Текст книги "Ричард Длинные Руки – конунг"

Автор книги: Гай Юлий Орловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава 11

Отец Дитрих поднялся навстречу, но я пошел быстрее и успел преклонить колено и поцеловать ему руку.

– Благословите, святой отец… Прошу ко мне!

В кабинете он утомленно погрузился в кресло, лицо серое от усталости, глаза запали.

– Сегодня отправлял наших братьев… Священников недостает, да и здесь нужны, так что дал все полномочия братьям из монастырей…

Я спросил быстро:

– В Гандерсгейм?

Он кивнул.

– Да. Догадываюсь, там работы не меньше, чем оказалось здесь.

– Больше, – сказал я, – но мне очень стыдно, отец Дитрих, что умные люди оторваны от настоящего дела!

Он с укором в глазах покачал головой.

– Сын мой, я понимаю твое нетерпение… Сам был таким. Доходило до того, что злился, когда приходило время спать или даже трапезовать – столько времени пропадает зря!

Я ухмыльнулся.

– Мне и сейчас так кажется.

– Увы, – сказал он невесело, – это в Царстве Божьем будем избавлены от плотских нужд. А пока живем в грешном теле, приходится с ними считаться… И в грешном мире! Распространить веру Христа и власть церкви важнее, чем сделать лучше жизнь людей в отдельном королевстве. Ибо придут голодные и злые соседи, всех убьют, ограбят, сожгут из злобы и зависти.

– Понимаю, – буркнул я. – Это так… бурчу на неустроенность жизни.

Он слабо улыбнулся.

– Обустраивать некому, кроме нас. А хорошо бы, чтобы кто-то обустроил, а мы жили на готовеньком?

– Хорошо бы, – согласился я. – И пусть ему вся слава. А мне просто пряники.

– Увы, сын мой, сперва нужно делать черную работу, а уже потом чистую. Нельзя выскабливать одно место до блеска среди моря грязи.

Дверь чуть приоткрылась, осторожно заглянул сэр Жерар.

– Простите, сэр Ричард, простите, святой отец… но там прямо перед ступенями двое израненных рыцарей. Уже истекают кровью, но рубятся… Это же из вашей свиты!

Я ответил сердито:

– Долг чести, сэр Жерар! Я не стал бы вмешиваться, даже если бы мог.

Он исчез, я перевел взгляд на отца Дитриха, он развел руками.

– В человеке всегда сидит зверь, – сказал он невесело. – Церковь столько веков загоняет его вглубь, а он все рычит и отбивается… Даже не знаю, сумеем ли в этом поколении построить Царство Небесное на земле…

Я посмотрел с недоверием, показалось, что шутит, однако Великий Инквизитор смотрит чистыми добрыми глазами невинного младенца.

– Со зверем бороться трудно, – согласился я, – только те двое не звери, а напыщенные… гордецы. Что, наверное, еще хуже. Мы еще и зверя не задавили, а уже пришли новые дурости. Не на смену, а так, в добавку. Чтоб нам не скучать.

– Гордыня, – напомнил он смиренно, – смертный грех.

Я возразил:

– Гордыню само христианство и родило! До него были только отдельные всплески, все-таки язычество держит человека в рабстве, а христианство поставило на такую высоту, что любой прямо лопается от гордости! И душу дал сам Господь, вдохнув в наши тела часть себя, и освободил перед неизбежностью судьбы… Как не загордиться?

Он вздохнул.

– Если не разорвать кольцо судьбы, жизнь так и шла бы по кругу, повторяясь и повторяясь. Даже боги не могли что-то сделать. Но Господь сломал старый порядок, освободил человека и распахнул перед ним будущее. На фоне этого свершения все остальное выглядит мелким. Справимся и с гордыней. А пока, что делать, обоим рыцарям окажут помощь… Насколько я знаю, вы все еще паладин?

Я покачал головой.

– И не уговаривайте.

– Почему? Разве милосердие не входит в число ваших добродетелей? Ну тогда полечите хотя бы как соратников.

