Текст книги "Идем в наступление"

Автор книги: Гавриил Зданович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

...На улице возле шахты № 5 и во дворе самой шахты толпились сотни людей. В основном старики и женщины. Женщины плакали.

Здесь же я встретил майора Беспалько. Он подошел и сказал, что ствол шахты завален трупами. А собравшиеся люди – родственники тех, кто погиб или пропал без вести в фашистских застенках.

– Краснодонцы считают, что в шахте после казни могут еще быть живые... – тяжело дыша, сообщил Игнатий Федорович. – Жители сами пытались разобрать завал, но он оказался заминированным.

– Возьмите саперов, окажите необходимую помощь и лично проследите за всем, – попросил я начальника политотдела.

Всякое доводилось видеть на войне солдату: сожженные деревни, где на пепелищах, словно окаменевшие от горя, сидели погорельцы; дороги, по которым брели голодные, бездомные детишки, потерявшие родителей; видели, как горят поспевшие хлеба, а ветер доносит со стороны пожарища вместе с запахом гари едва уловимый запах печеного хлеба; теряли боевых товарищей – только что говорили, спорили, шутили – и нет человека; видели, как рушатся мосты, как вода в реке становится красной от крови.

Но то, чему мы стали свидетелями в Краснодоне, потрясло даже бывалых воинов. [67]

После разминирования из ствола шахты № 5 стали извлекать трупы. Десять, двадцать, тридцать, пятьдесят... Их аккуратно рядами складывали на перемешанный с землей, по-весеннему талый снег. А краснодонцы, несколько часов простоявшие у шахты, осторожно обходили эти застывшие ряды, жадно всматривались в обезображенные, посиневшие лица и шли потихоньку дальше, если не находили близких.

Но вдруг кто-то замирал среди этих безжизненных рядов, глухо вскрикивал, опускался на колени и, обхватив распластанное на мокром снегу тело, тряс его, словно стараясь разбудить погибшего.

– Товарищи бойцы, – говорил на митинге майор Беспалько. – Сегодня мы склоняем головы перед павшими героями Краснодона. Мы скорбим об утрате, но знаем, как знали те, кого больше нет с нами: на место павших встанут другие... Ширится и растет партизанское движение в фашистском тылу. Земля горит под ногами оккупантов: их бьют на фронте, бьют далеко за линией фронта. Идет всенародная война с гитлеровской нечистью. И наш солдатский долг – драться еще лучше, еще больше истреблять фашистских захватчиков... Мы отомстим за вас, герои Краснодона, и навсегда сохраним память о вас... Мы дойдем до логова фашистского зверя, и не будет ему пощады...

* * *

После освобождения Краснодона дивизия активно преследовала разрозненные части и подразделения 302-й и 304-й пехотных дивизий противника в направлении города Ровеньки.

Туда вели две дороги – одна прямая, но плохая, другая – хорошая, но в обход через небольшой донбасский городок Свердловск. Воспользовавшись этой дорогой, можно было быстро развивать успех.

Изучив карту, я убедился, что Свердловск находится примерно в 15 километрах от полосы наступления, как раз в районе нашего соседа слева 333-й стрелковой дивизии, которая отстала от нас примерно на 12–15 километров. Майору Погодаеву я приказал следовать через Свердловск. И предупредил, что разрыв между колонной полка и остальной дивизией будет вдвое больше уставного. [68]

Конечно, рискованно было полку удаляться на такое расстояние, да еще во время распутицы. Но майор Погодаев тоже предпочел выбрать хорошую дорогу и повернул полк на Свердловск, Луганской области.

Навстречу колонне то и дело попадались группы местных жителей. Рискуя жизнью, они вышли встречать своих освободителей. Многие из них оказались хорошими добровольными разведчиками: точно и обстоятельно докладывали Погодаеву и его начальнику разведки старшему лейтенанту О. Т. Джаферу обо всем, что видели на пути, а также о численности немецких гарнизонов в селах и деревнях.

