Текст книги "Агент Византии"

Автор книги: Гарри Норман Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

– Мы только что поняли, что перед нами вся чертова киргизская армия, – крикнул он товарищам, точно настоящий режиссер, напоминающий актерам, как играть роли. – Теперь можем испугаться.

– Вы что-то слишком поздно, – сказал кто-то. Римляне толпой понеслись прочь, изображая панику и замешательство, – во всяком случае, в представлении Аргироса. Его собственная роль включала: спрыгнуть с повозки, обрезать ремни на вьючной лошади, взобраться на нее и устремиться вслед за своими товарищами на юг.

Киргизские разведчики погнались следом. Мимо просвистело несколько стрел. Один из кочевников вывалился из седла; Корипп был конным лучником не хуже любого степняка. Это помогло остановить погоню, но Аргирос и не предполагал, что она затянется надолго. Киргизские разведчики тоже люди – они захотят получить свою долю добычи с того, что оставили сумасшедшие торговцы.

Аргирос оглянулся через плечо – осторожно, как будто он не привык ездить на лошади без стремян. Один кочевник нагнулся, чтобы рассмотреть разбитые кувшины, которые Аргирос сбросил со своей лошади. Их содержимое еще могло остаться в черепках. Киргиз вдруг подпрыгнул и стал азартно показывать пальцем на навьюченных лошадей и на повозки. Аргиросу не было нужды слышать его крики, чтобы понять их смысл. Кочевники накинулись на оставленное чудо-вино, точно пчелы на розы.

О дураках, что бросили такое чудесное сокровище, тут же забыли. Вскоре уже можно было остановиться и взглянуть назад, не опасаясь погони. Корипп отрывисто рявкнул – так уж он смеялся.

– После такого улова эти мерзавцы уж точно получат все добро цивилизации, о котором они мечтали.

– Пожалуй, да, – согласился Аргирос. Эта мысль расстроила его.

Один из солдат прикрылся рукой от солнца, пристально вглядываясь в сторону киргизов. Он выругался с досады и повернулся к командиру.

– Вы можете получить вид лучше, господин?

– Посмотрим.

На ремне у Аргироса, помимо обычных предметов вроде ножа, дубинки и сумки, был один любопытный прибор: трубка, плотно вставленная в другую, с блестящим выпуклым стеклом на обоих концах. Он снял ее с крепления, поднял к глазу и частично вытащил тонкую трубку из толстой.

Видимое изображение было перевернуто вверх ногами и окаймлено ореолом из неестественных красок, но через трубу казалось, что киргизы вдруг переместились на расстояние вытянутой руки. Ремесленникам Константинополя пока не удавалось изготовить достаточно качественные линзы – самые дальнозоркие были у римских генералов. Однако ученые имперского университета уже разглядели в небе некоторые вещи, которые их озадачили и даже, по слухам, поколебали их веру. Только потому, что Аргирос первым узнал о подзорной трубе, ему позволили теперь ею пользоваться.

Он наблюдал, как знатные киргизы – а кое-кто из них познакомился с чудо-вином в Дарьяле – пытались соблюсти достоинство и отстраниться от повозки. Они опоздали. Слишком многие кочевники-простолюдины уже вкусили крепкого зелья. Тот, кто попробовал, хотел еще; тот, кто еще не пил, хотел попробовать. Даже при самых подходящих обстоятельствах кочевники подчинялись приказам лишь при условии, что те им были по нраву. А сложившаяся ситуация к подчинению не располагала. Аргирос довольно улыбнулся.

– Все они хотят своей доли, – сообщил он.

– Хорошо, – сказал Корипп.

Остальные кивнули, но без особого энтузиазма. Если бы они не осуществили первую часть плана, было бы нельзя двигаться дальше. Самые опасные этапы оставались впереди.

Римляне скакали назад в сторону Дарьяла. Евстафий устанавливал на место последнюю повозку, сильно отличавшуюся от остальных. С ним было двое всадников; к лошади одного из них привязали лошадь Мирран. Аргирос велел расстрелять персиянку, если та попытается бежать, и предупредил ее о своем приказе. И все же он с облегчением увидел ее рядом с солдатами. Приказы редко что-то значат для таких, как она.

– Ты выбрал места? – спросил магистр у Рангабе.

Ремесленник кивнул.

– Шесть, по три с каждой стороны.

