Текст книги "Как Ворон луну украл"
Автор книги: Гарт Стайн
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Гарт Стайн
Как Ворон луну украл
Посвящается моей матери, научившей меня рассказывать истории.
Akákoschi!
(Гляди!)
Глава 1
Дженна погрузилась в ванну и выдохнула облако пузырьков. Немного полегчало, но вскоре в груди стало жечь. Дженна открыла глаза. Сейчас бы набрать полные легкие воды, и дело с концом… Нет, не будет она глотать воду.
Дженна вынырнула и вдохнула свежего воздуха.
Утопиться не хватит силы воли. Да и у кого хватит? Говорят, это физически невозможно – инстинкт самосохранения не даст. Гораздо проще застрелиться, ведь тот же самый инстинкт не успеет сработать. Пуля слишком быстра. Иначе самоубийц на свете было бы куда меньше.
Дженна вышла из ванны и завернулась в пушистое полотенце. Убрала под ободок длинные вьющиеся волосы и принялась накладывать макияж. Ага, на щеке выскочил прыщик. Спрятать его! Господи Боже, такие-то гадости на лице в тридцать пять. Глаза у Дженны карие, губы пухлые, налитые. Только подчеркнуть изгиб верхней легким штришком карандаша. Нижнюю даже трогать не надо. Какой чувственный рот, м-м-м, да, детка! Чмок!
Повесив полотенце на крючочек, Дженна вышла из ванной. В спальне нырнула в закуток, включила стереосистему, поставила восьмой альбом «Роллинг стоунз», Let It Bleed.
Звук погромче – и танцевать! Мик Джаггер пел:
Дженна, подняв руки над головой и кружась на носочках, вернулась в спальню. Роберт – в черном костюме, белой сорочке и пестром галстуке – сидел на краю кровати. Натянув левый носок, он надел левый ботинок. Всегда так, обе ноги облачает в носки и туфли (симпатичные, кстати, туфли) по очереди. Роберт взглянул на Дженну, и та, надув губки и выпростав руки, высоко взмахнула ногой. Мелькнули точеные линии.
Monkey woman, woman, too.
– Очень мило, – брякнул Роберт. – Одеться не хочешь?
Дженна продолжала танцевать.
– Право, Дженна, – чуть резче произнес Роберт и натянул второй носок. – Нам пора. Нельзя опаздывать.
Дженна резко остановилась.
– Вечно ты меня обламываешь.
– Вечно ты нагишом секс-пляски устраиваешь, когда нам до выхода остается пять минут.
Дженна промолчала.
– Я хотел сказать: мне нравятся твои игры. Но только ночью и когда на них есть время, – поправился Роберт и надел правый ботинок. Ну все, завелся. – А ты… ты дразнишь меня, зная, что времени на секс нет. Зачем ты это делаешь?
Роберт взглянул на Дженну. Приняв ее молчание за согласие (то есть подтверждение его правоты), он встал и направился к двери.
– Прошу, собирайся, – добавил он уже мягче. – Девять часов. Пока доедем, все по домам разъедутся.
С этими словами он вышел в коридор.
– Я просто настраивалась перед этой идиотской вечеринкой, – пробормотала Дженна и пошла одеваться. Ну и ладно, если ее похотливое поведение не нравится Роберту, понравится кому-то другому.
I saw her today at the reception,
A glass of wine in her hand.
I knew she was gonna meet her connection,
At her feet was a footloose man [2]2
«Она на приеме попивала винцо. Ей-богу, она заполучит то, чего хочет, захомутала одного мужика». Слова из песни You Can’t Always Get What You Want («Всего на свете не получишь»).
[Закрыть].
Дженна выбрала длинную черную юбку. При ходьбе под ней отчетливо проступают контуры бедер. Очень сексуально. Роберта такие штучки бесят, зато какой-нибудь молодой красавчик наверняка оценит. Дженна надела лифчик, вставила в кармашки пушапы, натянула трусики «танго». Как взглянешь на них – так сразу о сексе и думаешь. Впрочем, сегодня секса не будет. Или?.. Пожалуй, Дженна подцепит кого-нибудь. Хотя стоит ли?