– В Свердловске осталось до роты фашистов и всего два танка. По всему видно – готовятся драпать, – сообщил командиру полка один из таких добровольных помощников.

Майор Погодаев ускорил движение. И действительно, противник, заметив приближение полковой колонны, без боя отошел к Ровенькам.

С наступлением темноты радиосвязь с 610-м полком прекратилась, и нам с начальником штаба дивизии пришлось основательно поволноваться. Однако мы были уверены, что полк в Свердловске, и донесли в штаб армии, что 203-я первой заняла этот город.

...А разведка шла дальше. Вместе с бойцами находилась санинструктор Вера Орлова.

Вере в ту пору едва исполнилось 20 лет. Это была смышленая, общительная и веселая девушка.

– Я счастливая, – говорила она. – Попросилась на фронт – взяли. А знаете, скольким девушкам был отказ? Потом попала в хороший полк. Какие у нас замечательные храбрецы! Горжусь, что довелось воевать рядом с ними.

Бойцы любили своего санинструктора. Кто другой мог так доверительно поговорить с солдатом, успокоить, когда из дома долго не было писем, вселить веру в любимых, оставшихся за тысячи километров... Девушка чувствовала, что ей верят, и была счастлива этим.

...В опустевшем поселке шахты № 9 Орлова сказала Джаферу:

– Товарищ старший лейтенант, вы с разведкой по этой улице идите, а я – по следующей, параллельной. Хорошо? [69]

Осман Дшафер хотел было возразить, но Вера опередила его:

– Это необходимо для пользы дела. Разведка будет двигаться широким фронтом. Вдруг там засада? Я ее, конечно, замечу и доложу.

– Ну что ж, иди, – сказал Джафер. – А в случае чего – сигналь.

Вера вышла одна на пустынную улицу, и ей сначала стало страшно. Потом, отдышавшись, девушка решила идти открыто, не крадучись. Не прошло и минуты, как за одним из заборов она увидела лошадь, запряженную в двуколку. На ней, прикрывая сено, лежал овчинный тулуп. Рядом стояла другая такая же повозка, две лошади мирно жевали овес из помятого ведра.

Вера сняла варежку, вытащила из кобуры пистолет и направилась к дому. Страха как не бывало. Она понимала, что в доме могут быть чужие, что опасность подстерегает на каждом шагу, но она была не из тех, кого может остановить чувство страха.

Поднявшись по скрипучим ступенькам на крыльцо, девушка прислушалась... В доме были люди. Орлова слышала голоса, смех, какое-то позвякивание.

«Едят», – подумала она и вспомнила, что утром из-за множества перевязок не успела поесть сама.

Собравшись с духом, Вера дернула на себя ручку двери. В глубине комнаты за накрытым столом беззаботно сидели восемь румынских солдат в расстегнутых мундирах.

– Руки вверх, – спокойно сказала Орлова, направив в сторону солдат маленький трофейный пистолет.

После секундного оцепенения румыны стали поднимать руки, медленно выбираясь из-за стола; оружия при них не было, оно стояло в углу, где с пистолетом в руках находилась Вера.

– Выходи на улицу и стройся! – скомандовала она. – Быстро...

...Старший лейтенант Джафер, сидя на лошади, чертыхался на всю улицу, пытаясь найти Орлову.

Осман Джафер, смуглый, рослый татарин, был, по меткому определению его солдат, не дюже сильным, но жилистым. Он любил дисциплину и строго следил, чтобы ее соблюдали, А поэтому крепко ругал себя, что позволил девушке пойти одной. [70]

Остановившись на перекрестке, Джафер подозвал к себе пятерых солдат, назначил старшего, приказал бегом прочесать улицу и привести санинструктора Орлову.

Искать Веру пришлось недолго. Она первая увидела с крыльца подбегавших бойцов и позвала их.

– Вот пленные... – с гордостью сказала девушка. – Отведите их к командиру. – И присела на крыльцо, грохнув о ступеньку трофейным автоматом...