– И подать дурной пример остальным? – огрызнулся я. – Не-е-ет, пусть полежат, помучаются. Хорошо бы, чтоб у обоих началась от воспаления ран лихорадка или что-то похуже. Умереть я им, наверное, не дам, хоть и надо бы, а вот за дурости хоть немножко, но пусть расплачиваются. Спасибо, отец Дитрих, за священников и монахов. Мне, право, неловко отрывать их от действительно нужных дел.

Он поднялся, перекрестил меня.

– Сын мой, – голос его был невеселым, – это хорошо, когда нужным делом занимаемся хотя бы час в сутки.

Едва он вышел, сэр Жерар пропустил в кабинет барона Альбрехта. Тот не чинился, сразу принял чашку кофе и выпил с жадностью. Вид у барона на удивление помятый, даже усталый, таким не видел даже после жарких сражений.

– Проблемы? – спросил я с сочувствием.

– Рабочих согнали, – сообщил он, – со всех прилегающих к дороге земель. Хотя и с трудностями.

– Лорды?

– И лордики.

– И как разрулили?

– Пришлось намекнуть, что их имена тоже в списках не то участвующих в черных мессах, не то сочувствующих. Словом, раз на подозрении, то желательно загладить свою прошлую жизнь усердным сотрудничеством с новыми властями.

Я сказал с чувством:

– Барон, вы всегда найдете самый прямой выход!

– Спасибо, ваша светлость. Глядя на вас, каким только нехорошестям не научишься.

Я возразил:

– А мне кажется, это я у вас учусь чесать правой рукой левое ухо! Но это неважно. Главное, дорога строится.

Он кивнул.

– С самого начала начали строить, как вы и велели, как можно более прямую, благо здесь почти до самого Хребта равнина…

Он умолк, я спросил настороженно:

– А дальше?

– Есть прямо на пути болото, – угрюмо сказал он. – Огромное, глубокое, зловонное.

– Засыпать, – напомнил я. – Здесь других вариантов нет.

Он отшатнулся.

– Да слышал я, но поверить не могу! Это же сколько лишней работы!

– Не лишняя, – сказал я тоскливо. – Гигантская и вроде бы лишняя окупится, клянусь! Зато по прямой паровоз будет тащить с такой скоростью платформы, никакой конь не угонится. Ладно-ладно, потом поверите… А еще он не знает усталости и будет мчаться до тех пор, пока в топку подбрасывают дровишки. Кстати, заготовить вдоль дороги нужно березовые, буковые или любые другие, что дают большой жар. Кто попробует пропихнуть сосновые – сечь нещадно, а при повторном проступке – вешать без замены штрафом… Что-то еще?

Он сказал нехотя:

– Я запустил среди простого народа несколько рискованный слушок…

– Что именно?

– Якобы умельцы выкопали древний самокат, созданный до Войны Магов. На нем будут возить всех бесплатно в любой конец королевства. Церковь возражает, но ничего сделать не может против воли лордов и самого майордома, все вельможные люди хотят пользоваться такой штукой…

– Что сказал отец Дитрих?

Он взглянул на меня исподлобья.

– Я не стал рисковать, а вдруг и правда будет против?

Я вздохнул.

– Понятно… Народ с удвоенным энтузиазмом строит дорогу, чтоб еще и утереть нос церковникам?

Он криво улыбнулся.

– Вроде того.

– Странная получается коллоборация, – сказал я, – монахи строят во имя Господа, мужики ехидно улыбаются и помалкивают. Ладно, лишь бы шло…

Он принял из моих рук вторую чашку, эту пил уже мелкими глотками, наслаждаясь вкусом.

– Дорога, – проговорил с затаенной усмешкой, – это что… А вот веера… это запомнят. И будут вспоминать о великом Ричарде, что придумал и ввел в моду веера…

Я зажмурился от нахлынувшего стыда. Блин, да что же я такое? На прошлом балу, когда от жара сотен свечей по спине бежали ручьи пота, я взял широкую тонкую дощечку, на которой старший из музыкантов рисовал свои непонятные закорючки, и стал обмахиваться. Любопытным объяснил, что в моем срединном королевстве, откуда я родом, так принято в высшем обществе, а веера у нас складные, делаются из тонких дощечек, скрепленных тонкими веревочками.