– Василий, что за игры затевают эти сумасшедшие? Они не хотят разговаривать со мной, – возмутилась Мирран. – Они вовсе не следуют тому, о чем мы с тобой говорили. Все, что они сделали, – вырыли отверстия и запихали в них кувшины с твоим крепким вином. Что путного можно… – Мирран остановилась посреди фразы. Ее острые карие глаза устремлялись то на Аргироса, то на повозку. – А вино ли в них? Там, в Дарасе, ты устроил какой-то фокус Ахримана…

Аргирос сказал бы «фокус сатаны», но он ее прекрасно понял. Он мог предполагать, что она уловит связь. Его и без того высокое уважение к уму Мирран возросло еще на одну отметку.

– Ну, без армии мы вынуждены слегка перестроиться, – сказал он.

– Доброму богу Ормузду известно, что это так.

Вдруг неожиданно Мирран улыбнулась магистру:

– Можешь не волноваться, что теперь я сбегу, дорогой Василий. Я не упущу это зрелище ни за что на свете…

«И расскажешь новость царю царей», – в уме добавил Аргирос.

– Будем надеяться, что ты увидишь что-нибудь интересное, – сказал он.

Магистр знал, что она достаточно умна, чтобы добавить: если нет, то остальное уже неважно, потому что тогда – смерть.

Он отобрал шестерых солдат и отправил их обратно к выкопанным отверстиям. Двоим приказал сторожить Мирран. Что бы она ни говорила, он не хотел рисковать. Евстафий Рангабе, разумеется, не расстался со своей телегой.

Оставалось – Аргирос высчитал по пальцам – пятнадцать человек. Хотел бы он иметь раза в четыре больше. Но от желания ничего не зависело.

– Удвойте запас стрел в колчанах, – сказал он тем, кто был в наличии.

Тогда у каждого будет по восемьдесят стрел, и даже если каждая достигнет цели, едва ли удастся сразить пятую часть киргизов.

Сколько времени понадобится кочевникам, чтобы основательно напиться? Конечно, не так много, как они сами думают. Аргирос оценил положение солнца. Он не мог тянуть до наступления ночи. Но надеялся, что и не придется.

Корипп прослужил в имперской армии больше времени, чем Аргирос. Глаза их встретились; оба решили: момент созрел. Магистр поднял правую руку. Его соратники бросились к лошадям и снова поскакали на север следом за командиром.

Они ехали в молчании, остерегаясь киргизских разведчиков. Сидя верхом, Аргирос смотрел в подзорную трубу, хотя от этого его слегка мутило. Он не увидел ни одного разведчика. Его уверенность окрепла, но лишь чуть-чуть. Если кочевники настолько увлеченно заливали за воротник свою неожиданную добычу, что не позаботились о разведке, так тем лучше.

Всадники поднялись на небольшую возвышенность. Корипп внезапно разразился громким смехом.

– Посмотрите-ка на них! – воскликнул он. – Это точно пчелиный рой вокруг горшка с медом.

Подходящее сравнение. Киргизы вились вокруг покинутой повозки и вьючных лошадей огромным беспорядочным клубком. Аргирос вновь поднял подзорную трубу и увидел, как кувшины ходили из рук в руки. Он наблюдал, как один кочевник с глупым выражением на лице сполз с лошади. Другой нагнулся к упавшему парню, чтобы выхватить у него кувшин.

– Они созрели, насколько это возможно, – сказал магистр. – А теперь опрокинем горшок с медом – и надеюсь, что нас не ужалят.

Некоторые киргизы, должно быть, заметили приближение Аргироса и его спутников, но не подняли тревоги. Ни один здравомыслящий противник не подойдет к врагу, неимоверно превосходящему числом, – это все равно что мыши беспечно прыгнуть в пасть лисице.

Магистр обозначил линию своего фронта чуть ближе дистанции полета стрелы. Он взмахнул рукой. Как и его ребята, натянул тетиву до уха, выстрелил и тут же достал из колчана новую стрелу.

Они успели выпустить по три-четыре стрелы, когда шум со стороны киргизов начал меняться в тембре. Кто-то из кочевников завопил от боли; другие закричали, указывая пальцами на докучавших им маньяков-самоубийц. Так кто-нибудь мог бы указывать и ругаться на писклявого кусачего комара.