Не каждый солдат-фронтовик может сказать, что ему удалось одному захватить в плен восемь вражеских солдат. А санинструктор Вера Орлова сумела сделать это.

Самые добрые слова хочется сказать мне в адрес женщин, служивших в дивизии. Их было у нас 150 человек, и все пришли в Красную Армию по зову сердца, чтобы защищать Родину от ненавистных фашистов. На фронте они были преимущественно медиками, связистками, работницами хозяйственных подразделений. И в большинстве своем находились на передовой или в боевых порядках частей. Им, конечно, пришлось гораздо трудней, чем мужчинам. Но свои обязанности женщины выполняли не хуже мужчин и на всех участках отлично проявили себя...

К вечеру 16 февраля дивизия была обстреляна при подходе к Ровенькам.

Убедившись, что противник ждал нас с востока, я приказал 592-му полку сделать обходной маневр и ударить с северо-запада, а 619-му – с северо-востока. Три часа не мог продвинуться вперед 610-й полк. И только тогда, когда в самом городе завязали бои полки, обошедшие его с севера, и мощное «ура!» стало доноситься со стороны вокзала, враг оставил свои укрепленные позиции. К полуночи город был полностью освобожден от оккупантов. Мы захватили богатые трофеи – до ста автомашин, много оружия и снаряжения, склады с боеприпасами, зерном, горючим. На аэродроме оказалось 15 самолетов с незначительными повреждениями. И они попали в руки наступавших частей...

В этот период дивизия вошла в состав 5-й танковой армии.

Утром 18 февраля 619-й и 610-й полки очистили от немцев село Дьяково, а 592-й полк – Орехово и хутор Орехово-Вишневецкий. Благодаря помощи танкистов из корпуса генерал-майора Е. Г. Пушкина был взят хутор Нижний Нагольчик. К утру 19 февраля 610-й полк после [71] жаркого боя занял хутор Дубовский, а вечером – село Дмитриевка на реке Миус. Затем дивизия ударила по поселку Боково-Антрацит, и 619-й полк освободил его. Особенно отличился батальон майора Владимира Сергеевича Черненко, сумевший сломить ожесточенное сопротивление врага в центре города и занять его. Впоследствии Черненко стал почетным гражданином города Антрацит.

Так, стремительно наступая день за днем, прошла дивизия от Северского Донца до реки Миус.

* * *

«Миус-фронт»!

Всему миру стал известен этот рубеж. Почти два года фашисты рыли здесь траншей и ходы сообщения, сооружали доты, дзоты и блиндажи, устанавливали многочисленные минные поля, возводили противотанковые и противопехотные препятствия. Немецкое командование считало, что именно «Миус-фронт» поможет их войскам удержать Донбасс...

На правом берегу Миуса, примерно в 75–90 километрах от Азовского моря, мы вошли в соприкосновение с 36-й пехотной дивизией гитлеровцев, занявшей очень сильную оборону.

Здесь и встретили 25-ю годовщину Красной Армии. Праздник был особенно радостным: многим нашим солдатам и офицерам вручали в этот день правительственные награды за освобождение городов и сел Донбасса. По представлению командира группы генерал-майора Пушкина я тоже был награжден орденом Красного Знамени.

Упорные бои на Миусе мы вели до 1 марта. В тот день нас сменила 266-я стрелковая дивизия. А 203-й была поставлена задача – по рокадной дороге, всего в пяти – восьми километрах от переднего края противника, совершить переход на север.

Этот переход можно смело приравнять к тяжелому бою... Термометр показывал около 20 градусов ниже нуля. Сильный ветер гнал колючие тучи снега. Порою поднималась такая метель, что в двух-трех метрах невозможно было различить идущих впереди. Глубоким снегом были занесены все балки, овраги, лощины, которых так много в Донбассе. Техника буксовала, лошади оказались бессильны. Каждую повозку, орудие приходилось вытаскивать чуть ли не вручную. Только солдаты, прошедшие через [72] огонь войны, могли в тех условиях не только шагать по сугробам, но и тащить за собой военное снаряжение и оружие...