И вот уже в залах появились вельможи, что обмахиваются при любой температуре, а веера делают как из дощечек, так из слоновой кости и еще более дорогих и экзотичных материалов.

Вот так, железной дороги еще нет, а дамские веера уже… Еще, не приведи Господи, мое достойное, как я считаю, имя свяжут только с ними, как утверждает ехидный барон, бабьими опахалками. Мечтаю обрести славу основателя университета, а то и академии, а тут уже говорят с восторгом, что я придумал такие изумительные и такие необходимые в жизни штуки.

Я шел быстро, барон едва поспевает, его короткие, в сравнении с моими, ножки мелькают, как спицы в колесе, но я с некоторым злорадством еще наддал, срывая дурное настроение. По обе стороны придворные поспешно кланяются, с обеих сторон слышу эти «ваша светлость», «ваша светлость», где больше подобострастия к сильному и злому, чем уважения к достойному правителю.

Среди них то и дело попадаются люди, которых я не видел в первые дни, что вроде бы и понятно, но с другой стороны, этот предостерегающий холодок, накатывающийся волнами… То, что большинство меня не любят и боятся, понятно, но холодок идет от тех, кого должен бояться я сам.

Я выхватывал их взглядом почти безошибочно, что-то есть недоброе в осанке этих людей, манере держаться, разговаривать, бросать в мою сторону косые взгляды, хотя если я прохожу близко, тоже склоняются в поклоне, однако от них опасностью веет еще больше.

Ближе к парадному залу, где предстоит разбирать жалобы, таких стало появляться больше. Я чувствовал себя, словно голый иду по снегу под ледяным встречным ветром. Барон что-то рассказывает, я не рискнул перейти на запаховое, нет времени, несколько раз быстро и глубоко вздохнул, нагнетая кислород в кровь, ускорил метаболизм и реакции, руки начало трясти, а зубы пришлось сцепить, и в это время боковым зрением увидел, как с обеих сторон ко мне ринулись молодые мужчины.

В их руках заблестели ножи, глаза выпучены, поднялся крик:

– Смерть узурпатору!

– Убить врага!

– Бей!

Я крутнулся, смертельно жалея, что во дворце не ношу меча, ударил кулаком, но тут же бок ожгло резкой болью. Я вертелся, как вьюн, бил во все стороны, дважды услышал хруст ломаемых костей, выдернул из одной руки нож и сам начал бить как можно быстрее.

Со всех сторон нарастал крик, шум. Затопали тяжелые сапоги, в зал ворвались гвардейцы.

Я прокричал:

– Брать живыми!..

Передо мной оставались только двое, молодые и с отчаянными глазами. Оба дышат так же тяжело, как я, гвардейцы набежали и успели схватить одного, второму я дал под дых рукоятью с такой силой, что он согнулся и не мог вздохнуть.

Им скрутили руки, примчался барон Торрекс, начальник охраны дворца, бледный и трепещущий, проговорил с болью в голосе:

– Простите, ваша светлость… Но я же настаивал, чтобы ограничить доступ во дворец!

– Придется, – буркнул я.

Он, видя, что я не велю его сразу на плаху, с облегчением перевел дух.

– Но, ваша светлость… их было пять человек!..

– И что?

Он кивнул на гвардейцев, те грубо переворачивали распростертых в крови остальных троих.

– Один точно не выживет… двое… посмотрим. Вы их всех изрезали так, что и одежда сваливается.

– Хороший нож попался, – сказал я сварливо. – Ладно, разбирайтесь! Меня ждут.

– Вас ранили!

– Мои лекари посмотрят, – пообещал я.

– Надеюсь, армландские?

– Конечно, сэр Торрекс, конечно.

Глава 12

С моим обостренным слухом я уловил, как Куно Крумпфельф проговорил деревянным голосом, словно повторял заученный урок:

– Как он терпит… вы видели его рану?

