячи лет, это неважно. Мне еще много нужно прожить, чтобы понять сокровенное и объять необъятное.

Я пробормотал ошарашенно:

– А с виду вам не дашь больше трех тысяч девятисот… Холод сохраняет молодость, теперь верю. Четыре тысячи… обалдеть! Ну да, теперь понятно, почему вы торопитесь, впереди осталось всего-то несколько сот тысяч лет… ну, пусть несколько жалких миллионов, все равно мало. То-то ваша речь показалась мне… грамотной. Значит, этот монстр пойдет дальше? Ощутив вкус насилия, которое никто остановить не может, он сперва начнет подчинять себе деревни, затем села, потом города, королевства… И настанет царство Тьмы и Ужаса?

Он сказал с раздражением:

– Я сам впервые за последние пятьсот лет сталкиваюсь с вопросом, на который не могу ответить.

– Совсем?

– Совсем, – отрезал он. – Потому что нет на свете человека, который мог бы взять в руки святое оружие и в то же время быть Тьмой.

Я спросил робко:

– А это… как?

– Каждый, – произнес он неистово, – идет либо к Свету, либо к Тьме. Нельзя идти по этим двум дорогам одновременно, они ведут в разные стороны. Потому каким бы ни был герой, он может получить либо святое оружие, либо оружие Тьмы.

– Гм, – сказал я, – это в самом деле… неразрешимо. Но, на всякий случай, можно мне знать немножко больше? К примеру, если один возьмет святое оружие, а его напарник – оружие Тьмы и вдвоем завалят того мерзавца?

Он посмотрел на меня с отвращением.

– Думаешь, я не подумал об этом в первую очередь?

– Простите, – сказал я торопливо, – каждый человек полагает себя самым умным, это у нас в крови и ведет к техническому прогрессу.

Он сказал зло, не обращая внимания на мое умничание:

– Светлый и темный сразу же вступят в яростную схватку друг с другом, не обращая внимания на того, кого поклялись убить. Это тоже у нас в крови!

Я вздохнул.

– Да, это в нашей натуре. Спасибо, что ответили, а не вдарили. А можете сказать, каким святым и каким темным его можно завалить, как кабана при удачной охоте?

– Могу, – ответил он. – Это жезл Моисея, скипетр Аарона, меч Мафусаила, праща Давида… и много чего еще. Но тебе до них не добраться, герой.

– Почему?

– Это все в Царстве Небесном, – буркнул он. – Или в другом месте, вряд ли там держат оружие… во всяком случае, под охраной архангелов, а тех ни подкупить, ни уговорить.

– Ясно… А что насчет темного?

Он зябко поежился.

– Вообще-то все оружие на свете… темное. Как бы о нем красиво ни пели. Но есть особо темное, которое вообще невозможно облагородить никакими ухищрениями. Это Молот Чумы, Копье Холеры, Плащ Засухи, Шляпа Саранчи… Им уничтожались целые народы. Они тоже где-то под строгой охраной.

– Чьей?

Он посмотрел с насмешкой.

– Какая разница? Не дадут ни те ни другие.

Я пробормотал:

– Ну да, соглашение о контроле за оружием массового уничтожения в действии… А как насчет исключений?

– Исключения только у Господа, – отрезал он. – Потому они и называются чудом! Но ты не о том думаешь, младенец. Любой человек, который взял бы в руки то и другое, мгновенно превратился бы в пепел. К счастью, такое невозможно.

Я ответил устрашенно:

– Я герой, но в то же время не совсем дурак.

Он устало повторил:

– Либо – либо. Я знаю только одно место, где если Оружие Тьмы не спрятано под охраной, то хотя бы там о нем знают.

Самая дурацкая фраза, которую когда-либо слышал: «У тебя нет выбора». Или «у нас». Или «у меня». И повторяют ее так часто, словно хотят из нашей новой эры вернуть в то дикое время эллинизма и прочей пещерности, когда над всем властвовал рок, фатум, судьба, и даже нити жизни богов пряли какие-то отвратительные старухи-парки или мойры, не помню.