На расчистку дорог вместе с воинами добровольно выходили жители освобожденных сел и деревень. А снег валил и валил, лютовала метель. Все это сводило на нет усилия сотен людей.

Из-за остановки транспорта стала ощущаться нехватка продовольствия и боеприпасов. И все-таки 5 марта мы вышли на новый рубеж обороны. Он проходил по скатам высоты 323,0, тянулся мимо отдельно стоявших в степи строений и упирался в западную окраину поселка Центрально-Боковский. 619-й полк расположился во втором эшелоне на высотах 233,1 и 252,5.

Дивизия заняла широкую полосу обороны, которая не была сплошной. Это вынуждало нас быть особенно бдительными на переднем крае. Солдаты расчищали там от снега старые окопы и ходы сообщения. Именно из этих мест гитлеровцы в прошлом году предприняли наступление на Волгу.

Воспользовавшись затишьем, дивизия усиленно занималась боевой подготовкой. К этому времени поменялись многие командиры батальонов и рот, им предстояло войти в курс дела. Около 1200 новых солдат пришло в дивизию из освобожденных районов Украины. Им тоже необходимо было освоиться в новой обстановке.

С 9 по 11 марта в полках прошли однодневные сборы минометчиков, пулеметчиков, снайперов. Я провел занятие с командирами частей по новому уставу пехоты.

Командующий 5-й танковой армией генерал-лейтенант И. Т. Шлемин, в подчинение которого вошла наша дивизия, часто интересовался ходом боевой подготовки.

– Скорее организуйте систему артиллерийско-минометного огня, – спокойно говорил он. – Это очень важно...

Услышав рекомендацию командарма, я доложил, что система огня у нас создана. И вдруг в тот же день он сам прибыл в дивизию...

Надо сказать, что к генералу Шлемину я относился с особым уважением и симпатией. Этот человек обладал огромными военными знаниями и был опытным руководителем войск. Его отличала высокая интеллигентность. Генерал никогда не устраивал разносов подчиненным, не [73] рубил, как говорят, с плеча. Он был, вежлив и одновременно требователен.

Как же мне пришлось краснеть, когда во время проверки ни одна батарея, ни один дивизион не смогли открыть огонь по новой цели раньше чем через десять минут! Мало того: артиллеристам не удалось поразить цель без долгой пристрелки!

– Подполковник Кузьмин, – обратился Шлемин к командующему артиллерией дивизии, увидев с НП, как неудачно стреляют артиллеристы, – что вы понимаете под организацией системы огня?

– Распределение целей и объектов по подразделениям артиллерии и минометов, их пристрелку и, главное, быстрое поражение целей, – вытянувшись по стойке «смирно», ответил тот.

Шлемин покивал головой, словно подтверждая сказанное, потом снова спросил:

– Через сколько минут?

– Через одну-две минуты – максимум три – цель должна быть поражена, – бодро отчеканил Кузьмин.

– А что получается у вас?

– Виноват, – опустив глаза, тихо сказал он.

– Вы проверяли готовность огня, прежде чем доложить о ней своему командиру? – спросил генерал.

– Я лично проверил три батареи... Результаты были хорошие...

– Почему же они сейчас так плохи? – Шлемин присел на скамейку у стола, ожидая ответа. Но подполковник Кузьмин молчал. – Может быть, давали поблажку артиллеристам?

– По-видимому, да...

Я крепко рассердился на Кузьмина. Своим преждевременным докладом о готовности артогня он поставил меня в очень неловкое положение.

– За ваши поблажки и упущения в итоге должна расплачиваться пехота. Расплачиваться самой дорогой ценой – своей кровью... – в сердцах сказал я Кузьмину.

– А вы тоже хороши... – перебил командарм, сурово поглядев на меня. – Поверили подчиненному на слово, не проконтролировали его, прежде чем доложить мне. Короче говоря, не проявили нужной требовательности. Это, видимо, и дало артиллеристам повод выполнять ваши приказы формально, безответственно... [74]

– Виноват, товарищ генерал-лейтенант. Этот урок запомню навсегда... Даю слово, что подобное никогда не повторится.