Барон Альбрехт поддержал в той же интонации:

– Ужасно! Гниющее мясо, где вот так сразу появились черви… Даже странно, обычно они на третий-четвертый день, а тут уже сегодня… Вот так заживо гнить, перенося такие ужасные, просто жуткие мучения? Я бы лучше бросился на меч.

– И я бы, – согласился Арчибальд гордо.

Только сэр Растер прорычал гневно:

– С ума посходили? Господь не одобряет самоубийство.

– Запрещает, – уточнил Арчибальд.

Барон Альбрехт возразил:

– Нет, я беседовал с отцом Дитрихом, он сказал, что самоубийство – грех, даже смертный грех. Но в особых случаях человек имеет право лишить себя жизни.

– В каких? – полюбопытствовал Арчибальд.

Барон пробормотал с осторожностью:

– Отец Дитрих объяснял сложно, хотя старался для меня упростить. Я понял только, что честь даже для церкви дороже жизни. Ведь выходили же первые христиане на арену Колизея, чтобы их растерзали львы? Хотя можно было просто отречься от Христа и жить, как прочие язычники!

– Да, – сказал сэр Растер с облегчением. – Это хорошо, что можно.

– Верно, – сказал и Палант. – Что жизнь без чести?

– Честь – это все, – подтвердил барон Альбрехт со значением. – Для христианина честь даже больше, чем для язычника. У языческих богов чести не было.

Я неслышно отошел в сторону.

Вечером за одной панелью послышался тихий стук. Я сказал громко «Можно», тайная дверь приоткрылась, сэр Жерар пропустил мимо себя барона Альбрехта. Я кивнул, сэр Жерар поклонился и отступил за дверь.

Я сказал барону нетерпеливо:

– Докладывайте.

Он спросил взглядом разрешения сесть, расправил фалды сен-маринского кафтана, переходящего в дублет, опустился осторожно, словно на гнездо с перепелиными яйцами.

– Как вы и предположили, – сказал он тихо, – все сразу зашевелились. Пока явных признаков действия нет, сейчас период бурных консультаций. Все спешно прикидывают, что случится, как только яд сведет вас в могилу.

– А уверены все?

Он кивнул.

– Вы очень хорошо сыграли, сэр Ричард. Если лишитесь майордомства, можете подрабатывать в труппе бродячих актеров. Все уверены, что доживаете последние дни. И уже спешно высчитывают на пальцах, кто падет, кто усилится, к кому нужно быть поближе, а кого толкнуть…

Я поморщился.

– Это их игры. Что насчет более серьезного выступления? Кто-то намерен возглавить священную войну против поработителей и угнетателей?

Он спросил озадаченно:

– Против кого?

– Против нас, – пояснил я нетерпеливо. – Барон, вы меня удивляете!.. То орел, что даже мух ловит, то просто… барон.

– Это вы, – огрызнулся он, – слишком распрыгались, как блоха какая! Майордом мог бы вести себя и посолиднее. Я за вашей ускакивальной мыслью не успеваю, я человек с весом, хоть и поменьше вас по габаритам. Думаю, через два-три дня начнут сколачивать союзы, тогда можно и накрыть…

– Если друг против друга, – сказал я, – пусть сколачивают. Если же кого-то выдвигают возглавить борьбу против коварных Темных Сил Зла… это мы, барон, не ахайте… меры надо быстрые и без всякой сентиментальности. Дабы из искры не возгорелось пламя.

– Да, – согласился он, – нам только пламени недостает. А дым уже идет.

Я сказал, морщась:

– Дорогой барон, хоть расшибитесь, но найдите компромат. Сволочи они, развратники, детей насиловали, от Кейдана рассчитывали… а то и получали горы золота?

Он вздохнул, в глазах сочувствие, развел руками.

– Увы…

– Что удалось собрать?

– Ничего, – ответил он. – Чисты, как рыба в горном ручье. Не богаты, но у них все есть, чтобы не ходить с протянутой рукой. Прекрасные ребята, а по молодости честны и преданы сюзерену больше, чем нужно. Это они вас, ваша светлость, не за блага какие-то, а… порыв души.