У христианина выбор есть всегда. В любой ситуации. Даже самой безнадежной. Я, например, могу отказаться. На самом деле, если подумать, даже в масштабах королевства барон Вимборн не может причинить особенного зла. Таких замков тысячи, а деревушек вообще десятки тысяч.

Чтобы пересечь королевство из конца в конец, придется потратить пару месяцев, да и то в сухую летнюю погоду. Потому просто убить он может не так уж много, рождаемость легко покрывает гибель от его меча.

Однако опасность в том, что он скоро пресытится насилием над отдельными женщинами и единичными убийствами после пыток. А когда за ним соберется отряд, а потом армия – это будет уже в самом деле опасно.

Епископ Геллерий не забыл наш разговор, и едва разнеслась весть, что великий лорд Ричард вернулся с конной прогулки, во время которой нагуливал аппетит, явился на прием.

Зигфрид распахнул перед ними двери, и епископ переступил порог с суровым лицом и вопрошающим взглядом.

– Ваше преосвященство, – сказал я.

Он чуть наклонил голову.

– Ваше высочество…

– Проблемы? – осведомился я вежливо.

– Думаю, – ответил он, – их больше всего у вас… вообще, а не только в связи с той странной, хотя и очень благородной затеей, что тревожит вас сейчас. Судя по вашему лицу, вы побывали у святого отшельника?

Я кивнул.

– Вы умеете читать по лицам, ваше преосвященство.

– Вам нужно больше следить за своим лицом, – ответил он. – Другие тоже стараются что-то да прочесть, а для противников это еще и оружие.

– Буду стараться, – пообещал я.

Он смотрел на меня, не сводя радостно-изумленного взгляда.

– Поверить не могу… А говорили, он почти недоступен.

– Смотря для кого, – сказал я скромно. – Я видел его и… поговорил.

Он поинтересовался жадно:

– И что он сказал?.. Интересуюсь потому, что он почти никому не позволяет тревожить свой покой.

Я ответил уклончиво и весьма благочестиво:

– Мы поговорили о высоком, после чего он посоветовал мне молиться.

Геллерий посмотрел, как мне показалось, с недоверием, но я ответил чистым ясным взглядом человека верующего, у которого ни в чем не бывает сомнений.

– Больше крови, – произнес он со вздохом, – было пролито из-за услышанных молитв, чем из-за неуслышанных.

Я спросил с иронией:

– Что, Господь стал плохо слышать?

– Из-за оставленных без ответа, – уточнил он.

Я подумал, покачал головой.

– Что-то не сходится. Либо Господь реагирует на все просьбы, либо ни на одну. Иначе как-то нечестно.

Он грустно улыбнулся.

– Вся жизнь нечестная штука.

Я подумал, что сходиться может только в случае, если получающий ответ на молитву получает и жирный минус в репу, то есть в репутацию, как говорили в старину. А тот, кто не просит, а добивается своими силами, у того минуса этого нет. Ну, как на экзамене, когда просишь другой билет, милостиво разрешается, но оценка автоматически снижается на балл.

И даже если ответишь блестяще, но с такой вот скидкой, то можешь все же не пройти в желаемый универ.

– Ваше преосвященство, – попросил я, – я наслышан, как вы яро утверждаете нашу веру, но… прошу вас, не налегайте слишком уж на паршивость апостольской церкви! Здешние люди к ней привыкли, а нашу не знают. Начнем приучать их помаленьку. Когда увидят разницу, сами придут в наши соборы.

Он кивнул.

– Да-да, конечно. Так что вы решили насчет… того бессмертного?

– А я должен?

Он ответил бледно:

– Зная вас, ваше высочество, ваше высокое рыцарство, которое вы тщательно скрываете за дурными манерами…

– Я разве скрываю? – изумился я. – Напротив, выпячиваю!

– Да-да, – согласился он. – Значит, все-таки не оставили эту затею?

– Пока нет, – ответил я с неохотой. – Постараюсь что-то сделать. Если, конечно, Господь поможет.

Он перекрестил меня двумя широкими взмахами.

– Вы постарайтесь, а уж Он постарается.

После его ухода я велел позвать Альбрехта, тот явился настороженный, все такой же подтянутый, строгий и с насмешливыми глазами.

– Граф, – сказал я.