Дженна натянула вязаную безрукавку (доходящую аккурат до пупочка) и влезла в ботинки. Ну-ка, не слишком они выбиваются из композиции? Нормально.
Подхватив со стула у комода косуху, Дженна погасила свет.
Тем временем Роберт на кухне залез на стул и копался в одном из шкафчиков.
– Я готова, – откашлявшись, позвала Дженна.
– Хорошо. Погоди минутку.
Он залез на кухонную стойку и сунул руки по самые плечи в верхний шкафчик. Ни дать ни взять енот ворошит содержимое мусорного бака.
– Что ищешь? – спросила Дженна.
– Свечи. Не помнишь, куда мы их положили?
– Свечи в обеденной. Зачем они тебе?
– Мне нужны поминальные.
Ах, поминальные… Роберт все рылся в шкафчике.
– Нашел.
Он достал коричневый бумажный пакет, в котором отчетливо позвякивали стеклянные гильзы. Серебристая надпись на голубом ярлычке сообщала: «Поминальные свечи». Отец Дженны ставит такую накануне годовщины дедовой смерти.
Увидев Дженну, Роберт застыл на месте:
– Ты что, в этом пойдешь?
Дженна в оцепенении смотрела, как Роберт спускается со стойки. Шея занемела, ноги налились тяжестью. Роберт тем временем достал свечу из пакета и зажег ее от спички. Подошел к Дженне и взял ее за руку:
– Сегодня годовщина.
Годовщина… Вторая.
Дважды минул год с тех пор, как Господь Иисус забрал жизнь. Господь Иисус с тобою, Он защитит тебя от напастей, благословен плод чрева твоего [3]3
Аллюзия на молитву Пресвятой Деве: «Радуйся, Мария, Благодати полная, Господь с Тобою; благословенна Ты между женами, и благословен плод чрева Твоего, Иисус».
[Закрыть].
Роберт ставит по свече за каждый год.
Утонуть можно и в луже грязи, достаточно головой удариться и упасть без сознания (как младший брат бабули). Стукнут тебя по голове качели, и ты упадешь… Утонуть можно где угодно: хоть в океане, хоть в реке, хоть в ванне. Самому утонуть невозможно. Тонут лишь те, кто этого не желает. Впрочем, никто нас не спрашивает, чего мы хотим.
Из глаз потекли горячие слезы. Дженна вздрогнула, глядя в пустоту. Роберт в недоумении посмотрел на черные ручейки размазанной туши. Губы Дженны затрепетали, когда она судорожно вздохнула. Вот и пропал лоск, наведенный для вечеринки. Вечеринки в ночь годовщины.
Руки и ноги будто отнялись, омертвели. Глядя тогда на нее, сын кричал: «Мама, мамочка!» Галлон воды – это восемь фунтов. Пропитанный водой свитер весит восемьсот фунтов. Отяжелевшие рукава не дают барахтаться, не позволяют и шевельнуться. Инстинкт выживания не подсказал, что надо успокоиться и сбросить намокший свитер. Он – словно камень на шее, тянет ко дну. Надежды все меньше и меньше, вот ее уже нет. Святая Матерь Божия, молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей. Аминь [4]4
Продолжение молитвы Пресвятой Деве.
[Закрыть].
Глава 2
С причала рядом с пришвартованным гидросамолетом Джон Фергюсон наблюдал, как приближается синий рыбацкий катерок. Управляемый крохотной фигуркой, рыча подвесным мотором, катер нарушил тишину мирного аляскинского утра. В воздух поднялась стая перепуганных гусей.