Я сказал желчно:

– Борцы за справедливость?

– Именно. Борьба с узурпатором.

Я поморщился.

– Сочувствую, но все равно ликвидировать их просто необходимо. Я не могу оставить таких вот в живых! Милосердие поощрит прочих дураков. Просто мерзавцев казнить было бы проще, кто спорит, а вот этих…

Он подумал, покачал головой.

– Может, их вывезти в мешках через Тоннель на ту сторону? Оттуда уже точно не вернутся. А здесь можно объявить, что удавили грязной веревкой в застенке. И что хрипели и брыкались в процессе удавливания. И глаза полопались…

Я вздохнул.

– Да, что-то придумать надо. А пока объявите, что идут приготовления к жестокой и мучительной казни. Чтобы их последователи присмирели.

Он безучастно кивнул, по лицу видно, что думает о другом, поморщился, наконец сказал твердо:

– И вообще… сэр Ричард, мы уже не в походе!

– Да, – ответил я, – и что?

Он сказал, повышая голос, словно это он сюзерен, а я так сиволапый из захолустья:

– Там мы всегда знали, что справа, слева и сзади – друзья, а враги – спереди! Теперь мы в стране завоеванных, а это значит, что враги всюду…

– Со всех четырех сторон, – согласился я. – Это вроде бы не такая уж новость, чтобы сообщать мне с таким важным видом.

– С сегодняшнего дня, – заявил он, – я сам подаю вам ужин…

Я запротестовал:

– Барон! Я вас слишком уважаю, чтобы…

Он прервал резко, совсем не в своей лисьей манере:

– Это традиция! Так заведено, за обедом и ужином в особо торжественных случаях одно из блюд подает тот, кто ближе всех по званию. Тем самым подчеркивается его готовность служить сюзерену.

– Ближе всех граф Ришар, – вставил я.

– Он на пути к Брабанту, – возразил он. – Так что его заменю и здесь. Не беспокойтесь, у меня зоркий глаз и верная рука.

– То есть, – уточнил я, – не промахнетесь?

– Нет, – ответил он, посмотрел на меня исподлобья, поморщился. – Все шутите, ваша светлость?

– Что остается…

Он сказал непреклонно:

– Рядом с вами всегда будет кто-то из армландцев. Кроме того, барон Торрекс уже выставил дополнительную охрану, и никто не проникнет во дворец так легко, как было раньше. Сейчас подозревать нужно всех.

Я промолчал, колеблясь. Вообще-то подавать сюзерену еду или чашу для омовения рук всегда привилегия наиболее знатных и родовитых. Слуга в таких случаях вносит в зал блюдо, передает графу или герцогу, а тот уже ставит перед правителем, а сам все это время находится рядом, слышит все разговоры, наблюдает и таким образом не случайно считается доверенным лицом.

Так что да, унижения никакого нет, если рассматривать с сегодняшних реалий. Барон Альбрехт сочтет только справедливым и правильным, если будет неподвижно стоять с пустым подносом в руках за моей спиной, а другие тоже не увидят ничего того, что вижу я, еще и будут завидовать.

– Хорошо, – сказал я. – Делайте, как правильно. Я тоже не хочу, чтобы точный удар ножа оборвал наше общее дело!

Барон Альбрехт пустил слух, что сюзерена сумели ранить только благодаря предательству в своих рядах. Сэр Растер, которого не посвятили в подробности, негодовал и громко заявлял, что такого не может быть, потому что не может быть никогда.

Барон Торрекс объявил, что погоня догнала и взяла под стражу графа Ришара с его свитой. Недалек день, когда все переменится… Больше он ничего не говорил, но Геннегау забурлил, начались спешные подвижки, к моим военачальникам начали искать ходы.

Я слушал подробности, криво усмехался. Даже самые великолепные интриги пасуют, когда дело касается лордов Армландии, а также их рыцарей. Услышав от кого-то местного, что некий лорд отозвался о них оскорбительно, они вместо того, чтобы затевать сложную интригу, призванную стереть в пыль обидчика, тут же простодушно бросаются к нему выяснять отношения. Там сразу выясняется, что тот ни сном ни духом, и тогда уже вдвоем находят пустившего слушок и вершат над ним расправу короткую и решительную, заставляя морщить нос или ужасаться, это на выбор, дикарскими нравами людей с той стороны Великого Хребта.