– Ваше высочество?

– Граф, – сказал я с досадой, – давайте без церемоний, вы же видите, здесь никого.

– А мы?

– А нам это до свечи, – отрезал я. – Как настроение в городе?

– Местные ходят на цыпочках и говорят вполголоса.

– Прекрасно. Какие слухи?

– Пораженческие, – сообщил он. – Откуда-то многим стало известно, что сюда идет еще одна огромная армия с Юга. Пошли слухи, что Мунтвиг убит, взят в плен, убежал, все бросив, скрывается где-то в горах среди пастухов…

– Ваша работа? – поинтересовался я с одобрением. – Зачастую слухи выигрывают войны! Потому и дальше не пренебрегайте. А, вот еще… Не забудьте установить контакт с вильдграфом Вильданом Зальм-Грумбахом, лордом земель Ирмии и Нирда, куда входят города Зальм-Кирбург и Зальм-Даун. Его земли справа от Генгаузгуза, запомнили?

Он кивнул с весьма ошарашенным видом.

– А еще с маркграфом, – добавил я, – Джонатаном Бергеном, лордом земель Изенбурга и Бирштайна.

Он сказал почти с испугом:

– Вы хотите убить меня такими неподъемными знаниями?

– А еще с бароном Гербертом Оберштайном, – сказал я злорадно. – Его земли от Генгезгауза слева, в них входят города Фирнебург, Изендорф и Шайдвилд, все запомнили? Я так и думал… Эти лорды хоть и патриоты Сакранта… или как раз благодаря тому, что патриоты, постараются помочь всему, что королевству на пользу.

– А нам во вред?

Я взглянул строго.

– Граф, есть масса областей, где сотрудничать можно для обоюдной пользы. В общем, действуйте активно, быстро и жестко, как вы умеете, когда не спите.

Он посмотрел исподлобья.

– Судя по наставлениям… снова планируете исчезнуть?

– На время, граф, – ответил я твердо. – На короткое время.

– Какое… короткое?

– Уж точно меньше четырех тысяч лет, – заверил я. – Граф, действуйте! Я вам дал все самое лучшее в работе. А сам вот пойду делать самую черную.

Мы вышли из кабинета вместе, дальше он пошел в сторону канцелярии, а я быстро поднялся по широкой лестнице наверх. Здесь личные покои трех принцесс, что и понятно, вниз могут спуститься только через третий этаж под бдительными взорами охраны, которая тут же доложит строгому отцу.

В коридоре напротив двери сидят прямо на полу двое стражей, оба из наиболее доверенных людей Норберта, одеты как молодые рыцари, хотя не в латы, а в блестящие новенькие кольчуги, штаны из кожи прекрасной выделки и в сапогах, что красотой и великолепием обрадовали бы и графа.

Оба торопливо вскочили, я издали махнул рукой, дескать, вольно, спросил негромко, подойдя вплотную:

– Как они?

Старший ответил шепотом:

– Ни одна еще не показывалась. Служанка носит им еду, все тихо, жалоб нет.

– Пока нет, – сказал я. – Чтоб от женщин да не было жалоб?

Они распахнули передо мной двери, передняя комната для приема гостей широкая и просторная, резные полы из плотно подогнанных плит серого гранита, на стенах привычные гобелены, но грубые и с намного более примитивными рисунками, чем в королевствах ближе к Большому Хребту, а также неизменные мечи, топоры, пики, что, на мой взгляд, совершенно неуместно в женских покоях, если только это в самом деле их покои, а не чьи-то, куда они прибежали прятаться.

Все на стенах развешано вроде бы правильно, но как-то чересчур старательно, не хватает преднамеренной беззаботной неряшливости.

Из раскрытых дверей в соседнюю комнату раздался испуганный голос:

– Кто здесь? Это ты, Марта?

Я пошел, громко топая, заговорил уверенно и успокаивающе:

– Милые принцессы, был занят, все до вас руки не доходили…

Спохватился, посчитав, что могут понять по-своему, женщины все понимают по-своему, но слово не воробей, уже каркнул, будто и не принц, расслабился, хотя как раз в женском обществе и надо быть вздрюченным, словно на вражеской территории в глубоком тылу.