И смех и грех, Ферги платит пять штук баксов какому-то специалисту из местных, индейцу, за проверку объекта. На общественном собрании в соседнем городке Клавок ему предложили нанять доктора Ливингстона. Дескать, он лучший в округе. Ферги отшутился: мол, разве ж индейские ведьмаки докторами себя величают? И тем обидел всех до единого. Откуда ж ему было знать, что мистер Ливингстон – шаман и в придачу доктор философии!
Катер тем временем подошел на двадцать ярдов. Ферги ожидал увидеть старого сморщенного индейца в каноэ, а прибыл вполне молодой мужчина. Ферги и Ливингстон помахали друг другу руками в знак приветствия, и доктор, причалив, выбрался из лодки.
– Фергюсон? – спросил он, привязывая швартовый конец к банке.
– Доктор Ливингстон, я полагаю? [5]5
Фраза, которой осенью 1871 года нью-йоркский корреспондент Генри Мортон Стенли приветствовал знаменитого миссионера и исследователя Дэвида Ливингстона (в январе 1866 года Ливингстон отправился на поиски истоков Нила и пропал).
[Закрыть]
Ферги неделю репетировал эту фразу, ему не терпелось произнести ее. Теперь же он испугался, что доктор Ливингстон обидится.
– Просто Дэвид, – без намека на улыбку ответил тот.
Из лодки он достал несколько джутовых свертков и разложил их рядком на причале. Ферги растерянно переминался с ноги на ногу. Вроде бы надо помощь предложить, но вдруг эти свертки – шаманские штучки и трогать их никак нельзя.
– Ну, что скажете? Ничего пока не заметно? – с надеждой спросил Ферги. – Никаких тлингитских духов прошлого?
Ферги постарался как можно отчетливее выговорить название индейского народа, дабы не показаться неучем. В оригинале оно произносится «клинк-ит» и напоминает звук, с которым от яблока отхватывают сразу большой кусок.
Закончив выгружать из лодки свое добро, Дэвид выпрямился. А он не высок, скорее среднего роста. Волосы черные, гладкие, доходят до пояса. Широко раскрытые карие глаза будто стремятся вобрать в себя разом весь мир. Глядя на Ферги, Дэвид словно приблизился на пару шагов.
– Что вы вообще знаете о тлингитах, Фергюсон?
– Так, не особенно много. – Ферги ждал, что приедет доктор непонятных наук, и прочел для проформы статью в энциклопедии. – Тлингиты и хайда прежде были двумя крупнейшими племенами в округе. Занимались в основном рыбалкой и охотой, торговали с русскими и англичанами. В конце девятнадцатого века правительство объявило их родные языки и потлачи [6]6
Праздник, демонстрация зажиточности видным членом племени североамериканских индейцев. Ритуальное раздаривание ценного имущества в какой-либо значимый день (свадьба, похороны и проч.).
[Закрыть]вне закона. Зато теперь с дискриминацией покончено.
– Ну, – произнес Дэвид, – это не совсем правда. Вы понимаете дух закона, но не его букву.
Фергюсон вздохнул, да так громко, что тут же поспешил закрыть рот. Не дай бог себя выдать.
– Правительство, в общем-то, не запрещало нам говорить на родном языке и устраивать потлачи, – объяснил Дэвид. – На самом деле нас поделили на «окультуренных» и «варваров». «Окультуренными» называли тех, кто не поддерживал традиционный уклад жизни. Сохранивших быт относили к «варварам». Согнали их в резервации, заставили учиться в специальных школах для индейцев. Эти меры должны были косвенно уничтожить наш язык и традиции, так что смысл закона вы поняли верно.
– Я не знал.
– Белый человек слишком умен, никогда не станет нарушать чьи-то права открыто.
Фергюсон медленно кивнул. Только что познакомился с человеком и вроде как уже невзлюбил его. Ливингстон по-своему симпатичен, однако его привлекательность прячется под толстым слоем заносчивости и резкости. Эти качества, надо признать, отталкивают.
Тем временем Дэвид раскрыл один из свертков. Внутри оказались четки и звериные когти.