Все попытки склонить на свою сторону или перевербовать быстро засекались бароном Альбрехтом, а Торрекс Эйц моментально принимал нужные меры.

Чтобы не спугнуть противника раньше времени, я заперся в кабинете и никого из посторонних не принимал, несмотря на самые отчаянные попытки прорваться ко мне и удостовериться, в самом ли деле я уже на последнем издыхании.

Мои лорды и наиболее отличившиеся рыцари являлись по зову, я запускал ладонь в ящик стола и выгребал амулеты. Элеоноре отдал только драгоценные камешки, частью талисманов уже наградил верных мне, остальное решил раздать сейчас, у Жакериуса их оказалось на несколько дюжин человек.

Дверь потихоньку приоткрылась, сэр Жерар спросил тихо:

– Отец Дитрих…

– Через тайную дверь, – велел я негромко.

– Конечно, ваша светлость…

Через пару минут он снова открыл дверь уже шире, отец Дитрих переступил порог, быстро огляделся. Свет чуть приглушен, вдоль стен подсвечники в рост человека, каждый с тремя чашками, сейчас заняты только по одной, на столе толстые приземистые свечи горят через одну, пламя вытянуто узкими клинышками, на золотых кубках и чашах играют ярко и празднично.

Середину стола занимает карта, а края придавлены пустыми чашками из-под кофе. Сэр Жерар услужливо проводил Великого Инквизитора до кресла, поклонился и сказал виновато:

– Простите, ваша святость, у нас здесь пока что нет даже распятия… Но мы, клянусь, самые что ни есть благочестивые христиане!

Отец Дитрих со вздохом опустился в кресло, на сэра Жерара посмотрел усталыми мудрыми глазами.

– Сын мой, – произнес он кротко, – скажи мне честно, молишься ли ты, когда у тебя все хорошо? И я скажу, насколько ты благочестив.

Сэр Жерар прикусил язык и поспешно отступил за дверь. Отец Дитрих обратил на меня взор внимательных глаз.

– Да-да, я знаю, – сказал он, – чем все это вызвано… Не надо, не объясняй, сын мой. Я просто зашел удостовериться, что мои догадки верны. А в уединении как раз и приходят глубокие мудрые мысли.

Я покачал головой.

– Ох, отец Дитрих… Мне такая дурь лезет в голову! Даже не знаю, то ли я дурак, то ли голова мне от дурака досталась. Собор уже работает?

– Да, службы уже ведутся. В главном зале. Остальные еще спешно доделывают. По моей просьбе прибыло еще семьдесят священников!.. Ватикан нам ни в чем не отказывает.

Я довольно потер ладони.

– Тогда можно нажать, кое-что ускорить!

Он посмотрел на меня грустными глазами, из груди вырвался тяжелый вздох, проговорил медленно:

– Церковь понимает, какую грандиозную задачу взялась решать, сын мой… потому приступила к ней со всей осторожностью, зато претворяет в жизнь высокие идеалы хоть и медленно, зато неотступно.

Я возразил в азарте:

– А почему бы не побыстрее? Если сейчас можем?

Он покачал головой.

– Горячая лошадь вместе со всадником может сломать себе шею как раз на той тропке, где осторожный осел пройдет, даже не споткнувшись.

– Но может и не сломать!

Он кивнул.

– Может. Но если сломает?

Я развел руками, подумал, покачал головой.

– Да, на карту поставлено не просто много, а… все. Пусть лучше придет на столетие позже, чем грянет новая Война Магов.

Он перекрестился.

– Страшные вещи глаголишь, сын мой… Увы, реальные. Потому сила церкви не должна слабеть, хотя наше усиление никому не нравится. Отец Тибериус прислал отчет о твоей дороге, которую уже все почему-то именуют железной…

– Потому что по ней будет возить телеги железный конь, – сообщил я.