– Ладно, – сказал Шлемин, слегка пристукнув ладонью по столу и поднимаясь. – Через неделю проверю и сделаю вывод...

И хотя артиллеристы оплошали, командарм похвалил нас за организацию системы стрелкового огня, обороны батальонов и за ход боевой и политической подготовки.

– Вот что, полковник, – сказал он на прощание, – хорошо подготовьте и проведите диверсию на участке одного из полков...

Диверсия – скрытно подготовленная операция с просачиванием в тыл противника – была поручена 592-му полку. К ней началась активная подготовка. Одновременно мы тщательно готовились и к проведению диверсии с целью выравнивания фронта дивизии.

Итак, проникнуть в тыл врага предстояло 3-му стрелковому батальону капитана Богазова из 592-го полка. На разведку предстоящего пути был послан адъютант старший батальона В. Б. Шефталович. Его сопровождал местный житель – молодой паренек по фамилии Масушко. Старший лейтенант и его добровольный помощник выяснили расположение немцев в обороне, определили пути подхода к ним и, незамеченные, вернулись назад. По их данным штаб дивизии разработал подробный план действий привлекаемых для диверсии сил.

15 марта в предрассветной мгле 3-й батальон, с которым пошел помощник начальника 1-го отделения штадива Шемет, продвинулся по оврагу на полтора километра в глубь немецкой обороны. 7-я рота заняла оборону и заминировала дорогу на Боково – Платово, чтобы не допустить подхода подкреплений врага. 8-я рота с группой автоматчиков полка и разведчиков дивизии в 6 часов неожиданно для фашистов стала наступать с тыла на высоту 222,0. Одновременно по этой же высоте ударили с фронта батальоны 619-го полка.

Застигнутый врасплох противник оказал отчаянное сопротивление. Бой длился целый день, а к вечеру наши солдаты заняли небольшой поселок и высоту 222,0. При этом было убито и ранено около 150 немцев, захвачено их оружие и документы пехотной роты. Диверсия в целом прошла успешно. [75]

...Четыре месяца дивизия вела активные действия: наступала, преследовала врага, отражала контратаки. И каждый бой требовал четкого управления, постоянного руководства войсками. Именно поэтому в тот период была очень напряженной работа штаба и тыла дивизии. Не могу хотя бы кратко не рассказать об этом.

Чтобы обеспечить, например, скрытое управление войсками, кодировались карты всех офицеров, применялись сокращенные кодовые таблицы слов и фраз, таблицы радио – и других сигналов, а также позывные должностных лиц. Благодаря этому и командир дивизии, и командиры частей могли в случае изменения обстановки передать краткий приказ цифрами по радио и получить донесение о его исполнении или о местонахождении полка, батальона.

Для надежного управления боем связь в дивизии строилась в виде двух сетей. Одна сеть – командная – связывала (по радио и телефону) мой НП с НП командиров частей, соседом слева и командармом. Вторая сеть – штабная – связывала штаб дивизии (КП) с КП полков, высшим штабом и соседями. Таким образом, в случае нарушения одной из сетей связь не пропадала.

Во время боя, как правило, на НП командира дивизии кроме меня находилась оперативная группа в составе начальников оперативного и разведывательного отделений и отделения связи. Тут же постоянно был и мой адъютант, которого в любой момент можно было использовать для связи.

Метрах в 30–50 располагался НП командующего артиллерией. С ним были два-три офицера штаба, а также кто-либо из связистов или разведчиков (тоже для связи).