– О наших верованиях что-нибудь знаете? – спросил шаман. – Про легенды не слышали?
На сей раз Фергюсон промаха не допустит. Лучше уж промолчать, чем ляпнуть нечто обидное. Порой молчание – золото.
Он покачал головой.
– Понятно. Тем не менее вы верите, будто эта местность населена духами наших предков?
Фергюсон тяжело сглотнул. Снова попался. Сказать Дэвиду, чего ради его на самом деле пригласили? Из-за проблемы, не дающей покоя. Из-за прихоти японских инвесторов, которые решили вбухать в местный курорт кучу денег, но перед открытием хотят очистить объект от духов. Нет, Фергюсон еще из ума не выжил. Так прямо с Дэвидом говорить не станет.
– Послушайте, доктор, мне бы очень хотелось побольше узнать о культуре тлингитов, правда. Однако у меня забот полон рот. Вы уж простите, к июлю здесь должно открыться одно перспективное предприятие. Нет времени просвещаться.
– Не бойтесь вы так, я просто хотел знать, с чем имею дело. Теперь мне все ясно.
Глядя в честные глаза Дэвида, Фергюсон еще больше занервничал. Желая загладить неловкость, он произнес:
– Главные партнеры нашей фирмы решили проявить уважение к местной истории и культуре аборигенов. Не хотелось бы открывать объект только затем, чтобы оказаться в… ну, сами понимаете… неприятной ситуации.
– Это когда вам вчиняют иск или как в романе «Сияние»?
Ферги поежился. Черт, шаман умеет поставить в неудобное положение.
– Ну, в общем, да… как бы это сказать… короче, возможны оба варианта.
Дэвид тепло улыбнулся, и Фергюсон успокоился. Черт бы побрал местных, с ними не побеседуешь. Никогда не знаешь, какое слово из нормального лексикона их может обидеть. Ляпнешь что-нибудь этакое, и все, ты уже расист, и дело запорото.
– Поступим так, – произнес наконец Дэвид. – Пусть ваши юристы при помощи своей магии разбираются с бумажной стороной дела. Я же пущу в ход свою магию, дабы уладить неприятности с духами. Что скажете?
Облегченно выдохнув, Фергюсон улыбнулся:
– По-моему, неплохо, доктор. В конце концов, вы у нас… доктор.
Дэвид раскрыл второй сверток с фрагментом оленьих рогов.
– Чисто из любопытства спрашиваю: как вы намерены разобраться с духами?
Дэвид взглянул на него и ответил:
– Оденусь в перья и устрою пляски с бубном. Я ведь индеец и больше ничего не умею.
Дэвид рассмеялся, и Фергюсон – приятно удивленный – рассмеялся вместе с ним.
Глава 3
Дженна переоделась в простое черное платье и смыла потекший макияж. Воспоминания вновь отправились куда положено – в самый далекий и темный уголок души. О нем никто не знает, и никто не станет в нем копаться. Не спрашивай, и тебе не солгут.
Она стояла на террасе и смотрела на общественный рынок через дорогу. По залу тем временем сновали юноши в белых смокингах, они разносили еду на серебряных подносах. Хорошая квартирка, дорогая. Квартир в этом доме всего двадцать, и все имеют большие террасы плюс шикарный вид на воду. Роберт совсем из другой лиги. Квартира принадлежит Теду и Джессике Лэндис, прирожденным брокерам по недвижимости. У них два сына, оба закончили колледж; первый сейчас в аспирантуре, второй – Майкл (Майки в детстве) – сам занимается бизнесом.
Был прохладный июльский вечер, с реки задувал ветер. Чем хорошо лето в Сиэтле: нет влажности, и к ночи воздух успевает остыть. Зато зимой просто ужасно – льют дожди. Хотя это лучше, чем в Кливленде, который буквально исчезает под снегом.