– Конь?

– Ну, это так. Образно. Поэтично. Монахи – одухотворенные люди?

– Отец Богидерий от тебя в восторге, – сообщил он.

– Это специалист по металлам? – переспросил я. – Да, я ему кое-что подсказал. Ну, такое, до чего не сегодня-завтра он и сам бы додумался.

Он помолчал, глядя на меня очень серьезно. Ничего сложного, хотелось мне заверить, вся цивилизация вплоть до двадцатого века была построена на простой и всем понятной механике, а век загадочного электричества был в пеленках, но я лишь благочестиво перекрестился и скромно опустил взор.

– Делай великое, – проговорил он, – не обещая великого. В этом вся церковь!

Я поднял голову и посмотрел ему в глаза.

– Отец Дитрих! Церковь основана на крови, кровью скреплена и кровью расширилась. Этого не нужно скрывать и стесняться. Мы были воинствующей религией и должны ею оставаться. Религия есть только формула нравственности! Как только начнем говорить о гуманизме – мы пропали. Так что, пожалуйста, не ослабляйте натиск!

На его бледных губах проступила слабая улыбка.

– Странно, что такое говоришь ты мне, а не я тебе. Похоже, знаешь что-то еще, скрытое от нас…

– Отец Дитрих, – запротестовал я.

Он не сводил с меня пристального взгляда.

– Что-то знаешь, сын мой?

– Я ничего не стал бы скрывать от вас, – сказал я горячо, даже слишком горячо.

Все еще всматриваясь в меня, он медленно кивнул.

– Да-да, конечно. Не сомневаюсь. Но все-таки сказать все, что промелькнуло перед взором в горячечных видениях, – прослыть безумцем. Хотя ходят слухи, что в каких-то местах всплывают картинки из прошлых времен… Иногда прекрасные, иногда ужасающие. Крестьяне, правда, пугаются любых, но человек умный и образованный, возможно, увидел бы что-то важное…

Он явно подталкивает к большей откровенности, я уже раскрыл было рот, чтобы приоткрыться, но это же не только умнейший отец Дитрих, но и беспощадный Великий Инквизитор, а он может что-то понять не так, как буду объяснять, и я сказал с тяжелым вздохом:

– Отец Дитрих… предположим… только предположим!.. кто-то в таких видениях понял, что войны можно остановить, если церковь будет иметь больше власти… Как он должен поступить?

Лицо его оставалось неподвижным, но в глазах промелькнуло некоторое разочарование.

– Как он должен? – переспросил он медленно. – Думаю, сын мой… он сам наложит печать на свои уста, дабы не пополнить ряды безумцев, но будет истово трудиться, если не совсем уж равнодушный человек, на благо церкви… Ладно, дорогой Ричард, не буду отрывать от государственных забот. Помни, Господь с тобой во всех твоих добрых делах.

Я помог ему подняться, жест младшего в отношении старшего, почтительно проводил до двери. На пороге он благословил меня, я чувствовал новую ниточку, связавшую нас, он тоже, похоже, ощутил нечто подобное. Во всяком случае, во взгляде промелькнуло нечто новое.

Сэр Жерар почтительно проводил его дальше, я вернулся к столу, но злое нетерпение бурлит, я оглянулся, не привык надолго оставаться в пустой комнате, заорал:

– Сэра Растера ко мне!

От дверей и дальше по залу прокатился крик:

– Сэра Растера к его светлости!.. Сэра Растера к его светлости… Немедленно!..

Вот для того и толкутся в залах, мелькнула мысль, чтобы я не заморачивался поисками. Свистнул, и любой перед мои светлы государевы очи. Как лист перед травой. Хорошо быть властелином…

Правда, сэра Растера пришлось искать долго, он как раз не из тех, кто толчется в покоях. Явился с грохотом, как шагающая башня из железа, только непокрытая голова торчит из стального панциря, а дальше весь в броне, даже сапоги из настолько плотно подогнанных стальных пластин, что выглядят литыми.