Как только наша наступающая пехота продвигалась на 500–1000 метров, НП дивизии тоже немедленно переносили вперед. Делалось это так. Ориентируясь по телефонному проводу, который связывал штаб с полком, действовавшим на главном направлении, вперед направлялись начальник 1-го отделения и начальник связи с саперами и связистами. Они разыскивали место, с которого были хорошо видны наступающие войска. Саперы тут же рыли щели, а связисты тянули провод. Как только связь с полками начинала действовать, на новое место переходила вся оперативная группа. Во время ее перехода войсками управлял начальник штаба дивизии, [76] который мог переходить на вновь оборудованный командный пункт только с разрешения начальника штаба армии.

В случае преследования врага оперативная группа двигалась в голове колонны главных сил дивизий, и основным средством связи являлось радио. Все распоряжения дублировались офицерами связи (в их распоряжении имелись лошади, велосипеды, мотоциклы, а иногда и автомашины). Телефонная связь устанавливалась только во время остановки войск на длительный срок.

Если дивизия находилась в движении, я часто выезжал в полки и передовые подразделения, беседовал с бойцами, двигался вместе с ними, а коли требовалось, ставил новую боевую задачу. Это был наиболее быстрый и надежный способ руководства войсками, особенно при резких изменениях обстановки.

Зато начальник штаба дивизии обычно двигался «скачками», на машине, и останавливался в строго определенном месте, чтобы его легко могли найти связные с донесениями.

Если бой возникал на новом рубеже, управление войсками сначала осуществлялось через мою рацию, а затем велось через радиосеть начальника штаба дивизии. В случае длительного отсутствия связи с одним из полков я посылал для выяснения офицера опергруппы, а в наиболее опасные места выезжал с адъютантом и рацией.

В то время моим адъютантом был лейтенант Сергей Бойко, среднего роста, смуглый и подвижный юноша, обладавший удивительной способностью видеть все, что касалось меня и его. В бою он всегда находился рядом со мной, заботился об охране НП, выполнял самые различные поручения.

Из подразделений штаба особенно хорошо работало 1-е отделение, которое возглавлял теперь старший лейтенант Антон Михайлович Колесников. Четко вел журнал боевых действий, вычерчивал схемы старший лейтенант И. Н. Тиссов. Безупречно действовало отделение связи во главе с майором Н. Я. Пантелеевым и его помощником капитаном И. Е. Хоменко, а также строевое, начальником которого был капитан В. А. Юрьев, и шифровальное в составе капитана С. И. Филимонова и лейтенанта Ф. А. Скакова.

Не могу умолчать, что не всегда удовлетворяла меня работа разведывательного отделения дивизии во главе с [77] капитаном В. Н. Шашиным. Разведчики делали свое дело вроде бы старательно, но результаты, как правило, были незначительными. О противнике мы нередко узнавали с опозданием, хотя в подчинении у Шашина находились разведрота дивизии, разведвзводы полков и нештатные разведотделения стрелковых батальонов.

Отлично руководил штабом и обеспечивал руководство войсками подполковник А. Т. Сивицкий.

Вполне удовлетворительно выполняли свои задачи все отделения управления тыла и начальники служб дивизии под руководством майора П. К. Степанова, ставшего с октября 1942 года моим заместителем по тылу.

В общем и целом я был доволен своими подчиненными. Ведь именно их скромный, порой незаметный, но такой необходимый труд делал дивизию боеспособной. [78]

Голая Долина

После боев на Луганщине для 203-й неожиданно наступило затишье. Нас передислоцировали в резерв фронта на пополнение, а затем направили на строительство старобельских укреплений.

Работа на строительстве сочеталась с постоянной учебой всех подразделений. Трудились по 12 часов в сутки. Трудились все – от солдата до офицера штаба.

Именно здесь мы провели большую работу по перестройке партийного аппарата, вызванную Постановлением ЦК ВКП(б) от 24 мая 1943 года «О реорганизации структуры партийных и комсомольских организаций в Красной Армии и усилении роли фронтовых, армейских и дивизионных газет».

Первичные партийные организации стали создаваться теперь в батальонах и дивизионах. Вместо секретарей партийных организаций назначались парторги полков, батальонов, рот.