По реке двигались паромы на фоне ярких огней «Алкай-Пойнт». Пригубив вино, Дженна приблизилась к краю террасы. Подышать воздухом вышло несколько пар, но разговаривать с ними желания не было. Чета Джеффри, у них две дочери. Томпсоны, у них только что родился сын, и новоиспеченная мамочка усиленно работает над собой в спортзале. Вот бы всем женщинам талант Дэми Мур: рожай и рожай себе спиногрызов, не отходя от тренажеров.
– Дженна! – окликнул ее громкий голос.
Кристин Дэвис. Мерсер-айленд, летний домик в Худ-Канал. Сын, ровесник Бобби. Дэвид Дэвис, какое милое короткое имя. Интересно. Сам мальчик об этом не думал? Он ведь такой умница. Колледж еще не закончил? Говорят, он самый умный инопланетянин, рожденный землянкой. Ох, Дженна, глотни еще вина, ты недостаточно напилась.
– Дженна, милое платье. Ты хоть что-нибудь в городе покупаешь? Я столько раз заглядывала в «Барниз», ни разу таких не встречала. Какая прелесть! Выглядишь потрясающе! Мне бы твои бедра. Ты похудела?
– Привет, Кристин. – Дженна выдавила учтивую улыбку. – Спасибо, нет. Как поживает маленький Дэвид?
– О, кстати! Не желаешь купить мятных печенюшек у девочек-скаутов? Дэвид их продает. Да-да, он не скаут и даже не девочка. Наша старшенькая, Элизабет, вот она скаут, втюхивает всем печенье. Если продаст сто коробок, то получит подарочный сертификат магазина «Нордстром». Элизабет любит обновки, зато продавать что-либо просто ненавидит, вот и посылает вместо себя Дэвида. У них сделка: Дэвид сбывает печенье, а Элизабет потом делится с ним выигрышем. Осталось еще двадцать коробок. Дэвид – замечательный продавец. Питер сам говорит: наш сын станет настоящим брокером. Маленькие круглые печенюшки, всего четыре доллара за коробку. Деньги пойдут на благое дело.
– На какое?
– Что-что?
– Благое дело – в чем оно состоит?
– Ой, не знаю даже, – удивилась вопросу Кристин. – Наверное, фонд помощи инвалидам. Какая разница, в чем состоит дело, если оно доброе?
Кристин сухо рассмеялась, все равно что прокашляла: «кхе-кхе-кхе». Скандинавы… Дженна скривилась и тут же поспешила вылепить на лице улыбку. Получилось не очень.
– Кристин, я, пожалуй, возьму пять коробок.
– Сразу пять? Отлично. Дженна, открой секрет: как тебе удается сохранять такую фигуру?
– Я на строгой диете: только вода и мятные печеньки от девочек-скаутов.
Кхе-кхе-кхе.
Отсмеявшись, Кристин вдруг сделалась донельзя серьезной. Чуть покачиваясь на ветру, она положила руку Дженне на плечо:
– Нет, правда, Дженна, как ты себя чувствуешь?
– Замечательно.
– Это понятно, а в целом? В это время года тебе, должно быть, особенно тяжело?
Дженна заглянула в пьяные глаза Кристин – каждый глаз словно бы жил независимо от другого, как у рыбы. В уголке губ Кристин белел клочок пены; зубы у нее темные, изо рта пахнет омлетом с копченой лососиной.
– Тебе, должно быть, тяжело?
Голова у Кристин – словно моллюск: лежит на дне морском, через одно ухо втягивает воду, через другое выплевывает. Так, потихоньку, и передвигается.
– Слава богу, у меня есть Роберт, – ответила Дженна.
На голову-моллюск напала морская звезда, вскрыла панцирь и высосала студенистую мидию-мозг. Прямо через ухо.
– О, я тебя понимаю, – сказала Кристин. – Куда мы вообще без своих семей?
– Извини, Кристин, мне надо к Роберту. Только напомни, чтобы я купила у тебя печенье.