Несколько степняков принялись стрелять в ответ – те, кто случайно смотрел в правильном направлении, кто не был зажат своими товарищами и кто пока оставался достаточно трезв, чтобы вспомнить, как пользоваться луком.

Аргирос с соратниками методично опустошали свои колчаны, стреляя в плотную толпу. Римляне, знавшие несколько фраз на киргизском языке, выкрикивали в адрес кочевников оскорбления. В их планы не, входило нанести удар и скрыться – нужно было, чтобы их заметили.

Когда внешние ряды кочевников оторвались от повозок, крошечный отряд магистра отступил на соответствующее расстояние, продолжая осыпать киргизов стрелами. Все больше кочевников устремлялись за обидчиками.

Аргирос крикнул самое чудовищное проклятие, какое только знал, развернул и пришпорил лошадь. Это бегство отличалось от предыдущего, когда они бросили повозки с вином; теперь кочевники погнались всерьез.

Один из римских солдат вскрикнул – из его плеча торчала стрела. Магистр предполагал возможные потери в своем отряде, потому что из такой тучи стрел в воздухе хотя бы некоторые должны попасть в цель. Да и лошади кое у кого из кочевников резвее, чем у некоторых из людей Аргироса. Слыша за спиной звон тетивы тысяч луков, он уповал на то, что хотя бы у кого-то из его товарищей лошади быстрее киргизских. Если бы погоня растянулась дальше полутора миль – расстояния до повозки Евстафия Рангабе, – тогда вряд ли кто-то из людей магистра остался бы в живых.

Он взглянул вперед и вправо. Там за кустом прятался один из константинопольцев. Если не знать, где искать, то обнаружить его почти невозможно. Только отставшие киргизы, которые с пренебрежением отнеслись к приказу, могли случайно наткнуться на укрывшегося парня.

Аргирос сосредоточился на непосредственной задаче. Он не видел, как его соотечественник поднес зажженную свечу к промасленной тряпице, и только боковым зрением уловил, что солдат вскочил и кинулся к другому отверстию, вырытому неподалеку.

Адский порошок в закопанных горшках взорвался с грохотом сильнее и оглушительнее громового. Земля, камни и кусты взлетели на воздух из образовавшейся воронки.

Лошадь Аргироса встала на дыбы, и он с трудом справился с ней. Магистр и остальные римляне уже сталкивались с адским порошком и знали, какой жуткий звуковой эффект он производит. Не успел Василий об этом подумать, как слева от киргизов взорвался другой заряд. Этот взрыв должен был совпасть с первым. Почти так и вышло, и Аргирос обрадовался.

Кочевники, застигнутые врасплох, как и их кони, шарахнулись прочь. Это сбило их плотнее и осложнило продолжение погони. Однако киргизы были смельчаками, их непросто напугать чем-то непонятным. Они продолжили преследование.

Следующие два взрыва разразились почти одновременно, едва римляне успели проскакать мимо другого комплекта заготовленных зарядов. Эти заряды располагались ближе-друг к другу и к дороге. Аргирос ощутил грохот не только ушами, но и всем телом. И опять ему пришлось усмирять лошадь и заставлять ее подчиняться.

Магистр повернулся в седле, чтобы взглянуть на киргизов. Теперь они сжимались еще плотнее, стараясь удалиться от взрывов с обеих сторон. Две лошади столкнулись и упали вместе с всадниками, а другие, не в силах остановиться, спотыкались о них. Теперь люди магистра увеличивали отрыв от кочевников, и только передние всадники степняков, вырвавшиеся вперед из основной массы, представляли угрозу. Василий вытащил стрелу и попробовал парфянский выстрел в одного из преследователей. Он промахнулся, выругался и снова сосредоточился на гонке.

Римляне, отвечавшие за третий комплект зарядов, рассчитали время почти с научной точностью. Они ждали, пока их соратники проскачут мимо, чтобы пустить в ход свои порции адского порошка. Эта пара зарядов находилась так близко к дороге, что Аргироса осыпало грязью. Лошадь понеслась так, словно ее пришпорили. В свою очередь, лошадки кочевников заупрямились, когда перед ними раздался ужасающий грохот.

Впереди показалась повозка Рангабе. Евстафий соскочил с нее и побежал в укрытие за скальным выступом, где, как предположил Аргирос, двое солдат караулили Мирран. Магистр надеялся, что Рангабе тщательно рассчитал длину свечи, которую зажег и оставил над одним из горшков в повозке. В голове мелькнула мысль, что надежды тут мало. Лошадь Аргироса неслась галопом, и из-за бешеной тряски молитва Василия была беззвучна, но искренна.