Постановление ЦК ВКП(б) полностью отвечало требованиям военной обстановки. Благодаря ему партийное руководство было приближено к ротному звену, к широким солдатским массам. Резко улучшалась партийно-политическая работа в боевых частях.

Находясь в резерве фронта с конца апреля по 31 июля, дивизия почти завершила оборудование старобельских укреплений. Здесь мы укомплектовались до полного штата личным составом, получили машины, а также усовершенствованное на основе опыта войны стрелковое и артиллерийское вооружение. Наша огневая мощь стала в полтора раза выше, чем в период первого боя на Дону...

После ожесточенных боев обстановка на фронте стабилизировалась. Изучая опыт минувших сражений, накапливая силы, Ставка разрабатывала новые операции, искала [79] пути быстрейшего освобождения советской земли от немецко-фашистских оккупантов. С каждым днем нарастала военная мощь нашей любимой Родины.

К лету 1943 года гитлеровцам удалось мобилизовать в армию более 10 миллионов человек, включая подростков и стариков. 5 июля они перешли в наступление. Началось грандиозное сражение на Курской дуге.

Исход этой битвы известен: советские войска одержали блистательную победу, которая во многом предопределила дальнейший ход второй мировой войны.

Чтобы окончательно очистить от врага Донбасс, решено было нанести совместные удары Юго-Западного и Южного фронтов по флангам его донбасской группировки.

Наша дивизия опять вошла в состав 12-й армии генерал-майора А. И. Данилова, действовавшей на Юго-Западном фронте.

В ночь на 10 августа 203-я сосредоточилась севернее села Богородичное, что на Харьковщине.

Снова перед нами были поля и перелески, изрезанные окопами, неизвестные хутора и деревни, безымянные высоты.

Безымянные... Неизвестные...

Не думали мы тогда, что со временем народ выделит эти слова, наполнит их новым, высоким смыслом и станут они известными всей стране в ряду самых близких и дорогих каждому слов. Ведь в словах этих память о тысячах воинов, которые не вернулись с войны...

Перед боевыми порядками дивизии на сей раз значилось село со странным названием Голая Долина.

Жара стояла немилосердная. Пыль оседала на листьях деревьев и лицах солдат, на машинах, танках, повозках. Казалось, и облака были белыми от пыли...

И вспомнил я тот день, когда вступал в командование дивизией. Тогда тоже стояла жара и пыль ела глаза. По дорогам шли машины с ранеными, я жадно всматривался в лица людей, направлявшихся в тыл, стараясь угадать их настроение.

Я и теперь смотрел на солдат... Вроде те же они и не те. И не только погоны отличали бойцов сорок третьего от солдат сорок второго! Настроение было не то! Душевная уверенность, спокойная сила читались в глазах тех, с кем вскоре снова предстояло идти в бой. Восемь тысяч солдат и офицеров насчитывалось теперь в дивизии!.. [80]

И снова вспомнилось: нашей дивизии – год. Всего год! Уже год... Погиб ее первый комиссар Карельштейн, погибли сотни бойцов и командиров. Ушел от нас начальник штаба подполковник Сивицкий – он стал одним из первых офицеров Войска Польского.

Сивицкого заменил майор Погодаев.

За год сменились все командиры полков и командиры батальонов. Кто был отозван в резерв армии, кто ранен. На смену им пришли новые офицеры. Майор Беспалько стал подполковником. Сотни солдат и офицеров награждены орденами и медалями.

Да, дивизии исполнился год. Это был год боев, год тревог, год возмужания... Мы провели митинг, посвященный годовщине. Подвели итоги. Они порадовали каждого. Для этого были веские основания: на счету дивизии значилось свыше 17 000 уничтоженных и выведенных из строя солдат и офицеров неприятеля и более 1000 взятых в плен, около 90 подбитых танков и бронемашин, почти два десятка самолетов, сотни орудий и пулеметов {5}.

* * *

И снова – в бой.

В окулярах стереотрубы – лощина, вдалеке роща и большое село Голая Долина. Местность сильно изрезана оврагами и окопами. Справа и слева от узкой открытой полосы – леса.