Женщины расцеловались в щечки. От запаха дыхания Кристин Дженну чуть не вырвало. Омлет с устрицами. Нерожденные птенцы и моллюски.
Роберт в это время развлекал группу брокеров у бара. Эти ребята умеют пить. Заливают спиртным стресс от страха потерять работу. Как там рынок недвижимости? По двадцать четыре бакса за квадратный фут и ни центом меньше.
Роберт оживленно рассказывал забавную историю трем брокерам. Каждому слегка за тридцать, кто-то успешен, кто-то не очень, и все трое выступали за спортивные команды своего колледжа. В мире недвижимости таких людей пруд пруди. Они могут встать в ряд и, мочась, травить байки вроде: «Вот помню, играли мы за „Хаскиз“, ну, ты знаешь, в матче „Розовой чаши“. После нажирались в хлам и снимали дешевых проституток. Ага, во, глянь, видно же? Мужи-ик, если б мы тогда затарились чем надо…»
Роберт среди них самый успешный. У него самая классная тачка, самый хороший дом, он женат на самой умной и красивой женщине. Два года назад у него был самый лучший, самый умный и красивый сын. Теперь его нет. Сколько нужно времени, чтобы оправиться от такой потери? Бесконечно много. Эту рану никогда не залечить. Ребенок – венец творения, твоя кровь и плоть, твоя жизнь. Потерять ребенка – самое страшное.
Заметив Дженну, Роберт подозвал ее. Трое пьяных брокеров принялись поедать ее взглядами.
– Дженна, милая, иди к нам. Я тут рассказываю, как мы ездили в Кливленд. Помнишь, ты разозлилась, потому что мы остались без рождественской елки?
– Я не то чтобы разозлилась. Скорее была разочарована.
Трое пьяных захохотали.
– Нет, ты взбесилась. Представляете, моя жена до того взбесилась, что отломила ветку от дерева во дворе и поставила ее в гостиной. Нате, мол. Наша маленькая елочка!
Брокеры засмеялись еще громче. Они же не евреи, не понимают прикола. Или Роберту того и надо? Он хочет опустить ребят? Пожалуй, что да.
– Дженна была вне себя от злости! Она еврейка, у нее индейские корни, и она вдобавок христианка. Это ж сколько праздников! Полгода можно не работать! – Снова хохот. – На следующей неделе у нас потлач. Приглашаем всю стоянку!
Трое чуть не лопнули со смеху. Из крупных пор у них на лицах сочился пот вперемешку с салом. К старости кожа у них совсем испортится. В руке у Роберта Дженна заметила бокал, полный скотча со льдом.
– Обратно поведу я, Роберт?
Муж резко замолчал. Трое брокеров застыли с глупыми минами. (Просто за компанию.) Чтобы не засмеяться, они зажали рты ладонями.
Роберт сердито посмотрел на жену.
– Ты на что намекаешь? – спросил он.
– Ни на что. Просто больше я пить сегодня не буду.
– Я историю рассказывал…
– Ну так рассказывай дальше. Всем смешно.
– …А ты меня перебила. Где твое чувство юмора?
– Я только хотела понять, можно ли мне еще сегодня выпить.
– Не надо ля-ля! Тебе всегда хватает одного бокала. Так что ты меня бестактно перебила, и все тут.
– Роберт!
– Ты виновата, признай.
Дженна недоуменно уставилась на мужа. Брокеров как ветром сдуло. Теперь Дженна и Роберт стояли посреди комнаты лицом к лицу, вдвоем, привлекая ненужное внимание. Гости оборачивались и смотрели, как муж отчитывает жену.
– Роберт, прекрати, – шепотом попросила Дженна. – Только не на людях.
Роберт за руку отвел ее в дальний конец комнаты. Постучался в дверь уборной и, когда никто не ответил, втянул Дженну внутрь.
– Зачем ты так со мной? – спросил он.
– Как это «так»? Роберт, я ни в чем не виновата.
– Ты унизила меня перед коллегами.