Вокруг повозки заманчиво расставлены откупоренные кувшины с вином. Римляне на них не обратили никакого внимания. Киргизы же восторженно закричали, заметив знакомые кувшины. Большинство степняков потянули удила, чтобы остановить лошадей. Пить проще и веселее, чем гнаться за сумасшедшими разбойниками, которые еще и стреляют.

Несколько римских всадников уже ныряли за скалу, где нашел пристанище Рангабе; другие спешивались и бежали за ними. Аргирос остановился, соскочил с лошади. В землю на расстоянии ладони от его ноги вонзилась стрела. На беду, не все кочевники задержались ради выпивки.

Магистр выглянул из-за валуна и через головы нескольких отставших римлян послал стрелу в преследователей. Он определил на ощупь, что в колчане осталось только три стрелы, и достал еще одну. Нет смысла беречь их, если с повозкой будет что-то не так.

– Еще долго? – крикнула Мирран.

– А что ты меня спрашиваешь? – ответил он с раздражением. – Это Рангабе зажег свечку – почему бы не спросить…

Потом он уже не помнил, сказал ли он «у него» или нет. Он считал громким и устрашающим взрыв пары кувшинов; но теперешний звук вызвал в его воображении картину конца света. Земля под ногами задрожала. Василий бросился наземь лицом вниз, глазами в пыль и зажав уши руками. И ему не было стыдно; остальные римляне поступили точно так же.

Однако он был командиром. Чувство собственного достоинства заставило его вскочить на ноги без промедления – он не желал, чтобы солдаты видели его распростертым в пыли. Он стряхнул землю с кольчуги и стал карабкаться на скалы, чтобы взглянуть на результаты взрыва.

Аргирос заметил, что двое уже наблюдали сверху. Один – Евстафий-Рангабе. Это не задевало магистра; если кто и мог принимать адский порошок как должное, так это тот, кто уже несколько лет занимался этим веществом. Но второй оказалась Мирран.

Однако досада владела им всего мгновение. Мирран бросилась в его объятия и одарила поцелуем, который поразил Василия почти так же, как адский порошок. Губы коснулись его уха. То была не ласка; он чувствовал движения губ – она что-то говорила. Аргирос встряхнул головой. По крайней мере в эту минуту он был глух. Он пожалел, когда Мирран отстранилась от него, но она не отодвинулась далеко. Просто она хотела, чтобы он мог прочесть по губам, что она говорила.

– Получилось! – кричала она снова и снова. – Получилось!

Это помогло ему прийти в себя.

– Я хочу посмотреть, – сказал он, как и Мирран, преувеличенно артикулируя звуки: очевидно, она сейчас слышала вряд ли лучше его.

Аргирос выглянул из-за груды камней, за которой он скрывался.

– Матерь Божья, помилуй! – прошептал он. Его рука непроизвольно коснулась лба и скользнула к груди в крестном знамении.

Аргирос был солдатом; он прекрасно знал, что война – это вовсе не приукрашенное драматическое и достославное приключение, как ее рисуют эпические поэты. И все же он не ожидал увидеть зрелище, показавшееся из-под завесы едкого дыма.

Далеко не все киргизы погибли от грандиозного взрыва. Подавляющее большинство их скакало на север. По тому, как они отчаянно пришпоривали и хлестали лошадей, Аргирос решил, что они уже не сунутся на эту сторону прохода. Теперь магистр смог оценить свой поразительный успех.

Когда Аргирос обдумывал план, который эфталиты применили против царя царей, он пришел к выводу, что нужно заставить киргизов сгрудиться плотнее, чем обычно. Эту задачу выполнили заряды – они вывели кочевников к повозке.

Вблизи воронки, на месте которой стояла телега, можно было опознать несколько фрагментов человеческих и лошадиных трупов. Как ни странно, но один из кувшинов с вином, которое помогло завлечь кочевников на их погибель, остался цел. Правда, он был забрызган красным, как и почти все вокруг.

Аргирос предвидел, что сам взрыв и сопровождавший его грохот устрашат киргизов, если они окажутся рядом, и надеялся на это. Он не подумал о том, что из-за взрыва адского порошка вокруг с ужасной скоростью разлетятся осколки повозки и кувшинов, и о том, к каким последствиям это приведет.