Узкие щели для глаз между массивными надбровьями и мощными скулами выглядят еще уже, ноздри грубой формы носа слегка раздуваются, будто в гневе, грубые губы плотно сжаты, но тяжелый подбородок выдвинут вперед.

От фигуры все так же веет грубой нерассуждающей мощью, однако мне почудилось, что ветеран чем-то словно надломлен, во взгляде непривычная усталость.

По моему жесту сел в кресло, что сразу жалобно застонало, поднял на меня угрюмый взгляд.

– Да, сэр Ричард?

– Дорогой друг, – сказал я, – что случилось? Почему печаль на высоком челе?

Он пробурчал недовольным голосом:

– Да как тут все оказалось… сложно и некрасиво. У нас в Армландии никто в спину не тычет ножом…

Я вздохнул.

– Что теперь жалеть. Утраченного невежества не воротишь.

Он медленно, словно старик, вздохнул, взглянул исподлобья.

– Что будем делать дальше?

– Жить, – ответил я.

– Ну… это мне еще удается, – ответил он с неуверенностью. – Вроде бы. Когда в Гандерсгейм?

– Об этом я и хотел, – сказал я. – К сожалению, кому-то надо остаться и удерживать наши завоевания. Если все уйдем завоевывать страну варваров, сторонники короля могут захватить власть. Сэр Растер, я вижу по вашему лицу, что вам оставаться здесь очень не нравится! Но вы будете не один…

Он буркнул:

– А кто еще?

– Барон Альбрехт, – сказал я твердо. – Барон Торрекс… да много ваших друзей будут сдерживать противника здесь, а не в Гандерсгейме! Сэр Растер, больше славы сражаться здесь с рыцарями противника, чем с полуголыми варварами.

Он хмыкнул, но задумался. Блестящая сталь доспехов вся в отблесках пламени свечей, он как объятый пламенем, в самом деле живая башня из листов стали в два пальца, готовая повергать другие башни, а это не какие-то голопузые…

– Посмотрим, – прорычал он с сомнением. – Если в самом деле без меня не обойтись, я останусь. Но в Гандерсгейме точно будут бои и сражения, а здесь? Вдруг все останется тихо?

– Только потому, – заверил я, – что устрашатся вас, сэр Растер!

Он пробормотал:

– Это так, но… мне что с того?.. Может быть, мне тоже, как и вы сейчас, спрятаться? Чтобы потом, когда обнаглеют, выпрыгнуть и порвать всех на куски?

– Тактику выберете сами, – сказал я. – К тому же, сэр Растер, я вас любезно пригласил вот для какого дела… Как я уже говорил, вы были глубоко правы, а я не прав, когда запретил рыцарские турниры. В самом деле, турниры – дело чести, дело славы, дело доблести и геройства! Осознав ошибку, я решил, что турнир нужно провести незамедлительно.

Он встрепенулся, посмотрел орлом, даже парящим драконом, затем чуточку сник, бросил на меня непонимающий взгляд.

– Турнир?.. Сейчас?

Я сказал с неловкостью:

– Понимаю, проводить турнир в такое время не совсем честно, все-таки большинство доблестнейших рыцарей повели свои отряды в Брабант. Кое-кто уже там и готовит войска к выступлению, Макс муштрует пеших ратников, что так хорошо показали себя в боях с кочевниками, там уже Рикардо, Ульрих, эти уж точно поучаствовали бы в схватках… Однако, гм…

Он смотрел исподлобья.

– Что?

– Нам нужно поскорее исправить ошибку, – сказал я. – Показать всем, что отказ от турниров был ошибкой, но отныне и во веки до скончания времен турниры будут!.. Вам, сэр Растер, как ветерану этих боев и настоящих сражений, поручаю в кратчайшие сроки все подготовить и устроить. Беретесь?

Он понял, что разговор практически окончен, с лязгом поднялся, ударил в грудь кулаком.

– Все сделаю!

На жуткий грохот вбежал не только сэр Жерар, но и стражи с обнаженными мечами и готовыми к бою пиками. Я жестом услал обратно, сэр Растер гулко захохотал и вышел за ними.