– Да ты и сам неплохо справлялся. – Усевшись на крышку унитаза, Дженна скрестила руки на груди. Внутренне она кипела, но вид желала сохранить невозмутимый.
– Хватит стервозничать, – осадил ее муж. – Дженна поморщилась. Роберт знает, чем ее пронять. Эпитет «стерва» она просто ненавидит. – Не можешь спокойно пережить вечеринку, тогда сиди дома.
– Ты о чем? – Она пристально посмотрела на Роберта. – Почему это я не могу пережить вечеринку?
– Ты все еще злишься на меня за свечу в память о Бобби. И вымещаешь злобу на мне же. Очень на тебя похоже.
– Похоже? На меня?
– Очень и очень похоже. Ты в принципе не умеешь справляться с чувством вины, а я – в принципе! – могу. Я пережил горе и веду себя как нормальный человек. На мне нет вины. И свечу я ставлю просто потому, что мне так нравится. Мне так легче. Если тебе не по душе эта традиция – твои проблемы.
Дженна прикусила губу. Не дай бог засмеяться. Не-ет, Роберт, упившийся скотчем, не втянет ее в заведомо проигрышный для обоих спор. Не хватало еще пьяной драки в туалете у Лэндисов, крови на полу…
Дженна встала и направилась к выходу.
– Выпей еще, Роберт. Пьяным ты мне больше нравишься.
Роберт смотрел на нее жестким, ненавидящим взглядом. Ненависть, чистая и открытая, шла у него из глубины души.
Выйдя из уборной, Дженна закрыла за собой дверь и направилась прямиком на террасу. Надо глотнуть свежего воздуха, а то голова кружится. Роберт – деспот. Дженна не позволит испортить себе настроение, не позволит унизить себя дважды за один вечер. Прохаживаясь вдоль оградки, она твердила себе: все хорошо, иди, не думай ни о чем, твой муж пьян, это у него проблемы, это он – плохой, не ты.
Спустя пару минут она уже чувствовала себя лучше. Успокоилась, эмоции вновь под контролем, заперты в сердце, словно в герметичном контейнере.
Дженна прошла к бару и взяла еще бокал «Перрье». Роберт прав: больше она пить не собиралась, просто хотела прервать его неуместный рассказ. Пьяный Роберт говорит чересчур громко, шутит невпопад. Это-то в нем Дженну и раздражает. И потом, хорошенькое дельце – напиться в стельку на таком значимом приеме. У Лэндисов собрались коллеги, сегодня заключаются сделки, подбиваются клинья. А Роберт… паясничает перед неудачниками. Чем он тогда лучше их?
Обычно Роберт выделяется из толпы. Он собран (как выражается отец Дженны), почти не пьет, говорит по делу, о лишнем даже не думает. Выполняет работу, и выполняет ее хорошо. Кошерно, можно сказать, ведь он такой правильный еврей.
Отец Дженны из того же теста. Он, хоть и отрекся от жидовских уловок, евреем остался до мозга костей. Он был рад, когда Дженна встретила Роберта. Не испытывал, конечно, иллюзий, что внуки вырастут полноценными иудеями, однако сердцем чуял: на свет родится справный еврейчик.
Отец, собственно, тоже удивился, узнав, что семья Роберта не наряжает елку. Рождество, говорил он, праздник не религиозный, он – американский. Какой американец не празднует Рождество?! Если не хочешь религиозных гонений на свою голову, не ударяйся в религию слишком рьяно. Так говаривал отец. Он даже не возражал, когда внука назвали в честь Роберта. «К черту предрассудки, – широко улыбнулся он, узнав новость. – Отличное имя – Роберт» [7]7
Имеется в виду иудейская традиция не называть детей в честь живых родственников (в т. ч. родителей).
[Закрыть].