Результат, в особенности если смотреть сверху и под увеличением подзорной трубы, напоминал разве что сюрреалистическую картину ада в проповеди монаха-фанатика. Люди и лошади, изуродованные и истекавшие кровью, корчились и беззвучно кричали. Эта тишина почему-то казалась страшнее всего; шли минуты, и она начала отступать: к Аргиросу постепенно возвращался слух.

Несмотря на этот ужас, магистр понимал восторг Мирран перед открывшейся панорамой. Еще никогда два десятка человек не побеждали и не уничтожали вражеских армий. Подвиг спартанцев при Фермопилах померк перед этим.

Люди Аргироса один за другим собирались с силами, чтобы взглянуть на плоды своих трудов. Большинство реагировало с тем же смешанным чувством трепета, страха и гордости, какое испытывал магистр. Другие старались подражать бесстрастному виду Рангабе. Ремесленник взирал на жуткое зрелище, как на конечный этап какого-нибудь сложного геометрического построения, доказательство которого уже превратилось в некую абстракцию.

Со своей стороны, Корипп как будто сожалел, что кровавая бойня не достигла больших масштабов.

– Некоторые из них будут умирать долго, – крикнул он в сторону Аргироса с нескрываемым наслаждением.

Взгляд Кориппа сейчас не казался холодным.

«Он такой же дикарь, как и киргизы, – подумал Аргирос, – единственная разница – в выборе хозяев».

Из Кориппа вышел бы страшный враг, и магистр радовался, что он с ним сражался на одной стороне.

Эта мысль заставила Василия вновь обратить внимание на стоявшую рядом женщину. Мирран, должно быть, обладала способностью проникать в его мозг.

– Теперь, когда с ними покончено, как ты собираешься поступить со мной?

Ее интонация изменилась. И это было связано не только с волнением о собственной судьбе. Она уже несколько минут рассматривала последствия взрыва, а длительное созерцание такого зрелища могло отрезвить любого, кто не обладал черствой душой Кориппа.

Магистр так долго не отвечал, что Мирран глянула на него в сомнении, расслышал ли он ее вопрос. Она сжала губы, когда поняла, что он слышал.

– Если ты намерен убить меня, убей сразу – не отдавай на забаву твоим солдатам. Если бы мы, пленник и хозяин положения, поменялись местами, я бы сделала для тебя то же самое. – Каким-то образом ей удалось даже издать короткий смешок. – Мне претит просить пощады, крича во всю мощь, но у меня звенит в ушах, ничего не могу поделать.

– Конечно. Я верю, что ты бы убила меня сразу, – задумчиво произнес Аргирос, хотя он знал, что свирепостью палачей царя царей пугали детей по всей империи.

Магистр опять умолк. Он думал о том, что делать с Мирран, с самого отъезда из Дарьяла, но так и не нашел окончательного ответа. Теперь, под ее пристальным взглядом, надо было отвечать. Наконец скорее для себя самого, чем для нее, он сказал:

– Я думаю, что возьму тебя с собой в Константинополь.

– Как хочешь.

Мирран всячески старалась придать своему голосу безразличный тон. Но ее лицо побледнело под загаром: изобретательностью палачей императора пугали детей по всей Персии.

– Думаю, ты меня неправильно поняла.

Как и Мирран, Аргиросу казалось непривычным разговаривать, до предела напрягая легкие, но выбора не было. Он развел руками и спросил:

– Если бы здесь были не мои, а твои помощники, ты позволила бы мне вернуться в столицу?

– Нет, – без обиняков ответила Мирран; она оставалась профессионалом.

Магистр и не ожидал от нее иного.

– Тогда ты понимаешь мои затруднения.

Она кивнула не раздумывая. Как однажды сказала Мирран, они оба говорили на одном языке, хотя Аргирос пользовался греческим, а Мирран – персидским. Отчасти это толкнуло его продолжить:

– Я не собирался сажать тебя за решетку в застенках Претория или отправлять в Кинегий. – Так назывался амфитеатр в северо-восточной части Константинополя, где трудились имперские палачи. – Я говорил лишь о том, что ты должна отправиться со мной в столицу.