На этом участке бои шли с весны, он несколько раз переходил из рук в руки. Здесь немцы по-хозяйски построили оборону: сплошные траншеи были даже на обратных скатах высот. Затем шли доты, дзоты с бронеколпаками, глубокие блиндажи.

Сзади, в двух-трех сотнях метров, находилась вторая сплошная траншея, а за ней – в полукилометре – третья. Все подступы к переднему краю и в глубине обороны были минированы, усилены малозаметными препятствиями и спиралью Бруно.

Глубокие и узкие балки с выпуклыми скатами – Погорелая, Чернечья, Лисичья тянулись почти параллельно переднему краю, справа лежала широкая балка – Голая Долина, а за ней село того же названия. [81]

Через все эти природные и искусственные препятствия, через хитросплетение дотов и траншей, через огонь пулеметов и орудий врага дивизии предстояло наступать и прорвать немецкую оборону.

Главный удар 12-я армия как раз и наносила в направлении сел Голая Долина, Черкасская, имея четыре дивизии в первом эшелоне, три во втором и мехкорпус для развития успеха.

Вместе с 134-м и 87-м артполками и 52-м отдельным штурмовым саперным батальоном при поддержке легкого и гаубичного артполков 126-й артбригады, 535-го отдельного минометного полка и 11-й танковой бригады наша дивизия должна была действовать в первом эшелоне...

Утром 13 августа, закончив рекогносцировку обороны противника, я на местности поставил задачи всем командирам своих и приданных частей. Главный удар решил наносить правым флангом совместно с 333-й дивизией. 610-й и 592-й полки наступали на фронте в полтора километра, а 619-й на фронте до двух километров. Им во взаимодействии с танковой бригадой было приказано наступать на западную окраину Голой Долины, предварительно подавив огневые точки неприятеля.

Вся приданная артиллерия была распределена на группы поддержки полков, а поддерживающая – сведена в артгруппу дивизии.

Большую и кропотливую работу провели штаб дивизии и штаб командующего артиллерией по составлению боевого приказа и плановой таблицы огня. В них предусматривались действия войск по этапам: разрушение и подавление всех целей на переднем крае, а затем в глубине обороны, сопровождение атаки пехоты и танков двойным огневым валом на два километра в глубину занятой немцами территории.

Чтобы уточнить оборону врага, мы провели в ночь на 14 августа боевую разведку. Бой усиленной 2-й стрелковой роты 619-го полка наблюдали не только офицеры штаба дивизии, но и все командиры полков, батальонов.

Рота продвинулась к окопам врага на 200–300 метров, но была остановлена сильным ружейно-пулеметным и артиллерийским огнем. Солдаты были вынуждены окопаться на достигнутом рубеже, а потом отойти. В это время удалось засечь много новых огневых точек. [82]

Утром 14 августа мы провели рекогносцировку, а затем поставили задачи командирам стрелковых полков и поддерживающих их артиллерийских частей. Артиллерия пристреляла цели.

Наступая на Голую Долину, дивизия впервые взаимодействовала с большим количеством танков. Поэтому я, сам танкист по образованию, позаботился о подготовке людей.

15 августа мы провели еще одну разведку боем, чтобы проверить, не отошел ли противник с передовых позиций. Немцы иногда прибегали к такой тактической уловке: переждав артналет на второй линии, они после переноса огня в глубь обороны снова появлялись на передовой и встречали атакующих сильным огнем. На моем НП разведку наблюдали командарм А. И. Данилов и командир 66-го стрелкового корпуса Д. А. Куприянов. После короткого артиллерийского и минометного налета 2-й батальон 619-го полка в 10 часов дружно пошел в атаку, но, продвинувшись на 150–200 метров, был остановлен ураганным огнем пулеметов, минометов, артиллерии и дальше продвинуться не смог. С наступлением темноты батальон отошел на исходные позиции. Разведка боем показала, что враг имеет хорошо организованную систему огня, быстро маневрирует им и не собирается отходить...