Дженна вынырнула из воспоминаний. Оказалось, она стоит посреди пустого коридора, ведущего в спальни. И, похоже, коридор по совместительству служит Залом семейной славы: стены увешаны фотографиями Лэндисов; сотни снимков, от старинных черно-белых портретов предков до современных цветных фотографий младенцев. Дженна быстренько огляделась: выпускные балы, свадьбы, Рождество с Сантой, отпуска и каникулы. У одного из снимков Дженна задержалась. Тед Лэндис и его сын (совсем еще мальчик, где-то в возрасте Бобби) стоят на причале. На заднем фоне сверкает в лучах полуденного солнца озеро. Мальчик гордо держит в руках пойманную рыбу. Казалось бы, самый простой снимок, обыкновенный, бессюжетный. Сын, отец, свежий улов. В каждой семье, наверное, отыщется подобная фотография. Какой отец не берет сыновей на рыбалку? Наверное, тот, который ездит рыбачить на Аляску. В Тандер-Бэй, где сыновья могут запросто утонуть.
Дженна не могла оторваться от фотографии.
– Дженна. – Ч-черт, Кристин, печенье. – Дженна, мы уезжаем.
Она схватила Дженну за руку и отвела в спальню.
– Роберт что, напился?
– Похоже, да.
– Просто он вспоминал про… Бобби. Ну, что у вас?
Господи Боже, да когда ей перестанут напоминать?! Закрыв глаза, Дженна выдохнула.
– Сегодня годовщина, – сказала она.
– Разве? Я думала, вы зимой поженились.
– Ты не поняла. Сегодня два года, как утонул Бобби.
Кристин замерла. В темноте огни городского центра горели особенно ярко, отчетливо; свет уличных фонарей превращал лицо Кристин в мрачную маску. В ее глазах Дженна прочла сострадание. Искреннее соболезнование, чувство, которого никак не ждала от этой женщины.
– Дженна, прости. Мне так жаль… какой ужас!
Кристин заключила Дженну в объятия, и Дженна, уронив голову на плечо этой женщине с устричными мозгами, заплакала. От души. Она всхлипывала и судорожно хватала ртом воздух. О, этот ужас! Несправедливость. Аромат парфюма, смешанный с запахом тела. Грубые руки Кристин гладили Дженну по волосам.
Плотину прорвало.
Дженна присела на кровать, Кристин рядом с ней. Эта устрица взглянула на часы, давая понять, что ей пора. Ну конечно, как это устрица и на часы не взглянет? Спасибо, хоть немного утешила.
– Тебя точно можно оставить? Просто нам надо ехать.
Шмыгнув, Дженна утерла нос.
– Прости. Ты права, мне в это время года особенно тяжело.
– О, Дженна, Питер больше ждать не может. Честно, нам надо домой. Я оставлю тебя, ладно? Или… знаешь, лучше потом вызову такси, а пока с тобой посижу. Да, так и поступим.
– Нет, нет, что ты! Мне уже лучше. Ты очень добра, и мне стыдно. Очень-очень стыдно за себя. Кстати, печенье. Не уходи, я должна купить пять коробок.
Дженна поднялась, ноги у нее дрожали. Поискала в сумочке деньги, но не нашла. Открыла бумажник Роберта и достала из него двадцатку. Муж всегда отдает бумажник Дженне (карман, видите ли, оттопыривается).
– Дай мне пять коробок.
Кристин улыбнулась:
– Ты очень великодушна, Дженна. У тебя добрая душа.
Кристин отсчитала пять коробочек печенья из общей упаковки, забрала деньги и, чмокнув Дженну в щеку, ушла.
Дженна снова порылась в сумочке. Нашла ключи от машины; в бумажнике Роберта лежал парковочный талон. Подумав секунду, она вышла из спальни.
Близилась полночь, однако вечеринка была в самом разгаре. Дженна, прижав коробочки с печеньем к груди, остановилась и поискала Роберта взглядом опухших, заплаканных глаз. Муж так и болтал с коллегами, продолжая заливаться скотчем. Дженна глубоко вздохнула, как бы говоря «прощай», и покинула праздник.