– Правда? – Мирран подняла бровь с утонченной персидской ироничностью, способной смутить даже искушенного римлянина. – Конечно, ты уверен, что я скажу «да»: если по необходимости я спала с тобой в Дарасе, думаю, я смогу и еще, если нужно. Но каким образом ты собираешься удержать меня в Константинополе? Там я уже удрала от тебя однажды, как помнишь, экспромтом. Или ты вообразил, что у меня не выйдет повторить это снова, если будет время на подготовку?

Аргирос нахмурился; пожалуй, тут обнаруживалось больше профессионализма, чем бы ему хотелось.

– Пойдешь или нет, будешь спать со мной или нет, это как тебе угодно, я не заставляю. Что касается побега из Константинополя, то признаю, что ты права – всегда найдутся пути и средства. Смею надеяться, что ты не захочешь ими воспользоваться.

Мирран с удивлением посмотрела на магистра.

– Если это признание в неистовой, страстной и бессмертной любви, должна сказать, я слышала и получше.

– Несомненно, – твердо ответил Аргирос. – Это магистр официорий пишет стихи; боюсь, у меня нет таланта.

– Воинский эпос. – Мирран презрительно фыркнула.

Не стоило удивляться, что она знала, какого рода стихи сочинял Георгий Лаканодракон; римляне вели подобные досье на высоких персидских сановников. Но Василия восхищало, насколько кстати она вставила свое замечание.

Он покачал головой. Сейчас не время увлекаться посторонними предметами.

– Сомневаюсь, чтобы ты могла вырвать из меня признание в неистовой, страстной и бессмертной любви с помощью плети-кошки и раскаленного железа. Надо быть в два раза моложе меня, чтобы принимать всё за чистую монету и наивно считать, будто мир всегда весел и жизнерадостен. Прости, но я не умею принуждать. Однако признаюсь, что после смерти жены я не нашел ни одной женщины, кроме тебя, с которой мне хотелось бы проводить время, и не только в постели. Это тебя устраивает?

Теперь для Мирран наступило время принимать решение. Она заговорила, точно рассуждая вслух; такая же привычка была и у Аргироса.

– Должно быть, ты сказал это всерьез. За тобой сила, и ты можешь поступить со мной по своему усмотрению. Обманув меня, ты ничего не выиграешь.

С тем же обращенным внутрь, отсутствующим взглядом она спросила:

– В Константинополе я как-то сказала, что мы из одного теста – ты помнишь?

– Да. Может быть, я наконец-то решился поверить в это.

– Правда? – Голос Мирран по-прежнему оставался задумчивым, но что-то в нем неуловимо изменилось. – Я полагаю, в Константинополе есть храмы огнепоклонников.

Магистр вспомнил, что она была мастером наносить неожиданные удары. Почти на одном дыхании она утверждает об их схожести и затем тут же восстанавливает фундаментальное различие между ними.

– Я никогда не оставлю надежды, что ты можешь узреть правду во Христе, – сказал он сдержанно и, заметив, как раздулись ее ноздри, поспешно добавил: – Те, кто следует учению Заратуштры, могут молиться в столице и по всей империи, однако в обмен на то, что царь царей обязуется не преследовать христиан в своей державе… и я уверен, что тебе это отлично известно.

Этот маленький укол заставил Мирран улыбнуться.

– Что ж, справедливо, – ответила она, – но вы, христиане, ошибочно считаете, что дьявол – сам по себе живая сила, а не всего лишь отсутствие добра, и этого я никак не могу понять.

Теперь Мирран улыбалась широко и вызывающе.

– Я думаю, у нас будет время поспорить об этом.

До Аргироса не сразу дошел смысл ее последних слов. Когда наконец он понял, у него перехватило дыхание.

– Значит, ты едешь со мной?

– А почему бы и нет? Разве не мы с тобой – с помощью твоих людей, разумеется, – только что справились с угрозой для наших обеих стран? Ах, что же еще лучше может подготовить основу для личного союза?

Теперь на ее лице сияла проказливая улыбка.

Аргирос обнаружил, что и на его лице вдруг появилось то же выражение, так ему несвойственное. Он еще раз взглянул на место взрыва, разбившего надежды киргизов и Гоария. Тут взор магистра упал на чудесным образом уцелевший сосуд с вином. Неожиданно это показалось добрым предзнаменованием. Василий сказал об этом Мирран.

– Скрепим вином наше соглашение?

– А почему бы и нет? – согласилась она.